В то же время, армия правительства Наджибуллы весной 1992 года располагала значительным количеством военной техники и запасами вооружений. На 1 апреля 1992 года на территории Афганистана находилось 30 пусковых установок Оперативно-Тактических и Тактических Ракет, 930 танков (Т-54-55, Т-62, ПТ-76), 550 БМП-1, 250 БРМД, 1100 БТР, свыше 1000 орудий буксируемой артиллерии калибров 76, 85, 100, 122, 130 и 152 мм, 185 Реактивных Систем Залпового Огня (122,140 и 220 мм.), более 1000 минометов (82, 107 и 120 мм.), безоткатные орудия (73 и 82 мм.), свыше 60 орудий ЗА (23,37,57,85, 100 мм.). В составе авиации находились 30 МиГ-23, 80 Су-17 и Су-20 и Су-22, 12 Су-25, 80 Миг-21, 24 Л-39, 24 Л-29, 12 АН-12, Ан-24, 15 Ан-26, 6 Ан-32, Ил-18, 12 Ан-2, 15 Як-11 и Як-18, 30 Ми-24, 25 Ми-8, 35 Ми-17.[16]

 Все это обеспечивало колоссальное военное преимущество над силами оппозиции. Кроме того, правительство пользовалось определенной поддержкой части городского населения, вовлеченного в процессы модернизации. Следовательно, изначально у правительства Демократической Республики Афганистан были на руках серьезные козыри, которые могли бы помочь при возможном проведении ставших весной 1992 года актуальными переговоров с политическими организациями моджахедов из Пешаварского альянса.

Вопрос о необходимости таких переговоров стал для правительства Наджибуллы неизбежен после окончательного распада СССР в конце 1991 года. В Кабуле наверняка отдавали себе отчет в необходимости серьезных уступок своим политическим оппонентам. Однако, очевидно, намеревались выторговать наиболее оптимальные условия. Для этого правительство Наджибуллы располагало в качестве аргумента достаточной военной мощью. К тому же, неоднородность оппозиции оставляла возможность для политического маневра. Пока оставалось неясным, какую форму могла бы принять предстоящая неизбежная смена власти, и кто из организаций моджахедов окажется лидером на финише, у правительства Наджибуллы были шансы на успешное для себя проведение переговоров. От развития ситуации в Кабуле и от позиции влиятельных политиков кабульского режима напрямую зависело, кто получит в качестве наследства огромные военные ресурсы правительственной армии. А это, в свою очередь, предопределило бы доминирование такой организации в послевоенном А фганистане. То есть, шансы НДПА на “почетную капитуляцию” были весьма высоки.

Характерной особенностью ситуации в Афганистане в 1991-1992 годах было наличие значительного числа политических и военных организаций, как национального всеафганского, так и местного характера, каждая из которых стремилась реализовать свои интересы в новых условиях. Гегемония в движении моджахедов Исламской партии Афганистана Гульбеддина Хекматиара носила во многом номинальный характер и напрямую зависела от масштабов военной и материальной помощи со стороны Пакистана. Именно благодаря особым отношениям с Пакистаном организация Хекматиара могла обеспечивать лояльность значительного большинства местных полевых командиров моджахедов.

Это позволяло Хекматиару опираться на формальную лояльность местных полевых командиров, однако сильно мешало в концентрации усилий местных ополчений для решения стратегических задач. “Слабость племенных ополчений пуштунов заключалась в том, что из-за своих хозяйственных интересов и родственных отношений они были привязаны к местам своего расселения и вряд ли могли быть с успехом использованы в широком масштабе в других районах боевых действий”.[17] К тому же, лояльность многочисленных местных отрядов была переменчива. Это лишний раз подтверждает значительное количество моджахедов, переходивших на сторону официального Кабула и обратно в ходе компаний по национальному примирению.

Кроме того, с доминированием Хекматиара не могли согласиться другие влиятельные политические организации моджахедов. Среди организаций Пешаварского альянса выделялось Исламское Общество Афганистана (ИОА) во главе с Раббани. Собственную позицию на перспективы Афганистана имели шиитские организации, опиравшиеся на поддержку Ирана. Самой крупной из них была Партия Исламского Единства Афганистана (ПИЕА) во главе с Мазари. Отсутствие единства интересов в оппозиции стало еще более заметно после ухода советских войск. А перспективы вполне возможной победы только усилили противоречия между различными политическими организациями моджахедов.

Правительство Наджибуллы намеревалось вести переговорный процесс с оппозицией на равных. Контролируя все крупные города Афганистана, располагая хорошо вооруженной и организованной армией, системой государственного управления, кабульский режим был в принципе готов пойти на компромисс с оппозицией. Фактически, правительство в Кабуле всегда располагало возможностью вернуться, например, к так называемому “римскому плану” урегулирования афганского конфликта. “Римский план” был выдвинут в 80-е годы бывшим королем Мухаммад Захир-шахом, проживающим в Риме и предусматривал созыв всеафганской ассамблеи Лоя Джирга, традиционного форума, некогда использовавшегося пуштунскими племенами, а позднее вошедшего в качестве своеобразного надпарламентского органа в структуру конституционного устройства Афганистана. Согласно плану, Лоя Джирга должна была сформировать правительство Афганистана.[18] Следовательно, сам факт переговорного процесса в рамках Лоя Джирги между сторонниками НДПА и организациями моджахедов позволил бы прийти к определенному компромиссу во внутриафганском урегулировании.

Подобный вариант в той тупиковой внутриполитической ситуации, которая сложилась к весне 1992 года в Афганистане, мог бы стать реальной возможностью сохранить единство афганского государства и выйти из состояния гражданского конфликта с минимальными издержками. Однако объективно в условиях Афганистана в 1992 году это все же являлось политической утопией. Слишком глубоки были системные противоречия между противоборствующими сторонами. К тому же, одна из сторон имела все основания считать себя победителем в гражданской войне. Особенно после распада СССР, главного действующего лица на афганской политической сцене в восьмидесятые годы. Естественно, что для лидеров моджахедов не могло быть и речи о сотрудничестве с режимом в Кабуле, скомпрометированном сотрудничеством с Советским Союзом.

Именно ожесточение гражданской войны, присутствие советских войск и масштабы вмешательства в систему организации традиционного афганского общества привели к формированию устойчивых идеологических стереотипов. Моджахеды в самом общем смысле вели борьбу за традиционные ценности афганского общества, включая в их число и исламские, против попыток их глобального изменения, предпринимавшихся сторонниками НДПА при поддержке Советского Союза. Так как глобальные изменения традиционного афганского общества в годы советского присутствия и правления НДПА проходили в рамках процессов модернизации, следовательно, традиционные и исламские ценности находились в этой стране в прямой конфронтации с самим процессом модернизации. Соответственно, победа моджахедов означала неизбежный крах идей, результатов и достижений модернизации в Афганистане.

Кроме того, за годы гражданской войны и войны против советского присутствия система осуществления государственной власти также подверглась глубокой модернизации. Ее усиление было неизбежным в силу необходимости координации процессов модернизации и управления страной в условиях военного конфликта. К тому же, общая ориентация на советский опыт управления в критических ситуациях делало неизбежным усиления роли системы государственного управления в Демократической Республике Афганистан. Это привело к тому, что институты централизованного афганского государства, функционировавшие в Кабуле во времена правления там прокоммунистического режима, во внутриафганском конфликте идей вызывали неприятие, равно как и проводившиеся им процессы модернизации традиционного общества.

Вполне возможное поражение НДПА, ставшее очевидным после распада СССР, несомненно, привело бы к разрушению достигнутых результатов модернизации, имея в виду, в том числе, и основные институты государственной власти. То есть, современное состояние дезорганизации государства и общества в Афганистане в конце девяностых годов является прямым следствием противоречия между стремлением части афганской элиты в лице сторонников НДПА к модернизации и нежеланием значительной части общества поступиться традиционными ценностями и традиционным образом жизни. Победив в гражданской войне, после 1992 года моджахеды разрушили практически все достижения модернизации, включая в их число и структуры системы государственного управления.[19]

Общественно-политическая обстановка в Афганистане перед падением режима Наджибуллы в Кабуле характеризовалась дальнейшей усилением интересов различных военно-политических организаций, усиливших свои позиции в ходе войны и входивших в состав противоборствующих группировок, в первую очередь, Пешаварского альянса и правительства Наджибуллы. Проблема Афганистана заключалась в том, что среди оппозиции правительству Наджибуллы не оказалось политической силы, способной предъявить единоличные права на политическую власть и в той или иной форме обеспечить преемственность государственного строительства. Напротив, организации моджахедов фактически выступили против модернизации и тесно связанных с ней государственных институтов.

Парадокс заключался в том, что, следуя логике войны против модернизации и за возврат к традиционным ценностям, военно-политические группировки моджахедов из Пешаварского альянса, объективно подвергли сомнению базовые основы существования единого афганского государства. Система власти в Афганистане в основном основывалась на доминировании этнических пуштунов. Они же составляли основную часть сторонников ведущей оппозиционной силы Пешаварского альянса. Кроме таджика Раббани, все остальные лидеры военно-политических организаций в Пешаваре были этническими пуштунами. Разрушение государственных институтов и результатов процессов модернизации объективно способствовало ослаблению политического превосходства пуштунов в Афганистане. Существование относительно централизованного афганского государства, несомненно, означало продолжение доминирования пуштунов в стране. Особенно с учетом их роли в борьбе против советского присутствия и прокоммунистического правительства в Кабуле. В случае децентрализации государственной власти превосходство пуштунов изменялось на доминирование многочисленных афганских военно-политических группировок, среди которых этнические пуштуны занимали далеко не лидирующее положение.

Единственной возможностью восстановления линии на доминирование пуштунов в стране был союз между политическими организациями моджахедов-пуштунов и умеренными представителями прокоммунистического кабульского режима. Либо возможен был другой вариант - капитуляция на почетных условиях всей системы организации власти кабульского режима или ее части (например, отдельных гарнизонов) Пешаварскому альянсу и наиболее влиятельному его лидеру Гульбеддину Хекматиару. Мятеж генерала Таная наглядно продемонстрировал, что такие настроения в правительственной армии в начале девяностых годов имели место.

Процесс фрагментации и обособления политических интересов происходил не только среди организаций Пешаварского альянса. В преддверии неизбежных политических перемен аналогичные процессы происходили и среди сторонников правительства Наджибуллы. Перспектива восстановления власти пуштунов в Афганистане в качестве возврата к исходному положению афганского общества до революции 1978 года не давала возможности национальным и религиозным меньшинствам страны сохранить свой политический полуавтономный статус, приобретенный в ходе гражданской войны. Восстановление власти пуштунов в едином Афганистане ограничивало возможности национальных и религиозных меньшинств по реализации своих интересов. Поэтому даже гипотетическая возможность переговоров правительства в Кабуле и партий, входящих в Пешаварский альянс, с перспективой объединения всех военных ресурсов кабульского режима и организаций моджахедов, этнических пуштунов, ради восстановления единого афганского государства, создавала серьезные трудности д ля лидеров национальных и религиозных меньшинств. Причем, это в равной степени имело отношение и к организациям шиитов-хазарейцев, лояльных Ирану, и к формированиям этнических узбеков, вместе с религиозной сектой исмаилитов в северном Афганистане, лояльных правительству Наджибуллы, и к Исламскому обществу Афганистана (ИОА), где преобладали интересы этнических таджиков, входящему в Пешаварский альянс.

К весне 1992 года, вопросы послевоенного устройства Афганистана стали определяющим фактором внутренней политики всех заинтересованных политических организаций. Сложившаяся после окончательного распада СССР в декабре 1991 года обстановка в Афганистане и неопределенность перспектив на будущее способствовали постепенному обособлению интересов наиболее влиятельных военно-политических группировок. Обособление интересов было тесно связано с конкуренцией на осуществление власти, если не во всеафганском масштабе, то на местном, провинциальном уровне.

Перспектива завершения многолетнего конфликта в Афганистане к весне 1992 года обострила проблему гегемонии пуштунов. Пешаварский альянс, объединяющий семь партий моджахедов, предъявлял свои права на власть в масштабах всей страны. В первую очередь это относилось к формированиям Исламской Партии Афганистана (ИПА) Гульбеддина Хекматиара. Доминирование среди партий Пешаварского альянса этнических пуштунов придавало дополнительную легитимность правам его участников на политическую власть. Надо отметить, что и возможные планы урегулирования афганской проблемы, такие, например, как “римский план” бывшего короля Захир-шаха, предполагали использование политических инструментов (Лоя Джирга - прим. авт.), характерных именно для демократии пуштунских племен. К тому же, все годы войны против прокоммунистического режима в Кабуле и советского присутствия в Афганистане, руководство и поддержка отрядов моджахедов осуществлялась именно из города Пешавар, центра Северо-Западной провинции Пакистана, населенного этническими пуштунами, где базировались основные политические организации оппозиции.

Уверенность оппозиционных лидеров из Пешаварского альянса в легитимности и неизбежности своих претензий на осуществление политической власти в Афганистане лишний раз демонстрируют выборы временного президента страны Моджадедди, руководителя одной из незначительных партий Пешаварской семерки. Выборы пуштуна Моджадедди должны были закрепить право Пешаварской эмиграции на формирование правительства и осуществление власти в Афганистане после победы. С другой стороны, выборы Моджадедди должны были ограничить политические амбиции наиболее влиятельного оппозиционного лидера Хекматиара. Другими словами, партии Пешаварского альянса серьезно готовились к разделу власти после неизбежной победы. Такая победа должна была наступить после начала традиционного весеннего наступления оппозиции 1992 года.[20]

Известно, что в условиях Афганистана, активные военные действия начинаются обычно весной, когда сходит снег на горных перевалах. В Афганистане зимой 1991-1992 годов практически все заинтересованные стороны отдавали себе отчет, что после распада СССР в декабре 1991 года, прокоммунистический режим в Кабуле, скорее всего, не выдержит очередного весеннего наступления оппозиции.

В этих условиях, стал намечаться процесс консолидации интересов политических организаций, не заинтересованных в приходе к власти в стране основных партий Пешаварского альянса, а значит и реставрации доминирования пуштунов в политической жизни страны. В первую очередь, это имело отношение к политическим организациям национальных и религиозных меньшинств, укрепивших свои позиции в результате гражданской войны и кризиса традиционной системы власти. Среди таких организаций выделялись шииты, поддерживаемые официальным Тегераном.[21]

Шиитские организации, крупнейшей из которых была партия Хезбе и-Вахдат (Партия Исламского единства Афганистана, ПИЕА), опирались преимущественно на этническое меньшинство хазарейцев и контролировали горную провинцию Хазарджат в центре страны, недалеко от Кабула. Шииты-хазарейцы избегали активного участия в войне против советских войск и кабульского режима, предпочитая выжидательную тактику. Это соответствовало общим установкам Тегерана по отношению к афганскому конфликту. Всемерное усиление шиитских организаций и контролируемых ими территорий, в качестве своеобразного плацдарма для обеспечения иранского влияния в зоне афганского конфликта. Восстановление влиятельного пропуштунского правительства в Кабуле означало неизбежное давление на независимые анклавы, контролируемые шиитами, что в перспективе могло создать угрозу иранским интересам в регионе.

Прямую угрозу возможная смена власти в Кабуле представляла интересам союзников правительства Наджибуллы, общине этнических узбеков и религиозному меньшинству исмаилитам. Узбеки, лидером которых являлся командир 53 дивизии правительственной армии генерал Абдул Рашид Дустум и исмаилиты, возглавляемые духовным лидером Надери, являлись ключевым элементом обеспечения безопасности кабульского режима на географически изолированном от остальной части страны горным хребтом Гиндукуш севере Афганистана. Отряды узбеков и исмаилитов в основном контролировали стратегически важную дорогу от города Хайратон на советско-афганской границе до перевала Саланг и далее в Кабул. Во многом, именно узбеки и исмаилиты в годы войны в основном противостояли давлению, которое оказывали на эту важную транспортную артерию отряды моджахедов Ахмад Шах Масуда из Панджшерского ущелья и шиитов-хазарейцев из горного Хазарджата. Крах режима в Кабуле означал одновременно и крах особых позиций этих североафганских меньшинств в по литической жизни Афганистана.

Среди семи партий Пешаварского альянса особое место занимало Исламское общество Афганистана (ИОА), возглавляемое доктором Бурхануддином Раббани. Политическая организация Раббани пользовалась поддержкой этнических таджиков. Военные отряды ИОА, возглавляемые влиятельным полевым командиром Ахмад Шах Масудом всю войну контролировали Панджшерское ущелье. Масуд, без сомнения, считался одним из самых значительных полевых командиров среди моджахедов. Это позволяло партии Раббани-Масуда реально конкурировать в борьбе за власть с организацией Гульбеддина Хекматиара в пределах Пешаварского альянса. Падение кабульского режима означало для ИОА не только начало пуштунской реставрации, но и тесно с ней связанное усиление влияния основного конкурента на власть Хекматиара.

Таким образом, предстоящая смена власти в Кабуле создавала серьезную угрозу в первую очередь интересам национальных и религиозных меньшинств Афганистана. В условиях, когда новая демократическая Россия, в качестве наследника СССР, самоустранилась от участия в афганских событиях, на первый план вышли локальные интересы различных афганских политических организаций. Основным вопросом, который объективно отвечал интересам практически всех организаций национальных и религиозных меньшинств, стоявших по разные стороны фронта гражданской войны в Афганистане, было не допустить пуштунской реставрации, что фактически подразумевало их выступление против восстановления целостности афганского государства. Каждая из этих организаций боролась за ту самостоятельность, которую они тем или иным способом приобрели за годы гражданской войны.[22]

Именно с этой точки зрения и необходимо рассматривать события 28 апреля 1992 года, когда в Кабуле пал режим Наджибуллы и были заложены условия для начала нового этапа гражданской войны в Афганистане.

 2.3 Падение режима Наджибуллы.

Известно, что решающую роль в падении режима Наджибуллы сыграл лидер этнических узбеков генерал Абдул Рашид Дустум. Его формирования подошли к Кабулу с севера и фактически отрезали столицу Афганистана от северных провинций, где были сосредоточены значительные резервы вооружений и материальных ресурсов. Мятеж генерала Дустума послужил толчком к падению уже заметно ослабленного режима Наджибуллы. Решительные действия генерала Дустума, перебросившего к Кабулу крупные воинские формирования были достаточно неожиданными для основных участников афганских событий. Гарнизон Кабула не был готов к отражению атаки с севера со стороны своих недавних союзников. Кроме того, неопределенность и тяжелая зима 1991-92 годов серьезно ослабили способность правительственной армии и аппарата управления к сопротивлению. Столь быстрое падение Наджибуллы стало неожиданным и для наиболее влиятельного лидера моджахедов Хекматиара, который просто не успел оказаться у столицы на момент крушения прокоммунистического режим а.

Действия Дустума у Кабула в апреле 1992 года не могли бы иметь успеха без их предварительного согласования с Ахмад Шах Масудом и шиитами-хазарейцами. Контроль над Кабулом был главной целью в послевоенном Афганистане. Чтобы гарантировано добиться успеха под Кабулом, Дустуму необходимо было использовать все имеющиеся в его распоряжении силы. Несомненно, акция Дустума была бы невозможной без определенных гарантий со стороны формирований Масуда и хазарейцев по поводу безопасности северных афганских территорий, контролируемых все годы войны узбекскими формированиями.

В ответ Дустум фактически обеспечил контроль над столицей Афганистана формированиям афганских национальных и религиозных меньшинств. До

появления отрядов Хекматиара Кабул был разделен на сферы влияния, контролируемые преимущественно таджикскими отрядами ИОА Раббани/Масуда, шиитами-хазарейцами из партии Хезбе и-Вахдат и узбекскими формированиями генерала Дустума. Безусловно, у боевых отрядов хазарейцев и таджиков Масуда был более удобный и короткий путь в Кабул из, соответственно, Хазарджата и Панджшерского ущелья, чем у пуштунских отрядов Хекматиара. Однако столь согласованные действия в апреле 1992 года по фактическому захвату Кабула трех далеко не лояльных друг другу политических организаций национальных и религиозных меньшинств слишком хорошо укладываются в идею противодействия пуштунской реставрации в Афганистане.[23]

В результате выглядевшая вполне естественной идея восстановления афганской государственности с доминированием этнических пуштунов так и не была реализована. События апреля 1992 года привели к тому, что основной контроль над государственными институтами власти Демократической Республики Афганистан перешел не к самой сильной политической организации моджахедов Гульбеддина Хекматиара, а к партии Раббани/Масуда Исламское общество Афганистана (ИОА). Это имело весьма серьезные последствия для целостности Афганистана. Исламская партия Афганистана (ИПА) пуштуна Хекматиара претендовала на политическую власть в масштабах всего Афганистана. В то время как таджик Раббани не имел на это ни достаточно сил, ни возможностей. Политической организации ИОА вполне хватало власти над большей частью Кабула и рядом северных провинций с преимущественно таджикским населением.

"Наджибулла продержался бы и дольше, если бы не предательство Горбачева. СССР подписал с США соглашение об одновременном прекращении помощи Советского Союза режиму Наджибуллы, а Соединенных Штатов -- моджахедам. Но Саудовская Аравия, Пакистан и Кувейт продолжали помогать моджахедам, в то время как Наджибулла остался один на один со своими проблемами. Прекращение помощи из СССР лишало его всяких перспектив и надежд на будущее».[24]

Была и другая причина падения режима Наджибуллы: ему так и не удалось решить национальный вопрос. Еще раньше генерал армии Варенников предлагал создать на территории Афганистана таджикскую, нуристанскую и хазарейскую автономии, но Наджибулла, пуштун по происхождению, был против. Мы старались избежать кровопролитных боев с отрядами Ахмад Шаха Масуда, который контролировал Панджшерское ущелье и перевал Саланг, и вели с ним негласные переговоры о прекращении боевых действий, чтобы избежать потерь с той и другой стороны. Наджибулла же был крайне недоволен этими переговорами, и когда в начале 1989 года в Афганистан приехали Шеварднадзе и Крючков, он пожаловался им, что Варенников ведет закулисный диалог и хочет якобы заключить сепаратный договор с Ахмад Шахом Масудом. Крючков по этому поводу даже пытался добиться от наших военных соответствующих показаний.

Пропуштунская политика Наджибуллы в отношении северных народов вносила разлад и в армию. Как-то, например, он послал для усиления правительственных войск, которые вели бои с моджахедами, узбекскую пехотную дивизию генерала Дустума. Делать этого было никак нельзя, потому что район, где велись боевые действия, был населен пуштунами. И несмотря на то, что узбеки действовали там очень результативно, в конечном итоге они все равно попали в окружение -- пуштунские правительственные дивизии сами снялись и оголили фланги этой дивизии, подставив ее под удар.

К тому же в армии рядовыми служили в основном представители национальных меньшинств, в то время как офицерами были пуштуны. В итоге все формирования, укомплектованные нацменьшинствами, начали откалываться от Наджибуллы, создали в конце концов "союз северных народов" и объединились с моджахедами. Чуть позже, установив связь с Ахмад Шахом Масудом, они двинулись на Кабул, куда и вошли первыми в 1992 году.[25]

За несколько дней до этого, кстати, Наджибулла успел отправить из города семерых наших советников. Один из них, генерал-майор Владимир Лагошин, рассказывал, как Наджибулла пригласил его к себе и предупредил, что в ближайшее время власть перейдет к оппозиции, а ему самому на посту президента осталось находиться дней пять. Еще Наджибулла добавил, что, хотя советские и предатели, он считает своим долгом отправить военных советников домой целыми и невредимыми. И действительно: когда администрация кабульского аэродрома стала чинить различные препятствия, связанные с вылетом самолета, Наджибулла приехал на аэродром и оказал помощь в отправке советников в Ташкент".

Спасти себя Наджибулле было не суждено, и судьба его оказалась поистине драматичной. Он был пуштуном, представителем рода, к которому принадлежал один из правителей Афганистана -- король Абдуррахман Хан. Поэтому когда спустя четыре года после его свержения к власти пришли талибы, Наджибулла надеялся, что они не тронут своего соплеменника.

Ахмад Шах Масуд, перед тем как оставить Кабул, предложил Наджибулле бежать вместе с отступающими моджахедами, но Наджибулла отказался -- он надеялся, что сможет впоследствии даже рассчитывать на пост в правительстве талибов.

Талибы рассудили иначе: бывший президент был зверски избит и повешен. Надо сказать, что ни тогда, когда взявшие город талибы вошли в здание миссии ООН, где в тот момент находился Наджибулла, ни позже Организация Объединенных Наций не высказала никакого протеста по поводу захвата ее здания в Кабуле.

Ходит легенда, что перед смертью Наджибулла выхватил автомат у конвоировавшего его пуштуна и завязал бой, в котором погиб. А повешен он был уже мертвым.

Итак, пассивность РА в военных действиях, надежды на решение проблемы силой, активная подрывная работа опозиции в армии РА, связь в психологии населения всех бед с Апрельской революцией и общая усталость и, главное, отсутствие реальных действий для улучшенияситуации в районах, контролируемых правительсьтвом, привели в конце концов к падению режима Наджибулы.

Положение в Афганистане после вывода советских войск. Прогнозы Запада о том, что кабульский режим сразу после прекращения советского военного присутствия падет по причине своей полной нежизнеспособности, а коалиционное правительство группировок моджахедов приведет страну к миру после изгнания "коммунистической чумы", оказались несостоятельными.[26]

согласиться с тогдашней точкой зрения Запада на афганскую проблему. Но, к их оправданию, нужно сказать, что эта точка зрения также претерпела изменения и была откорректирована временем. Однако,  18 марта 1992 года Наджибулла предложил передать власть переходному правительству и 16 апреля оставил свой пост. 27-28 апреля Переходный совет моджахедов прибыл в Кабул.