Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
В народной традиции дом – не только жилое пространство человека, но и символ семейного благополучия. Дом противопоставлен внешнему миру, таким образом, является исходной точкой освоения пространства человеком.
В фольклорных жанрах дом также является этой исходной точкой. «Сказка, как правило, вводит читателя в какую-нибудь семью, характер которой может быть раскрыт только постепенно и лишь благодаря элементам сказки» [Пропп, с.274]. Дом – пространство своего, среднего, внутреннего, ограниченного, замкнутого, место обитания субъекта, центра мирозданья,– в сказках похищение («Гуси-лебеди», «Кот, петух и лиса», «Лиса и заяц») присутствует как исходное и пассивное соответствующего смысла. Активным становится значение носителя защитной силы. Завязка сюжета многих сказок, как правило, построена на мотиве запрета покидать дом. Герой сказки нарушает запрет, вследствие чего с ним случается беда. «Древнейшим религиозным субстратом этого мотива является страх перед невидимыми силами, окружающими человека» [Пропп, с.37-45].
Значение ‘свой‘ актуализируется в противопоставлении дома в деревне (родного дома, дома бабушки и дедушки, родителей) дому в лесу («Маша и медведь», «Три медведя»), дому водяного змея, подводного царя, бабы-яги, дому жениха (в свадебном обряде). Значение ‘средний на земле‘,– в противопоставлении дому в подземном царстве, дому луны, солнца, ворона; в царствах медном, серебряном и золотом. Значение ‘ограниченный и замкнутый‘, следовательно, ‘защищенный‘– в противопоставлении полю, перекрестку, лесу, болоту, морю, озеру, реке как месту обитания нежити, нечистой силы. Значение ‘свое, человеческое‘, ‘упорядоченное‘– в противопоставлении норе, пещере, яме. И наконец, лицо-пространство, живое существо, одушевленное в сказках о бродячем доме, доме Яги [Червинский, с.31-32].
В. Я. Пропп отмечает, что в волшебной сказке, помимо «отчего дома» присутствует так называемый «большой дом» [Пропп, с.112]. Таким образом, сказка сохранила память о древних формах патриархально-родового строя 1-8 веков нашей эры. Об археологических раскопках больших коллективных домов свидетельствуют многие источники [Бломквист, с.135]. Основные черты большого дома в сказке таковы: 1) дом находится в тайнике леса; 2) он отличается своей величиной; 3) дом обнесен оградой, иногда с черепами; 4) вход– по приставной лестнице; 6) вход и другие отверстия занавешиваются и закрываются; 7) в нем несколько помещений [Пропп, с.116]. мужчина по достижении совершеннолетия проходил обряд инициации и отправлялся в «большой дом», вернее, «мужской дом».
Сказка знает не только «большой дом» в лесу, она знает еще малую избушку. В этой избушке производилось посвящение [Пропп, с.116]. В сказке разновидностью такой избушки могла быть изба бабы-яги, либо «запретный чулан» в большом доме [Пропп, с.58 и сл.]. Изба бабы-яги в пространстве сказки это вход в царство мертвых. «Мифологическому миру присуще специфическое мифологическое понимание пространства как совокупности отдельных объектов» [Лотман, с.63].
Приобщение к культу– это, своего рода, умирание и воскрешение героя. Он приносится в жертву, посвящается в культ. Животная природа избушки указывает прямо на обряд инициации. «Дверь избушки кусается, то есть представляет собой рот или пасть… Таким образом, мы видим, что этот тип избушки соответствует той хатке, в которой производилось обрезание и посвящение» [Пропп, с.63]. Ту же функцию выполнял запретный чулан в «большом доме». Если в избушке, после посвящения в культ, Яга дарит Ивану помощника, то в «запретной комнате находится будущий помощник героя» [Пропп, с.140]. Далее В.Я. Пропп отмечает, что запретный чулан не только находится в «большом доме» (доме разбойников), но и «часто встречается на том свете» [Пропп, с.142,143]. Это попадание героя в царство мертвых– своеобразное приобщение его к культу предков, т. к. дарителем может выступать животное, баба-яга, а также умерший отец (мать), либо идол (Медный Лоб) [Пропп, с.142-143]. В крестьянском доме идол долгое время обозначал домового, то есть умершего предка. Б. А. Рыбаков отмечает, что идол часто ставился на божницу вместе с иконами в красном углу [Рыбаков, с.499].
Таким образом человек всегда стремился построить быт согласно своим представлениям о мире, с другой стороны, упорядочить представление об энтропийном мире по аналогии с домом. Как отмечает А. К. Байбурин, «освоенное пространство – всегда семантизированное… подвергшееся некоторой ценностной акцентировке… Дом может быть «развернут» в мир и «свернут» в человека… структура дома повторяет структуру мира, ибо он сам имеет свой центр, периферию» [Байбурин, с.19,11].
Представление о мире как о замкнутом пространстве в разное время выражалось по-разному. Старинная космогония детально отражена на резных украшениях домов: причелинах, «полотенцах» торцевой части крыши, наличниках и ставнях окон [Рыбаков, с.468-497].
С другой стороны, мир наделялся «домашностью». Все мифические существа наделялись собственными домами. А. Н. Афанасьев указывает на мотивированность имени Змей-Горыныч лексемой «гора» [ПВ,2 с.288], где гора – жилище Змея.
Свой дом имели также небесные светила [ПВ,1, с.59-77], что говорит о расчлененности структуры представлений об окружающем мире.
Семантика русских загадок о доме указывает на отождествление его и его элементов с живым существом [Рыбникова, №№894-948]. Дом – это полностью освоенная среда, внешнее инобытие чрева матери . это микрокосм по отношению к макрокосму.
Мифопоэтическое мировоззрение космологического периода исходит из тождества макрокосма и микрокосма, человека и природы. Это же тождество определяет многочисленные примеры моделирования не только космического пространства и земли в целом, но и других сфер, в том числе, жилища, разные части которых на языковом и на надъязыковом уровнях соотносимы с названиями человеческого тела [Топоров,1989, с.13-14].
Образ дома в традиционной картине мира русского народа нашел свое выражение в обрядах, поверьях; фольклорных и мифологических текстах.
«Наиболее существенные для жизни коллектива прецеденты, определяющие соответственно ключевые ситуации, воспроизводились в обряде. Обряд каждый раз накладывался на конкретную ситуацию, соотнося ее с исходным прецедентом и одновременно придавая ей статус истинного события. Суть ритуала– в проверке соответствия между сакральным образцом и эмпирическим фактом. Для особо значимых ситуаций требовалось периодическое «подтверждения» соответствия. Это относилось в первую очередь к «порядку» космоса и «порядку» жизни человека» [Байбурин, с.7].
в обрядах дом может быть представлен, во-первых, ‘объектом обряда‘ или ‘результатом‘, ибо обряд доместикации пространства имеет цель; направлен на постройку дома; во-вторых, ‘объектом-участником обряда‘; в-третьих, пространством совершения обряда.
Многие ученые (Д. К. Зеленин, А. К. Байбурин, Е. Э. Бломквист) в своих работах указывают на сакральность характера выбора места строительства, а также материала и времени. Место обитания человека должно быть защищено от вреда, смерти, нечистой силы.
Так, нельзя строить дом там, где проходила дорога, на перепутье, или где стояла баня: «в таком месте водится нечистая сила» [Зеленин, с.314]. Если дом строился на перепутье, либо у дороги, то соответственно маркируется отдельными лексемами: перепутье и удорожь. «Запрещается строить на спорном участке земли; там, где были найдены человеческие кости, в месте, где волк или медведь «обложив и зарезав буйну стачинину», где кто-нибудь поранил топором, ножом, косой или серпом руки или ногу до крови, где опрокинулся воз, сломался «коток», Оглоблина; на месте дома, сожженного молнией, оставленного вследствие болезней, наводнений» [Байбурин, с.35].
Ранения, болезни, поломки созданных человеком предметов, наводнения, пожар совершенно однозначно маркируют ту часть пространства, на которой это случилось.
В таких местах запрещается также рубить деревья для строительства. Эти деревья назывались «буйные», или «стояросовые» [ Бломквист, с. 131].
Также существовала развитая система запретов на использование при строительстве конкретных деревьев. «Запрещается использовать при строительстве деревья, выращенные человеком и находящиеся в пределах усадьбы, а также плодовые деревья. Этот запрет основан на противопоставлении дом (двор– освоенное пространство человека)– лес» [Байбурин, с.31]. Очень значим запрет использовать при строительстве сухое дерево, а также дерево, имеющее какие- либо аномалии.
Выбор места строительства происходит при помощи гадания. Особого внимания заслуживает при этом выбор материала – воды (=жизнь), жизненно необходимого продукта: жита, или хлеба; шерсти (=тепло, сила, богатство). Иногда эквивалентом зерна могли быть монеты. Значимым было использование «оберега» (ладанки).
Другой разновидностью выбора места был выбор при помощи животного. «Счастливым местом считается то, на которое ложится рогатый скот» [Байбурин, с.37]. Стоит обратить внимание, что именно рогатому скоту приписывается плодородная сила. «С другой стороны, то обстоятельство, что счастливым считается место, где ложится рогатый скот: таким образом подчеркивается идея статики, покоя, устойчивости, имеющая важное значение для общей семантики жилища» [Байбурин, с.38].
Именно домашнее, а не дикое животное «одомашнивает» «чужое» пространство, делая его «своим». По-видимому, у славян был весьма развит культ животных.
Также большое внимание уделяется времени. При рубке леса это имело скорее утилитарный, а не ритуальный смысл.
Закладку строения следовало начинать, когда наполняется месяц, то есть после новолуния [Рыбаков, с.465].
«Некоторые обычаи севернорусских, сопровождающие закладку фундамента, явно связаны с культом растений: в землю втыкают или сажают с корнями березу или рябину, а в центре будущего скотного двора– ель. Эта ель охраняет скот от эпизоотий, от опасности заблудиться в лесу и от хищных зверей и дает ему здоровье и плодовитость» [Зеленин, с.315]. «Деревцо должно было стоять в течение всего времени сборки посреди сруба.» [Бломквист, с. 132].
Все этапы строительства сопровождаются ритуальным угощением плотников [Максимов, с. 23]. Это была своего рода панацея, защита от возможного вреда. Строители могли навести на дом «порчу», поселить на новое место нечистую силу.
Закладка дома сопровождалась принесением курицы (петуха), либо коня в жертву [Зеленин, с.315]. Считалось, что дом должен быть поставлен на чью-либо голову (сравните пословицу: «Всякий дом по большу голову стоит» [ПРН, с.315]). Имеются также сведения о принесении в жертву рогатого скота. «Эволюция жертвы, замена человеческой жертвы животными, привела к тому, что жилище стало уподобляться телу жертвенного животного» [Байбурин, с.61].
Охлупни на крышах изб делались из массивного комля таким образом, что из корневых отростков вырезались голова коня, изредка птицы. Таким образом, конь был символом-оберегом; конская голова устанавливалась на вершине строения в качестве «кнеса».
Д.К. Зеленин отметил, что «русские в наружных резных украшениях жилых домов (наличниках окон, ставнях, столбах, крыше) изображают лошадиные головы» [Зеленин, с.303-305]. При защите дома особое внимание уделялось тем его частям, которые открыты внешнему миру [СД, с.118] – дверям, окнам, крыше и так далее.
Конь или пара коней, согласно мифологическим воззрениям многих народов, влекут «солнцеву колесницу». «Солнце в ведах называется конем» [ПВ,1 с.302 и сл.].
Б. А. Рыбаков отметил, что изображение коня, либо птицы в системе других знаков «на самом деле отражают дохристианские воззрения славян на природу и являются своеобразными «оберегами» от духов зла. «Солнечные знаки входили в общую систему обороны от навий» [Рыбаков, с.480].
Птица – своеобразный эквивалент коня на росписи. «Ради быстрого бега конь в народных загадках называется птицею» [ПВ,1 с.302].
Вообще, культ коня в языческой Руси имел колоссальное значение. Конь являлся «ритуальным эквивалентом человека» [Байбурин, с.64].
До сих пор сохранился известный обычай крестьян прибивать подкову над дверью.
Под дом закладывалась конская голова. В волшебных сказках эта голова выступает советчиком, а конь – своего рода защитником и помощником [Пропп, с.140]. В данном случае конь играет тотемную роль предка. В подземном царстве, согласно мифологическим представлениям славян, конь (=предок) должен был благополучно проводить каждого члена семьи в последний путь и успешно переправить через реку [Пропп, с.210]. Таким образом, дом словно «врастал» корнями в землю. Строительная жертва обеспечивала прочность, долговечность дома.
Кроме коня значимыми считались другие домашние животные и домашняя птица: курица. Петух – символ огня, очага; «в его образе переселялось самое божество» [ПВ,2 с.62]. Курицу приносили в жертву домовому, ее голову отрубали и закапывали под новопостроенный дом.
Жертвой новому строению мог быть и рогатый скот [Байбурин, с.61].
Уподобление дома жертвенному животному, по всей видимости, нашло свое отражение в цикле загадок с отгадкой «изба», например: «Стоит бычище, проклеваны бочища»; «Снаружи- рогата, изнутри комола»; «Курица на курице, а хохол на улице»; «У быка, быка прорезались бока: у быка ядра говорят» [Садовников; цит по Байбурин, с.63].
Особой значимостью наделялся элемент строительства- поднятие матицы. Описание этого обряда подробно приводится во многих этнографических трудах [Байбурин, с.82-88; Рыбаков, с.466; Бломквист, с.132-133; Максимов, с.192; Зеленин, с.316].
Матица в фольклоре выступает символом дома [СД, с.116]. С матицей были связаны многие традиционные обряды: при строительстве нового дома, во время отправления в далекий путь, при родах и так далее. Она разделяла избу на две половины: переднюю, где могли находиться только члены семьи и ближайшие родственники и заднюю- куда допускались посторонние [Бломквист, с.79].
«Войдя в избу родителей невесты, сваха (сваты) здоровались с хозяевами и садились на лавку под матицу, что являлось еще одним признаком того, что пришедшая пришла сватать их дочь.
Размещение свах (сватов) под матицей, видимо, означало, что пришедшие встали на грань родства с хозяевами или желают вступить с ними в родство» [Зорин, с.71].
Срубная постройка без матицы означала не дом, а ‘домовище‘ «жилище злых духов», а также ‘сруб над могилой‘. Этой же лексемой обозначалось понятие ‘гроб‘, а в суеверных представлениях – омут, в котором живет водяник (дух) арх., Даль [СРНГ, 8, с.120].
С семиотической точки зрения матица обозначала, прежде всего границу: между ‘верхом‘ и ‘низом‘, а также между ‘внутренним‘ и ‘внешним‘. «Если старик перед смертью долго мучился, по поверью, что он колдун и нечистая сила не хочет, чтобы он умер, и отгоняет от него смерть; тогда родственники старались приподнять на вершок матицу, чтобы нечистая сила улетела в щель и больной спокойно умер» [Бломквист, с.79].
«Матице приписывалось значение связующего начала не только по отношению к конструкции дома, но и по отношению к проживающим в этом доме членам семьи» [Байбурин, с.84]. В «народной астрономии» Матницей называется Млечный Путь. Название астрообъекта разворачивает метафору «небо- крыша дома» [Рут, с.72].
Другие значимые элементы дома – печь и углы.
Очаг, печь – организующий центр дома, символ духовного и материального единства живущих в доме родственников, источник жизни [СД, с.117]. Очаг, как и дом, выступает носителем идеи рода, его силы, воплощение жизненной и социальной модели.
«Огонь– божество, творящее урожаи; погашение его и отдача в чужой дом- знак бесплодия и перехода изобилия в посторонние руки. Народ дает огню названия: богач, богатье; поэтому домашний очаг получил значение пената (домового), оберегающего имущество домохозяина и умножающего его доходы. Кроме влияния на плодородие, огню приписываются очистительные и вместе целебные свойства» [ПВ,2 с.11].
Установка печи – символического центра дома имела подчеркнуто ритуальный смысл. «Хотя печебитье относилось к разряду работ организации внутреннего пространства, вместе с домом делался опечек из нескольких венцов брусьев, под и форма для печи» [Байбурин, с.161].
Внешний вид ритуала строительства печи во многом совпадает с обрядом строительства дома. Значимость печи в повседневном быту, а также в обрядах семейного и жизненного цикла подчеркивается авторами многих работ [Байбурин, с.162; Рыбаков, с.467; Бломквист, с.265-266; ПВ, 2, с.5-44 и сл.].
«После того, как изба построена, вся семья переходит на новоселье и переносит с собою свой священный огонь» [ПВ,2 с.61]. При этом, также как и дом, печь связана с категорией «своего». В свадебных обрядах дымничать, то есть осматривать печь метонимически обозначает ‘осматривать дом жениха‘ [Байбурин, с.162]. То же самое «смотреть загнетку в печи» значит ‘осматривать хозяйство жениха‘ [Байбурин, с.166].
Связь человека с печью, с огнем как жизненным началом отчетливо проявлена в похоронном и родильном обрядах [Байбурин, с.164-165]. Дом без печи считался нежилой дом. Печь с домом соотносилась по модели «микрокосм-макрокосм».
Угол у печи назывался «печной». В этом углу, по народному поверью, живет домовой, «кутний бог». Однако, в иерархии ценностей углов дома печной угол уступал «красному», или «большому» углу.
Уже при закладке дома особо маркировались углы будущего дома [Зеленин, с.315]. Угол в народной картине мира метонимически обозначает дом (кут, хут). Все углы наделялись особым магическим значением. Е. Э. Бломквист привела характерный пример, подчеркивающий особую значимость красного угла. «При закладке дома в б. Владимирской губернии в переднем (красном) углу клали ладан, в другом углу, жерновом (против печного устья),- деньги, в заднем углу у входа – шерсть, а в том, где ставится печь, не клали ничего, так как этот угол предназначался для помещения домового» [Бломквист, с.132].
Б. А. Успенский отмечает, что деньги и шерсть обозначали богатство и плодородие [Успенский, с.170-171]. Ладанка же обозначает защиту от нечистого.
Примечательно что количество углов в доме – четыре. К тому же, дом был ориентирован по четырем сторонам света таким образом, что «к востоку чаще всего обращен красный угол с иконами» [СД, с.117].
Четырехчленная структура складывается из бинарных оппозиций [Топоров, Иванов, с.116].
Крестьянин всегда старался поставить свое жилище фасадом на юг, на юго-восток, либо юго-запад [Бломквист, с.58].
Домашнее пространство у русских делится по диагонали на две части: левая сторона с печью (очагом), образует женское пространство (бабий кут), правая сторона с красным углом- мужское [СД, с.117].
Соединение признаков женский и левый, мужской и правый является почти универсальным [Топоров, Иванов, с.267], но возможны инверсии: непряха-изба [Даль,2, с.10].
Определенным образом ориентированное жилище позволяет человеку постоянно и однозначно ощущать свое положение в пространстве [Байбурин, с.128].
Красный угол часто являлся объектом различных магических действий охранительного характера, а также святошных гаданий. Передний угол является почетным местом, в некоторых обрядах [Зеленин, с.315].
Также значима, с семиотической точки зрения, крыша. Кров и дом являются почти синонимами. «Родной кров» – то же самое, что «отчий дом». Крыша строилась в первую очередь; по ее размерам ставили дом [Зеленин, с.314].
Н.М. Шанский отмечает этимологическую близость лексем кров и сокровище. «В древнерусском языке они выступали как синонимы, обозначая и ‘место, где можно укрыться, и приют, и жилище и даже комнату‘. Сейчас они семантически разошлись. Слово кров – архаизм и относится к традиционно-поэтической речи. В ней оно известно в значениях «крыша», «защита», «жилище, приют», выступает в качестве компонента фразеологизма «остаться без крова» [Шанский, 2002, №1 с.35]. Сокровище в современном русском языке обозначает драгоценность.
С крышей было связано также большое количество ритуалов. Например, перебрасывание предметов через крышу [СД, с.118].
Крыша является верхней границей дома. В настоящей работе уже упоминалось об изображениях на торцевой части крыши охранительных символов. Для защиты от молнии, пожара втыкали в крышу ветки ели, лещины, головешки от костра, сожженного на страстную неделю, оставляли на крыше освященный хлеб [СД, с.118].
Установка кровли – последний элемент строительства. Если до постройки дома это место мыслилось как осваиваемое человеком (которое должно быть защищено от вреда, смерти, злого духа, нечистой силы), то с момента установки кровли это место- объект освоения, включения в род, приобщения к роду.
Построенный дом остается не вполне освоенным пространством. Обряд перехода в новый дом, «влазины» имеет строго регламентированную структуру.
Общая схема переселения на новое место такова: в назначенное «счастливое» время вся семья переходит на новоселье и переносит с собой священный огонь (=божество), угли из печки, либо другой атрибут очага; иконы, петуха (курицу), кошку (воплощение домового), которую впускали первой.
Это действо сопровождалось «приглашением» домового. В этот день гадали, иногда освящали углы. Примечательно, что обычай крестить углы существовал еще до христианства [Рыбаков, с.516-517].
При входе в дом хозяева стремились избежать «первой» смерти.
«Всякий, вошедший в дом «первым», по народному поверью, «до году помрет»; посему, когда входят в новый дом, то впускают в него прежде кошку» [Байбурин, с.128].
Д. К. Зеленин приводит пример избежания «первой» смерти на белорусском материале: «сперва в доме ночуют одни животные... первые шесть ночей; первую ночь- петух и курица, вторую- гусь и кот с кошкой, затем поросенок, овца, корова, лошадь, и лишь на седьмую ночь, если животные остаются целы и невредимы, туда приходит сам хозяин» [Зеленин, с.316].
«Хорошей приметой считается, если петух, вошедший в новую избу, запоет – это предвещает хозяевам счастливую и веселую будущность» [ПВ,2 с.62]..
«В новый дом стараются пустить живое существо (петуха, курицу, кошку), которое, скорее всего, выступает в роли ритуального двойника человека, его дублера... Выбор кошки, курицы и особенно петуха и с этой точки зрения не случаен, так как в системе восточнославянских верований им приписывалась очистительная функция [Байбурин, с.105].
Входят в дом члены семьи по старшинству. А. К. Байбурин приводит пример, как все родственники проходят в дом, держась за нитку, по очереди протягивая внутрь друг друга [Байбурин, с.112].
Перенос домового вместе с какими-либо атрибутами очага имеет основной смысл не оставить на старом месте своей доли. Доля воплощается в образе домового и «характеризует категорию освоенного, своего, обжитого [Байбурин, с.111].
Считается, что новый дом «омывается» чьей-либо смертью или любым другим событием жизненного цикла. Поэтому стремились после переезда как можно скорее справить свадьбу.
Новоселье – не только семейный праздник, но еще и событие в жизни села. «На новоселье приглашаются члены семьи и соседи. Гости приходят с хлебом-солью, с подарками» [Бломквист, с.134]. Новоселье противопоставлено всем названным праздникам уже тем, что дом с этого момента мыслится как нечто целое; освоенное и является локусом повседневных обрядов, примет и календарных обрядов, а также событий цикла жизни семьи. В самих обрядах дом персонифицируется, то есть становится объектом-участником обряда [Червинский, с.34].
Уже при переходе семьи на новое место в обрядовом приглашении домового «новое» противопоставляется «старому»: «Суседушко, братанушко! Пойдем в новый дом; как жили в старом доме хорошо и благо, так и будем жить в новом...» [ПВ,2 с.61]. Сравните пословицу: «Держись друга старого, а дома нового» [ПРН, с.581].
В жизненном цикле крестьянской семьи существует множество обращений-диалогов к домовому. Задаются вопросы, ответом на которые может считаться скрип стены, вой в печи и тому подобное
Связь с домовым-предком нередко осуществляется через ритуальные трапезы, устраиваемые в пространстве дома: поминальные, святочные и календарные [СД, с.119]. А. Н. Афанасьев приводит множество примеров, один из которых – «приносят жертву» домовому- оставляют горшок каши на загнетке [ПВ,2 с.38]
С домашним (хоромным) богом связано множество примет, которые чтутся и теперь, однако в трансформированном виде. Прежде всего, это касается правила не здороваться, не прощаться, не беседовать и ничего не передавать друг другу через порог [ПВ,2 с.60]. Также существует ряд запретов–: свистеть в доме, рассыпать соль, мести несколькими вениками [СД, с.118].
Дом как объект-участник обряда на свадьбе и похоронах фигурирует носителем идеи рода, его силы, воплощением жизненной и социальной модели.
Как уже упоминалось в настоящей работе, дом считается полностью освоенным, когда в нем совершен один из обрядов жизненного цикла.
Образ дома как символ богатства и изобилия – устойчивый фольклорный мотив обрядовых песен [СД, с.119]. Например, обращение невесты к дому при ожидании жениха, при прощании с домом в свадебных причитаниях.
В настоящей работе упоминалось о значении матицы и печи в свадебных обрядах. Метонимически матица, равно как и другие значимые элементы дома, обозначает весь дом.
Зарождение новой семьи– такое же знаковое событие в жизни села, как и появление нового дома. Если в новом доме был неженатый парень, либо незамужняя девушка, то как правило, там устраивали посиделки (мирские сходки). «В коллективной жизни села важное значение приобретали те дома, которые выделялись по каким-либо признакам. Посиделки устраивались в тех домах, где имелись молодые парни и девушки» [СД, с.117]. На таких сходках и знакомились молодые люди; засылали сватов.
Свадебный ритуал (смотрины, сватовство, девишник и т.д.) детально рассмотрен в работах многих этнографов (например, в цитируемой работе Н. В. Зорина). Важные семантические аспекты, во-первых, преемственность семьи, то есть родительское благословение «совет да любовь» происходит по аналогии с обрядом перехода в новый дом (в первом случае «доля» принимается вместе с короваем, в последнем––––––– –«доля» «зазывается» на новое место). Приобщение новому дому и ритуальное обметание углов в доме жениха, а также осмотр загнетки (матицы). Во-вторых, первая брачная ночь в неотапливаемом помещении и возжигание очага невестой после первой брачной ночи. Также значимыми являются перебрасывание через крышу предметов: «молодая, прежде чем войти в дом, мужа, перебрасывала через дом яблоко, свой пояс и др., произносила заклинания, чтобы ей повиновались как новой хозяйке» [СД, с.119] и приобщение молодой к домовому (предку) семьи жениха: «в доме мужа молодая должна была дотронуться до печи; присесть у очага, обойти его три раза, поклониться очагу, бросить туда монетку, кусок свадебного пирога» [СД, с.119].
Наиболее сакральный момент обряда–- принесение невестой иконы из своего дома и водружение образа в святом углу дома жениха.
В обрядовой причети невесты значимы обращения к дому при ожидании жениха, а также при прощании с отчим домом.
В размещении сватов под матицей дом уже становится ‘объектом-участником приобщения, освоения, носителем идеи и силы рода‘ [Червинский, с.34].
Дом, не меняя исходных значений космогонического и обрядового компонентов ‘своего, внутреннего, ограниченного, замкнутого, защищенного, места обитания субъекта‘; ‘пространства совершения и участника‘, приобретает в лирических свадебных песнях следующие основные значения:
1. высокий терем, родительской дом– ‘место благополучного рождения и воспитания‘ девицы (молодца); ‘место, в котором сидит девица‘, из которого матушка наблюдает за играми повзрослевшей дочери; ‘место, честь которого соблюдала девушка‘; ‘место, куда девицы приглашали войти молодца‘.
2. избушка, светелка девицы на горе– ‘место, в котором девица зажигает свечу, прядет в ожидании милого‘.
3. дом свекра, мужа, чужой лихой семьи– ‘место страданий, мучений оторванной от родни, от своей стороны молодой жены‘; ‘место возвращения после тайного свидания с милым‘; ‘место совершения мести свекру, свекрови, мужу‘; ‘место встречи брата, отца, матери, приезжих навестить молодого‘.
4. дом молодой хозяйки, счастливой жены, новый дом– ‘место, по которому ходит молодая жена, говорит с мужем, будит его, муж к ней обращается ласково, успокаивает ее, уговаривает, выполняет ее желания‘.
5. дом молодых, терем-теремчик– ‘место благополучной семьи, молодца-жениха, девицы-невесты‘.
6. родительский дом, родная сторона после замужества– ‘место, куда стремится молодая с чужой стороны, куда прилетает в облике кукушки, ласточки, перепелки, откуда гонит ее жена брата‘.
7. внутреннее помещение дома (светелка, горница)– место игр и встреч девушек с парнями‘ (на посиделках, вечерках, супрядках); ‘место, где собираются незамужние девицы зимними вечерами прясть, вышивать, петь‘.
Эти значения более подробны и более близки внутреннему миру субъекта – личному, семейно-родовому, социально-психологическому. В лирических песнях регулярны грамматические значения категорий включения в род, приобщения к роду, категории жизненного цикла, социального устройства, группирующихся вокруг основной, центральной категории рода, категории «я» коллектива-субъекта [Червинский, с.36-37].
«Приобщение к домашнему пространству символизировали специальные ритуальные действия. Бабка-повитуха дотрагивалась ножками новорожденного до печи или обходила с ним вокруг очага. Возвращаясь из церкви после крещения ребенка, отец клал его на несколько минут на порог» [СД, с.119].
Дом мыслится пространством обитания, носителем идеи рода. Очаг (печь) концентрирует в своей семантике элементы различных кодов; является центром дома, собирает вокруг себя всех членов семьи. Порог дома– регламентированная граница.
В погребальном обряде дом означает ‘место обряжения на тот свет умершего, отправления его в последний путь‘ «В момент, когда гроб для умершего, осмысляемый как его ‘новый дом‘, вносят в дом, все выходят, особенно беременные женщины. Крайне осторожно осуществляется вынос покойного из дома: стучат гробом о порог дома, чтобы покойный попрощался со своим ‘старым‘ домом и больше туда не возвращался; переворачивают в доме всю мебель, выливают, выбрасывают за покойником из дома камень, головешки из очага, выметают или моют пол, открывают все окна и двери, выносят из дома и сжигают вещи покойного. После того как гроб вынесен, мусор на улице заметают к дому, чтобы все его обитатели остались в нем. Дом, где случилась смерть, считается опасным местом. В течение первых сорока дней ожидают возвращение души покойного в свой дом: оставляют для нее еду, питье, вывешивают на окно полотенце, не гасят огонь в очаге» [СД, с.119-120].
В погребальной причети дом оказывается одним из детально проработанных фрагментов, что делает это понятие особенно интересным с точки зрения его структурирования основными оппозициями, с одной стороны, и способом конкретной реализации основных признаков, с другой.
Основное функциональное назначение дома в плаче– защита живых от смерти.
Гроб как посмертное жилище (домовина) описывается перебором элементов, присущих дому (окна, двери), но отсутствующих.
Дом, таким образом, противопоставлен домовине (гробу) и воплощает жизнь как таковую. Он един с заключенной в нем жизнью… общая идея дома как охраняющего и ограждающего жизнь внутри себя повторяется в представлениях об отдельных его элементах: окно, дверь/ ворота с запорами и замками, особенно прорабатывается «пограничная зона» дома– сени и крыльцо как элементы, связывающие собственно жилую часть с пространством вне дома.
Через код дома в плачах передается противостояние жизни и смерти. Табуируя прямые номинации смерти, покойника и т п плач передает эти понятия через систему оппозиций, полярные члены которых конкретизируют общие понятия жизни и смерти: окно светлое– окно темное, почерневшее; печь жаркая– печь нетопленная.
Основной особенностью концепта дом в погребальных плачах оказывается противопоставление дома живого человека и дома покойника, а также дома и гроба как посмертного жилища. Эти противопоставления реализуются, многократно усиливаясь, применительно к каждому элементу дома. Релевантному своду текстов причети» [Невская, с.106-121].
Таким образом, Л. Г. Невская отмечает, что основное концептуальное значение дома– вывод смерти из дома жилого в дом иной. Путем противопоставлений достигается основная цель– защита жителей дома от смерти. В причети происходит подмена понятий, в которой домом покойника становится гроб, а дом семьи остается воплощением жизненной и социальной модели.
В обряде через символическое прощание покойника с домом (стучат гробом о порог) подчеркивается «непринадлежность» в дальнейшем покойника к этому дому, что противопоставлено приобщению к домашнему пространству младенца (ребенка после крещения отец клал на несколько минут на порог).
Кроме обрядов жизненного цикла, связанных с домом, существует множество обрядов охранительного характера.
Так, например, при отъезде одного из обитателей, дома не подметают пол, чтобы не замести след. Невеста при уходе из родительского дома забирает с собой что-либо живое (курицу, кошку), чтобы иметь потомство в новом доме.
«Символическое удаление из дома чего-либо способствует очищению дома от насекомых, пресмыкающихся, болезней., нечистой силы» [СД, с.119], «охранительный смысл приписывается действиям, совершаемым вокруг дома» [СД, с.118].
Помимо охранительных обрядов, существуют также противоположные, целью которых является причинение вреда чужому дому, то есть его обитателям. Как правило, это подбрасывание вредоносных предметов в дом, либо во двор.
Как в обрядах наведения порчи, так и в обрядах ее изведения, дом становится ‘местом заклятия‘.
Итак, мифопоэтический народный образ дома аккумулирует в себе языческие и христианские традиции и представляет сложные семантические комплексы, которые включают быт и семейные отношения. Пространство дома включено в космическую модель мира.
Сложный комплекс воззрений, уходящий корнями в язычество, определяет центром избы печь, которая собирает вокруг себя всех членов семьи.
Уклад семьи формируется вокруг символического очага– печи, являющейся одновременно и местом, где готовят пищу, и одним из традиционных топосов сказочных персонажей.
«Внутри дома – пишет Б. А. Рыбаков– проводился целый ряд языческих праздников. Речь идет не только об узкосемейных делах вроде крестин, постригов, сватовства, свадьбы, похорон. Почти все многолюдные сборы и «события» проводились в двух планах: какая-то часть обряда совершалась на площадях, в святилищах и требищах, а какая-то каждой семьей в своей хоромине, у своей печи, где глава семьи выполнял функцию жреца.
Вторым этапом после домашних обрядов было вынесение празднества вовне, в места общего мирского схода; дом же оставался тем пунктом, где начиналась и где кончалась каждое языческое священнодействие, какой бы масштаб оно ни принимало в момент кульминации. Недаром словосочетание «домашний очаг» приобрело устойчивый социальный смысл» [Рыбаков, с.466-467].
В настоящее время семиотический статус вещей резко снизился. Дом, очаг утратил свой сакральный статус. Ю. С. Степанов в своем «Словаре русской культуры» понятие концепта дом сужает до понятия ‘уют‘, ‘комфорт‘. «Понятие «уютного уголка», «уютной квартиры» в современном русском быту продолжает представления не мещанского дома и крестьянской избы (последнее приняло полностью этнографический характер), а представление об интерьере, убранстве квартиры» [Степанов,1997, с.696]. Таким образом, «дом» переходит в разряд материальной культуры, уступая место концепту «уют».
Тем не менее, дом ассоциируется с родной стороной, когда человек оказывается на чужбине. В повседневной жизни дом является фактически одной из сторон света, точнее, одним из ориентиров в макропространстве (городе, поселке). Мы в своей обыденной жизни обходимся весьма приблизительными ориентирами типа «здесь», «там», «на работе», «дома» и для нас мало существенна наша ориентация относительно сторон света.
Очаг в значении ‘дом‘ используется только в поэтической речи. Однако, какой бы ни была по величине жилплощадь, всех домашних вмещает кухня. Члены семьи, как правило, собираются на тесной кухне с очагом.
Сохранилось множество примет, связанных с домом, порогом, домашними животными, однако смысл последних уже далеко не всегда осознается.
Говоря о внутреннем мире, либо о том, что внутри некая субстанция – душа, человек отождествляет себя с домом, и наоборот, называет части дома именами человеческого тела. Говоря же о государстве, планете, мире, вселенной, называет их своим домом.
«С появлением жилища мир приобрел те черты, которые на бытовом уровне остаются актуальными и в наше время… иными словами, дом придал миру пространственный смысл» [Байбурин, с.10].
Как справедливо отметил Ю. С. Степанов, «…с точки зрения референции мир осваивается человеком «от себя», по направлению от ближайшего пространства к тому, что существует вне его сознания и его личности. «Первичный концепт» – Мир как то место, где живем «мы», «свои», и концепт «Мир, Вселенная, Универсум», связаны в самом прямом смысле этого слова отношениями расширения в пространстве: осваивается все более обширное пространство, черты первоначального «своего» мира распространяются на все более далекие пространства, а затем, когда физическое освоение за дальностью пространства становится невозможным, освоение продолжается мысленно, путем переноса, экстраполяции уже известных параметров на более отдаленные расстояния. В сущности, этот процесс довольно не сложен, он напоминает логическую индукцию и совершается по принципу, который, выражаясь разговорным языком, можно описать словами: «подобно тому миру, в котором я действительно живу (хожу, действую), устроен также более отдаленный мир, в котором я могу жить (двигаться, действовать), и еще более отдаленный мир, в котором я мог бы действовать, но вряд ли буду, так как он слишком далек, и еще более отдаленный мир, в котором я никогда не могу быть, так как он слишком отдален, но который я могу себе представить точно таким же образом, как и все предыдущие,– но только лишь– и единственно– в мысли» [Степанов, 1994, с.11].
Дом оказал существенное влияние на формировании оппозиции ‘внутренний – внешний‘. «Поскольку дом образует самостоятельное замкнутое пространство (объем) в пространстве, он начинает восприниматься сам как внутренность пространства. На лексическом уровне это отражается, в частности, в том, что оппозиция внутри/снаружи заменяется оппозицией дома/снаружи» [Цивьян, с.74].
Таким образом, на всех этапах развития русского языка наблюдается две тенденции: с одной стороны – сворачивание концептуального дом, его совпадение с концептом уют, комфорт, с другой стороны – расширение этого концепта до обозримых пределов.
Показательным примером является наименование «мирская изба»: изба, в которой собирается весь мир, то есть все село. На значимые элементы крестьянской избы переносились геоцентрические представления язычества. Русская деревянная изба является результатом совмещения всех отмеченных параметров: мира в человеке и человека в мире. В силу домоцентричности российской жизни в ней особенно развита «дружба», русская «душевность» и «психологичность».
Дата: 2019-07-30, просмотров: 253.