Пастырь Церкви не должен отягощаться мирскими заботам в ущерб попечению о нравственных нуждах пасомых, но вместе с тем не должен забывать и о внешнем благосостоянии пасомых. Пастыри, ув­лекшиеся одними «мирскими заботами, не обращают уже никакого внима­ния на существующую обязанность свою — быть духовными руководителями своих подчиненных. А от того и подчиненные охладевают в своей жизни ревностью о благочестии, встречая преткновение к тому в соблазнительном примере предстоятеля своего...»    .

С другой стороны, нельзя одобрять и тех пастырей, которые посвяща­ют свои занятия исключительно одним духовным предметам так, что внеш­ние нужны паствы для них как бы не существуют. Следствием этого бывает то, что, пасомые, не видя в них сочувствия к своим нуждам, остаются, в свою очередь, равнодушны и к ним, пренебрегая большею частью их пастырскими наставлениями... Выслушивая из уст их обличения своих поступков, но не видя сочувственного сострадания к своим немощам и нуждам настоящей жизни, они неохотно слушают их духовные беседы, а ещё менее выполняют то, что им внушается в них...

Сколь ни разнообразны падения диавола, но всегда они направлены на одни и те же слабые места, подмеченные в человеческой природе с минуты грехопадения прародителей. И пастырю Церкви доведется иногда быть без куска хлеба. Искуситель не замедлит явиться с советами из камней сделать хлебы, т.е. какими-нибудь средствами обратить бедность в довольство. Это главные виды искушений, наводимых диаволом.

Молитва как духовный труд пастыря и
 способы приучить себя к молитвенному правилу.

Отцы Церкви настаивают на том, что надо долго навыкать параллельно уставной молитве и молитве Иисусовой, потому что уставная молитва питает нас иначе, чем Иисусова молитва, питает на другом уровне.

1.Жить в согласии с нашими молитвами.

В уставной молитве есть громадное разнообразие, тогда как в Иисусовой молитве есть порой очень мучительное однообразие: у человека непривычного рождается какой-то голод ума, голод чувства, голод к тому, чтобы молиться словами, образами и последованиями, которые возбуждают. Если взять просто вечерние или утренние молитвы, там содержится целый ход мыслей. По их расположению идет переход от чувства к чувству, ибо они не в случайном порядке расположены. В пределах каждой молитвы — слова, которые были написаны святыми, не надуманные, а вырванные кровью из души или в моменты большого подъема, или в моменты мучительного страдания. Через эти слова мы можем немного прозреть, чем жил этот человек. Мы можем немножко приобщиться к тому, что составляло его душевно-духовную жизнь. Мы можем, если эти слова применять не только как выражение наших желаний, наших прошений, но также как мерку христианской жизни, стараться жить согласно с нашими молитвами. Если я утром сказал: "Господи, даждь мне терпение", — то я должен учиться терпению в течение дня, а не ждать чтобы Бог дал мне его просто так. Значит, эти молитвы питают нашу душу, и если мы к ним относимся вдумчиво, если мы их не только продумываем, но и "обчувствуем", то наши мысли пронизываются понятиями, которые принадлежали отцам. И постепенно мы начинаем думать их мыслями, наше сердце склоняется к их чувствам, и мы меняемся соответственно. Наша воля, направленная по руслу этих молитв, выпрямляется и выправляется согласно Божией воле. Поэтому они необходимы. Для плодотворной молитвы этими молитвами необходимо употребление их трезвое, спокойное, из глубины внутреннего убеждения, и предоставляя Богу, а не нашей душевности родить в нас соответственные чувства.

Другая необходимость — осуществлять в жизни все, чтобы мы ни говорили в молитве. Если .этого не делать, то через самое короткое время слова молитв делаются приторными и вгоняют нас в уныние, потому что это пустые слова. И мы отлично понимаем, что ни Бог, ни мы сами ими не живем.

И третье — когда мы молимся какой-либо молитвой и знаем, кто эту молитву составил — Марк Подвижник, Василий Великий, Симеон Метафраст, — то прежде чем ею молиться, можно остановиться, обратиться к святому и сказать: "Вот, я сейчас приступаю к чтению твоей молитвы; помолись, чтобы мне приобщиться твоему духу — в меру моих возможностей". Так, чтобы молитва, которая выросла из опыта данного святого, и нас с ним связала — любовью, почтением, благоговением, его благословением, его молитвами. Делая это можно приступить к Иисусовой молитве.

2. Навыкай Иисусовой молитве

Есть два подхода к деланию Иисусовой молитвы. Можно стараться учиться Иисусовой молитве так, как описывает Добротолюбие или Странник, воспринимая ее как исключительную активность. Это возможно при определенных условиях: руководства, времени, тишины и т. д.

Есть и другой подход, доступный всем: употребление этой молитвы, как любой другой, принимая в учет, что она полна смысла, глубины, но ни в коем случае не является магическим приемом, талисманом, как говорит святитель Феофан, который нам позволяет достичь чего-то как бы без труда и потов. Он говорит в письме к мирянке: "употребляй Иисусову молитву, как всякую другую молитву, не воображая, что ты делаешь что-то особенное". Это значит — не гордись тем, что ты стала "делательницей" Иисусовой молитвы. И употребляй ее так: между каждыми двумя молитвами правила — пять Иисусовых молитв. Как? Во-первых, с предельным вниманием, которое ты можешь вложить в молитвы; во-вторых, со всем благоговением, которое ты можешь вложить в действие, когда подходишь к живому Богу. В -третьих, с надеждой и мольбой о покаянии, о том, чтобы Бог тебя изменил — и ничего другого. Не вкладывай чувств и мыслей в нее, пока молишься. Предоставь Богу дать тебе любые мысли, любые чувства, какие Он захочет; а ты Ему просто говори, предстоя пред Ним.

Если навыкнуть этому, если Иисусова молитва привьется, тогда можно молиться немножко больше. Но совершенно необходимое условие: в начале выбирать такое время, когда можно ею заниматься без развлечения, без помехи, со всем вниманием и благоговением; причем заниматься не долгое время, а, скажем, прочесть десять раз. Если есть возможность — сказать молитву; помолчать; положить земной поклон; встать; дать себе телесно успокоиться; и произнести молитву еще раз.

Если класть поклоны и употреблять Иисусову молитву одновременно и быстрым ритмом, тогда постепенно от телесного упражнения рождается какое-то полуистерическое состояние, набегает одно на другое — так что человек теряет трезвость. В Иисусовой молитве, как во всякой молитве, надо избегать того, чтобы нарастало какое-то настроение; все, что произойдет в душе, должно быть от Бога. Он должен вложить в нас чувства. Он должен дать нам мысли. Он должен исправить нашу волю, Он должен как-то дойти до нашего тела. Но мы не должны это делать путем как бы взвинчивания себя.

Можно прочесть Иисусову молитву десять раз и успокоиться. Если в течение дня Бог на душу положит несколько раз повторить Иисусову молитву, надо это делать. Но надо всячески стремиться делать это с очень ясным вниманием. Если внимание случайно отрывается от молитвы, это не драма. Но если мы приступаем к молитве, зная, что сейчас мое внимание никаким образом не может к ней прилепиться, я просто занят другим и как бы сознательно вступаю в молитву невнимательно, то это губительно. Губительно потому, что очень легко навыкнуть к какому-то механизму и потерять при этом молитву.

Следующее, самое, может быть существенное в Иисусовой молитве — это предстояние перед Богом. В ней нет как бы движения от мысли к мысли. В молитве Господней мы переходим от одного понятия к другому: Да будет воля Твоя ..., да приидет Царствие Твое... Здесь же совершается единство темы, нет никаких переходов. И она позволяет научиться молитвенно и жизненно предстоять перед Богом, просто стоять перед Ним как бы в совершенной неподвижности. И в этом отношении она, конечно, преимущественно молитва того, кто пребывает внутри себя, кто пребывает в затворенной келье. Но она же — и путь к этому, потому что такая стабильность достигается не внезапно, а постепенно обучением этому предстоянию..

Теперь — содержание этой молитвы. Добротолюбие говорит, что она — сокращение всего Евангелия. И действительно в ней две части; первая: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий ... Здесь исповедание веры, здесь напоминание нам, Кто Тот Бог, пред Которым мы стоим. Пред Кем я нахожусь? Кто Он? — причем напоминание не какого-то статического Бога, а напоминание о Боге, Который нас все время к чему-то обязывает. Возьмите коротко каждое слово.

Господи. Священное Писание нас учит, что назвать Христа Иисуса Господом может только тот, кто движим Духом Святым. Сказать Христу Господи — это уже войти в отношение с Господом Духом Святым, то есть выразить тот опыт, который нам дарован Духом Святым, Его неизреченными мольбами внутри нас или Его ясным словом молитвы в нашей душе. И второе. Произнесенное слово Господи обязывает нас признать Его на самом деле Господом, хозяином нашей жизни. И если я дерзаю сказать Богу Господи, значит я безраздельно признаю Его Господом, хозяином моей жизни, и все, без исключения, что в моей жизни будет происходить, всякую встречу, всякое событие — все без остатка принимать как от Его собственной руки: все, что я буду делать, я буду делать как верный слуга, раб, наемник, сын, в зависимости от меры, которой я достиг — ради Него.

Далее: Иисус — исповедание исторической истинности воплощения. Это земное, человеческое имя Сына Божия, ставшего Сыном Человеческим. Это центральное исповедание христианской веры. Христос — Помазанник: исполнение закона и пророков.

И, наконец, Сын Божий — мы знаем чего не знал Ветхий Завет: Он поистине Сын Бога Живого. Молитва сосредоточена на Христе Спасителе. Но не только на

Нем, ибо мы не можем назвать Иисуса Господом иначе как Духом Святым. Мы не можем говорить о Сыне Божием, забывая об Отце. И тут сказывается нечто очень важное. Христос называет Себя дверью. Он — дверь, которой входят, ОН — путь, которым идут, Он — не конечная цель в этом смысле. И это — полное, содержательное исповедание веры. Сказав это, мы действительно стоим перед Богом Живым, Богом Евангелия.

Вторая часть: Помилуй мя, грешного. Слово грешный имеет два оттенка. С одной стороны, каждый грешит фактически — словом, делом, помышлением. С другой стороны, быть грешником, это не значит грешить, но это и состояние, а не только поступок; в конечном итоге это состояние отдаленности, отрубленности. Мы отделены от Бога; мы отделены друг от друга, если мы даже ничего не делаем предосудительного по отношению к Богу или к ближнему. До тех пор, пока мы отделены, — мы в состоянии грешности. И это состояние мы должны были бы воспринимать как предельно трагическое, потому что быть отделенным от Бога — значит нести на себя смерть; это смертная опасность. Она должна бы нас побуждать к этому крику Иисусовой молитвы постоянно, если бы мы только осознавали како опасно ходим, как страшно это состояние оторванности, в конечном итоге, — от жизни, от любви.

И еще более глубокое и богатое значение мы вкладываем в слово помилуй, воспринимая его в значении "пожалей", "отнесись ко мне без гнева". Корень греческого слова "элеисон" и слова, означающего "оливковое дерево" — один и тот же. Если посмотреть в Священное Писание, когда появляется образ оливкового дерева, это конец потопа. Ной посылает голубя, который приносит веточку оливкового дерева, и эта веточка значит, что гнев Божий прекратился, милость и прощение Божии — даром, незаслуженно, по одной любви — даются человечеству, и теперь, когда видна земля, перед ним есть будущее, перед ним расстилается жизнь.

Но недостаточно, чтобы перед нами было будущее. Дорога может лежать перед нами, а мы не в состоянии шагнуть и шагу по ней, если парализованы болезнью, ужасом, страхом, нерешительностью. И второй образ: добрый самарянин, который возливает на раны человека, попавшего разбойникам, вино — очищающее, жгучее и масло — исцеляющее. Нам нужно исцелеть душой и телом, чтобы воспользоваться тем, что Бог предлагает нам.

Еще есть образ в Ветхом Завете — помазание царей и первосвященников. Почему нужно помазание? Потому что и царь, и первосвященник стоят на грани между святыней Божией и грехом человеческим, между единой волей Божией и противоречивыми волями человеческими. И тот и другой, каждый в своей сфере, призваны к тому, чтобы согласовать одно с другим: чтобы народная воля древнего Израиля была бы волей Божией. И на этой грани стоять человек не может, потому что всякий человек под судом Божиим. Встать там может только один Человек, Которого апостол Павел именует Человеком Иисусом Христом (Рим. 5, 15), подчеркивая, что Он — Человек в полном смысле слова.

Посему 'наше человеческое призвание сверхчеловечно. Но мы не можем осуществить своими силами то, к чему призваны. Апостол Петр говорит, что мы призваны стать причастниками Божественной природы. Никакими человеческими силами это не может быть достигнуто; это может быть дано и может быть принято только любовью и смирением — но не человеческими ухищрениями, силой или умением. В Евангелии от Иоанна говорится, что в Пятидесятницу дается дар Святого

Духа каждому и всем в совокупности. Этот дар может быть только даром. Мы же можем быть Богоприимными, но не сможем создать изнутри себя никаких условий, кроме как раскрытых сердец и открытых рук. Все это говорит о том, что чтобы быть человеком, просто человеком, в настоящем смысле слова, необходимо стать чем-то превосходящим всякое наше представление. И такими мы можем стать только даром Божиим, а не собственными ухищрениями. Поэтому нам нужно излияние Святого Духа, помазание Духом, чтобы осуществить наше человеческое призвание.

Человек — нечто великое. Он — слава и сияние Божие, когда пронизан полнотой жизни, которая от Бога. Вот что содержится в словах "Господи, помилуй" — Кирие элеисон. Начинается на самой глубине греха: Господи, да прекратится гнев Твой! Господи, дай мне — незаслуженно, даром, — Твое прощение! Господи, продли мне дни жизни и открой предо мной путь! Господи! Ты все это мне даешь, Ты уже дал, а я не могу шагнуть вперед. Ибо это путь от земли на небо, как мне его осуществить? Излей на меня ту благодать, которая из меня сделает богочеловека, по образу Того, Кто, будучи Богом, стал человеком.

Эта молитва, по существу, предстояние: никуда не двинешься. Куда же идти, если все — только в том, что ты стоишь с открытым сердцем? Это молитва стойкого предстояния перед Богом. С этой молитвой употребляются телесные упражнения или телесная дисциплина. В дисциплине есть принципы, универсальные вещи. Принцип тот, что все, что происходит в душе, в мысли или в чувстве, или в воле, так или иначе отзывается на нашем телесном состоянии. Вы сами знаете, что ваше телесное состояние, когда вы читаете что-либо, что вас глубоко волнует, не таково же, когда вы просто греетесь на солнце. И чем бы ни была занята мысль, чем бы ни горело сердце, куда бы ни направлялась воля, в зависимости от содержания и от напряженности внутреннего состояния, ваше тело меняется. И исходя опять-таки из опыта молитвы, наблюдая тот факт, что те или другие молитвенные состояния всегда связаны с тем или другим телесным состоянием, аскеты выработали физические упражнения, которые могут создать тот телесно-душевный строй, при котором молитва легче спорится; но никакой телесный или душевный строй не может молитву ни создать, ни вызвать. В конечном итоге, вся традиция исихазма в том, чтобы достичь телесно-душевного безмолвия, глубокого молчания души и тела: и изнутри этого молчания начинается молитва. Но самое молчание — это только возможность молитвы, но не сама молитва.

Телесные состояния для духовных отцов могут служить гораздо более удобным и легким способом проверить качество молящегося и его духовного опыта, присутствие или отсутствие прелести, чем описания с его стороны его душевных переживаний, потому что душевные переживания очень клубящиеся, а телесные состояния — удивительно четкие вещи.

Это общий принцип. В результате были выработаны специальные технические приемы. Но заниматься ими без руководства нет никакого смысла, потому что непременно заходишь в тупик: в какой-то момент не знаешь, куда идти дальше. Епископ Феофан говорит, для того, чтобы вести духовную жизнь, надо быть как хорошо натянутая струна. И этого всякий может достичь. Мы все можем научиться неподвижности или, наоборот, гармоническому движению, которое не было бы ни напряженным, ни расхлябанным. Мы можем научиться не быть напряженными в уме и вместе с этим вне всякой дремоты. Мы должны учиться и сидеть и двигаться так,

чтобы владеть своим телом. Потому что мы можем Богу дать только то, чем мы овладеваем. Мы не можем принести Богу то, чем не овладели сами.