Впервые понятие «эпистема» вводит Фуко в 60-е годы, характеризуя ее «как структуру прежде всех других структур».

«Мы мыслили внутри анонимной и ограничивающей системы мышления, системы присущего ей языка и эпохи. Эта система и этот язык имеют свои собственные законы трансформации. Выявление этого мышления, предшествующего всякому мышлению, этой системы прежде всех систем и является задачей сегодняшней философии» [20, с. 19].

Фуко показывает, что исходя из концепции языкового характера мышления, для каждой отдельно взятой исторической эпохе, есть свое «проблемное поле», достигнутого с помощью «культурного знания» образующихся из дискурсов различных научных дисциплин. Эти дисциплины имеют тенденцию к всеобщей интеграции, которые в итоге порождают единую систему знаний – «эпистему». В практике самоопределения субъекта она реализуется посредством определенного языкового кода – свода предписаний и запретов. Эта языковая норма определяет и мышление субъекта.

Таким образом, характерной особенностью понимания эпистемы, у Фуко является то, что она понимается как исторически конкретное «познавательное поле» научного свойства, как уровень научных представлений своего времени.

Сам Фуко рассматривал около пяти эпистем:

– античную.

– средневековую.

– возрожденческую.

– просветительскую.

– современную.

«В эпистеме Ренессанса слова и вещи сопринадлежены по сходству; в классическую эпоху они соизмерялись друг другу посредством мышления – путем репрезентации, в пространстве представления; начиная с 19 века слова и вещи связываются с друг другом еще более сложной опосредованной связью – такими мерками как труд, жизнь, язык, которые функционируют уже не в пространстве представления, но во времени в истории» [1, с. 58].

Следуя этой логике деле, мы имеем субъекта тождественного эпистеме, и в свою очередь тождественного языковой норме или «дискурсивной практике». Остается выяснить, где есть причина данных языковых норм? Фуко отсылает нас к вещам культуры, мы же не будем останавливаться на данном положении, а попытаемся разобрать вопрос под другим углом зрения.

На наш взгляд, субъект в постмодернизме, представлен нам с четким и обоснованным недоверием к данной окружающей его эпистеме, или по-другому, исследователи постмодернизма называют это «эпистемологической неуверенностью». Она вызвана крахом экономико-политических, казалось бы, нерушимых догм, недоверием, как религии, так и к различным научным теориям. Субъект постмодернизма ставит все под сомнение. Но не как скептик, который совершает метод верификации, а как человек, который осознает данную реальность и просто хочет «жить».

Также отличительной характеристикой субъекта постмодернизма, является «недоверие к метаннарациям», где он понимает шаткость и условность «игры языка», ее метафоричность. Но он не является мыслителем, который смотрит на данную эпистему извне, он бытийствует в ней, он, что самое главное, осознает свое существование.

Сложность мира нарастает, и целостность его становиться все более проблематичной. Значителен и неуправляем поток самых разнообразных сведений, обрушивающихся на современного человека, с его быстро сменяющимися темами и сюжетами, разноречивыми, но готовыми к потреблению без специального осмысления образами. Вторую жизнь получают произведения искусства, перевоплощенных в разнообразных стилизациях и пародиях. Увеличивается объем и меняющиеся формы подачи информации, которые порождают мозаичность восприятия, вызывают трудности с концентрацией внимания.

«В обществах, переживающих последствия поздней и ускоренной модернизации (то есть в таких, в которых радикальные изменения наблюдаются в течении жизни одного поколения), подобные процессы оказываются особенно болезненными и противоречивыми, сопровождаются разнообразными и многочисленными кризисами, протекают в необычных формах» [7, с. 4].

Эпистема постмодернизма включает в себя множество различных дисциплин, теорий, гипотез, как научного, так и не научного толка. Попробуем затронуть наиболее важные стороны, которые плотно примыкают к понятиям «культурного кода». На наш взгляд, эту сторону раскрывает масс медиа. Во-первых: СМИ, которые включают и окружают, буквально все стороны жизнедеятельности субъекта, от радио, газет и до TV. Во-вторых, информатизация, которая является не только ее характеристикой, но и качественным изменением всей среды жизнедеятельности субъекта.

Масс медиа представляет субъекту широкий выбор жизненных стратегий, под лозунгом «как надо», и не смотря на цветастость и разнообразие, можно увидеть везде подспудный смысл – престижности и демонстративности. То есть лозунг субъекта постмодернизма сведен с точностью наоборот – «казаться, а не быть». Но если рассмотреть его с точки зрения онтологических изысканий и понятий симулякра, то тут все встает на свои места. Субъект понимает, что окружающей его мир, это мир формальностей, но этот мир могуществен и действенен. Поэтому для успешной жизнедеятельности, следуй тому, что тебе предлагает культура (пусть и массовая), восхищайся и «оборачивайся» в нее, но думай и осознавай то, что в тебе есть. То есть сущность субъекта постмодернизма, является по сути экзистенциальной, которая придерживает форму данных культурных кодов. Другое дело, что коды становятся изощренней и реальность мира уже не доказуема. Те идеалы, которые предлагает (а точнее возвращаясь к теме «вызова – ответа», ранее) навязывает общество становятся действительно «твоим». Субъект постмодернизма осознает себя, но уже не в силах противостоять этой культуре, да и возможно ли это»?

Таким образом, рассматривая генезис осознания субъекта постмодернизма, мы видим, что те стандарты «как», из реального становятся гиппереральным, и вся эта эпистема вместе с субъектом переносится в гиперреальность. И он тщетно пробует отыскать критерии собственной персональности, она сводится к массовому идолу экрана и голосу популярного телеведущего.

«Перестав быть просто «передаточным механизмом», медиа стали основным средством производства. С того времени как М. Маклюэн дал свое знаменитое определение: «медиа есть содержание», принято считать, что каково бы ни было эксплицитное содержание медиа, наибольшее влияние на современную культуру оказывают способ и форма передачи» [9, с. 421].

Наибольшее влияние медиа, состоит в общей тенденции, конструировать мир как «набор образов», в которой нет определенной последовательности и причинной определенности. «Мир действительности» предстает в единственной реальности масс медиа как мир симулякра, он расколот на множество эпизодов – драм, которые, переплетаясь, образуют новые «симуляционные артефакты».

Медиа, создавая реальность медиасобытий, перестали фиксировать историю, результатом чего становиться размывание границ реальной истории, превращенной в зрелище.

Сама концепция масс – медиа, по мнению Бодрийара, состоит в том, что ее предметы стали знаками, чья ценность определяется «культурным кодом». Он констатирует, что «она, будучи лишена живого синтаксиса, система «вещи / реклама» образует не столько язык, сколько систему значений; ей присуще скудность и эффективность культурного кода… В формализованном виде она предстает как универсальная система маркировки социального статуса людей». [6, с. 161]

Теперь любому субъекту уже не нужен речевой дискурс, достаточно тех, общепринятых знаков, которые соответствуют моде, престижу, стандарту. Само понятие сомоопределенние субъекта носит симуляционный характер. Мы воспринимаем не персону субъекта, а набор тех знаков, которые он представляет. А эти знаки (культурные коды), нам в избытке поставляет масс медиа, с лицензией на только ее истинность и правильность. Теория вызова / ответа получает здесь полное обоснование. Масс медиа только симулирует свою заинтересованность реципиентом, зная, на самом деле, что ответ может быть только один. И субъект постмодернизма осознает это, и с нескрываемой иронией поддерживает данную игру.

Теперь вторая, отчасти совпадавшая с первой (масс медиа) причина побуждения – это информатизация. Что же в нее входит? Как и говорилось ранее часть информатизации: Масс медиа, INTERNET, мобильная связь, электронные библиотеки, вообще все то, что дает субъекту информацию, без контекста применимого к ней языка, то есть как набор букв, в котором нужно подобрать код. Но субъект даже не думает над этим кодом, он понимает его, так как ему это удобно.

Делая выводы из наших рассуждений, мы видим, что эпистема накладывает на субъект определенные правила, в которых единственным выходом, является принятие своей деперсонализации и дальнейшее самоопределение. То есть, определяя дефиниции деперсонализации, субъект подразумевает принятие своей персоны, самоидентичности и несгибаемое отвлечение от онтологических категорий: сознания, пространства и времени. А самоопределение показывает экзистенциального субъекта с пониманием данной эпистемы и только видении в проекции своей персоны, с учетом онтологических категорий.