Содержание
Введение
Раздел 1. Наименования жилых построек в говорах русского языка
1.1 Основные понятия теории номинации
1.2 Сегментация семантического пространства ‘жилье‘ в говорах русского языка
1.3 Лексическая мотивированность русских наименований жилых построек
Раздел 2. Концепт «дом» в русской концептуальной картине мира
2.1 Семантика слова дом и толкование его внутренней формы
2.2 Концепт «дом» в русской культурной традиции
2.3 Репрезентация концепта «дом» в современных моделях наивного массового сознания
Заключение
Список литературы 
Введение
Язык – одно из самых сложных явлений человеческого общества. Разнообразные языковые средства, которыми мы постоянно пользуемся при общении, образуют систему. Изучение законов образования и развития языка, его жизни необходимо в языкознании. В языке нет хаоса, всё в нём подчинено языковым закономерностям. «Значение вновь образованного слова всегда определяется значением производящего слова. Но как только слово станет самостоятельным, отделяется от родительского, войдёт в семью родственных по значению и по форме, его сразу же поставят на его собственное место» [Колесов,1976, с. 91].
Так, например, от корня жи-, кроме слов : жить, «живот», «животное», «желудок», «жизненный уровень», «жилище», «жизнь», «житьё», а также «жизненная идея». «житейское дело» и «животная злоба»; образовались ещё: жизненный нерв у живого существа – жила (жилы надорвал), основной продукт питания – жито (и в разных жители называют разные злаки: либо пшеницу, либо ячмень, либо просо), основное место обитания – жить... Последнее сохранилось в церковно-славянском пажить `пастбище`, попавшем в наш литературный язык, и в современных говорах, где жить обозначает жилое помещение в доме [Колесов,1976,с.24- 26].
Известно, что славяне вели оседлый образ жизни. В связи с этим, понятие «дом» для них, в отличие от некоторых других народов, играет существенную роль. В русском, как и в других славянских языках, существует множество наименований концепта «дом», связанных с признаками, отличающими его от обычного о нём же представления.
Цель настоящей работы – выявить основные параметры концепта «дом» в русской языковой и концептуальной картине мира.
«Языковая картина мира (ЯКМ) – выработанное многовековым опытом народа и осуществляемое средствами языковых номинаций изображение всего существующего как целостного и многочастного мира. В своём строении и в осмысляемых языком связях своих частей, представляющих; во-первых, человека, его материальную и духовную жизнедеятельность и, во-вторых, всё то, что его окружает: пространство и время, живую и неживую природу, область созданных человеком мифов и социум» [Шведова, с.14].
В современном языкознании плодотворно исследуется проблема ЯКМ, под которой подразумеваются формы языкового выражения человеческих знаний о мире, знаний, которые составляют концептуальную картину мира (ККМ). ЯКМ представляет собой не зеркальное отражение действительности, а определённую интерпретацию её. Не совпадают и ЯКМ, выраженные различными языками, поскольку всякая интерпретация подразумевает определённую специфику различных индивидуумов и языковых коллективов.
А.В. Головачёва так определяет картину мира: «Картина мира – это комплекс знаний о мире, об устройстве и функционировании макрокосма и микрокосма. Она формируется в результате перекодировки восприятия данных с помощью знаковых систем и в первую очередь языка» [Головачёва, с.196]. Автор дает определение ЯКМ, которая формируется менталитетом языкового коллектива: «Языковая картина мира – отражение «универсального знания» этноса о мире, что находит свое отражение в функционировании языковых категорий» [там же].
Н.И. Сукаленко, говоря об образной ЯКМ, отмечает, что в ней находит свое отражение обыденное сознание. Автор пишет, что КМ, отражаемая национальным обыденным сознанием, запечатлевается его носителями в некотором целостном, относительно устойчивом во времени состоянии, на деле являющемся продуктом длительного исторического опыта [Сукаленко, с.19]. Далее автор отмечает: «Естественно, что подобная картина, сформированная стихийно, включает многообразие форм и уровней проявления обыденного сознания: в ней причудливо переплетаются знание, предположение, вера, порождающие прототипы как материалистического, так и идеалистического воззрения на мир, отражение действительности в практике повседневного труда и быта и эстетическое освоение человеком реального мира, т.е. обыденные знания, здравый смысл и иррациональность, отраженная в мифах, легендах, суевериях» [там же, с.21]. КМ, по мнению Н.И. Сукаленко, характеризуется интернациональными, общечеловеческими и национально-специфическими особенностями.
Тем не менее, стихийно сформированная многоплановая, нередко противоречивая мозаика картины обыденного сознания может быть объяснена и связана воедино его особым интерпретирующим характером, специфическим способом восприятия объективной действительности. В обыденной, или наивной, КМ «способ восприятия» имеет приоритет перед действительным положением вещей. Речь идет о собственно человеческом предметном восприятии и предметном отражении действительности, закрепленном в первую очередь с помощью языковых эталонов. Совокупность предметов, явлений, с которыми человек на протяжении жизни встречается чаще, чем с другими; запечатление в сознании человека циклически меняющихся объектов в наиболее продолжительной по фазе разновидности – все это формирует некоторую стабильную картину отражения объективной действительности.
Стабильная КМ какими-то очень сложными способами соотносится с позитивными установками. Позитивность – это настроенность сознания на благоприятную для человека привычность. Как известно, маркируются любые отклонения от установленного миропорядка, оцениваемые человеком как отрицательно, так и положительно.
Таким образом, ККМ – это человеческие знания о мире, а ЯКМ – это отражение обыденного сознания, отражение этих знаний.
Одним из значимых фрагментов языковой и концептуальной картин мира является концепт «дом».
Концепт «дом, жилище» не раз становился предметом изучения в работах этнографического и культурологического характера (Зеленин Д. К., Байбурин А.К., Будилович А.С., Степанов Ю.С., Гура А.В., Воронин Н.Н. и др.), но языковой материал в них носит вспомогательный характер и рассматривается фрагментарно. Тогда как именно языковой материал позволяет выявить структуру и место определенного концепта в национальной картине мира.
Кардинальное свойство языкового знака – автономность формы и содержания – создает внутри языка свободную и, в то же время, обязательную ассоциацию формы и содержания. Это лежит в основе различного в различных языках семантического членения действительности, установления сходных и различных ассоциативных связей, конструирующих как языковую систему, так и речемыслительную деятельность.
Это кардинальное свойство языкового знака обеспечивается взаимодействием двух системообразующих факторов языка – категоризации и ассоциирования. Будучи по существу явлениями логического и психологического порядка, категоризация определяет включение фиксируемого понятия в систему языка, а ассоциирование – его закрепление в ней.
Категоризация, обеспечивая классификацию понятий, дает нам классификацию картин мира. Это делает язык средством познания и орудием коммуникации. Установление посредством ассоциирования связи понятий открывает возможность для фиксации старыми языковыми средствами нового идеального содержания [Годинер, с. 3].
Изучение национальной специфики языка – это не только изучение формы. Это, по словам Гумбольдта, возможность «установить путь, которым идет к выражению мысли язык, а с ним и народ, говорящий на этом языке» [Гумбольдт, с.73].
И различия ассоциативных путей, и изменения категориального статуса слова – все это участвует в создании национальной специфики языка, которая, по словам Гумбольдта, «описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступить в другой круг» [там же, с.80].
Тесно связана со спецификой установления пути познания народом окружающего мира довольно устойчивая категория наименований – названия типов жилых построек. Этот лексический пласт, меняющийся только с утратой реалий, инерционально стремится к постоянству в народно-диалектной речи. В этом аспекте он почти не изменился с XVII в. Так, «в древнерусских текстах домъ как `здание` известно уже в 1230 г., как `жилище` тоже в XIII в.» [Колесов, 1986, с. 197]. Такой стабильный пласт лексики обусловливает системность фрагмента ЯКМ.
«Сферы, связанные с хозяйственной деятельностью человека (дом и двор, поле), носят более подчеркнуто номинативный характер, чем все остальные, более самостоятельны в плане выражения нового знания о предмете. В тематическом плане обращает на себя внимание более детальная разработка сферы «дом»» [Рут, с. 67].
«В основе процесса номинации (языковой), которую можно грубо определить как создание значащих знаковых единиц (слов, словоформ, предложений), положен один из процессов, который, в конечном счете, вбирает в себя всё разнообразие, всю глубину проблем взаимоотношения языка и действительности, языка и мышления, языка и мира человеческих эмоций» [Рут, с.3]. Языковая номинация во многом связана с явлением мотивированности слова.
«Мотивированность – это количественная и качественная характеристика внутренней формы. Внутренняя форма присуща любой лексической единице, в то время как этимология слов не способствует обнаружению мотивированности» [Кияк, с.68].
Понятие мотивированности и внутренней формы (далее – ВФ) слова как частного проявления являются ключевыми в исследовании вопроса о ЯКМ. ВФ слова, отражающая характер воплощения мотивировочного признака в соответствии с «принятыми» в языковой системе типами означивания имеет интерпретационный характер, что создает возможность переосмысления первичного номинационного кода на основе ассоциаций, сопряженных с её синхронным понятием.
Исследования наименований определенных тематических групп позволяет выявить роль ВФ слова в создании частных фрагментов ЯКМ и характер связанных с ВФ системно значимых ассоциаций в диахронно-синхронном сопоставлении. Интересный материал в этом смысле дают нам наименования жилища – одна из самых древних микросистем, в которой закреплен опыт практического и культурно-мифологического освоения мира.
ВФ слова является лишь частью мотивационной модели, на основе которой создается наименование. Мотивировка названий осмысляется в собственно лингвистическом и внешне лингвистическом контексте употребления слова в языке и отражает превалирующую функцию мотивированных лексических единиц в создании ЯКМ. Восприятие ВФ слова находится под регулирующим воздействием языка (диалекта), где действуют процессы неомотивации как реакция системы на изменения ассоциативного фона ВФ слова [Гридина, Коновалова].
Отсюда вытекают задачи настоящей работы:
1. Выявить репертуар диалектных лексем, номинирующих дом, жилище.
2. Осуществить семантическую классификацию наименований жилья.
3. Выявить основные семантические признаки, реализующиеся в наименованиях жилья.
4. Проанализировать данные лексемы с точки зрения мотивированности.
5. Установить наиболее характерные мотивировочные признаки и принципы номинации.
6. Описать характер интерпретации концепта «дом» в русской традиционной культуре.
7. Охарактеризовать проявления концептуальной модели «дом» в современном политическом дискурсе как одной из форм вторичной репрезентации мифа.
В настоящей работе используются в качестве материала диалектная лексика, так как именно она наиболее дифференцированно отражает семантическое пространство, а также фольклорные тексты, интерпретирующие концепт «дом» в народном сознании.
Источниками диалектной лексики послужили как сводные диалектные словари («Опыт областного великорусского словаря», «Толковый словарь живого великорусского языка» В.И. Даля, «Словарь русских народных говоров», «Словарь современных русских народных говоров»), так и региональные («Словарь русских донских говоров», «Словарь брянских говоров», «Ярославский областной словарь», «Мотивационный диалектный словарь (Говоры Среднего Приобья)», «Псковский областной словарь с историческими данными» и др.); этимологические словари («Этимологический словарь русского языка» М. Фасмера, «Этимологический словарь славянских языков; праславянский лексический фонд» под редакцией О. Н. Трубачева, «Этимологические заметки» А. А. Потебни и др.); исторические словари («Материалы для словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского, «Словарь русской народно-диалектной речи в Сибири XVII – перв. Половины XVIII вв. сост. Л. Г. Панин).
Теоретическую базу работы составили труды А.А. Потебни, В.фон Гумбольдта, А.Ф. Лосева, исследований Т.Р. Кияка, В.Г. Гака, М.Э. Рут, О.И.Блиновой, В.Г. Вариной, Т.И. Вендиной, О.П. Ермаковой, А.П. Чудинова и др., а также работы культурологического и этнографического характера («Избранные труды. Очерки русской мифологии» и «Восточнославянской этнографии» Д.К. Зеленина, «Константы» Ю.С. Степанова, «Язычество Древней Руси» Б.А. Рыбакова, ст. «Жилище» Н.Н. Воронина в кн. «История культуры Древней Руси»).
В работе используются сравнительно-исторический, описательный методы, метод когнитивного анализа и элементы компонентного анализа.
Сравнительно-исторический метод предполагает такое сравнение языков, которое направлено на выяснение их исторического прошлого [Маслов, с. 225].
Описательный метод по своей сути предполагает системное описание лексем с точки зрения синхронии.
Метод компонентного анализа получил широкое распространение в лексикологии в последние десятилетия. Этот метод заключается: во-первых, в соответствии с достижениями современной лингвистики постулируется, что значение слова – это сложный феномен; во-вторых, этот сложный феномен можно разделить на составляющие, для обозначения которых используются разные термины: компоненты значения (содержания), или семантические компоненты, дифференциальные элементы, фигуры содержания, семантические множители, дифференциальные признаки, ноэмы, семы и т.д.; в-третьих, разложению слова на его семантические множители должно предшествовать распределение значений по семантическим полям, выделение семантических полей [Тарланов, с. 24].
Когнитивный подход предлагает для описания знаний о мире аппарат фреймов и сценариев, которые представляют собой нечто вроде «упаковок» для знаний о мире, причем сами эти упаковки допускают чисто формальное описание на различных языках математики. [Баранов, Караулов, с. 185-186].
Основные понятия теории номинации
Внутренняя форма слова
Идея о ВФ впервые была представлена В. фон Гумбольдтом в его работе «О различии строения человеческих языков и его влияние на духовное развитие человечества». Согласно Гумбольдту «Слово – не эквивалент чувственно-воспринимаемого предмета, а эквивалент того, как он был осмыслен речетворческим актом в конкретный момент изобретения слова. Именно здесь – главный источник многообразия выражения для одного и того же предмета…» [Гумбольдт, с. 103]. То есть ВФ – осмысление слова речетворческим актом в конкретный момент его изобретения.
Продолжил и развил идею Гумбольдта А.А. Потебня в работе «Мысль и язык».
«ВФ слова – отношение содержания мысли к сознанию. Она показывает, как представляется человеку его собственная мысль. Этим только можно объяснить, почему в одном и том же языке могут быть много слов для обозначения одного и того же предмета и наоборот – одно слово, совершенно согласно с требованиями языка может обозначать предметы разнородные» [Потебня, с. 153].
Кроме того, «ВФ – ближайшее этимологическое значение слова, заключающее в себе только один признак» [Потебня, с. 134]. «В слове мы различаем: внешнюю форму, т.е. членораздельный звук, содержание (т.е. значение слова – субъективная в говорящем и слушающем), объективируемое посредством звука, и внутреннюю форму (единственное объективное в слове, в процессе речи, ВФ и названо единственным объективным содержанием в слове), или ближайшее этимологическое значение слова, тот способ, каким выражается содержание с внутренней формой» [Потебня, с. 134].
«В современной лингвистике, как известно, нет единого взгляда на проблему взаимоотношений ВФ и этимологии лексических единиц. Более логично не смешивать эти две категории, так как между ВФ и этимологией не существует непосредственной взаимосвязи» [Варина, с. 237]. Вместе с тем на определенном уровне ВФ может иметь своей предпосылкой раскрытие этимологического значения соответствующих единиц, особенно с целью обоснованного подтверждения ее существования (это характерно в первую очередь для непроизводных единиц типа «стол»). Главное же отличие между ВФ и этимологией состоит в том, что последняя рассматривается преимущественно гипостазировано, безотносительно к синхронному состоянию лексического значения, в то время как ВФ, будучи имманентно присущей каждому слову, для носителей языка не всегда имеет скрытый характер, несмотря на возможное субъективирование ее оттенков, особенно в случае восприятия или интерпретирования априори.
Поэтому можно также утверждать о существовании «этимологической ВФ слова, обнаруживаемой посредством специальных исследований на определенном этапе развития ad hoc, и узуальной ВФ лексической единицы, функционирующей сегодня в языке» [Кияк, с. 12-13].
Таким образом, существует два подхода к определению ВФ:
Этимологический подход, при котором ВФ совпадает с этимологическим значением. Так, В. В. Иванов определяет ВФ как «первоначальное его значение, в основу которого положен какой-то определенный признак предмета или явления» [Иванов, с. 43-44]. Наряду с такой точкой зрения, существует противоположная; Б.А.Серебренников, комментируя определение Р.А. Будагова ВФ как «способа выражения понятии через слово, характер связи между звуковой оболочкой слова и его первоначальным содержанием», не соглашается с ним, а утверждает, что «новое слово, созданное на основе звуковой оболочки, соотнесенной с каким-либо его признаком, с самого начала становится содержательно богаче по сравнению с содержанием, воплощенном в признаке» [Серебренников, с.170], т.е. Б.А. Серебренников не отождествляет ВФ с этимоном, а считает, что первичное значение имеет свойство модифицироваться.
Существует «синхронная трактовка» понятия ВФ. Макс Алинеи (один из составителей Лингвистического атласа Европы), комментируя определение Л.С.Выготского слова «как сокращенного пути» понятия, утверждает, что такое «сокращение пути» осуществляется с помощью мотивации или ВФ. «Именно потому, что мотивация является сокращенным путем для значения понятия, она не может полностью совпадать со всем понятием, следовательно, знание мотивации понятии не обозначает автоматически знания понятия во всей ее полноте». Если слово современного происхождения, его мотивация прозрачна, и значение понятия является автоматическим.
«Но если слово старое, мотивация, даже являясь прозрачной, может являться как бы вершиной айсберга, и лингвист должен сделать значительное усилие, чтобы заполнить промежуток между мотивацией и полным понятием». [Алинеи, с.105-106].
О.И. Блинова считает, что «понятие ВФ слова (наряду с понятием мотивированности и мотивационного значения) базируется на осознании рациональной связи звучания и значения слова, на осмыслении этой связи» [Блинова, 1989, с.68]. Другими словами, «система номинации слов – принцип (и признак) номинации, способ номинации, средство номинации, - находят свое воплощение во ВФ, аккумулирующей в себе мотивировочный и классификационный признаки обозначаемого и одновременно потенцию отношений лексической и структурной мотивированности слова» [Блинова, 1989, с.69], т. е. рассматривает ВФ в качестве компонента семантической структуры слова, элемента его значения.
Аналогичного мнения придерживаются О.П. Ермакова и Е.А. Земская, однако они считают «нецелесообразным включать в понятие ВФ указание на денотат (вопреки О.И. Блиновой, которая полагает, что ВФ слова голубика – ‘голубая ягода’ [Блинова, 1984, с. 184-185]), ибо понятие ВФ должно иметь объяснительную силу», а при подобном подходе «понятие ВФ теряет свою объяснительную силу, а ВФ предстает как редуцированное лексическое значение» [Ермакова, Земская, с. 520]. В этом случае речь идет о живой ВФ. «Каждый носитель языка ощущает ВФ слова, причем нередко это ощущение имеет более или менее индивидуальный характер. Восприятие ВФ зависит от личных свойств человека, но и знакомства с тем, что называет слово. ВФ дает представление о том, почему именно так названо нечто. Иными словами: ВФ – это «способ мотивировки значения в данном слове» [Иванов, с. 43]. «ВФ отражает дух языка, наивное, донаучное сознание народа, она глубоко национальна» [Ермакова, Земская, с. 520].
В.Г. Варина, как уже упоминалось (см. с.9 настоящей работы), считает, что «постановка вопроса о ВФ как синхронном компоненте семантики слова предполагает в качестве необходимого условия разграничение понятий ВФ и этимологии языковых единиц в принципе» [Варина, с. 237]. Причем в качестве элемента лексического значения ВФ сопровождается указанием на живую ВФ, т.е. на признаки номинации, которые создаются носителями языка» [Левковская, с. 153].
«Именно за этими признаками и следовало бы, по В.Г. Вариной, закрепить понятие и термины «ВФ» в отличие от понятия и термина «этимология языковых единиц»» [Варина, с. 237].
То есть В. Г. Варина также рассматривает ВФ «в качестве компонента семантической структуры лексических единиц (в синхронно-описательном плане), где одно из наиболее важных для синхронной семантики свойств данного компонента заключается в его динамическом характере, который обнаруживается по-разному в различных условиях функционирования лексических единиц» [Варина, с. 238].
Т.Р. Кияк предложил различать этимологическую ВФ и узуальную ВФ лексической единицы, функционирующей сегодня в языке [Кияк, с.13].
Подчеркивая второстепенное значение этимологии для раскрытия современного состояния ВФ слова, можно согласиться также с тезисом о том, что «и по объекту изучения и по проблематике учение о ВФ шире этимологии» [Кияк, с.13].
В дальнейшем рассуждении, «с учетом сложности структуры знаков», Т.Р. Кияк различает имплицитные и эксплицитные ВФ [Кияк, с.14], где первые «представлены простыми словами, принадлежащими в большинстве своем к первозданной лексике», а последними наделены «производные слова» [Кияк, с.15-17].
По своим семантическим, когнитивным и словообразовательным характеристикам узуальные внутренние формы подразделяются на:
1) эксплицитные ВФ: а) синтетические (лексемные): например, «вычислительная машина»; б) производные (морфемные): например, «быстрота», «учитель»; в) переосмысленные ВФ – выражения, образованные путем «семантического словообразования» (термин Е. С. Кубряковой); например, «палец» - технический термин от «палец» - общеупотребительное слово; «медведь» - силач от «медведь» - род животного;
2) имплицитные ВФ, т. е. ВФ непроизводных единиц (дом, рука, огонь) [Кияк, с.25] (см также с. 9 настоящей работы).
В словаре лингвистических терминов О.С. Ахмановой рассматриваемое понятие трактуется следующим образом: «ВФ слова (*символическая ценность, смысловая структура) – семантическая структура слова, т. е. те его морфологические свойства, которые символизируют связь данного звучания с данным значением или с данными лексическими коннотациями» [Ахманова, с. 81].
Таким образом, понятие ВФ неоднозначно трактуется в современной лингвистической литературе.
Принимая во внимание все основные проблемы исследования ВФ, а именно: неосязаемость, недоступность ее непосредственному наблюдению, необходимо различать ВФ и этимон, как это предлагают В.Г. Варина, Т.Р. Кияк и др. Если слово немотивированно с точки зрения современного русского языка либо той же частной диалектной системы, то оно не имеет узуальной внутренней формы.
Типология мотивированности
Внутренняя форма (ВФ) входит в значение; мотивирует его. «Понятие ВФ и мотивированность близкие, но не совпадающие. Мотивированность содержит указание на принадлежность базового слова или словосочетания и той или иной части речи к семантической группе. Оно работает на собственно словообразовательную характеристику слова. Понятие ВФ вскрывает характер (природу) наименования, которым является слово; оно работает на ономасиологический аспект слова [Ермакова, Земская, с. 518].
Лексическая мотивированность, с точки зрения словообразования, это деривационное соотношение между производными и производящими словами.
В ономасиологии мотивированность – это результат процесса создания мотивированной формы наименования на основе мотивировочного признака, легшего в его основу.
В лексикологии мотивированность – структурно-семантическое свойство слова, позволяющее осознать обусловленность связи его звучания и значения на основе соотнесенности с языковой или неязыковой действительностью.
Вопрос о лексической мотивированности остается актуальным на сегодняшний день. Так, О. И. Блинова, вслед за А. И. Моисеевым замечает, что «слова, ясные в словообразовательном или этимологическом отношении, при прочих равных условиях (степень употребительности, характер предметной соотнесенности и пр.), легче воспринимаются и воспроизводятся, прочнее удерживаются в памяти, нежели слова, лишенные мотивации» [Моисеев, с. 60].
«Не случайно освоение слов иноязычного происхождения рождает много самых разнообразных фонетических вариантов, например: кватера, кватира, квартера, фатера, фатира и др. – у одного только заимствования, функционирующего в русском языке с 18 века [см.: Палагина В. В. «Словарь некоторых слов в говорах бассейна р. Оби»]. То же явление характеризует и старые заимствования, употребляющиеся в диалектах несколько сот лет: сабог, забог, собок ‘сапог‘ [Филин, с. 29]. Видоизменение звуковой оболочки заимствованного слова, помимо прочих факторов, бывает обусловлено и трудностью запоминания неосмысленной мотивировочной последовательностью звуков «чужого» слова.
В языке наряду с мотивированными словами имеются немотивированные. Но, во-первых, слов мотивированных в русском языке значительно больше, чем слов немотивированных. Если следовать точке зрения К.А. Левковской, то и непроизводные исконно-русские слова, составляющие незначительный процент немотивированных слов, нельзя считать полностью немотивированными, так как они входят в ряды производных однокоренных слов и, будучи органически связанные с ними, «получают как бы «вторичную» («обратную») мотивированность» [Левковская, с. 116-117].
Во-вторых, иноязычные, немотивированные слова появляются в языке совсем не потому, что мотивация слов актуально не значима, а по иным причинам, равно как и деэтимологизация, наблюдающаяся в языке, порождается, как выяснено, рядом условий, не имеющих прямого отношения к мотивированности слова и ее роли в языке (в числе этих условий – выпадение из словаря опорного слова, изменение его звуковой оболочки, стилистическая или экспрессивная дифференциация слов, связанная по словопроизводству) [Торопцев, с. 133-138].
В-третьих, в языке в соответствии с действующей тенденцией к мотивированности осуществляется ряд процессов, приводящих к увеличению процента мотивированных слов.
Одним из таких процессов является этимологизация – «процесс установления новых словопроизводственных связей и создания на их базе лексической мотивированности» [Торопцев, с. 102]. Этот процесс иначе называется народной (реже – ложной) этимологией.
В пользу значимости мотивации слова в процессе языкового общения говорит возникновение в диалектах мотивированных слов-параллелей к иноязычным словам или исконно русским словам, утратившим мотивированность. [Блинова, 1972, с. 95-96].
Тенденцией к мотивированности обусловлено и возникновение в говорах лексико-морфологических (или словообразовательных) вариантов, которые характеризуются более развернутой морфологической структурой. Наблюдается это в тех случаях, когда в слове слабо выражен классифицирующий признак и слово является недостаточно мотивированным, например: хором, хоромина, хоромы.
Недостаточная мотивированность отмечается и у аффиксальных образований, что бывает, связано с многозначностью аффиксов и семантической перегруженностью производящих основ» [Сахарный, с.51-52]. Это приводит к возникновению лексико-морфологических вариантов слова, которые получают как бы вторичную мотивированность, например: опечек – подопечек ‘основание печи‘» [Блинова, 1972, с. 97].
«Изучение лексической мотивированности слова в рамках тематических групп лексики, сгруппированной, как известно, на основе внеязыкового принципа, обнаруживает структурно-семантические (мотивационные) связи между словами в дополнение к тем связям, которые являются отражением внеязыковых соотношений обозначаемых предметов» [Блинова, 1972, с. 101].
Иными словами, «лексическая мотивированность и варьирование слова в диалектах – этот план представляется особенно перспективным. Прежде всего, мотивированность или тенденция к мотивированности является одной из причин, порождающей различные виды вариантов, начиная от лексико-семантических, где ни один вариант не создается помимо мотивации, и кончая лексико-фонетическими» [Блинова, 1972, с. 103].
Не следует смешивать понятия мотивированность – свойство слова и мотивация – связь между словами, обнаруживаемая их мотивированностью, т. е. то же, что и мотивационные отношения; мотивировка – объяснение рациональности связи звуковой оболочки слова и значения [Блинова, 1984, с. 188].
Типология мотивированности восходит к дихотомии, введенной Ф.де Соссюром: абсолютная/относительная мотивированность, где абсолютная это слово, звуковая оболочка которых воспроизводит какие-либо элементы их значения (звукоподражание, звуковой символизм).
Ю.С. Маслов назвал такую мотивированность «изобразительной», т. е. «позволяющей в той или иной мере имитировать характерное звучание предмета» [Маслов, с. 112].
Относительная мотивированность выявляется посредством соотношения слова с языковой действительностью.
У Ю.С. Маслова этот тип мотивированности называется «описательной» мотивированностью, которую «можно наблюдать либо при употреблении слова в переносном значении, либо в производных сложных словах. Переносное значение мотивировано сосуществующим с ним прямым (переносное «второй степени» – переносным «первой степени» и т. п.), как в словах окно, зеленый и проч.».
«Описательная мотивированность» относительна, ограничена: в конечном счете, она всегда опирается на немотивированное слово. Так, столяр или столовая мотивированы, но стол – нет. Итак, во всех случаях: все незвукоподражательные слова, непроизводные с точки зрения современного языка, употребленные в своих прямых значениях, являются немотивированными» [Маслов, с. 112-113].
О.И. Блинова выделила семантический тип относительной мотивированности и морфологический тип, где семантическая – это разновидность относительной мотивированности, выраженной ЛСС языка, например, колокольчик ‘цветок‘; морфологическая – это разновидность типа относительной мотивированности, выраженная посредством морфем; лексическая – это мотивированность на уровне корней; структурная – на уровне аффиксов: разновидность типа относительной мотивированности, которая связана со структурой, например: тигрица [Блинова, 1984, с. 188-189].
Т.Р. Кияк различает формальную (внешнюю) мотивированность и содержательную (внутреннюю).
«Содержательная мотивированность характеризует способность ВФ отражать наиболее релевантные признаки языкового содержания слова или выражения, т. е. раскрывает ее структурно- семантические особенности в сопоставлении с лексическим значением» [Кияк, с. 77]. В момент возникновения все слова мотивированы.
Таким образом, с точки зрения синхронии, существуют лексемы: формально мотивированные и содержательно мотивированные; формально мотивированные, а содержательно немотивированные; формально и содержательно немотивированные.
С понятием мотивированности тесно связано понятие языковая мотивация, причем Е. Б. Комина называет «мотивацией» не что иное, как «мотивированность» [Комина, с. 60]. Она указывает на проблему мотивации как «неотделимую в лингвистической литературе от проблемы номинации, связи «означаемого и означающего», с одной стороны, и имманентными закономерностями развития языка – с другой» [Комина, с. 60].
Принципы номинации
Принцип номинации и способ номинации не следует синонимизировать. Принцип номинации – это исходное положение, правило, которое формируется на основе обобщения мотивировочных признаков, связанных с использованием растений в быту, медицине, на производство и т. д., сформировался принцип номинации по функции (назначению, использованию, роли). Следовательно, принцип номинации – категория семантическая, содержательная, фиксируемая в сознании носителей языка. Способ номинации – это прием осуществления, реализации принципа номинации, представленного мотивировочным признаком. Таким образом, способ номинации и принцип номинации соотносятся как форма и содержание. Способ номинации может быть прямым (когда мотивировочный признак выражен непосредственно, т. е. Основной, корневой морфемой слова, например: рыжик `гриб` от рыжий) и опосредованным (когда мотивировочный признак обозначен ассоциативно, посредством другого, уже существующего в языке слова или новообразования, например: лисичка `гриб рыжик`, ежевика`ягода` название по ассоциации с еж). [Блинова, 1972, с. 99].
«Средством номинации являются фонетические, морфологические, лексико-фразеологические и синтаксические единицы языка» [Блинова, 1972, с. 99].
Ведущим в изучении лексики говоров являются два взаимно дополняющих подхода: тематический (исследование лексики по тематическим группам) и проблемный (исследование на диалектном материале разных проблем). Тематический подход в изучении словарного состава диалектов, имеющий как преимущества, так и ограничения, при выявлении значения слов предполагает установление связи между словами и обозначаемыми реалиями. Это, в свою очередь, способствует определению мотивировочного признака в словах с живой ВФ, а затем и общих тенденций номинации, принципов и способов номинации данного комплекса реалий. В итоге становится возможным выяснение одного из способов формирования определенных тематических групп лексики.
Опыт такого изучения осуществлен на материале названий растений, животных, построек и их частей, рыболовецкого комплекса в системе различных говоров русского языка и заслуживает самого пристального внимания. Таким образом, локальная окраска и специфика одной и той же тематической группы лексики в системе разных говоров русского языка достигается различными комбинациями многих компонентов: мотивационных признаков, признаков и способов номинации, мотивационных основ и т. д.
Выявлено, что принципы номинации характеризуются тематической «привязанностью»: для разных тематических групп лексики свойственны как общие, так и частные, специфичные принципы номинации и набор мотивировочных признаков. Это обусловлено как внеязыковой сферой (например, специфика предметов живой и неживой природы), так и внутриязыковыми семантическими закономерностями, которые еще недостаточно выявлены. Так, в составе названий животных представлена мотивировка звукоподражанием, что невозможно среди названий бытовых предметов, которые в свою очередь, получают названия по материалу изготовления (железка `железная печь`) [Блинова, 1972, с. 99-101].
Попытка показать наличие системной организации слов тематической группы осуществлена В. Е. Гольдиным на материале названия построек и их частей в русских говорах [Гольдин, с. 282-290]. «Мотивационная связь – связь органическая и постоянная, связь, имеющая многовековую традицию. Формы проявления этой связи разнообразны» [Блинова, 1972, с. 101].
В противовес такой концепции, существует иная трактовка природы номинации. Так, Б.А. Серебренников справедливо полагает, что «создание слова по какому-нибудь признаку является чисто техническим языковым приемом. Признак выбирается лишь для того, чтобы создать звуковую оболочку слова. Признак, выбранный для наименования, далеко не исчерпывает всей сущности предмета, не раскрывает всех его признаков» [Серебренников, 1977, с. 172].
Процесс же утраты ВФ объясняется «тенденцией языка к устранению опасности ложной характеристики значения слова, которая может возникнуть по той причине, что в основу наименования кладется название какого-либо одного признака, тогда как действительное значение основывается на системе признаков» [Серебренников, 1977, с. 172-173].
Эти две тенденции существуют в языке: с одной стороны – тенденция к мотивируемости одних лексем другими, с другой – к формальной изоляции лексем.
1.2 Сегментация семантического пространства ‘жилье‘ в говорах русского языка
Общие наименования жилья
Для русских говоров наиболее характерны три родовых наименования жилья: дом, хата, изба.
Четко дифференцировать по значению лексемы затруднительно.
Различия в значениях данных лексем имеют не собственно языковой характер, а связаны с различиями самых обозначаемых реалий, с многообразием типов построек, используемых на Руси.
В.Е. Гольдин, вслед за Ф.П. Филиным отмечает в своей статье «О языковом выражении тематических связей названий построек и их частей в русских говорах», что осуществление классификации лексем подобного рода представляют значительные трудности... «Языковеды, исходя не из семантических закономерностей, а из той или иной группировки предметов и явлений, очень часто не имеют прочных оснований для своих классификаций и стоят на грани утраты предмета своей науки» [Гольдин, с. 282].
Автор также выделяет широко распространенные названия крестьянского дома: хата, изба, дом. Для них характерно развитие в разных говорах значений с противоположной экспрессивной окраской. Так, в с. Бобрик Мценского района Орловской области изба – новый дом, а хата – «похуже»; в с. Фентисово Золотухинского района Курской области хата – обычный дом, изба – «плохой дом» и курень – «самый плохой дом» (ср. значения слова курень, указанные В. Далем). У русских старожилов северного Прииссыккулья встречаются варианты лексико-семантической группы изба–хата–дом, в которых хата занимает противоположные места в альтернации «маленький дом» – «большой дом» [Гольдин, с. 282, 287].
Лексема дом в литературном языке известна в значении `жилое здание, строение, жилое пространство человека` [ТСРЯ, 1, с. 425]. Лексема дом имеет также значения `династия`, `семья`, `государственное учреждение`, а также диал. `двор`, `дом с пристройками`; «ходить домами» означает `жить дружно`. В словаре В. Даля во втором значении дом это `изба, крестьянский дом со всеми хозяйственными постройками` (без указ. места) [СРНГ, 8, с. 116]. Это слово непроизводно.
В русском языке данная лексема имеет ряд дериватов; например: домашность в значении `жилой дом со всеми хозяйственными пристройками` [СРНГ, 8, с. 117]; домовина 1. `дом, постоянное жилье` (в отличие от летника и зимника). 2.`гроб`. 3. `сооружение, сруб в виде гроба над могилой` [СРНГ, 8, с. 119]; домовище 1. `жилище`//`жилище злых духов`. 2. `гроб`. 3. в суеверных представлениях – омут, в котором живет водяник (дух) [СРНГ, 8, с. 120]; домовка 1. `дом, жилище`. 2. `хозяйство`. 3. `могила` [СРНГ, 8, с. 120]; домишко уничижит. `Дом` [СРН-ДРС, с. 36]; доможира `дом со всем хозяйством` [СРНГ, 8, с. 122].
«Общее значение слов с корнем дом- можно было бы описать как `искусственно выстроенное и для каких-либо целей предназначенное сооружение`: домец – `деревенская игра, род лапты`, домик – `пчелиный улей`, домник – `чан для варки пива`, домушка – `будка для собаки`» [Колесов, 1986, с. 195].
В настоящее время в литературном языке это слово обозначает родовое понятие и ассоциируется в языковом сознании с сооружением из камня, либо из кирпича и соотносится с лексемами изба (из дерева) и хата (из глины, (первоначально на Украине и в Белоруссии).
Последняя лексема, несмотря на свою территориальную закрепленность, имеет также родовое значение `жилище`.
«Уже в очень раннее время, в начале первого тысячелетия нашей эры, наблюдаются различия в жилищном строительстве северной и южной групп восточнославянских племен. На севере, в лесной полосе, как правило, использовали бревенчатую срубную постройку, на юге в лесостепной полосе – постройки полуземляночного характера. Это различие приводит в дальнейшем к сложению устойчивых типов рядового жилья – бревенчатой избы в средних областях и хаты-мазанки на Украине» [Воронин, с. 208].
«Южнорусское жилище строилось без подклета, пол первоначально был земляной, глинобитный, а потом деревянный, пол назывался «земь». Леса в южных районах мало, поэтому, помимо деревянных домов, можно было встретить саманные дома, сделанные из смеси глины и резаной соломы или же мякины» [Воронин, с. 208].
Д.К. Зеленин отмечает в своей работе, что «южнорусский жилой дом отличается от всех остальных восточнославянских домов тем, что угол около двери предназначается не для печи, а для святого угла с иконами. Печка же помещается в противоположном углу избы» [Зеленин, с. 288].
В юго-западных областях России (Смоленской, Брянской, Орловской, курской, Белгородской, Воронежской), а также в Белоруссии и на Украине крестьянское жилище называется хатой. Это название изредка встречается и на других территориях Центральной России. Слово хата заимствовано славянами из иранских языков, где оно обозначало `дом земляночного типа`. По поводу того, как происходило заимствование, единого мнения у этимологов нет. Одни полагают, что славяне переняли его непосредственно от носителей иранских языков – скифов и сарматов. Другие же считают, что оно пришло в восточнославянские языки от венгров (haz-`дом`) в то время, когда предки венгров перекочевали из-за Волги на свою современную родину – в Венгрию.
Этимологически родственные этой лексеме слова пришли в русский язык как самостоятельные единицы. «Слово казино ‘игорный дом‘ вошло в русский язык в 18 веке из французского языка, который в свою очередь усвоил его из итальянского, где казино возникло как уменьшительно-ласкательное производное от casa ‘дом‘» [Шанский, 2002, № 1, с. 87].
«Модное сейчас слово коттедж, как и сам обозначаемый им дом, пришло к нам в середине 19 века из английского языка. В последнем cottage было образовано с помощью французского по происхождению суффикса –age от cot ‘хижина, дом; хлев‘, старого индоевропейского названия дома, известного в древнеиранском (kata-), немецком (Kate), финских языках (kota)» [Шанский, 2003, № 5, с. 57], испанском, итальянском языках casa ‘дом‘.
К заимствованиям от того же корня относятся слова, пришедшие в русский язык в эпоху Петра I: казарма и каземат (казамат) ит. Casa matte ‘невидимый дом, укрытие‘.
Лексема хата ассимилирована в русском языке, о чем свидетельствует ряд дериватов: хатица ‘избушка‘ [Доп., с. 289]; хатина ‘небольшой дом или комната‘, хатка ‘клеть‘[ООВС, с.246]. употребляется в значении ‘горница‘, а также ‘изба‘ Смол. Поречн. Росл. [ООВС, с.246]. Это слово имеет не меньшую важность для русского крестьянина, чем слово дом, о чем свидетельствуют пословицы, рожденные народом: «своя хатка – родная матка»; «моя хата с краю» и проч.
В литературном языке лексема хата обозначает:
1. Крестьянский дом (бревенчатый или мазанка) в украинской и южнорусской деревне.
2. употр. В названиях сельских учреждений (нов.) хата-читальня, хата-лаборатория [ТСРЯ, 4, с.1136].
Лексема дом является более нейтральной, хотя дом как особый тип строения можно квалифицировать по основному материалу для постройки, а также по способу его обработки: «основным материалом для постройки жилища служит разного рода дерево: дом либо рубят из плах цельных древесных стволов, либо плетут из хвороста. Кирпичи первоначально применяли только при постройке церквей; крестьянские дома из кирпича стали строить в деревнях не раньше 18 в.» [Зеленин, с. 288].
В комментариях к карте 3 «Диалектологического атласа русского языка», автор статьи классифицирует типы построек таким образом: «на карте показаны различия в значениях названий жилой постройки при их сосуществовании в одной частной диалектной системе, если такие отношения дают заметные ареалы. Значения этих слов в частных диалектных системах в известном смысле определено типами постройки, бытующими по традиции на той или иной территории, - характерными этнографическими типами крестьянской жилой постройки.
Но различия в значениях слов не находятся в непосредственной зависимости от различий в характере постройки. Одни и те же слова при одном и том же типе постройки в разных диалектных системах могут передавать различия в значениях по разным признакам.
Не все материальные различия, если они наблюдаются в одних и тех же населенных пунктах, находят выражение собственно в названиях; так, постройка может называться избой независимо от того, представляет ли она сруб из четырех стен или имеет усложнение в плане, сделана ли она из дерева или кирпича, камня; а может, напротив, именно в зависимости от этих качеств иметь разные названия: изба – ‘четырехстенная‘, дом – ‘пятистенный‘; или изба – ‘деревянная‘, дом – ‘каменный‘; изба – ‘деревянная‘, хата – ‘каменная‘.
Слова могут различать разновидности одной реалии – 1) по материалу: а)‘деревянная постройка‘/‘каменная (кирпичная) постройка‘: дом/изба; изба/хата; б) ‘деревянная постройка‘/‘деревянный верх на каменном (кирпичном) фундаменте‘/‘каменная (кирпичная) постройка‘: изба/полудомок/дом; в) единичные: литуха ‘саманная‘; глинобитка – ‘хата из глины‘; хоромы – ‘кирпичные‘; 2) по соотношению частей: ‘жилое помещение разделено на несколько комнат‘/ ‘жилое помещение по обе стороны сеней‘: дом/изба; 3) по функции: ‘постройка для зимы‘/‘постройка для лета‘ – изба : дом; зимовка : изба [ДАРЯ, с. 54-55].
«Квадратный сруб определял простейшую форму деревянного жилья – избы. Срубы изб встречаются при раскопках всех городов севера Руси» [Воронин, с. 208].
« Весьма характерно, что самый термин изба (истба, истопка, истебка) связывается с различным по конструкции жильем – как срубным, так и полуземляночным; этот термин обозначает жилье вообще, с печью; теплое жилье, о чем говорят приведенные варианты термина, а также частный эпитет «теплая изба». Так, например, «теплая истопка» на дворе Ратибора в Киеве, в которой был убит половецкий военачальник Итларь (1095 г.), едва ли не была полуземляночным сооружением – сын Ратибора Ольберг застрелил Итларя «възлезше на истобку прокопаша и верх»; этот «прокапываемый» верх напоминает остроконечную задернованную кровлю землянок, описанных в рассказе Ибн-Русте. На миниатюре Кенигсбергской летописи, иллюстрирующей рассказ о смерти Итларя, изображена, однако, срубная изба» [Воронин, с. 214].
Слово изба, др.-русск. истъба ‘дом, баня‘ (истобка в «Повести временных лет»), известно, как уже говорилось, всем славянам. Происходит из праславянской формы *jьstъba, которая могла быть заимствована или из герм. *stuba, вероятно, из кельт. (по Шахматову); другие (Соболевский, Мейе) считают, что изба романского происхождения от народнолат extufare ‘парить‘ [Фасмер, 2, с. 120-121]. Этот зодческий термин так же, как хата и дом, прижился в русском языке, о чем свидетельствует ряд устойчивых словосочетаний: разволочная изба ‘разъемная, разборная‘ [Даль, 4, с. 143]; черная изба; курная изба; белая, красная – ‘с красным, т. е. большим или переплетным окном‘; шестистенная, четырехстенная; а также обширный ряд вариантов форм и дериватов приставочно-суффиксального образования.
Следует отметить также и относительную неустойчивость семантики в частных диалектных системах, так, в Псков. Твер. Осташ. истепок, истепка имеет значение ‘подвал‘[Доп., с. 74]; Смб. Орл. Ряз. Твр. ‘чердак, подволока, верх, вышка, все место под избной кровлей, сверх наката‘[Даль, 2, с. 58]; изба ‘передняя половина избы‘, в отличие от кути, ‘женской половины‘[Доп., с. 70; Даль, 2, с. 10] и т. д., что свидетельствует о большой популярности этого слова и о широком его употреблении. Это становится наиболее наглядно, если проследить преобразование лексемы по народной этимологии *stъba в необычное *istopьba (ср. истопити) как реакция системы на изменение ассоциативного фона внутренней формы слова [Фасмер, 2, с. 120-121].
Такое многообразие словообразовательных аффиксов без тенденции к их функциональному разграничению, создающее большую вариативность средств выражения одного и того же значения характерно для разговорного словообразования [Русская разговорная речь, 1981, с. 77]. Например, дом: домище, домина, домишко, домовина, домовище, домашность, домовка; хата: хатина, хатка, хатица; изба: избушка, избенка, избешка, избица, изобка, истопка…
Дом, изба и хата – слова нейтрального значения, которые означают место, где живут, жилье.
Итак, на примере соотнесения трех терминов дом, изба и хата мы убедились в том, что одни и те же лексемы могут сочетать как самые общие значения, так и более конкретные.
Весьма распространенными названиями жилища вообще на Руси были и два других древнерусских зодческих термина – хоромы и палаты. Только хоромы, как сказано в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля, – «здание деревянное, а палаты каменное (ср. пословицу «от трудов праведных не наживешь палат каменных)».
По свидетельству исторических памятников, до Х века каменные постройки вообще не были известны славянам. Первые упоминания встречаются в Киевской летописи под 945-989 гг. это подтверждается и данными новых раскопок. Первое каменное укрепление отмечено на Руси в 1044 году внутри детинца в Великом Новгороде. Несомненно, каменное зодчество пришло на Русь вместе с христианством (кстати, происхождение термина стена (ср.-готск. stains – ’камень’) связано именно с камнем, первым строительным материалом, используемым для возведения стен. Таким образом, факты истории архитектуры помогают установить время появления слова стена: оно появилось в русской лексике не раньше Х века – только после распространения на Руси христианства и связанного с этим каменного строительства). Можно утверждать, что слово хоромы (как обозначение деревянной постройки) было известно в древнерусском языке значительно раньше, чем слово палаты. По сведению этимологических словарей хором (хоромы) является обозначением самых разных построек вплоть до ворот (!). помимо этих значений в третьей Новгородской летописи слово имеет и обобщенное значение всего домашнего имущества.
В Русу же много народа собравшеся в суды великия на реку Волхв и з женами и з детьми и со всеми статки и животы и со скотом многим и с хоромы и придоша место жилищ своих Илмера ерезом [цит. по Батурчева, с. 82-84].
В бумагах Петра Первого термин хоромы встречается в значении ’отдельные покои в доме’: …загорелось вверху у царицы Прасковьи Федоровны и сгорело ее хоромы… зело жаль мне, что хоромы без меня сгорели [цит. по Батурчева, с. 82-84].
Употребление термина преимущественно во множественном числе показывает, что подобное жилище представляет собой сочетание нескольких или многих составных частей, каждая из которых является равноправным звеном, «особняком», самостоятельным элементом целого. Каждое из звеньев можно было изъять и заменить другим. Этим обусловлена своеобразная архитектура старых русских строений их неожиданность, порой ассиметричность, «причудливое нагромождение построек разной высоты с разными окнами, с крышами разного вида и наклона, с несколькими лестницами, напоминавшими, что каждое помещение есть особый сруб, особый дом» [Евсина; цит. по Батурчева, с. 82].
Сравните рассказ псковского летописца о ледоставе на реке Великой; нагромождение льдин здесь уподобляется башням и кровлям древнерусских строений: …лед стал наборзе не ровно, как хоромы…[цит. по Батурчева, с. 82].
В древнерусских памятниках зафиксированы формы: храмина, храм, хором для обозначения дома, горницы, комнаты, часовни, шатра. Старославянское же храм встречается в узком значении ’церковное здание’; в более поздних документах это значение передается словом церковь.
Разница в значении слов хоромы ’деревянные’ – палаты ’каменные’ находит косвенное подтверждение в указе 1688 года, в котором говорилось о том, что в целях борьбы с пожарами запрещалось возводить трехэтажные (в три жилья) хоромные строения и предлагалось «сломать неотложно» даже деревянные чердаки на каменных палатах.
Термин палата (палаты) так же, как и хором (хоромы), обозначающий жилище, использовался в основном, как уже было сказано, применительно к каменным строениям, причем иноземным, а не русским.
В «Словаре архитектурных терминов» Ф. Каржавина (1789) так объясняется этимология слова палата: «это то же, что и чертог, отменного благолепия здание. Некий грек, именуемый Паллас, дал свое имя богатым чертогам, для него выстроенных и прозвал их Паллациум». Этим же именем назвал Август жилище императора, построенное в Риме, на горе, которая «по самой той причине прозвана Mons Palatinus (палатин). Аналогичные сведения приводятся и в «Новом словотолкователе…» Н. Яновского (1803-1806).
Этимологические словари М. Фасмера и А. Г. Преображенского также связывают происхождение слова палата (полата) с греч. palation от лат. palatum.
В обоих словарях, наряду со значениями ’дворец’, ’покой’, ’шатер’, ’дом’, ’барский дом’, ’обитель’ и т.д. отмечается значение полати – хоры в церкви. Это последнее значение термин полаты приобрел, по мнению историков и этнографов, потому, что на хорах (на возвышении) в церкви обычно стояла княжеская (царская) семья.
В одном из значений слово употреблялось как название помещений специального назначения: скатертная палата, хлебная палата, панихидная палата. Такое употребление в современном языке не сохранилось, но до наших дней употребляются терминологические названия особого рода учреждений: судебная палата, палата мер и весов, палаты в Конгрессе и т.д.
Другой зодческий термин – терем: слово является одним из ранних заимствований из греческого языка. Греческий teremnon (теремнон) было воспринято как суффиксальное образование, и в результате усложнения основы из него в древнерусском языке «извлечено» слово терем, обозначавшее дом, жилище. Если под усложнением основы подразумевать «процесс превращения ранее непроизводной основы в производную» (Н. М. Шанский), можно понять, почему в одной из первых фиксаций в русских памятниках слово терем предстает в форме теремьнъ. Позднее в результате этимологически неоправданного выделения суффикса -ьнъ по аналогии с именными прилагательными (зима – зимний, вечер – вечерний) появляется слово терем.
В «Словаре архитектурных терминов» Ф. Каржавина (1789) приводится такое, не очень точное объяснение значения слова: «Терема – так названы, кажется, от греч. слова τορξυμα (торевма) аки бы резною и гранитовою работой изукрашенные покои» [цит. по Батурчева, с. 83].
В русских летописях слово терем впервые упоминается в Х веке в значении ’высокий дом, дворец’: за стеною Бцею над горою двор теремный, бе бо ту терем камен [цит. по Батурчева, с. 83].
В «Материалах к словарю древнерусского языка…» (1893-1903) И. И Срезневский указывает много значений, в которых использовался термин в летописях: это и уже упомянутые нами 'дом', 'дворец';это и 'сень', балдахин'; ср.: Володимеру бо хотяшу я поставити средь церкви и терем серебрян поставити над ним. (Ипатьевская летопись, 1115г.) [цит. по Батурчева, с. 83].
В этом же значении используется слово и в «Хождении…» Афанасия Никитина при описании заморских диковинок: …а Махмут сидит на кровати на золотой, да над ним терем шидян с маковицею золотой…[цит. по Батурчева, с. 82].
Употребляется слово терем (теремок) также для обозначения навеса над алтарем.
Деминутивные формы теремок и теремец обозначали небольшое строение типа башни, вышки.
Кроме того (по И. И. Срезневскому) лексема терем обозначала 'небольшой храм без алтаря и часовню', и вообще – 'сень'.
В одном из терминологических словарей приводится случай использования слова теремец в неизвестном значении: Да перед ним (султаном) скачет Кофар пеш, теремцом играет [цит. по Батурчева, с. 82].
Таким образом, терем – достаточно многозначное слово. Терем мог быть и частью строения, как, например, лестничной башней, увенчанной особой вышкой с шатровым верхом; мог быть и отдельной постройкой, ('поднятое высокое жилое строение, отдельный терем, теремок, замок боярский, одинокий домик в виде башни'). Но во всех случаях предусматривалось заостренность кровли, шатровое покрытие. На древнерусских миниатюрах часто изображались островерхие терема. Так, например, на миниатюре, изображающей княгиню Ольгу наблюдающую из своего терема, как на теремном дворе роют яму для древлянских сватов, ясно видна архитектура этого сооружения. В том, что княгиня Ольга сидит именно в тереме, сомнения нет – именно в теремах жили (и довольно замкнуто) княжеские жены, вдовы и дочери.
Эту функциональную особенность русских теремов подчеркивает в своем словаре и В. Даль, возводя этимологию слова к Thurm 'башня, тюрьма. Приводимая Далем пословица «В клетках птицы– в теремах девицы» раскрывает еще одно назначение терема– своего рода древнерусского гинекея [Даль, 4, с. 400]. В таком назначении терема, по мнению И. Забелина, особенно широко использовались в 16-17 вв., что нашло отражение в былинах, сказках, песнях, как древних, так и более позднего времени.
Таким образом, за более чем десятивековую историю своего существования термин терем не претерпел существенных семантических изменений и вполне вписался в структуру современного русского языка [Батурчева, с. 82-84]. Примечательно, что в языке современных СМИ используется родственное лексеме терем слово терминал, употребляемое в значении 'объект, здание, строение'.
К общим наименованиям жилья можно также отнести лексемы, производные от глагола жить:
Прожитбище 'место, где можно проживать', [Доп., с. 217]; жительство 'жилище, обиталище, жилье, дом или занимаемое кем-либо помещение' [Даль, 1, с. 545]; житьё 'помещение для жилья, жилище' [СРНГ, 9, с. 197]; житьё (=жильё) 'этаж' [ПССГ, 1, с. 224]; житье 'жилая постройка', 'жилище' [СРН-ДРС, с. 43]; жира и жиры, мн. 'жилое помещение', 'дом', 'изба' [СРНГ, 9, с. 181]; жирушка 'жилое помещение, изба' [СРНГ, 9, с. 187]; жило 'всякая постройка' [СРНГ, 9, с. 175].
Общими наименованиями жилья являются также лексемы:
Дымъ 'дом, жилище' [ООВС, с. 52]; домовище 'жилище' [СРНГ, 8, с. 120]; хануля 'хата, изба' [Доп., с. 288]; хатица 'хата, избушка' [Доп., с. 289]; хутъ 'угол', также в значении 'дом' [Доп., с. 295].
Эти лексемы обозначают любое жилье и потому не выражают конкретного семантически дифференцированного концепта.
Понятие концепт.
Понятие концепт возникло в трудах французского семиолога Р. Барта в конце 50-х годов 20 века и с тех пор весьма активно используется при описании языка современной культуры.
Естественный язык, функционируя в культуре, оказывается втянутым в поле мифа, область вторичной (идеологической, научной, религиозной, художественной и ) реальности.
В этом случае любое слово начинает означать не совсем то, а часто и совсем не то, что в естественном языке.
Это явление и называется концептом. Ю. С. Степанов определяет концепт как «сгусток культуры» [Степанов, 1997, с.40].В концепт впитывается не сама реальность, а определенные представления о ней. Это вовсе не абстрактная сущность. Концепт всегда конкретен, социален и историчен; закреплен во времени, переходящ, хотя он воспринимается современниками как вечная истина. На самом деле концепт– это конденсат туманных ассоциаций, единство которых зависит от функции концепта.
Другое важное свойство концепта – его интенциональность; способность быть побудительной причиной мифа, а также определенной социальной практики.
«Концепт, как правило, обладает множеством конкретных проявлений, соответствующих означающему, имеющему очень большую протяженность. Например, целая книга может оказаться означающим одного единственного концепта, но одновременно им может быть совсем краткая форма: слово или жест» [Барт; цит по: Семиотика, с.36-37].
Индивидуального, авторски-неповторимого концепта создать нельзя. Он обязательно должен быть воспринят какой-либо аудиторией, найти в ней родственный отклик.
А.Ф. Лосев в своей «Философии имени» понятие ‘концепт‘ определяет словом «ноэма». По Лосеву, «чистая ноэма есть как раз то, что в обывательском сознании, то есть в школьной грамматике и психологии, некритично толкуется как «значение слова»» [Лосев, с.756,761].
Термин концепт пришел в лингвистику из философии и логики и соотносится с терминами «общее понятие» и «универсалия». Смысл его меняется в зависимости от мировоззрения использующих его ученых. В последние годы многие филологи разделяют точку зрения, что «концепты возникают в процессе построения информации об объектах и их свойствах… концепты сводят разнообразие наблюдаемых и воображаемых явлений к чему-то единому… способствуют обработке субъективного опыта путем подведения информации под определенные выработанные обществом категории и классы» [Кубрякова, с.90].
В то же время некоторые современные авторы (например, Д. С. Лихачев) продолжают более раннюю традицию понимания концепта в русской науке. Она восходит к С.А. Аскольдову, который понимает под концептом «акт, намечающий вполне определенную мысленную обработку (анализ и синтез) конкретностей определенного рода». В этом случае, в противоположность материалистической точке зрения, концепт рассматривается как нечто первичное по отношению к конкретным явлениям (хотя и концепт, и явления видятся как принадлежность человеческого сознания). «Мысль есть нечто императивное и творческое. Подходя к конкретностям, с точки зрения определенного мысленного интереса, она сама определяет ту группу конкретностей, которая ей интересна, и сама же создает «родовое» из одинаковости интереса к чему-либо одинаковому во многом» [Аскольдов, с.272].
В отличие от обоих описанных выше пониманий концепта понятие ноэмы у Лосева предполагает позицию объективного идеалиста– постулирование независимого существования идей вне нашего сознания и вторичного по отношению к этим идеям существования как материальных предметов, так и феноменов человеческой психики, в том числе ноэм. В то же время и концепт (в обоих проявлениях), и ноэма суть психические феномены, причем это специфическая принадлежность человеческого внутреннего мира, предполагающая не только чувственную (как конкретный образ) или только рациональную(как идея), но и чувственную, ирациональную, и даже волевую составляющую. Так, С. А. Аскольдов предлагает «определение концепта как реальности психо-физической природы». Ю. С. Степанов утверждает, что «концепты не только мыслятся, они переживаются. Они– предмет эмоций, симпатий и антипатий, а иногда и столкновений» [Степанов, 1997, с.42].
Таким образом, ноэма, как и «концепт» современной лингвистики, также представляют собой феномен человеческой психики и нечто сложное, а не простое, включающее в себя и рациональную, и чувственную составляющие.
Данный феномен не связан непосредственно со звуковой оболочкой слова. Как утверждает Ю. С. Степанов, концепт (ноэма) может выражаться «как в слове, так и в образе или материальном предмете» [Степанов, 1997, с.68]. Концепт же выраженный словом, имеет «слоистое» строение и разные слои являются «результатом, «осадком» культурной жизни разных эпох… Один слой– буквальный смысл, или ВФ, или этимология концепта… следующий, «пассивный», «исторический» слой концепта– выражен в обрядах, фольклорных формах верования, произведениях фольклора… и наконец, «новейший слой концепта» [Степанов, 1997, с.46-49].
Определение концепта не исчерпывается приведенными трактовками. Этот вопрос остается актуальным и на данный момент. Выяснением проблемы концепта занимается специальная наука– концептология.
По мнению Ю. Н. Караулова, концепт – один из элементов, образующих концептуальную картину (модель) мира. Концепты – это группы сверхпонятий, составляющие собой «константы сознания» (то есть обобщения элементов ЯКМ, имена объединений семантических полей)» [Караулов 1989, с.274].
Концепт реализуется в проявлениях народного, а не элитарного сознания. Народное сознание– сознание крестьянина, не посвященного в философию, литературу, другие сферы науки и искусства. Оно может быть смоделировано на основании внешних проявлений – реализацией концепта в народной культуре: фольклорных формах верования (суевериях, обрядах), а также в фольклорных жанрах искусства; наконец, в моделях наивного массового сознания.
Все эти проявления концепта «дом» рассматриваются в настоящей работе.
Заключение
В настоящей работе мы рассмотрели концепт «ДОМ» в русской языковой и концептуальной картине (модели) мира.
Для достижения намеченных целей нами были преобразованы некоторые существующие подходы, сформулированные рабочие определения.
Как известно, учение о внутренней форме зародилось в работах В. фон Гумбольдта. Суть теории в том, что языки отличаются друг от друга не тем, какие слова, предложения, части речи необходимы для адекватного отражения действительности, а уже тем, как народы, говорящие на том или ином языке, членят ее на элементы.
В русистике эту теорию развивал А.А. Потебня, применив ее по отношению к слову. Однако понятие «внутренняя форма слова» неоднозначно трактуется в современной лингвистической литературе. Объективные проблемы ее понимания осложнены «психологической терминологией», которую использовал А. А. Потебня.
Вопрос о внутренней форме является ключевой проблемой как в теории номинации, так и в теории мотивации.
Ряд ученых считают мотивированность неизбежной тенденцией, лежащей в основе наименования любого объекта (О. Блинова).
Другие авторы, например, Б.А. Серебренников, полагают, что, конечно, мотивированность важна, но лишь для того, чтобы оформить слово, придать ему звуковую оболочку, а так как в основе слова лежит лишь один признак, то он не способен к объективному отражению всех свойств предмета. Следствие этого – забвение внутренней формы слова.
Существует также синхронная трактовка внутренней формы, предполагающая ответ на вопрос: является ли слово мотивированным лексемами современного русского языка. Однако такая трактовка не решает задачу, усложняя ее, поскольку не всегда связь с лексемами современного русского языка очевидна.
Примечательно, что сторонники любого подхода в доказательство своей правоты выбирают «удобные» примеры. Для того же чтобы установить объективную истину, следует рассматривать проблему в рамках какой-либо тематической группы в целом.
Наименования жилых построек являются интересным в этом смысле материалом, ибо образуют одну из самых древних лексических микросистем.
При классификации лексем по их семантике выяснилось, что многие из них не обладают семантической устойчивостью. Значительное количество конкретных наименований жилья демонстрирует очень высокую степень расчлененности данного семантического пространства.
Наиболее характерные признаки, отмеченные в наименованиях жилья,– это темпоральный, с актуализацией семы ‘временное‘, и локативный, а также признаки, указывающие на: материал, субъект, функции, соотношение частей, количество этажей. Отдельные лексемы имеют оценочные значения.
Такая высокая степень семантической расчлененности свидетельствует о четко разработанной структуре концепта «дом» в русском языке. Следует заметить, что сема ‘постоянное‘ в значениях наименований жилья, как правило, в словарном толковании не представлена.
Анализ лексем с точки зрения их мотивированности позволил нам установить следующее.
Из рассмотренной обширной группы (115 лексем; при этом, словообразовательное варьирование нами принимается во внимание) мотивированных и немотивированных лексем оказалось примерно равное количество (55 немотивированных и 54 мотивированных). Это говорит о равнозначности в рамках данной тематической группы двух тенденций – с одной стороны – к мотивируемости одних слов другими, а с другой – к изоляции лексем. Две основные точки зрения ученых взаимно дополняют одна другую и соотносятся по модели диалога – образуют фундаментальный принцип; закон номинации.
Из 55-ти немотивированных лексем, 32 исконно русских слова, а 23 названия жилых построек были заимствованы из других языков, в основном, из тюркских (12 лексем).
Такая картина наглядно отражает исторические и культурные связи русского народа.
Во всех мотивированных лексемах актуализируются: локативный(12 лексем), предметно-характеризующий (12), акторный и функциональный (по 9 лексем) признаки. Номинативно маркируются также темпоральный, качественно-характеризующий, квантитативный и реляционный (с актуализацией семы ‘смежность‘) признаки.
Такое многообразие мотивировочных признаков, лежащих в основе номинации, свидетельствует о многовековом опыте оседлой жизни и связанной с ним, весьма развитой технологией строительства, характерной для русского народа.
Большинство наименований кочевого жилья – лексемы-заимствования, что указывает на «нехарактерность» такого образа жизни для восточных славян. Основное же наименование жилья, обозначающее родовое понятие–-– лексема дом восходит к и.-е. корню и ничего не обозначает, как просто ‘дом‘, ‘постоянное, а не временное жилье‘.
Эта лексема материализует идею родства по месту «сидения», вообще по месту, которое отныне становится столь же важным, как прежде род. Именно дом стал исходной точкой общности, то есть близости по роду (в пространстве, а не во времени), что стало источником дальнейшего развития семантики слова дом, которое отражено во многих словарях современного русского языка. Замечено, что не понятие о здании легло в основу народного представления о доме, а не исключено, что первично было представление о социальной общности, связанной идеей общего ‘дома‘.
Говоря о внутренней форме языка, В. фон Гумбольдт имел в виду то, что называют теперь концептуальной картиной мира, элементами которой являются концепты.
Если семантика слова отражена в совокупности его лексических значений, то концепт – единица ментальных или психических ресурсов нашего сознания.
В настоящее время существует множество трактовок понятия концепт. С одной стороны – наивно-материалистическая (Кубрякова), с другой –субъективно-идеалистическая (Лихачев). Определением концепта занимается специальная наука – концептология. Все подходы обладают определенной ценностью, так как, при рассмотрении тех или иных сторон концепта, внимание обращается на важность культурной информации, которую он передает. Концепт – единица языка, выражающая специфически-национальное восприятие слова в его основном значении. Национальное восприятие слова существует в виде универсальной, относительно постоянной модели, обусловленной различными пластами культуры, которые представлены в сознании носителя языка априорно. Концепт имеет «слоистое» строение, где разные слои являются результатом, «осадком» культурной жизни. Эти слои следующие: 1) ВФ (этимология) концепта; 2) связанный с ним фольклорный пласт; 3) новейший слой концепта.
Концепт – выражение народного сознания. Модели, отражающие народное, а не элитарное сознание русского человека – это фольклорные формы верования и современная мифология.
В русской фольклорной модели мира дом является ее сакральным центром. Дом осмысляется в русской народной культуре как средоточие таких основных жизненных ценностей, как счастье, достаток, единство семьи и рода, включающее не только живых, но и мертвых. Он воплощает идею рода как делящегося во времени процесса и органической целостности. Дом противопоставлен окружающему миру как пространство закрытое – открытому, внутреннее – внешнему, организованное – неорганизованному, свое – чужому.
Именно дом является одним из ориентиров в обыденной жизни, и не случайно он строился с учетом четырех сторон света. Дом является исходной точкой освоения пространства, своеобразным «центром» окружающего мира.
Будучи в мифологическом видении инобытием чрева матери, дом своим существованием не нарушает гармонию природы, словно вырастает из земли. На значимых частях дома изображаются элементы языческой геоцентрической космогонии (солярные символы). Под дом заложена жертва – тотемный предок. С самого рождения мир осваивается человеком «от себя», по направлению от ближайшего пространства к тому, что существует вне его сознания. Черты первоначального «своего» мира распространяются на все более далекие пространства, а затем освоение продолжается мысленно, путем экстраполяции уже известных параметров на более отдаленные сферы.
Сакральным центром дома является печь, а находящийся возле печи вход в подполье (голбец)– вход в царствие мертвых. Угол возле печи – место обитания покровителя (предка) расположен напротив «красного» (святого) угла. Печь, красный угол, матица и крыша (кров), являясь сакральными центрами жилья, в фольклоре метонимически могли обозначать весь дом. В жанрах устного народного творчества дом, как правило, присутствует в деминутивных формах (домик, избушка, теремок…).
В волшебной сказке дом является отправной точкой сюжета, целью персонажа, а также промежуточным звеном – «избушкой в лесу». Согласно концепции В.Я. Проппа, дом в сюжете отражает наиболее древние, праславянские формы родового строя, уходящие корнями в эпоху раннего энеолита.
Реликты языческих верований сохранились в обрядах и приметах, связанных с домом. Большинство этих примет отражают культ огня, предков, тотемного животного и культ растений и существуют до сих пор. Однако их смысл в настоящее время забывается, утрачивается.
Дом ранее выполнял функцию церкви, где очаг собирал вокруг себя всех членов семьи. Примечательно, что «притягивающей силы» очаг не утратил и в наши дни, когда центром сбора всех членов семьи является кухня. Функция церкви дому приписывалась не напрасно. Первую часть любого праздника русский человек проводит дома с семьей. Такая «домоцентричность» русской жизни порождает русскую «душевность», психологичность, углубленность, задумчивость.
В наше время произошла десакрализация концепта «дом» в народном сознании. Дом, в силу объективных причин, относят к сфере материальных, а не духовных ценностей. Однако концепт, связанный со словом дом, способен проявиться в определенных условиях. Одной из сфер, в которых концептуализируется понятие «дом», является современный политический дискурс. При этом, особенностью мифологизированной интерпретации политического текста является не проникновение в суть происходящего, а упрощенная его трактовка– «наше– не наше», «хорошее– плохое».
В концептуальной метафоре «Государство– это наш дом» элементы дома функционируют по своим внутренним законам, но отображают все-таки политические реалии. Не вызывает сомнений то, что в метафорическом зеркале отражаются обыденные представления человека о понятийной сфере-источнике, то есть то, как человек концептуализирует эту сферу и что он при этом выделяет в ней. Таким образом выходят на поверхность слои мифологизированного сознания.
Последнее можно рассматривать одним из следствий процесса экстраполяции знакомых признаков дома на все более отдаленные сферы – Государство, Мир, Вселенная. Этот процесс может происходить и в противоположном направлении. Изображая элементы Вселенной на торце крыши, крестьянин таким образом приближал к себе неосвоенное пространство; восстанавливал гармонию своих представлений о мире как доме, в котором он находится.
Не удивительно, что человек мыслит себя «домом», вместилищем субстанции – души. С другой стороны, дом и его части отождествлялись им с частями своего тела.
Таким образом, с появлением дома человек придает энтропийному миру черты освоенности, упорядоченности.
Этот же концепт, вероятно, существовал и на уровне этимона. Однако развитие индоевропейского наследства в русском языке не может быть прослежено с помощью материальных следов.
В языковой картине мира, как правило, маркированными являются отклонения от установленного порядка вещей. Эти отклонения представлены мотивированными словами. Немотивированные же наименования концепта дом, видимо, в разных языках обозначают понятия ‘освоенного‘, ‘принадлежащего человеческой культуре‘, своего‘, внутреннего‘, символизирующего общность рода. Именно это обозначают в европейских языках слова, родственные русским дом-хата-изба. Речь идет здесь не столько о генетическом тождестве, сколько об универсальности понятий, то есть концептов, которые представляют собой в некотором роде «коллективное бессознательное».
Список литературы
Алинеи: Алинеи М. О названиях радуги в Европе (карта 17 лингвистического атласа Европы) // Общеславянский лингвистический атлас, 1984.
Апресян : Апресян Ю. Д. Образ человека по данным языка // Вопросы языкознания, 1995, №1 с.37-67
Артюнова : Артюнова Н. Д. Метафора и дискурс: Вступительная статья // Теория метафоры: Сб. –М., 1990. –512с. С.5-32
Аскольдов : Аскольдов С. А. Концепт и слово // Русская словесность: Антология. –М., 1997.
Байбурин : Байбурин А. К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. –Л.: Наука, 1983. –192с.
Батурчева : Батурчева Е. А. Из истории названий жилища // Русский язык в школе, 1999, №3 с.82-84
Блинова, 1972 : Блинова О. И. Лексическая мотивированность и некоторые вопросы региональной лексикологии // Вопросы изучения лексики русских народных говоров, 1972. с. 92-104
Блинова, 1989 : Блинова О. И. Номинация и мотивация // Диалектное слово в лексико- системном аспекте, 1989. с.65-74
Блинова : Блинова О. И. Явления мотивации слов // Приложение– словарь терминов. – Томск, 1984. с.184-189
Бломквист : Бломквист Е. Э. Крестьянские постройки русских, украинцев и белорусов // Восточнослав. этногр. сб. –М., 1956.
Варина : Варина В. Г. Лексическая семантика и внутренняя форма языковых единиц // Принципы и методы семантических исследований. – М., 1976. с. 233-244
Вендина : Вендина Т. И. Словообразование как источник реконструкции языкового сознания // Вопросы языкознания, 2002, №4 с.42-72
Воронин : Воронин Н. Н. Жилище // История культуры Древней Руси. Домонгольский период. – Т. 1. Материальная культура.– М.-Л., 1948. с.204-233
Годинер : Годинер Е. С. Роль системообразующих факторов языка в формировании языковой картины мира // языковаякартина мира: Материалы Всероссийской конференции. – Кемерово, 1995 с. 2-5
Гольдин : Гольдин В. Е. О языковом выражении тематических связей названий построек и их частей в русских говорах // Вопросы теории и методики изучения русского языка. – Саратов, 1965. с.282-290
Гридина, Коновалова : Гридина Т. А. Коновалова Н. И. Роль внутренней формы слова в представлении языковой картины мира // языковаякартина мира: Материалы Всероссийской конференции. – Кемерово, 1995 с.15-23
Гумбольдт : Гумбольдт В фон О различии строения человеческих языков и его влияние на духовное развитие человечества. // Гумбольдт Избранные труды по языкознанию. – М., 1984
Евсина : Евсина Н. А. Архитектурная теория в России 18в. – М., 1975
Ермакова, Земская : Ермакова О. П. Земская Е. А. Сопоставительное изучение словообразования и внутренняя форма слова // Известия АН СССР серия литературы и языка. – Т. 44, №6, 1985
Зеленин : Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография.– М.: Наука,1991. –511с.
Зорин : Зорин Н. В. Русская свадьба в Среднем Поволжье 1981 –199с.
Иванов, Топоров : Иванов В. В. Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. –М.: Наука, 1974.
Иванов : Иванов В. В. Внутренняя форма слова // Русский язык: Энциклопедия. –М., 1979, с.43-44
Капанадзе : Капанадзе Л. А. Номинация // русская разговорная речь. –М.,1973.
Караулов : Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. /под ред. Караулова Ю.Н. М., 1988.
Кияк : Кияк Т. Р. Мотивированность лексических единиц. –Львов: ВШ, 1988
Колесов, 1976 : Колесов В. В. История русского языка в рассказах. –М.: Просвещение, 1976. –175с.
Колесов, 1986: Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси –Л., 1986: Комина Е. Б. Мотивация как лингвистическое явление // Семантика и структура слова. –Калинин, 1984, с. 59-64
Костомаров : Костомаров Н. И. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в 16-и 18 столетиях. –М., 1992.
Кубрякова : Кубрякова Е. С., Демьянова В. З., Панкрац Ю. Г., Лузина Л. Г. Краткий словарь когнитивных терминов. –М., 1996.
Левковская : Левковская К. А. Теория слова, принципы ее построения и аспекты изучения лексического материала –М., 1962.
Лихачев : Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Русская словесность: Антология. –М., 1997.
Лосев: Лосев А. Ф. Философия имени // Лосев А. Ф. Бытие. Имя. Космос. –М.: Мысль, 1993.
Лотман: Лотман Ю. М. Успенский Б. А. Миф-имя-культура // Лотман Ю. М. Избр. статьи Т.1 –М., 1992.
Маккормак: Маккормак Э. Когнитивная теория метафоры // Теория метафоры: Сб. –М., 1990. –512с. С.358-386
Максимов: Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. –М.: Книга, 1989. –176с.
Мараховская: Мараховская О. Н. К исторической интерпретации лексической карты // Русские говоры. –М., 1975.
Маслов: Маслов Ю. С. Введение в языкознание: Учеб. для филол. спец. вузов – М., 1998. –275с.
Моисеев: Моисеев А. И. Мотивированность слов (мотивированность сложных имен существительных со значением лица в лица в русском языке) // Исследования по грамматике русского языка. –4, –Л., 1963.
Невская : Невская Л. Г. Семантика дома и смежные представления // Балто-славянские исследования–1981г. С.106-121
Никитина, Кукушкина, 2000 : Никитина С. Е. Кукушкина Е. Ю. Дом в свадебных причитаниях и духовных стихах (опыт тезаурусного описания). –М., 2000.
ПВ : Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу т.1-3 –М., 1995
Постовалова : Постовалова В. И. Картина мира в жизнедеятельности человека // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. –М.: Наука, 1988.
Потебня : Потебня А. А. Мысль и язык. –Харьков, 1913.
Пропп : Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. –Л., 1986. –365с.
Радченко: Радченко О. А. Понятие языковая картина мира в немецкой философии языка 20 в. // Вопросы языкознания, 2002, №6 –с.140-159
Рут: Рут М. Э. Образная номинация в русском языке. –М.,1992
Рыбаков: Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси –М.,1988.
Сахарный: Сахарный Л. В. Некоторые особенности диалектного словообразования // Вопросы фонетики, словообразования, лексики русского языка и методика его преподавания. –Пермь, 1964.
Семиотика: Семиотика: Антология. –М., 2001.
Серебренников, 1977 : Серебренников Б. А. Признаковая номинация // Языковая номинация (общие вопросы). –М., 1977.
Степанов, 1994 : Степанов Ю. С. Пространство и миры– новый, «воображаемый» и прочие // Философия языка: в границах и вне границ. Международная серия монографий. –Харьков, 1994, т.2, с.3-18
Степанов, 1997 : Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. –М., 1997.
Сукаленко : Сукаленко Н. И. Отражение обыденного сознания в образах языкавой картины мира. –К., 1992.
Тарланов : Тарланов З. К. Метод компонентного анализа // Тарланов З. К. Методы и принципы лингвистического анализа (лексика, морфология, словообразование, фонетика): Учебн. пособие по спецкурсу. –Петрозаводск, 1988. –88с.
Топоров : Топоров В. Н. Первобытные представления о мире (общий взгляд) // Очерки истории естественно-научных знаний в древности. –М.: Наука, 1982 с.8-40
Топоров, 1989 : Топоров В. Н. Пространство культуры и встречи в нем // Восток. Запад. Исследования, переводы, публикации. Вып.4. –М.: Наука, 1989. –301с. с.6-17
Торопцев : Торопцев И. С. Лексическая мотивированность (на м-ле современного русск. литературного языка) // Уч. зап. Орловского гос. педагогич. Ин-та. –Т.22, историко-филологический факультет, 1964.
Улуханов : Улуханов И. С. Словообразовательная мотивация и ее виды // Известия АН СССР серия литературы и языка. – Т. 30,вып.1. –М, 1971.
Успенский, 1994 : Успенский Б. А. Избранные труды в 2т., т.1 Язык и культура. –М., 1994.
Успенский: Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. –М., 1982.
Филин : Филин Ф. П. О лексиколизированных фонетико-морфологических вариантах слов в русских говорах (опыт исследования) // Лексика русских народных говоров. –М.-Л., 1986. –с.29
Цивьян : Цивьян Т. В. Дом в фольклорной модели мира (на материале балканских загадок) // Тр. по знаковым системам, 10 –Тарту, 1978. с.65-85
Червинский : Червинский П. П. Семантический язык фольклорной традиции. –Ростов, 1989. –224с.
Чудинов: Чудинов А. П. Россия в метафорическом зеркале // www. philolog.ru/linguistic/chudinov/html.
Шанский, 1978 : Шанский Н. М. В мире слов. –М.,1978
Шанский, 2002, № 1: Шанский Н. М. В мире слов // Русский язык в школе 2002, № 1
Шанский, 2003, № 5 : Шанский Н. М. В мире слов // Русский язык в школе 2003, № 5
Шведова : Шведова Н. Ю. Теоретические результаты, полученные в работе над русским семантическим словарем // Вопросы языкознания, 1999, №1.
Шмелев : Шмелев Д. Н. О некоторых тенденциях развития современной русской лексики // Развитие лексики современного русского языка. –М., 1965.
Словари и другие источники
Англ.: English-Russian dictionary/ под ред. О.С. Ахмановой М., 1957.
Баранов, Караулов: Баранов А.Н. Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора: Материалы к словарю. М., 1991.
Даль:Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. – М.: Русский язык, 1989 – 1991.
ДАРЯ: Диалектологический атлас русского языка: Центр Европейской части СССР Выпю2: Морфология: Комментарии к картам (Букринская И.А. Булатова Л.Н.). 1989.
Дон.:.Словарь русских донских говоров: В 3 т. – Ростов н/Д, 1975–1976
Доп.: Дополнение к Опыту областного великорусского словаря. – СПб., 1858.
ИОС : Иркутский областной словарь. Вып.1-3 Иркутск, 1973-1979.
Исп.: Испано-русский и русско-испанский словарь. Ростов н \Д: Феникс, 2000.
Кубрякова: Кубрякова Е.С. и др. Краткий словарь когнитивных терминов. М., 1996.
МДС: Мотивационный диалектный словарь (говоры Среднего Приобья). Т.1-3. Томск, 1982-1983
ООВС: Опыт областного великорусского словаря. – С-Пб., 1852. – 275с.
ПОСИД: Псковский областной словарь с историческими данными. Вып. 1-8. Л., 1967-1990.
ПРН.:Даль В.И. Пословицы русского народа: В 2 т. – М.: Худож. литература, 1984.
Рыбникова: Рыбникова М.А. Загадки. М., 1932.
СБГ: Словарь брянских говоров. – В. 1–5. – Л., 1976 – 1988 –
СД : Славянские древности: Этнолингвистический словарь, т.1. –М., 1995
СРГН: Словарь русских говоров Новосибирской области. – Новосибирск: Наука, 1979. – 605 с.
СРГП: Словарь русских говоров Прибайкалья. – В. 1–4– Иркутск, 1986 – 1989.
Срезневский: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. – Т. 1–3. – М., 1893 – 1912.
СРНГ: Словарь русских народных говоров. – В. 1 – 32. – Л., 1965–1998–
СРН-ДРС.: Словарь русской народно-диалектной речи в Сибири XVII – первой половины XVIII вв. – Новосибирск: Наука, 1991.
СРЯ: Словарь русского языка: в 4-х т. /АН СССР, ин-т рус. яз. М., 1981.
ССРНГ: Словарь современного русского народного говора (д. Деулино Рязанского р-на Рязанской обл.). – М.: Наука, 1969. – 612 с.
ТСРЯ: Ушаков Д.Н. Толковый словарь русского языка: В 4 т. – М., 1935 – 1940.
Фасмер:Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. – М.: Прогресс, 1987
ЭССЯ: Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд / Под ред. О.Н. Трубачева. – Вып. 1 – 25. –– М.: Наука, 1974 – 1999.–
ЯОС: Ярославский областной словарь.– Ярославль, 1981-1991.
Содержание
Введение
Раздел 1. Наименования жилых построек в говорах русского языка
1.1 Основные понятия теории номинации
1.2 Сегментация семантического пространства ‘жилье‘ в говорах русского языка
1.3 Лексическая мотивированность русских наименований жилых построек
Раздел 2. Концепт «дом» в русской концептуальной картине мира
2.1 Семантика слова дом и толкование его внутренней формы
2.2 Концепт «дом» в русской культурной традиции
2.3 Репрезентация концепта «дом» в современных моделях наивного массового сознания
Заключение
Список литературы
Введение
Язык – одно из самых сложных явлений человеческого общества. Разнообразные языковые средства, которыми мы постоянно пользуемся при общении, образуют систему. Изучение законов образования и развития языка, его жизни необходимо в языкознании. В языке нет хаоса, всё в нём подчинено языковым закономерностям. «Значение вновь образованного слова всегда определяется значением производящего слова. Но как только слово станет самостоятельным, отделяется от родительского, войдёт в семью родственных по значению и по форме, его сразу же поставят на его собственное место» [Колесов,1976, с. 91].
Так, например, от корня жи-, кроме слов : жить, «живот», «животное», «желудок», «жизненный уровень», «жилище», «жизнь», «житьё», а также «жизненная идея». «житейское дело» и «животная злоба»; образовались ещё: жизненный нерв у живого существа – жила (жилы надорвал), основной продукт питания – жито (и в разных жители называют разные злаки: либо пшеницу, либо ячмень, либо просо), основное место обитания – жить... Последнее сохранилось в церковно-славянском пажить `пастбище`, попавшем в наш литературный язык, и в современных говорах, где жить обозначает жилое помещение в доме [Колесов,1976,с.24- 26].
Известно, что славяне вели оседлый образ жизни. В связи с этим, понятие «дом» для них, в отличие от некоторых других народов, играет существенную роль. В русском, как и в других славянских языках, существует множество наименований концепта «дом», связанных с признаками, отличающими его от обычного о нём же представления.
Цель настоящей работы – выявить основные параметры концепта «дом» в русской языковой и концептуальной картине мира.
«Языковая картина мира (ЯКМ) – выработанное многовековым опытом народа и осуществляемое средствами языковых номинаций изображение всего существующего как целостного и многочастного мира. В своём строении и в осмысляемых языком связях своих частей, представляющих; во-первых, человека, его материальную и духовную жизнедеятельность и, во-вторых, всё то, что его окружает: пространство и время, живую и неживую природу, область созданных человеком мифов и социум» [Шведова, с.14].
В современном языкознании плодотворно исследуется проблема ЯКМ, под которой подразумеваются формы языкового выражения человеческих знаний о мире, знаний, которые составляют концептуальную картину мира (ККМ). ЯКМ представляет собой не зеркальное отражение действительности, а определённую интерпретацию её. Не совпадают и ЯКМ, выраженные различными языками, поскольку всякая интерпретация подразумевает определённую специфику различных индивидуумов и языковых коллективов.
А.В. Головачёва так определяет картину мира: «Картина мира – это комплекс знаний о мире, об устройстве и функционировании макрокосма и микрокосма. Она формируется в результате перекодировки восприятия данных с помощью знаковых систем и в первую очередь языка» [Головачёва, с.196]. Автор дает определение ЯКМ, которая формируется менталитетом языкового коллектива: «Языковая картина мира – отражение «универсального знания» этноса о мире, что находит свое отражение в функционировании языковых категорий» [там же].
Н.И. Сукаленко, говоря об образной ЯКМ, отмечает, что в ней находит свое отражение обыденное сознание. Автор пишет, что КМ, отражаемая национальным обыденным сознанием, запечатлевается его носителями в некотором целостном, относительно устойчивом во времени состоянии, на деле являющемся продуктом длительного исторического опыта [Сукаленко, с.19]. Далее автор отмечает: «Естественно, что подобная картина, сформированная стихийно, включает многообразие форм и уровней проявления обыденного сознания: в ней причудливо переплетаются знание, предположение, вера, порождающие прототипы как материалистического, так и идеалистического воззрения на мир, отражение действительности в практике повседневного труда и быта и эстетическое освоение человеком реального мира, т.е. обыденные знания, здравый смысл и иррациональность, отраженная в мифах, легендах, суевериях» [там же, с.21]. КМ, по мнению Н.И. Сукаленко, характеризуется интернациональными, общечеловеческими и национально-специфическими особенностями.
Тем не менее, стихийно сформированная многоплановая, нередко противоречивая мозаика картины обыденного сознания может быть объяснена и связана воедино его особым интерпретирующим характером, специфическим способом восприятия объективной действительности. В обыденной, или наивной, КМ «способ восприятия» имеет приоритет перед действительным положением вещей. Речь идет о собственно человеческом предметном восприятии и предметном отражении действительности, закрепленном в первую очередь с помощью языковых эталонов. Совокупность предметов, явлений, с которыми человек на протяжении жизни встречается чаще, чем с другими; запечатление в сознании человека циклически меняющихся объектов в наиболее продолжительной по фазе разновидности – все это формирует некоторую стабильную картину отражения объективной действительности.
Стабильная КМ какими-то очень сложными способами соотносится с позитивными установками. Позитивность – это настроенность сознания на благоприятную для человека привычность. Как известно, маркируются любые отклонения от установленного миропорядка, оцениваемые человеком как отрицательно, так и положительно.
Таким образом, ККМ – это человеческие знания о мире, а ЯКМ – это отражение обыденного сознания, отражение этих знаний.
Одним из значимых фрагментов языковой и концептуальной картин мира является концепт «дом».
Концепт «дом, жилище» не раз становился предметом изучения в работах этнографического и культурологического характера (Зеленин Д. К., Байбурин А.К., Будилович А.С., Степанов Ю.С., Гура А.В., Воронин Н.Н. и др.), но языковой материал в них носит вспомогательный характер и рассматривается фрагментарно. Тогда как именно языковой материал позволяет выявить структуру и место определенного концепта в национальной картине мира.
Кардинальное свойство языкового знака – автономность формы и содержания – создает внутри языка свободную и, в то же время, обязательную ассоциацию формы и содержания. Это лежит в основе различного в различных языках семантического членения действительности, установления сходных и различных ассоциативных связей, конструирующих как языковую систему, так и речемыслительную деятельность.
Это кардинальное свойство языкового знака обеспечивается взаимодействием двух системообразующих факторов языка – категоризации и ассоциирования. Будучи по существу явлениями логического и психологического порядка, категоризация определяет включение фиксируемого понятия в систему языка, а ассоциирование – его закрепление в ней.
Категоризация, обеспечивая классификацию понятий, дает нам классификацию картин мира. Это делает язык средством познания и орудием коммуникации. Установление посредством ассоциирования связи понятий открывает возможность для фиксации старыми языковыми средствами нового идеального содержания [Годинер, с. 3].
Изучение национальной специфики языка – это не только изучение формы. Это, по словам Гумбольдта, возможность «установить путь, которым идет к выражению мысли язык, а с ним и народ, говорящий на этом языке» [Гумбольдт, с.73].
И различия ассоциативных путей, и изменения категориального статуса слова – все это участвует в создании национальной специфики языка, которая, по словам Гумбольдта, «описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступить в другой круг» [там же, с.80].
Тесно связана со спецификой установления пути познания народом окружающего мира довольно устойчивая категория наименований – названия типов жилых построек. Этот лексический пласт, меняющийся только с утратой реалий, инерционально стремится к постоянству в народно-диалектной речи. В этом аспекте он почти не изменился с XVII в. Так, «в древнерусских текстах домъ как `здание` известно уже в 1230 г., как `жилище` тоже в XIII в.» [Колесов, 1986, с. 197]. Такой стабильный пласт лексики обусловливает системность фрагмента ЯКМ.
«Сферы, связанные с хозяйственной деятельностью человека (дом и двор, поле), носят более подчеркнуто номинативный характер, чем все остальные, более самостоятельны в плане выражения нового знания о предмете. В тематическом плане обращает на себя внимание более детальная разработка сферы «дом»» [Рут, с. 67].
«В основе процесса номинации (языковой), которую можно грубо определить как создание значащих знаковых единиц (слов, словоформ, предложений), положен один из процессов, который, в конечном счете, вбирает в себя всё разнообразие, всю глубину проблем взаимоотношения языка и действительности, языка и мышления, языка и мира человеческих эмоций» [Рут, с.3]. Языковая номинация во многом связана с явлением мотивированности слова.
«Мотивированность – это количественная и качественная характеристика внутренней формы. Внутренняя форма присуща любой лексической единице, в то время как этимология слов не способствует обнаружению мотивированности» [Кияк, с.68].
Понятие мотивированности и внутренней формы (далее – ВФ) слова как частного проявления являются ключевыми в исследовании вопроса о ЯКМ. ВФ слова, отражающая характер воплощения мотивировочного признака в соответствии с «принятыми» в языковой системе типами означивания имеет интерпретационный характер, что создает возможность переосмысления первичного номинационного кода на основе ассоциаций, сопряженных с её синхронным понятием.
Исследования наименований определенных тематических групп позволяет выявить роль ВФ слова в создании частных фрагментов ЯКМ и характер связанных с ВФ системно значимых ассоциаций в диахронно-синхронном сопоставлении. Интересный материал в этом смысле дают нам наименования жилища – одна из самых древних микросистем, в которой закреплен опыт практического и культурно-мифологического освоения мира.
ВФ слова является лишь частью мотивационной модели, на основе которой создается наименование. Мотивировка названий осмысляется в собственно лингвистическом и внешне лингвистическом контексте употребления слова в языке и отражает превалирующую функцию мотивированных лексических единиц в создании ЯКМ. Восприятие ВФ слова находится под регулирующим воздействием языка (диалекта), где действуют процессы неомотивации как реакция системы на изменения ассоциативного фона ВФ слова [Гридина, Коновалова].
Отсюда вытекают задачи настоящей работы:
1. Выявить репертуар диалектных лексем, номинирующих дом, жилище.
2. Осуществить семантическую классификацию наименований жилья.
3. Выявить основные семантические признаки, реализующиеся в наименованиях жилья.
4. Проанализировать данные лексемы с точки зрения мотивированности.
5. Установить наиболее характерные мотивировочные признаки и принципы номинации.
6. Описать характер интерпретации концепта «дом» в русской традиционной культуре.
7. Охарактеризовать проявления концептуальной модели «дом» в современном политическом дискурсе как одной из форм вторичной репрезентации мифа.
В настоящей работе используются в качестве материала диалектная лексика, так как именно она наиболее дифференцированно отражает семантическое пространство, а также фольклорные тексты, интерпретирующие концепт «дом» в народном сознании.
Источниками диалектной лексики послужили как сводные диалектные словари («Опыт областного великорусского словаря», «Толковый словарь живого великорусского языка» В.И. Даля, «Словарь русских народных говоров», «Словарь современных русских народных говоров»), так и региональные («Словарь русских донских говоров», «Словарь брянских говоров», «Ярославский областной словарь», «Мотивационный диалектный словарь (Говоры Среднего Приобья)», «Псковский областной словарь с историческими данными» и др.); этимологические словари («Этимологический словарь русского языка» М. Фасмера, «Этимологический словарь славянских языков; праславянский лексический фонд» под редакцией О. Н. Трубачева, «Этимологические заметки» А. А. Потебни и др.); исторические словари («Материалы для словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского, «Словарь русской народно-диалектной речи в Сибири XVII – перв. Половины XVIII вв. сост. Л. Г. Панин).
Теоретическую базу работы составили труды А.А. Потебни, В.фон Гумбольдта, А.Ф. Лосева, исследований Т.Р. Кияка, В.Г. Гака, М.Э. Рут, О.И.Блиновой, В.Г. Вариной, Т.И. Вендиной, О.П. Ермаковой, А.П. Чудинова и др., а также работы культурологического и этнографического характера («Избранные труды. Очерки русской мифологии» и «Восточнославянской этнографии» Д.К. Зеленина, «Константы» Ю.С. Степанова, «Язычество Древней Руси» Б.А. Рыбакова, ст. «Жилище» Н.Н. Воронина в кн. «История культуры Древней Руси»).
В работе используются сравнительно-исторический, описательный методы, метод когнитивного анализа и элементы компонентного анализа.
Сравнительно-исторический метод предполагает такое сравнение языков, которое направлено на выяснение их исторического прошлого [Маслов, с. 225].
Описательный метод по своей сути предполагает системное описание лексем с точки зрения синхронии.
Метод компонентного анализа получил широкое распространение в лексикологии в последние десятилетия. Этот метод заключается: во-первых, в соответствии с достижениями современной лингвистики постулируется, что значение слова – это сложный феномен; во-вторых, этот сложный феномен можно разделить на составляющие, для обозначения которых используются разные термины: компоненты значения (содержания), или семантические компоненты, дифференциальные элементы, фигуры содержания, семантические множители, дифференциальные признаки, ноэмы, семы и т.д.; в-третьих, разложению слова на его семантические множители должно предшествовать распределение значений по семантическим полям, выделение семантических полей [Тарланов, с. 24].
Когнитивный подход предлагает для описания знаний о мире аппарат фреймов и сценариев, которые представляют собой нечто вроде «упаковок» для знаний о мире, причем сами эти упаковки допускают чисто формальное описание на различных языках математики. [Баранов, Караулов, с. 185-186].
Дата: 2019-07-30, просмотров: 228.
