Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Недрик Святоша будет совершать ошибки. Он забудет, что, если взрывать людей, это сделает их сильнее. Рано или поздно. Пока его армия будет много месяцев драться в одной битве, он совсем забросит своих подданных в Новой Америке. Они начнут бунтовать, потому что без основных служб и высланных любимых женщин жизнь будет уже не так прекрасна. Они взорвут сотни тонн взрывчатки, и падут три тренировочных лагеря. Недрик обвинит повстанцев и потребует список лидеров восстания. Во главе списка будет фамилия О’Брайан. Но его главные стратеги скажут ему правду. Он произнесет речь, в которой назовет своих людей предателями. Они поднимут бунт во всех отделившихся штатах. Слухи о том, как он обнаружит предательство, поползут наружу. Из уст в уста пойдут его слова: «Как любой хороший отец, я буду наказывать своих детей». Тогда Зов Долга съест сам себя. Целые города Новой Америки превратятся в лагеря. Муштра новых солдат встанет на конвейер. Недрик еще будет казаться человеком с множеством сторонников, но на самом деле он останется один на свете. Последним его другом будет человек в красном фургоне.
Невинность продается
Я засела в чулане и дочитала «Зачем люди делают снимки». Это было несложно, потому что не так уж много оставалось. Мне осталась всего одна дневниковая запись, которую венчал полароидный снимок мертвого светлячка.
«Прошлой ночью я не могла заснусь. В нашу комнату залетел светлячок. Я наблюдала за ним около часа, а потом я встала и пошла в туалет, а он полетел за мной.
Давай я расскажу тебе про нашу зубную щетку.
Она электрическая, и Рой повесил ее на стену около розетки. Когда заряжается, она мерцает неестественным синим светом. И знаешь, что случилось той ночью?
Светлячок занялся любовью с моей зубной щеткой.
Я стояла и наблюдала за его танцем: он мигнул три раза, замер, повисел над ней, мигнул еще три раза, а потом опустился на зубную щетку и совокупился с ней. Было два часа утра, и я не знала, что сказать. Я не знала, что мне делать. Я наблюдала за ним, сколько могла, а потом села на сиденье унитаза и погрузилась в депрессию. Потому что это мы. Это мы, и я ненавижу осознавать, что это мы, и ты, и я, и весь чертов мир, который может себе позволить быть нами. Мы прекрасные, волшебные создания природы, и мы трахаем светящиеся машины».
Я долистала до последней фотографии Дарлы. Это был полароидный снимок нашего дома. Должно быть, как раз заходило солнце, потому что окна были теплых оранжевых тонов, а стены казались желтыми. По дому было каким-то образом видно, что в нем нет Дарлы, как будто она уже знала, что это последний снимок нашего дома в ее жизни. Я отлистала назад до записи «Ты тоже порнограф, понимаешь?» и повнимательнее всмотрелась в фотографию тюбика крема от морщин. Это был прекрасный снимок. Ей как-то удалось заставить тюбик выглядеть мрачно.
Фон терялся в тенях, но не был черным. Просто странная злая тень. Как будто что-то – в данном случае морщины – может выпрыгнуть из темноты и укусить, когда вы меньше всего этого ожидали. Я открыла разворот с моделями в купальниках («Вы. Все.
Достойны. Гораздо. Большего. Чем. Это».) – все модели приняли одну и ту же позу, которую я наблюдала с самого детства. Втянули живот и выпятили грудь. Развернули бедра, надели туфли на шпильках. Самую чуточку раздвинули колени. Надули губы.
Прикусили верхнюю. Приняли невинный вид. Невинный вид. Невинный вид. Потому что – неважно, в каком возрасте – невинность сексуальна. А быть сексуальным – это, похоже, самое важное. Я не могла вспомнить, когда последний раз видела снимок женщины, которая просто есть и не пытается казаться сексуальнее. Потом одну я все же вспомнила – фото на аптечной коробке с пожертвованиями для местной официантки, которая больна раком яичников и не может оплатить операцию. На снимке она сидела на стуле, который казался огромным, потому что она иссохла от болезни. Она была лысой.
Она улыбалась. Но она не пыталась выглядеть сексуальнее. Она ничего не втягивала и не выпячивала, она была занята тем, что умирала. Она ничего особенного собой не представляла и умирала. Мы тоже ничего собой не представляли и сексуально кидали пару монеток в коробку для пожертвований, заглядывая в аптеку за кремом от морщин. Черт, все мы были светлячками, которые совокупляются с зубными щетками. Ничего удивительного, что Дарла так ненавидела мир.
Я открыла свою тетрадь и ответила Дарле:
«Мы прекрасные, волшебные создания природы, но нас так заботит, как бы стать посексуальнее, что мы забываем, что светлячки сексуальнее нас. Я еще ни с чем не
занималась любовью. И не уверена, что когда-нибудь начну. Но я никогда не буду совокупляться с зубной щеткой. Обещаю».
Чувствую себя призраком
Я решила попробовать дать Элли шанс. В конце концов, я действительно никогда ничем с ней не делилась. Не рассказывала о своем главном страхе. О своей самой страшной тайне. Может, я сама выбрала свое одиночество. Поскольку была еще только половина девятого, я решила зайти в коммуну, найти Элли и рассказать ей, что я ненавижу мир. Может быть, если я расскажу ей об этом, в конце концов она узнает всю правду обо мне. Я увидела, что в птичнике горит свет, и направилась к нему. Я захватила плед, чтобы мы могли посидеть в поле и поговорить. В плед я завернула пакет запрещенной еды. «Доритос». Ядрено-оранжевые. Наши любиые.
Когда я дошла до курятника, я нашла там только девочку лет десяти, которая иногда помогала Элли вычистить утятню. Кажется, ее звали Матильда.
– А Элли дома? – спросила я.
– Она вышла в поле, – ответила девочка.
– Ясно, спасибо.
Матильда вернулась к цыплятам. Я быстрым шагом пошла к полю. И, еще не дойдя дотуда, я увидела то, чего никогда бы не хотела увидеть: Элли верхом на Маркусе Гленне, парне с нашей улицы, который однажды попросил меня потрогать его палатку. Я замерла на месте. Потом медленно развернулась, надеясь, что меня не заметят. Но не успела я отойти подальше, как Элли крикнула:
– Глори! Вернись!
Но я шагала дальше. Нет, я не завидовала. И не злилась на них. Я ненавидела мир. Почему бы мне его не ненавидеть? Мир устроен так, что светлячки совокупляются с зубными щетками. Мир – полная хрень.
– Глори! – кричала Элли. – Стой! Подожди!
Я не обернулась. Мне уже не хотелось ни о чем разговаривать с Элли. Я знала, что случится с ее внуками: они станут рабами машины – щупалец, которые вылезают по ночам и крадут жизни. Вдруг я поняла, что Элли подошла сзади и схватила меня за плечо:
– Ну правда, постой, пожалуйста!
Я остановилась и обернулась. Пакет «доритос» выпал из пледа.
– Чего? – спросила Элли. Я молчала. – Ты сама сказала, что мы будем милой парой. – Я по-прежнему молчала. – Тогда в чем проблема?
Я задумалась.
– Я ненавижу мир, – сказала я.
– Вот черт, – ответила Элли.
– Я пришла сюда рассказать тебе об этом, – продолжала я. – Матильда сказала, что ты в поле. Я, конечно, не ожидала, что ты будешь с ним трахаться… но, похоже, ты быстрая. Элли скрестила руки на груди и начала всхлипывать. Ее платье сидело косо, и я спросила себя, есть ли на ней нижнее белье. Не знаю, откуда взялся этот вопрос, но, наверно, так и надо было.
– Я не злюсь на тебя, – уточнила я. – Я просто шла сюда поговорить с тобой кое о чем другом и не ожидала такого увидеть. Вот и все.
Повисшее молчание не было неловким. Просто стало тихо.
– Пусть это уже закончится, – произнесла Элли. – Все сразу.
– Согласна.
Мы были такими трусихами. Мы неслись на поезде в никуда, и вместо того, чтобы высунуть головы из окна и радостно вопить, мы жаловались. Несколько секунд мы стояли
на обочине дороги и слушали шум приближающейся машины, потом мы увидели ее фары, и наконец она пронеслась мимо; ребенок на заднем сиденье посмотрел на нас как на призраков. Я почувствовала себя призраком. Элли, наверно, тоже. Элли вздохнула и расплакалась:
– Теперь ты точно считаешь меня шлюхой.
– Не считаю. – Неправда. Кем она еще была, если не шлюхой? От таких мыслей я расплакалась. Элли удивленно на меня посмотрела:
– А ты-то почему плачешь? Я помотала головой:
– Ненавижу мир. – Потом указала в сторону поля: – Иди обратно. Хорошего вечера.
– А как же ты? – спросила Элли.
– Утром увидимся, – обещала я. – Помнишь?
Элли кивнула и ушла в поле. Я смотрела ей вслед и думала о Питере и о том, как она флиртовала с ним. Сколько я ее помнила, она флиртовала со всеми. И не только она. Все девочки в школе делали так же. Поступок Дарлы каким-то образом спас меня от этого. Я шла к своему крыльцу и благодарила ее. Меня так заботило, превращусь я в Дарлу или нет, я была так занята воплощением абсолютной пустоты, что совершенно не обращала внимания на ожидания общества. Я улыбнулась. Интересно, все изгои в какой-то момент понимают это? Понимают, что быть изгнанным из общества, полного лицемерия и порнографии, на самом деле хорошо? Я надеялась, что это так. Я надеялась, что в мире есть целая армия изгоев и все они сейчас улыбаются.
Я не нормальна
Я снова проснулась на рассвете. Я никогда не вставала позже шести утра.
Наверно, привычка выработалась. Я сидела на переднем крыльце и смотрела на коммуну. На мою коммуну. Не то чтобы я была жадной или хотела сделать больно Жасмин и Элли. Вернее, может быть, отчасти я и хотела сделать Жасмин больно за то, что она сделала с папой и Дарлой, но все было куда проще и логичнее. Это была наша земля. Мы должны были забрать ее себе. Если папа захочет переехать в Калифорнию или Вермонт, ему понадобятся деньги от продажи этого участка. Если завтра папа вдруг умрет, мне придется разобраться самой. Мне было плевать, что Элли могла перестать со мной разговаривать. Мне было плевать, какую истерику закатит Жасмин. Это был наш участок. Самое сложное – как-то убедить в этом папу, которого устраивало все что угодно, лишь бы не надо было ничего с этим делать. Возможно, это лишний раз напомнило бы ему о случившемся. Обо всем, что случилось.
Около восьми Элли увидела, что я сижу на крыльце, и пришла ко мне:
– Вернусь в девять, ладно? На меня навалили лишней работы за то, что вчера я сбежала. Мама свихнулась.
– Элли, я сегодня не в настроении, – сказала я.
– Почему?
– Я просто хотела бы сегодня побыть одна, – сказала я. Судя по ее лицу, она обдумывала все сказанное в нашу последнюю встречу. Я надеялась, что она вспомнит, как я ненавижу мир. Я надеялась, что она спросит, все ли в порядке.
– Из-за Маркуса, да? – Я молчала. – Боже, Глори, да что со мной такое? Почему я не могу просто быть нормальной девочкой, как ты?
– Я не нормальна, – ответила я.
– Моя мама хочет, чтобы я была похожа на тебя, – призналась Элли.
– Твоя мама меня не любит, – возразила я. – Потому что я похожа на свою мать.
– Мы обе похожи на своих мам, – заметила Элли. – Черт, надеюсь, это не значит, что мы сделаем то же, что и они.
– Что, например?
– Например, поссоримся, – ответила Элли. – Я не хочу ссориться.
– Не думаю, что мы поссоримся, – заметила я. – В смысле, наши мамы поссорились по довольно серьезной причине, а нас это не коснется.
– И что это было?
– Что?
– Ну, почему они поссорились?
Я не могла рассказать Элли правду и брякнула первое, что пришло в голову:
– Из-за участка. Элли подняла голову:
– Какого участка?
– Того, где ты живешь. Коммуна принадлежала моей маме, – указала я на их дом.
– Они что, поссорились из-за цены?
– Не совсем, – ответила я. – Никто ничего у мамы не покупал. Она все еще принадлежит нам.
– Кто?
– Земля.
– Она все еще ваша? В смысле, мы ее арендуем?
– И не арендуете.
Кажется, Элли разозлилась, но она разозлилась бы куда сильнее, скажи я ей истинную причину, по которой наши мамы перестали разговаривать. Минуту мы просто стояли и смотрели на ее дом. Возможно, она переваривала услышанное. Я все еще ждала, что она спросит, все ли в порядке. Не дождалась и решила сменить тему:
– Так что у тебя с Маркусом Гленном? – спросила я. – Стал он с седьмого класса меньшим кретином?
– Он как-то… странно вел себя со мной прошлой ночью, – призналась Элли.
– Странно – это как?
– Как-то по-извращенски. Я хихикнула:
– Это что, новость?
– Нет, но… Он меня даже не поцеловал. Он только… обращал очень много внимания на мои сиськи.
– Обращал внимание? Как романтично. Элли шлепнула меня по руке:
– Не смешно. Если честно, это было стремно. Как будто остальной меня не было. Только… ну, они.
– Твои сиськи.
– Да.
Я вздохнула:
– Возможно, он пересмотрел столько порно про сиськи, что они уже заменили ему людей.
– Видимо.
– Он давал им имена? – хихикнула я.
– Хватит! – прыснула Элли.
– Ну так давал или нет?
– Он, кстати, все равно придет сегодня вечером.
Я не стала спрашивать, зачем ей это и в здравом ли она уме. Возможно, нормальные девочки не спрашивают. И я делала то, что делают другие нормальные девочки. Нас в мире миллиарды. Мы как звезды – одинаковых не бывает.
– Я все еще могу прийти? – уточнила я.
– Конечно, – ответила Элли.
Она ушла назад в коммуну. Я смотрела, как она уходит, и думала, сколько раз Дарла так же сидела и смотрела, как уходит Жасмин. Я гадала, хотела ли Дарла забрать коммуну обратно, как хочу этого я.
Во всей зонной системе не нашлось бы зоны, в которой я сейчас оказалась. У меня внутри бушевал ярчайший контраст абсолютно белого с абсолютно черным, и там не оставалось места для полутонов. Я превратилась в литографию.
Вот моя нулевая зона, абсолютно черный: «Черт возьми, я живу через дорогу от помешанных на сексе идиоток, и моя мама убила себя после того, как одна из этих идиоток послала свои обнаженные снимки моему папе. Короче говоря, я третья лишняя в отвратительном фильме про помешанных на сексе бездомных хиппи. Я на это дерьмо не подписывалась». Вот моя десятая зона, засвеченно-белый цвет: «Я, наверно, самый разумный человек из всех, кого я знаю, хотя моя мама покончила с собой, когда мне было четыре года, я питаюсь только едой из микроволновки, а через дорогу от меня живут бездомные хиппи. В сравнении с моей помешанной на сексе подругой, мне очень повезло».
Я вернулась в дом и долго стояла под душем. Потом я легла в кровать и попыталась
заснуть. Вместо этого я думала о посланиях и о том, насколько лучше было бы провести день без них, чем в торговом центре с Элли. Даже если бы я не встретила Питера. Даже если бы я упустила последний шанс найти старика в бейсболке, у которого могут быть ответы на мои вопросы. Пролежав час без сна, я встала, оделась и написала в тетрадь новую главу о некоторых посланиях, которые я получила в торговом центре. Потом я включила компьютер и стала ждать, пока он загрузится. Я хотела поискать бейсбольную команду того старика. И я хотела узнать, какие в Пенсильвании законы для живущих на чужой территории.
Дата: 2019-11-01, просмотров: 184.