Диалогический подход как новый тип научного мышления, складывающийся на рубеже XIX—XX вв. в русле гуманитарного знания, обозначается в современной науке как неклассический. Вместо субъект-объектных отношений, что характерно для классического типа рациональности, в исследованиях, выполненных на основе данного подхода, все большее значение стало уделяться пониманию и изучению субъект-субъектных отношений [16;28]. В психологических теориях, развивающихся в этом направлении, диалог постепенно становится онтологическим принципом, некоторой сущностью, опираясь на понимание и исследование которой можно понять природу и устройство социальной и психической реальности. Цели нашей работы не предполагают широкого экскурса в методологию диалогического подхода. Мы ограничимся лишь рассмотрением его основных концептуальных положений, важных для данного конкретного исследования.

Согласно избранной нами методологии самосознание изначально диалогично, в нем всегда присутствует «Другой» как онтологическое его основание, но «функции и конкретная персонификация этого «Другого» с возрастом меняются» [44]. На этапе материнства этим «Другим» становится ребенок. Ожидание и рождение ребенка является для женщины не просто новой социальной ситуацией, требующей реализации специфических поведенческих паттернов, но и запускает активный процесс переживания. Он сопровождается, с одной стороны, актуализацией диалога женщины с собственным «внутренним ребенком» как сплавом ее детского опыта, а с другой — вхождением образа реального ребенка во внутренний мир матери [33].

Понятие «внутренний ребенок» («божественный ребенок») введено К.Г. Юнгом и определено им как мифологический и иррациональный символ, не сводимый к индивидуальному опыту. Развивая идеи аналитической психологии, И.В. Шевцова использует понятие «диалог с внутренним ребенком» как совокупность приемов актуализации и залечивания детских травм и переживаний, при этом ограничивает его рамками психотерапии, придавая характер искусственно запускаемого процесса [58]. Методология диалогического подхода предполагает рассмотрение «внутреннего ребенка» как проявления определенной смысловой позиции, как развивающегося субъекта общения и обращения. В связи с этим наиболее адекватным в рамках данной работы нам представляется определение И.В. Заусенко, понимающей под «внутренним ребенком» многоуровневую аффективно-когнитивную, диспозициональную систему, которая формируется в детстве, функционирует в настоящем взрослого человека и детерминирует его будущее и личностный рост [24].

Представляется, что если в перинатальный период существует диалог двоих, а точнее, монологизированный диалог матери с «внутренним ребенком», то после рождения в него «вплетается» голос реального ребенка как «свой — чужой» голос, который постепенно интериоризируется («монологизируется») и встраивается в структуру самосознания женщины. Тем самым открывается новый этап в развитии ее внутреннего диалога, который может быть одномоментно представлен на двух уровнях. На уровне интрапсихическом — в векторе переживания женщиной себя, своего реального ребенка и «внутреннего ребенка» как опыта собственного прошлого детства, на уровне интерпсихическом — в векторе ее социального взаимодействия с реальным ребенком, переживания отношений как «реализации внутреннего Ты в Ты встреченном» [16, с. 52]. При этом на каждом уровне разворачивается деятельность смыслопорождения, которая включает в себя когнитивный и аффективный компоненты.

Можно выделить несколько факторов в структуре смыслового переживания материнства, которые на одном полюсе (интерпсихический уровень) отражают возможное поведение матери по отношению к ребенку, а на другом полюсе (интрапсихический уровень) отражают запускающийся при этом рефлексивный процесс, интегрирующий в себе прошлое и настоящее переживание женщиной опыта детства.

1. Сопереживание реальному ребенку на основе собственного детского опыта — жесткая родительская позиция. Столкновение при этом смысловых позиций во внутреннем диалоге матери, может быть реконструировано следующим образом: «В детстве я была несчастным и страдающим ребенком. Ты похож на меня прежнюю, но сейчас я другая и не хочу замечать этого сходства. Я тревожусь за тебя и контролирую твои действия, потому что точно знаю, каким ты должен быть. Я не хочу видеть тебя другим».

В первом факторе отражение матерью ее отношений с ребенком в реальной жизненной среде представлено через критерии «контроль» и «тревожность за ребенка» (интерпсихический уровень внутреннего диалога). На интрапсихическом уровне внутреннего диалога при этом воссоздаются следующие образы (когнитивная составляющая): «Я как мать» — безобразная, твердая, жестокая, единая; «Мой внутренний ребенок» — безобразный, несчастный, болезненный, неприятный, темный, страдающий, тяжелый, пессимистичный, возбужденный, хаотичный; «Мой реальный ребенок» — пессимистичный, безжизненный, страдающий, наказуемый, равнодушный, болезненный, несчастный, жестокий, пассивный, ограниченный, медленный, единый, возбужденный, неподвижный.

Символическое отношение к своему родительскому пути описывается на языке атрибутов объектов другого рода и собственных атрибутов, отражает ситуацию отношений с ребенком через сюжет и внутренние ощущения в их субъективной интенсивности. Это сопровождается эмоциями страха (тревоги) по отношению к «внутреннему ребенку», отсутствием смущения и вины по отношению к взрослому Я матери со стороны «внутреннего ребенка», презрением и отсутствием интереса по отношению к Я матери со стороны «реального ребенка» (аффективная составляющая).

Внутренний диалог разворачивается вокруг образа «реального ребенка», который воспринимается в целом как наказуемый. Причем в диалог с этим образом вступает, прежде всего, образ «внутреннего ребенка», который описывается как страдающий. Собственный образ матери при этом занимает значительно меньшее пространство во внутреннем диалоге, но выступает как монолитная жесткая фигура.

Подобное соотношение внешней реальности и конфигурации пространства внутреннего диалога вскрывает, на наш взгляд, борьбу противоречивых переживаний матери вокруг проблемы автономии ребенка. Если ее внешнее взаимодействие с ребенком характеризуется выраженным доминантным, контролирующим поведением, высокой тревогой за ребенка, то внутреннее отражение женщиной этой ситуации показывает, что ее «внутренний ребенок» сострадает «реальному ребенку», который терпит родительское наказание. Однако мать отторгает «внутреннего ребенка» как опасного, способного нанести ущерб ее взрослому благополучию, и, избегая соприкосновения с собственной детскостью, устанавливает четкие границы дозволенной активности «реального ребенка». Для эмоционального состояния матери при этом характерно презрение к собственному родительскому образу, который рассматривается как не соответствующий образу «хорошей мамы».

2. Поиск путей сближения с ребенком — отсутствие опыта решения подобных ситуаций в детстве. Во внутреннем диалоге матери при этом разворачиваются следующие смысловые позиции: «Я хочу быть близка с тобой, но в моем детском опыте нет места эмоциональности. Ты — другой. Ты — страстный и нежный. Этим ты не похож на меня. Мне лучше отдалиться».

Во втором факторе интерпсихический уровень внутреннего диалога матери представлен через критерии «отвержение», «эмоциональная дистанция» и «отсутствие тревоги за ребенка». На интрапсихическом уровне при этом воссоздаются образы (когнитивная составляющая): «Я как мать» — простая, неосознанная, кратковременная, неприятная, пластичная, безопасная, неподвижная; «Мой внутренний ребенок» — бесполезный, обычный, ограниченный, равнодушный, темный; «Мой реальный ребенок» — простой, хаотичный, бесполезный, мягкий, неосознанный, маленький, страстный.

Символическое отношение к своему родительскому пути описывается на языке собственных атрибутов, отражает ситуацию отношений с ребенком через сюжет как структурное целое, сопровождается эмоциями страдания (печали), гнева. При этом выражен интерес «внутреннего ребенка» к матери, тревога (страх) «реального ребенка» по отношению к матери (аффективная составляющая). Внутренний диалог разворачивается вокруг образа «реального ребенка», который воспринимается в целом как неосознанный. Большее пространство внутренней коммуникации с этим образом начинает захватывать собственный образ матери, который тоже неосознан, но пластичен. Образ «внутреннего ребенка» при этом занимает меньшее пространство и выступает как равнодушный и бесполезный.

Соотношение внешней и внутренней ситуации переживания материнства, представленное в этом факторе, отражает, на наш взгляд, рефлексивный процесс, сопровождающий выстраивание эмоциональной связи с ребенком. Соприкасаясь с опытом детства только на когнитивном уровне, женщина не находит в бесполезном и равнодушном «внутреннем ребенке» возможный эмоциональный источник. «Реальный ребенок» в этой ситуации воспринимается также как далекий, мать не тревожится за него и отвергает его. Трудности в установлении значимых эмоционально близких отношений рождают у нее чувство печали и гнева.

3. Предоставление ребенку возможности быть свободным от взаимодействия — наслаждение собственной свободой. Во внутреннем диалоге при этом разворачиваются такие смысловые позиции: «Я наслаждаюсь жизнью, совсем как в детстве. Я позволяю тебе быть таким же свободным и счастливым. Для тебя это радостно, но пока страшно».

В третьем факторе отражение матерью ее отношений с ребенком в реальной жизненной среде (интерпсихический уровень внутреннего диалога) представлено через критерий «отсутствие сотрудничества». На интрапсихическом уровне при этом воссоздаются такие образы (когнитивная составляющая): «Я как мать» — веселая, чистая, здоровая, живая, упорядоченная, счастливая, наслаждающаяся, многообразная, поощряемая, приятная, конкретная, сильная; «Мой внутренний ребенок» — чистый, поощряемый; «Мой реальный ребенок» — теплый, чистый, красивый, наслаждающийся, несчастный, добрый, слабый.

Символическое отношение к своему родительскому пути описывается на языке воздействия на субъект, отражает ситуацию отношений с ребенком через движение, не связанное общим сюжетом и сопровождается эмоциями интереса, радости. При этом выражено удивление по отношению к «внутреннему ребенку», радость, страх «реального ребенка» по отношению к взрослому Я матери (аффективная составляющая). Пространство внутреннего диалога захватывает собственный образ матери, который в целом можно охарактеризовать как удивленный, наслаждающийся и сильный. В коммуникации с данным образом находится образ «реального ребенка», который воспринимается также как наслаждающийся, но при этом слабый и несчастный. Образ «внутреннего ребенка» выступает как поощряемый.

Подобная конфигурация пространства внутреннего диалога матери кажется весьма парадоксальной при сопоставлении с тем, как обстоят дела в пространстве внешнего реального взаимодействия матери и ребенка. С одной стороны, ситуация отсутствия сотрудничества с ребенком переживается ею как невольное создание условий, в которых ребенок будет наслаждаться свободой (при ее отстранении от взаимодействия). Но при этом женщина считает его пока слишком слабым перед лицом возможных «страшных» событий и потому не способным испытать истинное счастье при отсутствии рядом сотрудничающей матери. С другой стороны, женщина счастлива сама насладиться моментом, когда она может позволить себе не вступать в активное взаимодействие с ребенком и поощрить, побаловать себя саму, своего «внутреннего ребенка», появление которого в собственном внутреннем пространстве она обнаруживает с удивлением. Неоднозначность, амбивалентность поведения матери рождает такую же амбивалентность и на эмоциональном уровне: мать приписывает «реальному ребенку» страх и радость при взаимоотношении с ней.

4. Вытеснение образа ребенка — неприятие своей родительской функции. При этом происходит столкновение следующих смысловых позиций во внутреннем диалоге: «Мне плохо с тобой, я чувствую себя беспомощной. Ты ускользаешь от меня. Тебе страшно и стыдно за меня».

В четвертом факторе на интерпсихическом уровне внутреннего диалога представлены критерии «строгость» и «отсутствие удовлетворенности отношениями с ребенком». На интрапсихическом уровне при этом воссоздаются следующие образы (когнитивная составляющая): «Я как мать» — тяжелая, тусклая, маленькая, грубая, пессимистичная, бесполезная, единая, медленная, равнодушная; «Мой внутренний ребенок» — плавный, слабый, мягкий, маленький; «Мой реальный ребенок» - кратковременный, плавный.

Символическое отношение к своему родительскому пути описывается на языке атрибутов объектов другого рода и собственных атрибутов, без употребления воздействия на субъект, отражается ситуация отношений матери с ребенком как стремление передать естественную атмосферу, непосредственно выразить ощущения и впечатления, что сопровождается эмоцией интереса. При этом выражен стыд со стороны «внутреннего ребенка» по отношению к матери; стыд (смущение) и страх со стороны взрослого Я по отношению к «внутреннему ребенку»; страх (тревога), стыд (смущение) и презрение со стороны «реального ребенка» по отношению к взрослому Я матери (аффективная составляющая). Внутренний диалог разворачивается вокруг образа «Я как мать». Хотя этот образ занимает большее пространство, он воспринимается при этом как тусклый и бесполезный. Диалог с ним ведет в основном «внутренний ребенок», который характеризуется как слабый, мягкий. Образ «реального ребенка» занимает при этом самое маленькое пространство внутреннего диалога и выглядит как кратковременный и плавный.

Такая конфигурация внутренней коммуникации отражает следующее. Внешне мать проявляет строгость (очевидно, утрируя свою воспитательную функцию), но это не приносит ей удовлетворения от отношений с ребенком. Поэтому внутренне женщина практически вытесняет образ «реального ребенка», который вызвал негативный рисунок ее строгого внешнего поведения и привел к потере ею позитивного образа себя. Отсюда эмоции страха (тревоги), стыда (смущения) «реального ребенка» по отношению к матери. При этом детский опыт («внутренний ребенок») женщины воспринимается ею как маленький и слабый, по отношению к нему она испытывает стыд (смущение) и страх. Возможно, в собственном детском опыте матери также могли быть представлены ситуации, когда и по отношению к ней взрослые вели себя излишне строго и портили тем самым детско-родительские отношения.

Выводы:

Понятие «смысловое переживание» позволит объединить и реализовать потенциал разных теоретических подходов отечественной психологии к изучению переживания. Двигаясь в этом направлении, мы обращаемся к анализу смыслового переживания материнства, которое, с нашей точки зрения, становится основным психологическим новообразованием в сфере самосознания женщины, принявшей на себя родительскую роль. Материнство, являясь качественно новой ситуацией развития женщины, запускает процесс интеграции ею собственных жизненных задач развития и задач развития вошедшего ребенка в ее мир.

Согласно избранной нами методологии самосознание изначально диалогично, в нем всегда присутствует «Другой» как онтологическое его основание.

Представляется, что если в перинатальный период существует диалог двоих, а точнее, монологизированный диалог матери с «внутренним ребенком», то после рождения в него «вплетается» голос реального ребенка как «свой — чужой» голос, который постепенно интериоризируется («монологизируется») и встраивается в структуру самосознания женщины. Тем самым открывается новый этап в развитии ее внутреннего диалога, который может быть одномоментно представлен на двух уровнях: на интрапсихическом и на уровне интерпсихическом.

Можно выделить несколько факторов в структуре смыслового переживания материнства: сопереживание реальному ребенку на основе собственного детского опыта; поиск путей сближения с ребенком; предоставление ребенку возможности быть свободным от взаимодействия; вытеснение образа ребенка. На основании вышесказанного мы будем проводить практическое исследование.