Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Содержание

Введение.......................................................................................................... 3

Глава 1. Образ женщины в русской культуре

1.1. Концепция женственности в русской культуре....................................... 7

1.2. Женские образы в русской культуре.................................................... 17

Глава 2. Женские образы в романе М. Шолохова «Тихий Дон»

2.1. Роль женских образов в романе М.Шолохова..................................... 33

2.2. Образ Аксиньи....................................................................................... 42

2.3. Образ Натальи....................................................................................... 53

2.4. Образ Ильиничны.................................................................................. 61

2.5. Другие женские персонажи: Дарья, Елизавета Мохова, Дуняша........ 67

Заключение.................................................................................................... 77

Список использованной литературы........................................................... 81

Введение

 

Разные женщины, разные судьбы, разные образы представлены на страницах художественной литературы, публицистики, в живописи, скульптуре, на киноэкране. Образ женщины реальной и созданной воображением творца можно обнаружить во всех жанрах и видах художественного творчества: от фольклора до самых современных проявлений культурной мысли. По мнению С.Н. Булгакова, «всякий подлинный художник есть воистину рыцарь

Прекрасной Дамы». В русской культуре женщина предстает в самых различных ипостасях: тотема, древнеязыческого божества, нередко в роли воительницы, мстительницы, носительницы зла и доброй чаровницы, Богородицы, Царь-девицы, сестры, подруги, соперницы, невесты и т.д. Ее образ бывает прекрасным и безобразным, чарующим и отталкивающим.

Фольклорные мотивы, как известно, оказали влияние на все стороны развития литературы, искусства и культуры в целом. О соотношении злых и добрых начал в женщине говорят и пишут, как уже было отмечено в предыдущих главах, большинство авторов, кто хоть как-то касался этого вопроса.

В целом для русской культуры характерна идея, выраженная Ф.М. Достоевским, о сочетании в женщине «идеала мадоннского» и «идеала содомского», что, видимо, вполне правомерно.

Ушли в прошлое идеалы, освященные православием, навеянные Пушкиным, Толстым, Тургеневым, Достоевским. Розановым. В частности, Василий Розанов писал: «Как героизм в мужчине конечно есть добродетель, – так главная добродетель в женщине, "семьянинке и домоводке", матери и жене, есть изящество манер, миловидность (другое, чем красота) лица, рост не-

большой, но округлый, сложение тела нежное, не угловатое, ум проникновенно-сладкий, душа добрая и ласковая. Это те, которых помнят; те, которые нужны человеку, обществу, нации; те, которые угодны Богу и которых Бог избрал для продолжения и поддержания любимого своего рода человеческого».

Многие прежние женские идеалы, женские роли, женские лики стали для немалого числа представительниц прекрасного пола архаичными, пополнившими «факультет ненужных вещей». И это прежде всего женское самопожертвование, и, как ни печально, женская сострадательность. Результаты социологических опросов свидетельствуют о том, что 60% женщин в возрасте от 16 до 25 лет, независимо от социального статуса и образовательного уровня, обладают следующими особенностями личности: независимостью, активностью, завышенной самооценкой, честолюбием, развитым чувством соперничества, стремлением к доминированию, самоутверждением за счет других, прагматичностью в чувствах. Считают, что действуют не по женской, а по мужской модели, хотя и полагают, что самое ценное качество в женщине – женственность.

Произведения русской литературы создают образы женщин, в которых отражаются национальные представления о важнейших качествах. Таков и роман М.Шолохова «Тихий Дон», в котором в женских образах выражается не только общечеловеческое представление о женственности, о роли женщины в жизни, но и прослеживаются тесные связи со всей национальной традицией в изображении женского характера.

Таким образом, возникает проблема: как женские образы романа М.Шолохова «Тихий Дон» связаны с концепцией женственности и традицией изображения женщины в русской культуре?

Цель работы:  рассмотреть особенности создания женских образов в романе М.Шолохова «Тихий Дон» с точки зрения концепции женственности и связи с национальной традицией изображения женщины в русской культуре.

Основными задачами, исходя из цели исследования, мы считаем:

1. на основе концептуального анализа теоретической литературы по проблеме выделить основные черты концепции женственности в русской культуре;

2. проанализировать содержание женских образов в романе М.Шолохова «Тихий Дон»;

3. выделить особенности отражения национальной концепции женственности в женских образах М.Шолохова и их связи с национальной русской традицией в изображении женщины в литературе.

Предметом теоретического и эмпирического исследования является содержание концепции женственности и национальная традиция в создании женских образов в литературе, а объектом – женские образы в романе М.Шолохова «Тихий Дон»

На основе теоретического исследования проблемы женственности в современных работах, а также в процессе изучения литературной критики, посвященной роману М. Шолохова «Тихий Дон», нами выдвинута следующая гипотеза: В женских образах, созданных М.Шолоховым в романе «Тихий Дон» отражается русская концепция женственности и традиции создания образа женщины в русской культуре.

Методы исследования: теоретический анализ современной научной литературы по проблеме, концептуальный анализ художественного произведения (в рамках герменевтического метода), сравнительный анализ образов.

    Работа состоит из введения, двух глав и заключения. Во введении обосновывается актуальность работы, ставится проблема, формулируются цели, задачи и гипотеза исследования, определяются методы и практическая значимость полученных результатов.

    В первой главе «Образ женщины в русской культуре» рассматриваются основные положения концепции женственности, отраженные в русской философской и художественной мысли, определяются составляющие идеального образ женщины, ее роли в жизни и в обществе. Также приводится краткий анализ галереи женских образов в русской культуре.

    Вторая глава «Женские образы в романе М. Шолохова «Тихий Дон» представляет собой концептуальный анализ женских образов в романе М. Шолохова с точки основных теоретических положений, выделенных в результате изучения проблемы и представленных в первой главе.

    В заключении делается вывод о возможностях дальнейшего изучения особенностей создания женских образов в романе и применения полученных результатов исследования.

    Практическая значимость исследования заключается в том, что в работе обобщен материал по гендерной проблематике в литературоведении, а также по теме исследования – «Женские образы в романе Шолохова «Тихий Дон», который может быть использован для углубленного изучения произведения в старших классах средней школы, а также как основа спецкурса.

 

 

Образ Аксиньи

 

Особым обаянием наделил автор романа Аксинью. Ей присущи и внешняя, и внутренняя красота. Она упорно борется за свое счастье, рано испытав всю горечь женской доли, смело и открыто восстает против рабского, приниженного положения женщины, против патриархальной морали. В страстной любви Аксиньи к Григорию выражен решительный протест против загубленной молодости, против истязаний и деспотизма отца и нелюбимого мужа. Борьба ее за Григория, за счастье с ним – это борьба за утверждение своих человеческих прав. Мятежная и непокорная, с гордо поднятой головой, шла она против предрассудков, лицемерия и фальши, отвоевывая свое счастье с любимым человеком, вызывая злые толки и пересуды.

Аксинья необыкновенно красива. Вот как описывает ее Шолохов: «…Ветер трепал на Аксинье юбку, перебирал на смуглой шее мелкие пушистые завитки. На тяжелом узле волос пламенела расшитая цветным шелком шлычка, розовая рубаха, заправленная в юбку, не морщинясь, охватывала круглую спину и налитые плечи…» У героини красивая и гордая походка: даже ведра с водой она носит по-особому – очень величаво и грациозно.

Автор ничего не утаивает из жизни Аксиньи: ни то, что ее, шестнадцатилетнюю, изнасиловал пьяный отец, ни того, что потом бил муж. Молодость ее была поругана надругательством отца и истязаниями мужа. Любовь для героини – это своеобразный выход из беспросветного прошлого, вот почему она вся отдается своему чувству: «С лугового покоса переродилась Аксинья. Будто кто отметину сделал на ее лице, тавро выжег. Бабы при встрече с ней ехидно ощерялись, качали головами вслед, девки завидовали, а она гордо высоко несла свою счастливую, но срамную голову».

Аксинья чувственно и страстно любит Григория. Отношения между ними описываются очень сурово: «Он упорно, бугаиной настойчивостью ее обхаживал. И это-то упорство и было страшно Аксинье». Она своенравна и безоглядна в своей страсти и так любит Григория, что готова на все, даже на убийство мужа. Григорий начинает: «Надумал я, давай с тобой прикончим…» Аксинья додумывает про себя страшные слова: «…прикончим Степана, – но «он досадливо облизнул губы…» – и добавляет «прикончим эту историю. А?»

И Григорий любит Аксинью. «На губах Григория остается волнующий запах ее губ, пахнущих то ли зимним ветром, то ли далеким, неуловимым запахом степного, вспрыснутого майским дождем сена…». Это описание передает свежесть, здоровье, чистоту героини. Но писатель также подчеркивает ее «порочную и манящую красоту», ее губы «бесстыдно жадные, пухловатые», глаза вспыхивающие «балованным отчаянным огоньком» и улыбку.

Когда Аксинья узнает о решении Мелехова уйти из хутора и жить вместе с ней, «на губах ее, скрытая от глаз Григория, дрожала радостная, налитая сбывшимся счастьем улыбка». Она была безумно счастлива. В ее улыбке отражаются самые противоречивые чувства. Так, например, давняя боль и тоска, удивление и нежность отразились в улыбке Аксиньи, когда она после долгой разлуки встретила Григория на берегу Дона, у пристани: «Она улыбнулась такой жалкой, растерянной улыбкой, так не приставшей ее гордому лицу, что у Григория жалостью и любовью дрогнуло сердце…»

Одним из постоянных определений человеческой сущности Аксиньи, ее борьбы за счастье становится в романе эпитет «гордая». У Аксиньи «гордое» лицо, презирая хуторские сплетни, она «гордо и высоко несла свою счастливую, но срамную голову». После ссоры с Мелеховыми она не здоровается с ними, «с сатанинской гордостью, раздувая ноздри, проходила мимо». Неоднократно повторенное определение «гордая» служит для выделения одной из самых существенных черт характера Аксиньи. Аксинья гордится не только своей яркой, волнующей красотой. Гордость ее выражает постоянную готовность отстаивать свое человеческое достоинство, показывает жизненную стойкость, силу и благородство характера.

Тяжкие жизненные испытания не сломали Аксинью, а наоборот, раскрыли в ней все самое лучшее. Если в начале романа она могла под влиянием минутного настроения изменить Григорию с Листницким, оскорбить Наталью, накричать на Пантелея Прокофьевича, то в последнем томе она изменяется, проявляет любовь и понимание по отношению к другим людям. Новое чувство возникает у Аксиньи по отношению к нелюбимому мужу Степану – она начинает понимать его и жалеть по-своему. Меняется и отношение к Наталье: в последнем разговоре, когда Наталья приходит узнать, действительно ли Аксинья снова «завладала» Григорием, Аксинья уже не глумится над Натальей, как раньше, а здраво, почти как Ильинична, рассуждает: «Знаешь что? Давай об нем больше не гутарить. Жив будет... вернется – сам выберет». Аксинья любит детей Григория со всей полнотой материнских чувств («Они сами, Гриша, стали звать меня матерью, не подумай, что я их учила»). Не случайно Ильинична, так непримиримо раньше относившаяся к отношениям Григория с Аксиньей, как говорит Дуняшка, «прилюбила Аксинью в последнее время».

Как только в Аксинье пробуждается материнские чувства, все порочное и вызывающее в ней исчезает, и это сказывается на отношении ее к миру и другим людям. Так, Аксинья заботится о деде Сашке так же трогательно, как в свое время это делала Наталья по отношению к деду Гришаке. Однако Аксинье придется еще долго изживать своеволие, пока она, наконец, не откажется от желания завладеть Григорием любой ценой и не искупит, хотя бы частично, свой грех перед Натальей, заменив мать детям Григория.

Аксинья не может солгать, извернуться, обмануть. Лицемерие ей противно. Когда Наталья пришла к ней поговорить о Григории, который по слухам встречался с соседкой, Аксинья пытается отклониться от ответа. Но достаточно было Наталье упрекнуть ее, как Астахова, вспыхнув, гордо и резко подтверждает предположения обманутой жены.

Правдивость и прямота – в ее характере. Вот, например, сидят за одним столом Григорий и Степан. Когда Аксинья увидела их вместе, в глазах ее «плеснулся ужас». Муж с ненавистью и тоской предлагает ей выпить за долгую разлуку. Он хорошо знал, ради кого пришел к ним этот человек. Аксинья отказывается:

«– Ты же знаешь…

– Я зараз все знаю… Ну, не за разлуку! За здоровье дорого гостя, Григория Пантелеевича.

– За его здоровье выпью! – звонко сказал Аксинья и выпила стакан залпом».

И в этом порыве вся главная героиня, свободно и бесстрашно выражающая свои чувства. Если Наталья опускала голову под ударом судьбы, укоряла себя за то, что не могла изменить ход событий, то Аксинья встречала опасность с высоко поднятой головой, вступала в борьбу за счастье.

Аксинья доказала всей своей жизнью любовь и верность Григорию: «И о чем бы ни думала, что бы ни делала, всегда неизменно, неотрывно в думках своих была около Григория. Так ходит по кругу в Чигире слепая лошадь, вращая вокруг оси поливальное колесо...»

Ничего в мире не хотела видеть Аксинья кроме своего любимого, из-за него жила всегда в страшном напряжении и волнении, никогда не задумываясь над тем, на чьей стороне он воевал. По-первому его зову могла расстаться с чем и кем угодно, лишь бы быть рядом с ним. И в последний раз, когда он ночью пришел за ней, она без колебаний и даже с радостью собралась и пошла, сама не зная куда. На вопрос Григория: «Ну? Едешь? – она отвечает: «А как бы ты думал?... Сладко мне одной? Поеду, Гришенька, родненький мой! Пеши пойду, поползу следом за тобой, а одна больше не останусь! Нет мне без тебя жизни... Лучше убей, но не бросай опять!» Видя ее опухшие от слез, но сияющие счастьем глаза, Григорий, усмехаясь, подумал: «Собралась и пошла, как-будто в гости... Ничего ее не страшит, вот молодец баба...»

Но и эта, последняя, попытка Аксиньи наконец-то обрести счастье обернулась для нее гибелью. Вдали от хутора нашла она свое пристанище.

Образ Аксиньи построен на развитии мотива огня и жара, на мотиве особой жизнестойкости героини и её даре «вчувствования» в природу.

Мотив огня и жара впервые возникает в портрете героини на покосе, затем обретает роль символа необоримости любви-страсти. Запретная любовь оставляет отпечаток на гордом лице Аксиньи (на нём словно тавро выжжено), а «бесстыдное полымя» любовной страсти проявляет себя мощно и агрессивно в столкновении с Пантелеем Прокофьевичем, и в разлуке с Григорием «в глазах, присыпанных пеплом страха, чуть приметно тлел уголёк, оставшийся от зажжённого Гришкой пожара».

«Огненные» образы становятся знаком истинности и исключительности чувства Аксиньи, они непременно присутствуют в сценах и авторских описаниях, связанных с Аксиньей и Григорием. И даже в момент признания Григория в нелюбви к жене присутствие Аксиньи обозначено «мерцающей кумачной крапинкой костра» в степи, «крапинкой», из которой вновь разгорается пламя: во время свидания в зимнем лесу горят стыдом и радостью Аксиньины щёки, а глаза вспыхивают «балованным отчаянным огоньком», а потом «вся в огне и дрожи» она ждёт известия от Григория, и даже боль, вызванная беременностью, боль до огненных брызг, не оставляет сомнений в том, что носит Аксинья ребёнка Григория, в её материнской любви – отсвет пламенной любви к Григорию: Аксинья и к дочери прикипала жгучим чувством.

Встреча Григория и Аксиньи в Ягодном пронизана антитезными мотивами холода и огня: Григория бьёт озноб, а руки пламенно горячи; на красных губах Аксиньи – замёрзшая улыбка. И завершается сцена пейзажной зарисовкой, которая параллельна состоянию Аксиньи, понимающей неизбежность разлуки как расплаты за измену тому чувству, что связало её с Григорием. А мотив огня получает, казалось бы, завершение в мыслях Григория об Аксинье: «Губительная, огневая красота её не принадлежала ему». Эта красота подчёркнута вновь автором и в сцене расставания Листницкого с Аксиньей: уходя, он видит в жёлтом проёме покинутую любовницу – она смотрит на огонь и улыбается. И Степан, вернувшийся на хутор, тоскуя, долго смотрит на текучее стремя Дона, на огнистый след месяца на донской воде, и приходит решение вернуть огневую Аксинью, начать жизнь заново.

Мотив жара и огня получает продолжение в сцене случайной встречи Аксиньи и Григория на берегу Дона, «по-новому завернувшей» их жизнь и достигает кульминации в описании трёх «полыхающих жаром» дней в Вёшенской.

Параллельно с развитием этого мотива есть и другие природные зарисовки, созвучные ощущениям и переживаниям шолоховской героини (символический образ «жёлтой стыни», «солнечный» знак на щеке Аксиньи в сцене в подсолнухах, развёрнутые сравнения с вытоптанными колосьями и снежной лавиной, пейзажи периода жизни Аксиньи в Ягодном и другие), а открывшееся Аксинье «сокровенное звучание» леса в эпизоде с ландышем не случайно. Удивительно тонко выписанная картина природы поражает многозвучием, многопредметностью и детальностью, стереоскопичностью авторского взгляда, подчёркивает природность шолоховской героини, а мотивы печали, томительного ожидания, быстротечности жизни и неудовлетворённости желаний распахивают горизонты смысла конкретного эпизода.

Смерть Натальи, отступление вместе с Григорием, тяжёлая болезнь и возвращение в родной хутор, привязанность к детям Григория – всё это изменило Аксинью, в её глазах увидел вернувшийся домой Григорий не огонёк горячечной страсти, а преданность и сияние. Способность Аксиньи ценить свою семейную жизнь восхищает автора. «В сущности, человеку надо очень немного, чтобы он был счастлив. Аксинья, во всяком случае, была счастлива в этот вечер», – формулирует он главную мысль своего масштабного повествования.

И последний день Аксиньи отмечен сиянием её глаз. Аксинья наслаждается прелестью летнего утра, её настроение удивительно созвучно окружающему миру, и она вновь готова идти за своим счастьем, идти бездорожно, твёрдо веря: «Найдём и мы свою долю!». И вся сцена приобретает двуплановость: в одной плоскости – вера Аксиньи в возможность обретения «полновесного счастья», в другой – трезвый авторский взгляд, обозначенный словами: «Снова призрачным счастьем манила её неизвестность», «мир казался ей ликующим и светлым», ретроспективой и символическим образом венка с цветами шиповника.

Ночной пейзаж, наполненный тревогой и знаками надвигающейся беды, пронзает огненная вспышка, несущая смерть «огневой» Аксинье. Мотив огня и жара получает своё завершение: дневной свет теряет силу, потому что исчезновение символа «Аксинья – огонь, жар», влияет на солнце: оно становится чёрным, а исчезновение параллели последних эпизодов «Аксинья – свет», делает чёрным не только солнце, но и небо. Жизнь Григория без Аксиньи уподобляется чёрной, выжженной палами степи.

Образ этой героини изумителен в своем драматизме, прямоте и страстности чувства. Именно страстность, мощная, почти звериная эротическая, жизненная энергетика объединяет Григория с Аксиньей – прежде всего на глубинно-натуральном уровне темперамента. Это два великолепных природных экземпляра казака и казачки, причем с ярко выраженным обратным и оттого особенно притягательным половым знаком: он – воплощение мужественности (диковатая красота черных горящих глаз, густых разлетных бровей, коршунячьего носа, упругого сильного тела с густо поросшей шерстью грудью...), она – женственности, магнетической притягательной прелести. Не тепл, а горяч Григорий во всем: в типе эмоциональности, в порывистых реакциях, в неистовых вспышках гнева, в боевой лихости, в любви («Черт бешеный! ... истованный черкесюка» – брат Петро о нем). Аксинью тоже сопровождает образ жара, огня («жгла его полымем черных глаз»), эротической неистовости («А и люта же, братцы, баба! На Степке-то рубаху хоть выжми... Прикипела к лопаткам! – Выездила она его, в мылу весь...»). При всей огневой доминанте ее эротической натуры не чужда ей и такая податливая, ласковая, преимущественно женская стихия, как вода, влага («влажные черные глаза», «В глазах Аксиньи, увлажненных и сияющих...» – тут, к концу романа, появляется еще и свет).

Аксинья естественна, не зажата и моментами даже бесстыдна в своих желаниях, в проявлениях своей чувственной природности – это неотразимо и зажигает мужчин. Казалось бы, в определенной женской типологии Аксинья походит на Дарью: сильной чувственностью, некоторой причастностью к эротическим безднам, даже конкретными чертами облика, подчеркиваемыми Шолоховым, – жаром глаз и рта, «порочно-жадными» губами, покачивающейся в бедрах походкой. Обеих писатель лишает материнства (в самом начале «Тихого Дона» мелькает Дарья, поющая колыбельную младенцу, который потом бесследно исчезает, надо думать, помирает, как умирает, «не дожив до года», ребенок Аксиньи от Степана, а скарлатина в том же младенчестве уносит дочь ее и Григория), по-разному делая ударение на их выдающихся качествах женщин-любовниц по преимуществу. И тем не менее главное и определяющее разводит их: Дарья живет в безличной стихии эроса, являя собой своеобразную казачью гетеру, с равной жаркой благосклонностью реагируя на попадающихся ей на пути мужчин; Аксинья – при том, что она зажигающе-страстна и со Степаном, и с Листницким, – прежде всего отмечена индивидуальным избранием единственной, абсолютной любви.

Эта любовь Аксиньи и Григория рисуется в романе в скупой чреде нескольких ее взлетов: первое схождение, когда Степан уехал в лагеря, потом уход Григория от Натальи и совместная жизнь с Аксиньей в Ягодном, разрыв и только через четыре года новая встреча у Дона, примирение, одна ночь любви, затем трое суток в Вешенской, совместное отступление, когда сбылась мечта Аксиньи уехать с любимым, быть вместе, но уже ни одной, даже самой целомудренной, сцены эротической любви, а вступают в свои права дорожные лишения, грязь, вши, тиф, и, наконец, короткий тревожный период их любви после возвращения Григория из армии Буденного и в финале новый побег и смерть героини.

Интересно, что Аксинья в любви (не считая, может быть, первого ее периода, когда ее с «бугаиной настойчивостью» добивался и добился молодой Гришка Мелехов) как бы первична – увлекает, зажигает, раздувает огонь страсти. Особенно это становится очевидным ко второй половине романа, когда ее возлюбленный прошел через такие ужасы, душевное опустошение, взвалил на себя такие тяжкие грехи, каких не знает Аксинья. Через несколько лет после катастрофы их отношений они снова встречаются у Дона, их «многолетнее» чувство вспыхивает с новой силой, но кличет Григория сама Аксинья, и уходят они вдвоем на ночь «в степь, манившую безмолвием, темнотой, пьяными запахами молодой травы», – тут их любовной стихии словно тесна горница, нужна сама природа... Но что думает Григорий на следующий день, уезжая в дивизию? «Ну вот, опять по-новому завернулась жизня, а на сердце все так же холодновато и пусто... Видно, и Аксютка зараз уже не сумеет заслонить эту пустоту».

А при новой встрече в Вешенской это она «обвилась диким хмелем», «осыпая короткими поцелуями нос, лоб, глаза, губы» Григория, неотрывно гладила его, говорила «несказанно-ласковое, милое, бабье, глупое», «у нее на щеках все сильнее проступал полышущий жаром румянец, и словно синим дымком заволакивались зрачки», – Шолохов выразительно рисует именно ее проявления чувств, ее, истинной носительницы зажигающего эроса, увлекающей любимого в мощный выплеск страсти, оргию чувства и чувственности. На руинах жиз­ни, в постоянной угрозе навеки потерять любимого, горит огонь ее безоглядного и абсолютного эроса. Мощный контраст создает писатель в этой сцене: красные наступают на пятки, вокруг паника, суматоха, бегство, безумие, светопреставление,а они – на якоре своей любви, на жгучем острове страсти, где нет никого и ничего, кроме них двоих. И когда на третьи сутки Григорий выныривает из этого сладкого, одуряющего омута, решая съездить в Татарское, «разузнать, где семья», Аксинья в полной мере обнаруживает свои претензии на абсолют: или только она у него и с ним или... «Езжай! Но ко мне больше не являйся! Не приму. Не хочу я так!.. Не хочу!»

В финале «Тихого Дона» это требование и жажда абсолюта, которые обнаруживают глубины любви, еще раз прямо высказываются Аксиньей: «Везде пойду за тобой, хоть на смерть!». Кстати, только такая абсолютно любящая женщина смогла наиболее точно определить положение Григория в тисках судьбы и лихого времени: «Никакой он не бандит, твой отец, – объясняет она Мишатке. – Он так... несчастный человек». И эту почти формулу Мелехова писатель недаром припас читателю к самому концу, к итогу романа. Но тот же финал «Тихого Дона» гениально обнажает всю иллюзию обретения такого абсолюта в условиях земной любви и смертных земных обстоятельств. «Снова призрачным счастьем манила ее неизвестность» – Аксинья переживает взлет радости, но сколь кратким оказался этот миг! На полянке, пока спит Григорий, Аксинья то обрывает «губами фиолетовые лепестки пахучей медвянки», то нарывает «большую охапку» «душистых пестрых цветов» и плетет из них «нарядный и красивый» венок, воткнув в него еще «несколько розовых цветков шиповника». На последнее прощанье с героиней Шолохов щедро и тонко, предвосхищающе ведет мотив цветов, так таинственно близко стоящих и к высшей красоте видимого физического мира, и к его пахучести, но и к быстротечности явлений этого мира, да и к человеческому гробу и могиле, всегда усыпаемым теми же цветами.

Представляя Аксинью своего рода эталоном «любовной красоты» казачки, читатели (а вслед за ними и некоторые исследователи) чаще всего сравнивают её с языческими богинями (Афродитой, Венерой, Астартой и так далее). Действительно, в любви Аксинья в чём-то сродни языческим богиням. Яростная коловерть её страстей буквально завораживает, ослепляет, уводя на второй план, в так называемый внутренний сюжет, иные романные образы казачек.

В самом деле, Шолохов мастерски использует почти весь арсенал средств, которым пользовались языческие богини и их жрицы в любовной практике. Сцены встреч Аксиньи с Григорием почти всегда сопровождаются «природными стихиями». Шолохов постоянно обновляет накал страстей между ними, то разлучая, то вновь сводя их. Трудно вспомнить цветы, которых бы автор не бросал на алтарь любовных чувств Аксиньи. И постоянно смущает подтекст: если это ландыши, то уже отцветающие, если листья, то «прошлогодние», тронутые тлением, гниющие, если красота, то «губительная», если любовь, то «маняще-порочная». И уже не случайным представляется в самом начале романа предупреждение: «Не лазоревым алым цветом, а собачьей бесилой, дурнопьяном придорожным цветёт поздняя бабья любовь». Перекличка с иной (не христианско-православной) культурой здесь явная: афродизиаки широко использовались служительницами языческих храмов в практике приобщения мужчин к божественным ценностям. Не хуже «цветов Афродиты» возбуждали Григория «порочно-зазывающий взгляд» Аксиньи, её «порочно-жадные красные губы», «припухшие, слегка вывернутые, жадные», «зовущие, слегка вывороченные, порочно-красные».

Постоянно подчёркивает Шолохов «исступлённость», «неистовство», «бесстыдство» чувств этой героини. Вот Аксинья, провожая мужа на службу, «держась за стремя, снизу вверх, любовно и жадно, по-собачьи заглядывала ему в глаза». Проводив Степана, уже с Григорием «неистовствовала в поздней горькой своей любви». При этом «так необычайна и явна была сумасшедшая их связь, так исступлённо горели они одним бесстыдным полымем», что смотреть на них «было срамно».

Мир в сознании Аксиньи излишне четко делится на «мое» и «чужое». И она постоянно это деление подчеркивает. В той или иной мере каждый человек и социальная группа делит мир на «своих» и «чужих». Объем каждой из этих групп определяет взгляд на мир: чем больше «своих», тем дружелюбнее мир. И наоборот. У Аксиньи «свой» – один, весь остальной мир враждебен: «Кроме Гришки нету у меня мужа. Никого нету во всем свете»; «У тебя хоть дети, а он у меня один на всем белом свете». Потому так яростно и защищает Аксинья «свое»: мой, им владею, не отдам, не лезь.

Цель Аксиньи: искусить – завладеть – беречь, не отдавать: «Одно она решила накрепко: Гришку отнять у всех, залить любовью, владеть и как раньше». Но любовь перерождает и ее. В ее речи появляются слова жалости и ласки: она сулит Григорию любить его и жалеть («Гриша, дружечка моя… родимый… давай уйдем. Кохать тебя буду, жалеть»), жалеет осиротевших Натальиных детей (« Только детишек жалко, а об себе я и «ох» не скажу»,

«… Скучали, спрашивали – где батя? Я с ними по – всячески, все больше лаской»); «… А Михаил ничего с ними обходился, ласково. И Григорий, вспоминая Аксинью, представляет ее такой: «Вот она поворачивает голову, озорно и любовно, из–под низу разит взглядом огнисто–черных глаз, что–то несказанно–ласковое, горячее шепчут порочно–жадные красные губы…»

Через всю жизнь пронесла Аксинья любовь к Григорию, сила и глубина ее чувства выразилась в самоотверженности, в готовности следовать за любимым на самые тяжкие испытания. Во имя этого чувства она бросает мужа, хозяйство и уходит с Григорием батрачить к Листницким. Во время Гражданской войны она идет за Григорием на фронт, разделяя с ним все невзгоды походной жизни. И в последний раз по его зову она покидает хутор с надеждой найти вместе с ним свою «долю» на Кубани. Вся сипа характера Аксиньи выразилась в одном всеохватывающем чувстве – любви к Григорию.

 

Образ Натальи

 

Наталья в противовес Аксинье – верная женой и мать. И в этом контрастном противопоставлении образов многое идет от Гоголя. Он разделял чисто женское очарование и семейный материнский долг. Подобно матери сыновей Бульбы М. Шолохов подчеркивает в своих героинях: Наталье, Ильиничне, верующей матери Бунчука и других – не только самоотверженность, но и желание остановить заблудшую душу на путях греха.

Автор «Тихого Дона» непропорционально мало по сравнению с Аксиньей говорит о внешней привлекательности Натальи, но это вовсе не значит, что она ей в чём-то здесь уступает. Причем оценку женской привлекательности будущей жены Григория Шолохов «доверяет» сначала именно Аксинье. Узнав, кого сватают для него родители, она против воли, в явной растерянности выговаривает: «Наталья... Наталья – девка красивая... Дюже красивая...». Сколько стоят подобные слова из уст соперницы – известно всем. Да и сам Григорий на смотринах убеждается в этом вполне: «Под чёрной стоячей пылью коклюшкового шарфа смелые серые глаза. На упругой щеке дрожала от смущения и сдержанной улыбки неглубокая розовеющая ямка. Под зелёной кофточкой, охватившей плотный сбитень тела, наивно и жалко высовывались, поднимаясь вверх и врозь, небольшие девичье-каменные груди, пуговками торчали остренькие соски... Подумал: «Хороша!» — и встретился с её глазами, направленными на него в упор. Бесхитростный, смущённый, правдивый взгляд словно говорил: «Вот я вся, какая есть. Как хочешь, так и суди меня». «Славная», — ответил Григорий глазами и улыбкой». Воспитанная на православной эстетике чувств, Наталья не умела развить внешний успех женским началам в себе. Вот, по-девичьи смущаясь, дарит она суженому, приехавшему на коне (как это полагалось) проведать перед свадьбой невесту, расшитый кисет. Григорий в ответ пытается притянуть к себе Наталью и поцеловать, но она стыдливо отклоняется: «Увидют! – А нехай! – Совестно...».

Чисто донской характер Натальи привлекал всех нравственной чистотой, даром внимания и доброты к людям. Уважал её Пантелей Прокофьевич: казак вспыльчивый, скорый на словесную брань, он ни разу не повысил на неё голос. Любила и берегла её Ильинична, доверчиво делилась сердечными тайнами Дуняша, в «трудные» времена обращалась к ней за советом даже распутная Дарья.

Наталью в качестве будущей «берегини» и продолжательницы духовных и родовых устоев казачьего дома выбирает Ильинична, которую все исследователи творчества Шолохова назвали «казачьей мадонной». Понятия о смысле жизни «донских мадонн» по-христиански человечны, благородны и некрикливо-созидательны. Главная черта таких женщин – бескорыстное, по велению сердца подчинение личных интересов общесемейным или общественным. В силу возвышенности своей натуры они способны взять на себя даже тяжкий крест вины за несовершенство других, готовы на любовь и сострадание к самым разным людям, даже к тем, кто причинил им боль.

Ильинична не ошибается, когда связывает преемственность рода Мелеховых с Натальей. Преодолев душевный срыв после неожиданного и жёсткого удара судьбы, молодая казачка принимает решение возвратить в семью, родной дом «непутёвого своего Григория». И пока традиционно-православ-ный уклад жизни донского казачества ещё не был разрушен внешним управлением, ей это удаётся.

С незапамятных времён известен арсенал методов и средств, с помощью которых разрушаются чужие семьи женщинами– «разлучницами». В мастерской художника их обыденные образы преобразуются в романные, а цели переориентируются, наполняясь необходимым уже автору содержанием. И если не забывать о времени, в которое создавался роман-эпопея, следует признать: на роль разрушительницы традиционных семейных отношений наилучшим образом подходила с детства обездоленная, но ни перед чем не останавливающаяся в достижении своей цели Аксинья. Защитницы же христианско-православного образа жизни вынуждены занять оборонительные позиции – художественное пространство внутреннего сюжета. В решении задач так называемого второго плана (внутреннего сюжета) Григорий и Наталья оказываются на одном фронте сопротивления разрушительным тенденциям надвигающегося на донской этнос русской нации лихолетья. Не только цели, но и результаты их сопротивления во многом сходны. Как Григорий искал справедливости и правды, «под крылом которой мог бы посогреться каждый», но поиск завершился катастрофическим выводом: «Одной правды нету в жизни. Видно, кто кого одолеет, тот того и сожрёт... А я дурную правду искал. Душой болел, туда-сюда качался», так и у Натальи не хватает сил и умения отстоять традиционно казачьи ценности семейной жизни на основе полученного ею воспитания. Она ждала от жизни никем и ничем не оскверняемого счастья любви по святому и законному человеческому праву, а не по первобытному – жестокой борьбы за мужчину в опустошающем душу и сердце соперничестве.

В первый раз Наталья пошла в Ягодное на женский разговор со своей соперницей как равная с равной, казачка с казачкой. Но, как оказалось, встретились две культуры: культура чувств женщины, воспитанной на православно-христианских традициях, и культура чувств любви языческой, для которой нормы православия были лишь помехой. Аксинья, чувствуя полную телесную власть над Григорием, «лютует и глумится», стараясь побольше оскорбить, унизить его жену. В тот раз, замечает Шолохов, «игру вела она». Во второй раз Наталья пошла на встречу уже полностью уверенной, что такие, как Аксинья, привлекают мужчин распутной в своей основе любовью: «Не любишь ты его, а тянешься за ним по привычке <…> Ты и с Листницким путалась, с кем ты, гулящая, не путалась? Когда любят, так не делают».

Наталья высказывает единственно верную, как ей казалось, правду о сопернице: темпераментное, страстное, всё сокрушающее на своём пути буйство чувств и готовность делить эти чувства с тем, кто оказался рядом в трудную минуту. Но в чём-то здесь и не права она. Да, если любят, так не делают. Но когда Наталья называет Аксинью гулящей, та выкрикивает: «Я не Дарья ваша!». И тут она делает ошибку, потому что не замечает изменений, произошедших в Аксинье. И именно Аксинья оказалась духовно сильнее Натальи.

Полюбив Григория, Наталья безмерно счастлива, когда он сватается к ней. Но действительность жестоко растоптала чувство Натальи. Григорий сам сказал ей: «Не люблю я тебя, Наташка, ты не гневайся...» Наталья попыталась вступить в борьбу за свое счастье, но не выдержала ее.

Молча, затаенно она переживает свое горе, надеясь, что Григорий рано или поздно вернется к ней. Прощает ему все, ждет его. Все хуторские сплетни и пересуды вызывают на ее сердце тупую, ноющую боль, но и это она сносит терпеливо. Любовь ее смиренно-страдальческая. Достаточно вспомнить ее письмо мужу: «Григорий Пантелеевич! Пропиши мне, как мне жить, и на вовсе или нет потерянная моя жизня? Ты ушел из дому и не сказал мне ни одного словца. Я тебя ничем не оскорбила... Думала, сгоряча ты ушел, и ждала, что возвернешься, но я разлучать вас не хочу. Пущай лучше одна я в землю затоптанная, чем двое. Пожалей напоследок и пропиши...»

После оскорбительного ответа Наталья решает покончить жизнь самоубийством и только чудом выживает, изуродовав себя на всю жизнь.

Когда Григорий вернулся, Наталья своим женским чутьём поняла: мир и любовь наконец-то пришли в их семью. Жизнь наполнилась всем богатством красок супружеского бытия, лучилась, как замечает Шолохов, «сияющей трепетной теплотой», а сама Наталья была как молодая яблоня в цвету – красивая, здоровая, сильная. И вдруг так трудно создаваемая семья снова рушится. Глубоко, до смерти ранят её сумбурные поступки окончательно запутавшегося в неразберихе социального лихолетья Григория, трудно объяснимые беспорядочные связи его с женщинами из прифронтовых хуторов, очередной отклик на призыв не смирившейся с поражением Аксиньи. Но сил для следующего витка борьбы за «непутёвого своего Григория» Наталья уже не почувствовала: слишком много их было отдано на первый. На созидание, как известно, их уходит гораздо больше, чем на разрушение. В горячечном, безумном порыве бессильного гнева она требует от неба справедливого возмездия за поруганную святость семейных уз, опошление чистой и преданной любви, позор как Мишатки и Полюшки, так и будущего их ребёнка, которого она носила под сердцем. «На фоне вставшей в полнеба грозовой тучи она казалась незнакомой и страшной». Крушение истин, на которых воспитывалась Наталья, многолетняя борьба за чистоту и святость семейных чувств обескровили её жизнь, она гибнет, во второй – и последний раз – беря на себя смертный грех за грехи «непутёвого», но самого родного и близкого ей человека.

Трагедией оборачивается любовь Натальи. Она принадлежит к типу образцовой красавицы-казачки, которым откровенно любуется писатель, рисуя и ее еще девичий, невестин облик, и уже расцветший, женский. Облик и поведение Натальи отмечены не образом огня, как часто у Аксиньи, а образом света, пронизывающей лучистости («...глаза ее вспыхнули таким ярким брызжущим светом радости, что у Григория дрогнуло сердце и мгновенно и неожиданно увлажнились глаза»), за чем встает тонкая душевность глубин ее чувств, особая внутренняя чистота и красота. Недаром и загрубелое сердце мужа отзывается на такой интенсивный свет, оказываясь способным на растроганность и слезы, чего обычно не испытывает Григорий при виде Аксиньи, – здесь ощущения и чувства другие.

Отношение Натальи к Григорию более целомудренно-стыдливо в своих непосредственно-чувственных проявлениях, чем у Аксиньи, пронизано нежностью и преданностью, нераздельностью физического и душевно-духовного. «Тайное, неуловимое» в ней выдает сокровенность ее душевных струй, запрятанную боль от исходно-непреодолимой дисгармонии человеческих чувств и отношений (она знает, что никогда не сможет на свой абсолют любви к мужу получить от него то же), такое знание пределов внутренней муки, что провело ее через самоубийственный серп, таинственно-ужасную грань между жизнью и смертью и навсегда чуть трогательно-жалко скривило ее шею (милая кривая уточка!).

Связь Натальи с природой не менее прочная, чем у Григория или Аксиньи, только она не всегда явная, скорее пунктирная, потому что пейзажи, «параллельные» семейной жизни Натальи и Григория, ориентированы в первую очередь на мировосприятие Григория.

Обряд венчания и свадьба даны в романе под углом зрения Григория, а присутствие Натальи обозначено лишь дважды: непосредственно в авторском описании («похорошевшая в сиянии свечей») и ассоциативно в пейзаже после венчания. В нём прихотливо переплелись все константные для шолоховской прозы образы – образы степи, Дона, неба. Полынный запах не обещает молодым лёгкой доли, горечь полыни будет сопровождать их всю жизнь. Дон – водная стихия – становится свидетелем этого союза, но синяя молния над ним, отсутствие солнца окрашивают пейзаж в мрачные тона, и лишь один звуковой образ – зазывно позванивающие бубенцы – и один цветовой – белая церковная ограда – соответствуют тому, что ощущает Наталья, мечта которой сбылась, да ещё накрапывающий дождь, по народной примете – к счастью.

Пейзаж, который даёт М.А. Шолохов в начале следующей главы, интонирован грустными, даже скорбными образами, явно противопоставленными праздничности события. Нагнетение цветовых и эмоционально-оценочных эпитетов, введение в пейзаж часовни вызывает вполне определённый эффект: описание природы разворачивается в эпическую картину жизни, жизни, наполненной печалями и скорбями. Рождение новой семьи отмечено не радостным сиянием дня, а печалью лиловых сумерек. Осенний пейзаж становится для молодых пейзажем-предзнаменованием.

Ещё более грустный и холодный пейзаж рисует писатель, отправляя Наталью и Григория пахать к Красному Логу. В нём вновь переплетаются образы, параллельные тому, что чувствуют оба героя. В высшей степени показательна пространственная модель этого пейзажа-предзнаменования: за бугром работают люди, свистят погонычи, в степи же – прозрачная тишина. Описание постепенно поднимается вверх: чёрствая осенняя земля шляха, над шляхом – голубая проседь полыни, чуть выше – придорожный обломанный донник, ещё выше – «горюнок, согнутый в богомольном поклоне» и дальше – только небо, его «звонкая стеклянная стынь». Такая вертикаль, подчёркивает диссертант, характерна для особо значимых шолоховских пейзажей. Пустота и холод степи подчёркивают разъединённость героев. Полынь (её запах доносил ветер в день венчания), горюнок (актуализирующий христианскую символику как напоминание об обряде венчания) предопределяют горечь признания Григория, во время которого автор вновь обозначает вертикаль: Наталья смотрит вверх, и направление её взгляда подчёркивает всё яснее проступающую отрешённость от земной жизни (звёздное займище недоступно высоко, странное цветовое сочетание – чёрно-голубая пустошь – готовит парадоксальную параллель – самоубийство Натальи и освобождённый Дон). То, что Наталья думает о смерти, подтверждает целый ряд символических образов: тоскливый и призывный крик журавлей, мертвенный запах отживших трав и томящаяся «в мерцающей девственной голубизне свежего снега» степь.

В сцене ссоры Григория с семьей Наталья не произносит ни одного слова, но в финале трижды звучит её голос: последнее, что слышал в родном доме Григорий – Натальин плач в голос, потом её тоскующий всклик и последний, придавленный расстоянием, горестный оклик, в который она вложила всю свою боль за несбывшееся семейное счастье: «Гришенька, родимый!» В этом оклике – вся Наталья («родная») с её идеей жизни – идеей освящённого церковным обрядом семейного родства.

Если образ Аксиньи связан со стихией огня, то для психологической характеристики Натальи автор выбирает синий цвет. Получив от Григория ответ, не оставляющий надежды на его возвращение, она собирается в церковь, а мыслями постоянно обращается к синему клочку бумаги. И концентрация синего цвета в портрете («тонкая по-девичьи, иссиня-бледная, в прозрачной синеве невесёлого румянца»), в пейзаже («перламутровая синь раскинутых по улице лужиц») передаёт всё усиливающееся отчаяние героини, достигающее предела, когда все цвета переходят в один: в черноту сарая и чёрную тоску. В сцене на бахче состояние Натальи также соотнесено с цветовой палитрой пейзажа: многоцветность летнего дня вновь заменяется чёрным цветом. «Янтарно-жёлтый полдень» выписан яркими и чистыми, без примесей, красками: синее небо, белые облака (правда, с настораживающим эпитетом изорванные ветром), золотые потоки сияющего света. А потом: ползущая с востока чёрная клубящаяся туча и крик-проклятие Натальи, жгуче-белая молния и властный приказ Ильиничны. Безумный, дикий порыв Натальи оставляет во всём мире только чёрный цвет. После грозы краски возвращаются: дивно зеленеет омытая дождём степь, встаёт над нею радуга, но мир Натальи остаётся бесцветным, прозрачным, как слеза или роса, и в момент её смерти ветер стряхивает с вишнёвых листьев слезинки росы.

Обеим главным героиням романа, непримиримым соперницам, Шолохов дарует в чем-то сходный тип смерти: обе истекают кровью, медленно истаивают, так что остается от них одна чистая, белая форма, – правда, у Натальи это происходит дольше и в сознании, ей нужно успеть и попрощаться с детьми, и простить любимого обидчика, а Аксинья так и не приходит в сознание, от нее жизнь враз и вмиг отрезана...

Эпизоды, ставшие вехами на жизненном пути Натальи (возвращение в семью Мелеховых, реакция на известие о смерти мужа, описание попытки «упросить» соперницу отступиться от Григория, диковинная, сияющая и горячая красота Натальи-матери, объяснение с Григорием после боя под Климовкой, последний выход на пепелище родного дома, «элегия прощания» с мужем в его последний приезд домой, сцена на бахче) имеют самую непосредственную связь с идеей Дома, семьи. Наталья умирает, и звучит в устах Мишатки её «последнее послание» – завет Григорию хранить то, что она созидала с того момента, когда сияние венчальных свечей озарило её жизнь. 

Смысловой полифонизм и символическая образность поднимают изображение судьбы героини до уровня разговора о всеобщих, сущностных качествах человека и человечества в целом. Финальное возвращение Григория Мелехова в родной дом – это возвращение к тому, что «выстроила» своей самоотверженной любовью Наталья.

 

Образ Ильиничны

 

Оплотом семьи Мелиховых является мать Григория, Петра и Дуняшки – Ильинична. Это пожилая казачка, у которой взрослые сыновья, а младшая дочь Дуняшка – подросток.

Старая женщина, неугомонная и хлопотливая, вечно занятая бесконечными домашними заботами, кажется вначале незаметной, и в происходящих событиях мало принимает участия. Даже ее портретной характеристики нет в первых главах книги, а только некоторые детали, по которым можно судить, что эта женщина многое пережила: «сплошь опутанная паутиной морщин, дородная женщина», «узловатые и тяжелые руки», «шаркает старчески дряблыми босыми ногами». И только в последних частях «Тихого Дона» раскрывается богатый внутренний мир Ильиничны.

Одна из основных черт характера этой женщины – спокойная мудрость. Иначе бы она просто не смогла ужиться со своим эмоциональным и вспыльчивым мужем. Без какой-либо суеты Ильинична ведет хозяйство, заботиться о детях и внуках, не забывая и об их душевных переживаниях.

Ильинична экономная и расчетливая хозяйка. Она поддерживает в доме не только внешний порядок, но и следит за моральной атмосферой в семье. Она осуждает связь Григория с Аксиньей, и, понимая, как тяжело законной жене Григория Наталье жить с мужем, относиться к ней словно к родной дочери, всячески стараясь облегчить ее труд, жалеет ее, порой даже дает лишний час поспать. То, что Наталья живет в доме у Мелеховых после попытки самоубийства, говорит о многом: в этом доме есть душевное тепло, в котором так нуждалась молодая женщина.

В любой жизненной ситуации Ильинична глубоко порядочна и душевна. Она понимает Наталью, которую измучили измены мужа, дает ей выплакаться, а потом пытается отговорить от необдуманных поступков: «Норов у вас, молодых, велик, истинный бог! Чуть чего – вы и беситесь. Пожила бы так, как я смолоду жила, что бы ты тогда делала? Тебя Гришка за всю жизнь пальцем не тронул, и то ты недовольна, вон какую чуду сотворила: и бросать-то его собралась, и омороком тебя шибало, и чего ты только не делала, бога и того в ваши поганые дела путала... Ну скажи, скажи, болезная, и это – хорошо? А идол мой хороший смолоду до смерти убивал, да ни за что ни про что, вины моей перед ним нисколько не было. Сам паскудничал, а на зло срывал. Придет бывало, на заре, закричу горькими слезами, попрекну его, ну он и даст кулакам волю... По месяцу вся синяя, как железо ходила, а ишь выжила же, и детей вскормила, из дому ни разу не сочинялась уходить».

Она заботливо ухаживает за больной Натальей, за внуками. Осуждая Дарью за слишком вольное поведение, тем не менее скрывает ее болезнь от мужа, чтобы тот не выгнал ее из дома. В ней есть какое-то величие, способность не обращать внимания на мелочи, а видеть главное в жизни семьи.

Сильная, мудрая Ильинична постоянно хлопочет, волнуется и заботится обо всех домочадцах, пытается всячески оградить их от неприятностей, невзгод, от необдуманных поступков; встаёт между неудержимым в гневе мужем и самолюбивыми, темпераментными сыновьями, за что получает удары от мужа, который чувствуя преимущество жены во всём, таким образом утверждается.

Ильинична не разбиралась в событиях революции и гражданской войны, но она оказывалась намного человечнее, умнее, прозорливее Григория и Пантелея Прокофьевича. Так, например, она упрекает младшего сына, порубившего в бою матросов, поддерживает Пантелея Прокофьевича, который выгоняет со своего обоза Митьку Коршунова. «Этак и нас с тобой и Мишатку с Полюшкой за Гришу могли порубить, а ишь не порубили же, поимели милость,» – говорит возмущенная Ильинична Наталье. Когда Дарья застрелила пленного Котлярова, Ильинична, по словам Дуняши, «забоялась ночевать с ней в одной хате, ушла к соседям».

Всю жизнь она, не щадя своего здоровья, работала, наживая по крупицам добро. И когда ситуация заставляет её всё бросить и оставить хутор, она заявляет: «Нехай лучше у порога убьют, – всё легче, чем под чужим плетнём сдыхать!» Это не жадность, а страх потерять своё гнездо, корни, без которых человек теряет смысл бытия. Это она понимает женским, материнским чутьём, и переубедить её невозможно.

Ильинична ценит в людях честность, порядочность, чистоту. Она боится, что окружающая их жестокость отразится на душе и сознании внука Мишатки. Она смирилась с мыслью, что убийца её сына Петра стал членом их семьи, женившись на Дуняше. Старая мать не хочет идти против чувств дочери, да и мужская сила нужна в хозяйстве. Ильинична примиряется, видя, как Дуняша тянется к этому человеку, как теплеет нервный, жёсткий взгляд Кошевого при виде внука её, Мишатки. Она благословляет их, зная, что жизнь, какую она знала до сих пор, не вернуть, и она не в силах её исправить. В этом проявляется мудрость Ильиничны.

Сердце русской женщины-матери столь отходчиво, что Ильинична, ненавидя убийцу своего старшего сына Мишку Кошевого, порой испытывает и к нему материнскую жалость, то посылая ему дерюжку, чтобы не мёрз, то штопая одежду. Однако с приходом Кошевого в мелеховский дом ей выпадают душевные мучения, она в своём доме остается одна, никому ненужная. Ильинична, превозмогая тоску и боль своих потерь, сделала решительный шаг к тому новому, что будет после неё, чему будут свидетели другие, а с ними и её внук Мишатка. И как мало нужно было Кошевому проявить нежности, вовсе не к ней, а к её внуку Мишатке, чтобы она сделала этот рывок, воссоединяющий в нашем сознании в единый величавый образ Ильиничну – и молодую, и пожилую, и Ильиничну последних дней её жизни…Вот, собственно, кульминация душевного движения Ильиничны к тому новому, что будет после неё. Она теперь твёрдо знала, что «душегуб» не мог так нежно улыбаться Мишатке – Гришиному сыну, её внуку… И Ильинична, смирившись перед волей дочери, перед силой обстоятельств, перешагивает через естественное отталкивание от убийцы ее старшего сына, принимает в дом столь ненавистного ей, заряженного чуждой «правдой» человека и даже начинает чувствовать «непрошеную жалость» к нему, когда его выматывает, гнет и мучит малярия. Вот она – великая, искупительная жалость материнского сердца к заблудшим детям этого жестокого мира! А перед смертью отдает она Дуняше для Мишки самое дорогое – рубаху Григория, пусть носит, а то его сопрела уже от пота! Это с ее стороны высший жест прощения и примирения!

В последних главах Шолохов раскрывает трагедию матери, потерявшей мужа, сына, многих родных и близких: «Она жила, надломленная страданием, постаревшая, жалкая. Много пришлось испытать ей горя, пожалуй, даже слишком много...». «Твёрдая старуха» Ильинична «слезинки не выронила», узнав о смерти мужа, а лишь замкнулась в себе. Похоронив в течение года старшего сына, мужа, снох, Ильинична больше всего боялась гибели Григория. Только о нем думает Ильинична. Только им жила она последние дни: «Старая я стала... И сердце у меня болит о Грише... Так болит, что ничего мне не мило и глазам глядеть больно». В тоске по сыну, который все не возвращался, Ильинична достает его старую поддевку и фуражку, вешает их на кухне. «Войдешь с базу, глянешь, и как-то легче делается... Будто он уже с нами...», – виновато и жалко улыбаясь, говорит она Дуняше.

Короткое письмо от Григория с обещанием осенью прийти на побывку доставляет Ильиничне большую радость. Она с гордостью говорит: «Маленький-то вспомнил про матерю. Как он пишет-то! По отчеству, Ильиничной, повеличал... Низко кланяюсь, пишет дорогой мамаше и еще дорогим деткам...»

Война, смерть, тревога за любимого человека помирили Ильиничну с Аксиньей, и глазами Аксиньи мы видим горе безутешной матери, которая понимает, что больше не увидеть ей сына: «Ильинична стояла, придерживаясь руками за изгородь, смотрела в степь, туда, где, словно недоступная далекая звездочка, мерцал разложенный косарями костер. Аксинья ясно видела озаренные голубым лунным светом припухшее лицо Ильиничны, седую прядь волос, выбившуюся из под черной старушечьей шальки. Ильинична долго смотрела в сумеречную степную синь, а потом не громко, как будто он стоял тут же, возле нее, позвала: «Гришенька! Родненький мой! – Помолчала и уже другим, низким и глухим голосом сказала: – кровинушка моя...»

Если раньше Ильинична была сдержана в своих чувствах, то в конце романа все меняется, она словно вся состоит из материнской любви: «Удивительно, как коротка и бедна оказалась жизнь и как много в ней было тяжелого и горестного, в мыслях обращалась она к Григорию… И на смертном одре жила она Григорием, думала только о нем...».

Образ Ильиничны в романе – это чистый образ материнства, образ «донской мадонны». И материнская любовь, благодаря этому образу, оказывается особенно натурально глубоко связанной с метафизическими пределами человеческой жизни: рождением и смертью. Только мать каждой клеткой своего существа, каждой каплей крови не может принять гибели сына, исчезновения его с белого света, куда она родила его на жизнь и радость. Сколько материнских слез, тоски, причитаний разлито по «Тихому Дону»! И зарываются матери в оставшиеся от умерших сыновей рубахи, ища в их «складках запах сыновьего пота», хоть какой-то, но материальный след и остаток от самого проникновенно любимого ими человека.

 

Дарья Мелехова

Если борьба идей жертвенности и своеволия создает в образах Аксиньи и Натальи постоянное напряжение борьбы за счастье, то в образе Дарьи, погрязшей в блуде, М. Шолохов открыто, выпукло выделяет мотив нечистоты как главной черты ее характера.

Дарья Мелехова упоминается уже в первой главе романа. Но ее образ Шолохов создается иначе, чем образы Аксиньи или Натальи. При описании внешности своих героев автор стремится нарисовать запоминающийся зрительный образ, воссоздать человека в неповторимом движении. Сами живописные подробности у него почти всегда приобретают отчетливо психологическую характерность. Его занимает в портрете не только выразительность, характерность внешнего облика, но и тип жизненного поведения, темперамент человека, настроение данной минуты. Портрет в романах Шолохова показывает героя в определенной жизненной ситуации и настроении.

При первом появлении Дарьи упоминаются лишь «икры белых ног». В главе романа, где описывается возвращение Аксиньи Астаховой ранним утром от знахарки домой, Шолохов обращает внимание на брови повстречавшейся Дарьи: «Мелехова Дарья, заспанная и румяная, поводя красивыми дугами бровей, гнала в табун своих коров».

Далее снова брови Дарьи («тонкие ободья бровей»), которыми поиграла, оглядывая Григория, собравшегося ехать к Коршуновым сватать Наталью. Когда на свадьбе Григория и Натальи дядя Илья шепчет Дарье непристойности, она суживает глаза, подрагивает бровями и посмеивается. В манере Дарьи играть своими бровями, щурить глаза и во всем ее облике улавливается что-то порочное.

Порочность эта связана и с нелюбовью Дарьи к труду. Пантелей Прокофьевич говорит о ней: «... с ленцой баба, спорченная... румянится да брови чернит...».

Постепенно черты Дарьи вырисовываются более отчетливо. В портретном наброске, сделанным Шолоховым, за легкостью красивых движений ощущается житейская цепкость, ловкость этой женщины: «Дарья бегала, шаркая валенками, грохотала чугунами. Замужняя жизнь не изжелтила, не высушила ее – высокая, тонкая, гибкая, как красноталая хворостинка, была она похожа на девушку. Вилась в походке перебирая плечами; на окрики мужа посмеивалась; под тонкой каймой злых губ плотно просвечивали мелкие частые зубы».

Крупным планом образ Дарьи показан спустя два месяца после мобилизации ее мужа Петра на войну. С циничной шутливостью говорит она Наталье об игрищах, о своем желании «побаловаться» и подтрунивает над ней, «тихонюшкой». Война по-особому повлияла на эту женщину: почувствовав, что можно не приспосабливаться к старым порядкам, укладу, она безудержно отдается своим новым увлечениям: «Смерть Петра словно подхлестнула ее, и, чуть оправившись от перенесенного горя, она стала еще жаднее к жизни, еще внимательнее к своей наружности»; «...Совсем не та стала Дарья... Все чаще она противоречила свекру, на Ильиничну и внимания не обращала, безо всякой видимой причины злилась на всех, от покоса отделалась нездоровьем и держала себя так, как будто доживала она в мелеховском доме последние дни...»

Для раскрытия образа старшей снохи Мелеховых Шолохов использует множество деталей, они определяются ее характером.

Дарья – щеголиха, поэтому огромную роль играют здесь детали одежды. Мы видели разбитную Дарью «принаряженной», «нарядной», «одетой богато и видно», «разнаряженной, словно на праздник». Рисуя ее портрет, Шолохов на протяжении, романа упоминает все новые и новые детали дарьиной одежды: малиновую шерстяную юбку, бледно-голубую юбку с расшивным подолом, добротную и новую шерстяную юбку.

У Дарьи своя походка, всегда легкая, но вместе с тем многообразная: вьющаяся, смелая, развязная, виляющая и быстрая. В различные конкретные моменты эта походка по-разному связана с другими движениями Дарьи, выражением ее лица, ее словами, настроениями и переживаниями.

Существенную роль в изображении ее портрета играют косвенные характеристики. «От работы хоронится, как собака от мух», «совсем отбилась от семьи», – говорит о ней Пантелей Прокофьевич.

Сравнение Дарьи с «красноталой хворостинкой» выражает сущность характера Дарьи, а также эмоциональное отношение к ней автора. «А вот Дарья была все та же. Кажется никакое горе не было в силах не только сломать ее, но даже пригнуть к земле. Жила она на белом свете, как «красноталая хворостинка»: гибкая, красивая и доступная».

С годами постепенно меняются характер Григория, Аксиньи, Натальи, Дуняши и других героев «Тихого Дона», «а вот Дарья была все та же».

Хотя характер Дарьи не меняется, он все-таки противоречив. Так, например, она, не задумываясь, изменяет мужу в пути на фронт. Однако, приехав, «со слезами искренней радости обнимает мужа, смотрит на него правдивыми ясными глазами». Она очень бурно переживет горе, когда казаки привозят домой убитого Петра. «Дарья, хлопнув дверьми, опухшая, выскочила на крыльцо, рухнула в сани. – Петюшка! Петюшка, родимый! Встань! Встань!». Сцена эта нарисована Шолоховым очень драматично. Когда Дарья начинает голосить по Петру, у Григория чернь застилает глаза. Но горе ее оказалось непродолжительным и не оставило на ней никакого следа. «Первое время тосковала, желтела от горя и даже состарилась. Но как только дунул вешний ветерок, едва лишь пригрело солнце, – и тоска дарьина ушла вместе со стаявшим снегом».

Так, например, цинизм Дарьи не только в том, как, она, «молча улыбалась», «без особого стеснения» разглядывала генерала, выдавшего ей денежную награду и медаль, но и в том, как она думает в этот самый момент: «Дешево расценили моего Петра, не дороже пары быков... А генералик ничего себе, подходящий...». Цинизм ее проявляется и в том, как охотно она шутит «непотребными словами», колко отвечает на расспросы, смущает и озадачивает окружающих.

Чем быстрее разрушается мелеховская семья, тем легче Дарья нарушает моральные нормы. Шолохов добивается этого нагнетанием характерных деталей. Так, например, убив Ивана Алексеевича Котлярова, она обычным жестом поправила головной платок, подобрала выбившиеся волосы – все это подчеркивает ее мстительность, злость и то, что Дарья не осознала свой поступок. Затем после убийства Шолохов описывает женщину глазами Григория для того, чтобы передать чувство отвращения: «...Наступил кованным каблуком сапога на лицо Дарьи, черневшие полудужьями высоких бровей, прохрипел: «Ггггадю-ка».

Когда Дарья рассказала Наталье о «прилипчивой болезни», Наталью «поразила перемена, происшедшая с Дарьиным лицом: щеки осунулись и потемнели, на лбу наискось залегла глубокая морщина, в глазах появился горячий тревожный блеск. Все это не шло в сравнение с тем, каким циничным тоном она говорила, поэтому это очень ярко передавало настоящее душевное состояние героини.

Внутренний мир Григория, Аксиньи, Натальи, других героев раскрывается через восприятие ими природы, этого нельзя сказать о Дарье. И это не случайно, так чувство природы не играло роли в ее переживаниях. Но после случившейся беды она обращает на нее внимание: «Гляжу на Дон, а по нем зыбь, и от солнца он чисто серебряный, так и переливается весь, аж глазам глядеть на него больно. Повернусь кругом, гляну – господи, красота-то какая! А я ее и не примечала».

В этом монологе – драма, бесплодность всей ее жизни. Дарья со всей непосредственностью проявляет в этой речи светлые, человеческие чувства, которые таились в ее душе. Шолохов показывает, что эта женщина все-таки обладает способностью ярко воспринимать мир, но оно появляется только после осознания безысходности своего горя.

Дарья чужда семье Мелеховых. Она дорого заплатила за свое легкомыслие. Боясь ожидания неизбежного, теряясь от одиночества, решилась Дарья на самоубийство. И прежде чем слиться с водами Дона, она крикнула не кому-нибудь, а именно женщинам, так как только они могли понять ее: «Прощайте, бабоньки!».

Сама Дарья говорит о себе, что она живет, как цветет придорожная белена. Образ ядовитого цветка метафоричен: общение с женщиной-блудницей так же смертоносно для души, как отрава для тела. Да и конец Дарьи символичен: ее плоть становится ядом для окружающих. Она как воплощение нечистой силы стремится увлечь за собой в погибель как можно большее количество людей. Так, если Аксинья только на миг представила себе возможность избавиться от Степана, то Дарья хладнокровно убивает Котлярова, хотя он приходится ей кумом, то есть они при крещении ребенка породнились во Христе.

Похоть и смерть идут рука об руку в художественном мире М. Шолохова, ибо «все позволено», если нет веры в высшее, абсолютное начало, которое связано с понятием праведного суда и возмездия. Тем не менее образ Дарьи еще не последняя ступень на пути превращения женщины существо, неутомимо сеющее вокруг себя зло и разрушение. Дарья перед смертью все же соприкоснулась с иным миром – гармонии, красоты, божественного величия и порядка.

 

Елизавета Мохова

В романе есть женский образ, который в плане следования по стезе зла

может быть напрямую соотнесен с гоголевскими ведьмами. Это образ Елизаветы Моховой, которая росла, «как в лесу куст дикой волчьей ягоды». Она продолжает ряд женских характеров, реализующих себя вне дома и семьи. У этих героинь выстраивается определенная цепочка сравнений: Аксиньи с дурнопьяном, Дарьи с беленой, Лизы с волчьей ягодой. Мохова сначала заморочила голову Митьке Коршунову, который предлагал ей «венцом» покрыть грех, потом очаровала безвестного казака-студента. Двойственность женской красоты в ее образе достигает апогея, что проявляется в портрете: улыбка «жалит» или «жжет», как крапива, у нее очень красивые глаза «с ореховым оттенком, но в то же время неприятные». Мужчины легко сходятся с Елизаветой, причем без всяких чувств с ее стороны. Пожалуй, это самый циничный вариант отношений мужчины и женщины в романе, к тому же сопровождающийся «сатанинской» образностью: «Это не баба, а огонь с дымом!» В описании Моховой М. Шолохов прибегает к прямым цитатам из Гоголя. Восклицание студента: «Она дьявольски хороша», – почти дословно повторяет высказывание кузнеца Вакулы об Оксане. Замороченность студента женским очарованием Моховой настолько велика, что, можно сказать, она

проникла во все слои его души, определяя жизненный выбор. Студент выбирает характерные выражения для своей страсти: «она меня опутала, как тина», «вросла в меня».

Он пытается убежать от тоски на войну, но и там встречает медсестру, разительно похожую на Лизу: «Я глянул на нее, и дрожь заставила прислониться к повозке. Сходство с Елизаветой необычайное. Те же глаза, овал лица, нос, волосы. Даже голос похож». В этом отрывке знаменательно само потрясение героя, равноценное тому, как «вздрогнули все жилки» у кузнеца Вакулы, когда он услышал смех Оксаны.

Но если у героев Гоголя любовь-страсть заканчивается тихой семейной идиллией, то героиня Шолохова презирает семейный очаг, связавший бы ее обязанностями жены и матери. Студент-казак пишет в дневнике: «Она гордится совершенством форм своего тела. Культ самопочитания – остального не существует». Перед нами женщина, в душе которой произошла подмена:

вместо «образа и подобия Божия» правит бал сатана, доводящий культ плоти

до самообожествления. «Атмосфера арцыбашевщины», в какой пребывает герой и его избранница, настолько удушающая, что он предпочитает уйти на войну. И здесь в размышлениях героя возникает еще одна цитата из Гоголя позволяющая предположить, что казак в «Тихом Доне» смутно, но все-таки

чувствует, что в жизни есть другая система ценностей, иной мир, в основе которого лежат противоположные человеко–божию начала. Он записывает в дневнике: «Выход! Иду на войну. Глупо? Очень. Постыдно? Полно же, мне ведь некуда деть себя. Хоть крупицу иных ощущений». Не пробуждается ли

здесь у персонажа Шолохова бессознательная жажда соборного, общего дела, которое бы уничтожило индивидуалистическую замкнутость, сопровождаемую властью злых сил над человеческой душою?

 

Анна Погудко

В романе М. А. Шолохова женщины-казачки, пожалуй, единственные, кто не поддается влиянию политических страстей. Однако в «Тихом Доне» есть и наследница «прогрессисток» Ф. Достоевского – пламенная революционерка Анна Погудко. М. Шолохов-художник не демонизирует героиню, ей свойственны человеческие слабости, любовь-жалость к Бунчуку, но духовная природа, духовная сущность этого типа личности – женщины-разрушительницы – остается неизменной. Она добровольно приходит в команду пулеметчиков-красногвардейцев, чтобы научиться убивать. М. Шолохов дает выразительную характеристику: «С острой любознательностью вникала во все Анна Погудко. Она назойливо приставала к Буныку, хватала его за рукава неуклюжего демисезона, неотступно торчала около пулемета».

Автор отмечает «неверный и теплый блеск глаз» Анны, ее пристрастие к речам, овеянным сентиментальным романтизмом. Эта жалостливость к дальним парадоксально сочетается с ненавистью к ближним. Желание убивать ради утопической мечты огромно: «неверной, спотыкающейся рысью» ведет Погудко людей в атаку. Расплата следует немедленно, ее смерть страшна, натурализм в описании агонии намеренно акцентирован автором. Из цветущей женщины героиня превращается в полутруп, она как бы заживо горит в аду: «Иссиня-желтая, с полосами застывших слез на щеках, с заострившимся носом и жутко-мучительной складкой губ», умирающая постоянно требует воды, которая не в состоянии залить ее внутреннего, всесожжигающего огня.

Страсть к победе любой ценой, в том числе и смерти, стоит выше любви, даже на свидании с Бунчуком Анна не забывала о пулеметах. Она «зачаровывает» Бунчука до окончательной духовной и физической гибели, его поведение после смерти подруги инфернально – он уподобляется зверю. Представляется символичным, что и убивает его палач-доброволец Митька Коршунов, дающий ему следующую оценку: «Гляди вот на этого черта – плечо себе до крови надкусил и помер, как волчуга, молчком».

Нереализованные женские амбиции, отсутствие смирения выливаются в желание разрушать все и вся. Люди с «новыми» идеями оказываются тут как нельзя кстати.

И все-таки и в Анне есть женское, материнское начало, которое в разном градусе растворено почти в каждой настоящей любви женщины к мужчине: и в любви Натальи и Аксиньи к Григорию, и в любви «глубокоглазой» Анны Погудко к Бунчуку... Если для Бунчука три недели его тифозного беспамятства были неделями странствия «в ином, неосязаемом и фантастическом мире», то для идейно экзальтированной девушки стали испытанием ее первого чувства, когда «в первый раз пришлось ей так близко и так оголенно взглянуть на изнанку общения с любимым», столкнуться в «грязном уходе» с завшивевшей, безобразно истощенной, дурно пахнущей плотью и ее низовыми выделениями. «Внутренне все вставало в ней на дыбы, противилось, но грязь наружного не пятнила хранившегося глубоко и надежно чувства», «неиспытанной раньше любви и жалости», любви тут матерински-самоотверженной. Через два месяца Анна сама впервые пришла к нему в постель, а Бунчук, высохший, почерневший от расстрельной работы в ревтрибунале (хотя в этот день и ушел оттуда), оказался бессилен — вся эротическая влага этого, пусть и идейно себя наяривавшего, палача на службе революции перегорела в жуть и надлом. Анна и тут сумела переступить через «отвращение и брезгливость» и, выслушав его заикающиеся, горячечные объяснения, «молча обняла его и спокойно, как мать, поцеловала в лоб». И только через неделю ласка, материнская заботливость Анны отогрели Бунчука, вытащили из мужского бессилия, выжженности, кошмара. Но зато когда Анна мучительно умирает на руках Бунчука от раны в бою, потеря любимой женщины обессмысливает все в нем и вокруг, приводит его в состояние полной апатии, бесстрастного автоматизма. Совсем не помогает то, чем крепился и лютовал прежде: ненависть, борьба, идеи, идеалы, исторический оптимизм... все летит в тартарары! Равнодушно-полусонно примыкает он к экспедиции Подтелкова, просто «лишь бы двигаться, лишь бы уходить от следовавшей за ним по пятам тоски». И в сцене казни подтелковцев Бунчук один все поглядывает «в серую запеленатую тучами даль», «на серую дымку неба» — «казалось, ждал он чего-то несбыточного и отрадного», может быть, из детских давно попранных суеверий о встречах за гробом, безумно надеясь на то, что единственно могло утолить его безмерную тоску, ту тоску, которая уронила его как несгибаемого большевика и очеловечила.

 

Дуняша

После смерти Натальи и Ильиничны хозяйкой мелеховского куреня становится Дуняшка, ей предстоит примирить в одном доме героев-антагонистов: Мелихова и Кошевого. Дуняшка – особенно привлекательный женский образ в романе.

С младшей из Мелеховых – Дуняшей – автор знакомит нас, когда она была еще длинноруким, большеглазым подростком с тонкими косичками. Подрастая, Дуняша превращается в чернобровую, стройную и гордую казачку со строптивым и настойчивым мелеховским характером.

Полюбив Мишку Кошевого, она не желает думать ни о ком больше, несмотря на угрозы отца, матери и брата. Все трагедии с домочадцами разыгрываются у нее на глазах. Смерть брата, Дарьи, Натальи, отца, матери, племянницы очень близко принимает Дуняша к сердцу. Но, несмотря на все потери, ей нужно жить дальше. И Дуняша становится главным человеком в разоренном доме Мелеховых.

Дуняша – это новое поколение женщин-казачек, которому предстоит жить в ином мире, чем ее мать и братья, Аксинья и Наталья. Она вошла в роман звонкоголосой, вездесущей, трудолюбивой девочкой-подростком и прошла путь до красавицы казачки, не запятнав ни в чём своего достоинства. Образ пронизан лиризмом и динамичностью молодости, открытостью всему миру, непосредственностью проявления и трепетностью первого рассвета чувств, ассоциирующегося у Шолохова с зорькой – восходящей надеждой на жизнь в новых условиях. В поступке дочери, с которым вынуждена была смириться Ильинична, есть отказ от некоторых устаревших элементов традиционно казачьей (да и не только казачьей) семьи, но разрушения её основ здесь нет. Да, более «счастливым» для создания семьи Дуняше кажется личный выбор будущего супруга. Но родительское благословение тоже считает обязательным, и, несмотря на все трудности, получает его. С трудом, но всё же добивается от атеиста и «злого донельзя на себя и на всё окружающее» Михаила Кошевого церковного освящения их брака. Она сохраняет неколебимую веру во врачующую силу православных канонов семейной любви.

Возможно, ей удалось понять в новом времени нечто, не понятое многими её современниками: люди озлоблены и совершают поступки, порою мерзкие и трагические по своим последствиям, вовсе не в силу природной испорченности, а становясь жертвами обстоятельств. Их надо не только жалеть, но в меру своих сил помогать им стать самими собой.

 

Заключение

 

Итак, в результате проведенного нами исследования гипотеза, которая была выдвинута как рабочая, доказана: в женских образах, созданных М.Шолоховым в романе «Тихий Дон» отражается русская концепция женственности и традиции создания образа женщины в русской культуре.

Собственно замысел автора «Тихого Дона» вполне можно рассматривать как противостояние его героев жестоким обстоятельствам смутного времени, в котором проявляются как низменные, так и возвышенные порывы души человека. Здесь и люди, идущие на смерть во имя идеи (Бунчук, есаул Калмыков, Штокман), и готовые убить во имя ее ( Подтелков, Михаил Кошевой) и мстители за близких ( Дарья Мелехова). Во всей сумятице происходящего только любовь способна спасти человека и сохранить его для жизни, ненависть же губит его – главная мысль романа. И именно женские образы романа воплощают эту мысль ярче всего.

Роман «Тихий Дон» – это произведение и о жизни целого народа, соэтноса – донского казачества. Национальные черты определяют и особенности повествования, и смысл заглавия, и, конечно, средства создания образов. В Аксинье, Наталье, Ильиничне, Дуняше отражено все лучшее, что видел автор в женщинах-казачках, которые не только хранили семейный очаг, но и были настоящими помощницами и «берегинями» приграничного казачьего воинства.

В сложном, порой беспощадном борении нравственного и безнравственного, прекрасного и безобразного, созидательного и разрушительного в любви шолоховских героинь глубже и рельефнее развёртывается перед читателем духовно-бытовая культура уникального соэтноса русской нации — донского казачества. Но автор не ограничивается лишь общим в женских характерах. С предельной субъективностью рисует Шолохов как самобытную притягательность женщин-казачек, так и их трагическую участь в эпоху ломки традиционно-православного уклада жизни, разрушения патриархальной казачьей семьи.

Среди казачек, понятно, тоже встречались «игреливые натуры», но не они типичны для донского этноса. Аксинья, например, вовсе не из-за мстительной хитрости изменяет мужу. Чувств, ужаснувших её саму своей «греховностью», она не скрывала. Испив до дна горькую чашу насмешек хуторян, побои Степана, Аксинья до своего трагического конца оставалась открытой и последовательной в стремлении удержать Григория. Тем более чистой и непорочной Наталье, воспитанной на православной святости семейной любви, даже на ум не приходило ответить неверностью своему «непутёвому» мужу за оскорблённую любовь.

Женщины-казачки хорошо понимали личную ответственность «за сохранение семьи на время отсутствия мужа». Мотивация преданности супругу, святости семейных уз у дончанок носила более глубинный характер, нежели у представительниц других соэтносов русской нации. Вот это «иное» и почувствовало старшее поколение хуторян, когда Аксинья на предостерегающие замечания лишь «вызывающе смеялась» да «людей не совестясь и не таясь, высоко несла свою преступную голову». Здесь вводились новые формы морали, противоречащие традиционно-православным.

Не отказывает автор «Тихого Дона» своим героиням и в женской привлекательности. Но и здесь Шолохов отступает от соблазна оставить им так называемую «фольклорность», где казачка «белым-бела, а в поясу тонка, личика беленькия, брови чёрненькие, наведённенькия <...> ровно тоненький шнурок». Примечательно, однако, что читатель, заметив несовпадение шолоховских героинь с «фольклорными сородичами», легко восполняет этот «недостаток», переключаясь на сравнение их с мифологическими персонажами других культур.

Школой или, как иногда говорят, инкубатором воспитания чувств является в первую очередь семья. Здесь индивидуальные задатки и черты наполняются нравственным и общественным содержанием, взрослеют и корректируются. В родительском доме Аксинья не смогла пройти такую школу. Родовые корни христианско-православной чистоты и святости семейных отношений были подрублены: в шестнадцатилетнем возрасте над нею надругался отец. Степан также не смог наполнить её жизнь всем тем богатством и специфической красотой взаимных чувств и отношений, которыми характеризуется счастливая семья. С первой же брачной ночи он стал избивать Аксинью, часто и жутко напиваться, но не «выбросил её за порог» (по заведённому обычаю) и никому не сказал о её девичьем позоре. Как бы в благодарность за молчание она старалась увлечь мужа накалом чувственных страстей, училась гасить его мстительную досаду в ласках, остановившись в развитии семейных отношений на низшей, лишь сексуальной их фазе. Года полтора Степан не прощал обиду, вплоть до рождения ребёнка. Но дочь умерла, не дожив до года... Понятно, всё случившееся на самом взлёте жизни не вина, а беда Аксиньи. И всё же чем бы эта остановка в развитии культуры чувств ни была вызвана, для мужа она оставалась «порченой», а с социально-этнической точки зрения (уже из-за своего поведения) – «не своей». М.А. Шолохов не увлекался говорящими именами, но в данном случае и у него просматривается некоторая близость, созвучие имени Аксинья, Ксюша с Ксенией, то есть «чужой».

Не смог и Григорий в необходимой мере пройти такое воспитание чувств. Пантелей Прокофьевич из-за слишком густой замеси восточных кровей оказался недостаточно последовательным помощником Ильиничны в воспитании сына. Не мог помочь Григорию и опыт ранней юношеской любви. При первых же размолвках с Аксиньей, когда родители потребовали прекратить отношения с «мужней женой», проявились такие черты её характера, которые не только насторожили молодого казака, но и решающим образом повлияли на его выбор.

Наталья, глубоко оскорблённая поступками и словами мужа, тяжело переживает «заплёванное своё счастье». Бесхитростный и правдивый взгляд её смелых глаз, с которым встречается Григорий во время свадебного сговора, гаснет, сменяется часто залитым слезами, скорбным и тоскующим. После жёсткого разговора с отцом Григорий с Аксиньей уходят в имение Листницких. Оказавшись духовно не подготовленной к подобному унижению, Наталья не справляется с неожиданным для неё ударом судьбы. В отчаянном порыве к небытию она нарушает одну из главных заповедей христианства — неприкосновенность, святость дара жизни.

Итак, женские образы романа «Тихий Дон» построены на глубоком проникновении в особенности национальной культуры и традиций донского казачества, отражают не только систему ценностей, но и авторское восприятие судьбы казачества в годы революции и гражданской войны.

 

Список использованной литературы

1. Андреев Д. Роза мира: Метафилософия истории. – М., 1993.

2. Байдин В. Женщина в Древней Руси // Русская женщина и православие. – СПб., 1997.

3. Бирюков Ф. Художественные открытия М. Шолохова. – М., 1985.

4. Бритиков А.Ф. Метафоры и символы к концепции «Тихого Дона»// Творчество М. Шолохова. – М. 1975.

5. Ванчуков В. Женщины в философии: Из истории России XIX - XX веков. – М, 1996.304с.

6. Вышеславцев Б. П. Этика преображенного эроса. – М., 1994. 

7. Габриэлян Н.М. Пол, культура, религия // Общественные науки и современность. 1996. – № 6. – С. 126-134.

8. Достоевский Ф. М. Дневник писателя. – М., 1989.

9. Евдокимов П.Н. Женщина и спасение мира: О благодатных дарах мужчины и женщины / Пер. с фр. Г.Н.Кузнецовой. – Минск, 1999

10. Женщина: Выдержки изучения живой этики и писем Е.И. Рерих. – Екатеринбург, 1992.

11. Жеребкина И.А. Подчиниться или погибнуть: парадоксы женской субъективации в русской культуре конца XIX века.// Русская женщина и православие. – СПб., 1997.

12. Здравомыслова О.М. «Русская идея»: антиномия женственности и мужественности в национальном образе России// Русская женщина и православие. – СПб., 1997.

13. Кайдаш С. Сила слабых: Женщины в истории России (XI -XIX вв.) – М., 1989.

14. Калашникова Л Черты истинно женской натуры // Лит.Россия.– 1989.– 18 авг.(N 33).– С.22.

15. Кардапольцева В.Н. Женские лики России. – Екатеринбург, 2000.

16. Кирпотин В.Я. «Тихий Дон». Тема природы// В.Я. Кирпотин. Пафос будущего. – М.:Советский писатель. 1963.

17. Киселева Л.Ф. Мотивы жизни и смерти в «Тихом Доне» М.Шолохова// Вечные темы и образы в советской литературе. – Грозный, 1989.

18. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). – СПб., 1994.

19. Минакова А. О художественной структуре эпоса М.Шолохова// Проблемы творчества М.Шолохова. – М., 1984.

20. Минакова А.М. Поэтический космос М.А.Шолохова. О мифологизме в эпике Шолохова. – М., 1992.

21. Михайлов Г. Дающая жизнь. Прекрасная женственность. – СПб., 2000.

22. Михайлова М. Внутренний мир женщины и его изображение в русской женской прозе серебряного века // Преображение.– 1996.– N4.– С.150–158.

23. Плукс П. Постановка и решение женского вопроса в русской литературе середины XIX в. // Ученые записки Рязанского педагогического института. 1967. – Т.39.

24. Пушкарева Н.Л. «Я старалась ничего упустить в науках» // Женщина и культура. М., 2001. – Вып. 2.

25. Пушкарева Н.Л. Женщина в русской семье: традиции и современность // Тишков В.А. (ред.) Семья. Гендер. Культура. – М., 1997. – С. 177-189.

26. Пушкарева Н.Л. Частная жизнь русской женщины. – М., 1997.

27. Радзинский Э. Загадки любви. – М., 1996. 464 с.

28. Розанов В.В. Люди лунного света (метафизика христианства). – М.,1990.

29. Рябов О.В. Русская философия женственности (XI-XX века). – Иваново, 1999.360с.

30. Рябов О.В. «Умом Россию не понять»: Гендерный аспект «русской загадки» // Женщина в российском обществе. 1998. № 1. С. 34-41.

31. Рябов О.В. Идеал «Мадонны» или идеал «содомской»: Два лика женственности в русской философии // Женщина в российском обществе. –1998. – № 2.

32. Семанов С.Н. В мире «Тихого Дона». – М., 1987.

33. Семанов С. Н. Православный «Тихий Дон». – М., 1999. – С. 66–113.

34. Тишкин Г.А. Женский вопрос в России: 50-60-е гг. XIX в. – Л.. 1984.

35. Третьякова Л. Российские богини: Новеллы о женских судьбах. – М.,1999.

36. Федь Н. Природы чудный лик// Н. Федь. Парадокс гения, жизнь и сочинения Шолохова. – М.: Современный писатель. 1998. – С. 193-230.

37. Чалмаев В. Открытый мир Шолохова: «Тихий Дон» – не востребованные идеи и образы// Москва. – 1990. – N 11.

38. Шолохов М. А. Тихий Дон. В 2-х томах. – М., 1995.

 

[1] Жеребкина И.А. Подчиниться или погибнуть: парадоксы женской субъективации в русской культуре конца XIX века.// Русская женщина и православие. – СПб., 1997. - С. 118–119

[2] Эмансипация – получение самостоятельности и равноправия каким-либо лицом или социальной группой.

[3] Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. – М., 1998.

[4] Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). – СПб., 1994.

[5] В кн.: Кайдаш С. Сила слабых: Женщины в истории России (XI -XIX вв.) – М., 1989.

 

[6] Кардапольцева В.Н. Женские лики России. – Екатеринбург, 2000.

[7] Цит. по кн.: Кардапольцева В.Н. Женские лики России. – Екатеринбург, 2000.

 

[8] Здесь и далее цит. по: Шолохов М. А. Тихий Дон. В 2х тт. – М., 1995.

Содержание

Введение.......................................................................................................... 3

Глава 1. Образ женщины в русской культуре

1.1. Концепция женственности в русской культуре....................................... 7

1.2. Женские образы в русской культуре.................................................... 17

Глава 2. Женские образы в романе М. Шолохова «Тихий Дон»

2.1. Роль женских образов в романе М.Шолохова..................................... 33

2.2. Образ Аксиньи....................................................................................... 42

2.3. Образ Натальи....................................................................................... 53

2.4. Образ Ильиничны.................................................................................. 61

2.5. Другие женские персонажи: Дарья, Елизавета Мохова, Дуняша........ 67

Заключение.................................................................................................... 77

Список использованной литературы........................................................... 81

Введение

 

Разные женщины, разные судьбы, разные образы представлены на страницах художественной литературы, публицистики, в живописи, скульптуре, на киноэкране. Образ женщины реальной и созданной воображением творца можно обнаружить во всех жанрах и видах художественного творчества: от фольклора до самых современных проявлений культурной мысли. По мнению С.Н. Булгакова, «всякий подлинный художник есть воистину рыцарь

Прекрасной Дамы». В русской культуре женщина предстает в самых различных ипостасях: тотема, древнеязыческого божества, нередко в роли воительницы, мстительницы, носительницы зла и доброй чаровницы, Богородицы, Царь-девицы, сестры, подруги, соперницы, невесты и т.д. Ее образ бывает прекрасным и безобразным, чарующим и отталкивающим.

Фольклорные мотивы, как известно, оказали влияние на все стороны развития литературы, искусства и культуры в целом. О соотношении злых и добрых начал в женщине говорят и пишут, как уже было отмечено в предыдущих главах, большинство авторов, кто хоть как-то касался этого вопроса.

В целом для русской культуры характерна идея, выраженная Ф.М. Достоевским, о сочетании в женщине «идеала мадоннского» и «идеала содомского», что, видимо, вполне правомерно.

Ушли в прошлое идеалы, освященные православием, навеянные Пушкиным, Толстым, Тургеневым, Достоевским. Розановым. В частности, Василий Розанов писал: «Как героизм в мужчине конечно есть добродетель, – так главная добродетель в женщине, "семьянинке и домоводке", матери и жене, есть изящество манер, миловидность (другое, чем красота) лица, рост не-

большой, но округлый, сложение тела нежное, не угловатое, ум проникновенно-сладкий, душа добрая и ласковая. Это те, которых помнят; те, которые нужны человеку, обществу, нации; те, которые угодны Богу и которых Бог избрал для продолжения и поддержания любимого своего рода человеческого».

Многие прежние женские идеалы, женские роли, женские лики стали для немалого числа представительниц прекрасного пола архаичными, пополнившими «факультет ненужных вещей». И это прежде всего женское самопожертвование, и, как ни печально, женская сострадательность. Результаты социологических опросов свидетельствуют о том, что 60% женщин в возрасте от 16 до 25 лет, независимо от социального статуса и образовательного уровня, обладают следующими особенностями личности: независимостью, активностью, завышенной самооценкой, честолюбием, развитым чувством соперничества, стремлением к доминированию, самоутверждением за счет других, прагматичностью в чувствах. Считают, что действуют не по женской, а по мужской модели, хотя и полагают, что самое ценное качество в женщине – женственность.

Произведения русской литературы создают образы женщин, в которых отражаются национальные представления о важнейших качествах. Таков и роман М.Шолохова «Тихий Дон», в котором в женских образах выражается не только общечеловеческое представление о женственности, о роли женщины в жизни, но и прослеживаются тесные связи со всей национальной традицией в изображении женского характера.

Таким образом, возникает проблема: как женские образы романа М.Шолохова «Тихий Дон» связаны с концепцией женственности и традицией изображения женщины в русской культуре?

Цель работы:  рассмотреть особенности создания женских образов в романе М.Шолохова «Тихий Дон» с точки зрения концепции женственности и связи с национальной традицией изображения женщины в русской культуре.

Основными задачами, исходя из цели исследования, мы считаем:

1. на основе концептуального анализа теоретической литературы по проблеме выделить основные черты концепции женственности в русской культуре;

2. проанализировать содержание женских образов в романе М.Шолохова «Тихий Дон»;

3. выделить особенности отражения национальной концепции женственности в женских образах М.Шолохова и их связи с национальной русской традицией в изображении женщины в литературе.

Предметом теоретического и эмпирического исследования является содержание концепции женственности и национальная традиция в создании женских образов в литературе, а объектом – женские образы в романе М.Шолохова «Тихий Дон»

На основе теоретического исследования проблемы женственности в современных работах, а также в процессе изучения литературной критики, посвященной роману М. Шолохова «Тихий Дон», нами выдвинута следующая гипотеза: В женских образах, созданных М.Шолоховым в романе «Тихий Дон» отражается русская концепция женственности и традиции создания образа женщины в русской культуре.

Методы исследования: теоретический анализ современной научной литературы по проблеме, концептуальный анализ художественного произведения (в рамках герменевтического метода), сравнительный анализ образов.

    Работа состоит из введения, двух глав и заключения. Во введении обосновывается актуальность работы, ставится проблема, формулируются цели, задачи и гипотеза исследования, определяются методы и практическая значимость полученных результатов.

    В первой главе «Образ женщины в русской культуре» рассматриваются основные положения концепции женственности, отраженные в русской философской и художественной мысли, определяются составляющие идеального образ женщины, ее роли в жизни и в обществе. Также приводится краткий анализ галереи женских образов в русской культуре.

    Вторая глава «Женские образы в романе М. Шолохова «Тихий Дон» представляет собой концептуальный анализ женских образов в романе М. Шолохова с точки основных теоретических положений, выделенных в результате изучения проблемы и представленных в первой главе.

    В заключении делается вывод о возможностях дальнейшего изучения особенностей создания женских образов в романе и применения полученных результатов исследования.

    Практическая значимость исследования заключается в том, что в работе обобщен материал по гендерной проблематике в литературоведении, а также по теме исследования – «Женские образы в романе Шолохова «Тихий Дон», который может быть использован для углубленного изучения произведения в старших классах средней школы, а также как основа спецкурса.

 

 

Глава 1. Образ женщины в русской культуре