ЛОГИЧЕСКИЙ ПОЗИТИВИЗМ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ
Поможем в ✍️ написании учебной работы
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

«Трактат» оказал очень сильное влияние на академическое сообще­ство. Позитивисты превратили идеи, высказанные Витгенштейном, в крайне радикальную эпистемологию. Возможно, сегодняшним полито­логам будет трудно понять, почему логический позитивизм имел такое большое значение для развития политической теории. Привлекатель­ность этого подхода лежит в том факте, что его логические инструмен­ты сыграли свою роль в разъяснении структуры математики, которая сама является ключевым инструментом для понимания природы мира, а использование инструментов логического анализа в сфере обычного языка открыло возможность анализа структурного содержания языка и выявления смысла предложений. В то же время логический позитивизм показал субъективность большей части моральных и метафизических текстов.

75

С точки зрения радикальных эмпирицистов-позитивистов научное, естественное и фактологическое использование языка обладает смыс­лом, в то время как метафизические теории ценности, пытавшиеся дать основания моральным и политическим концепциям хорошей жизни, — это просто чепуха. Такой подход получил название принципа верифи­кации. Предложение имеет смысл только, если оно может быть эмпи­рически подтверждено. Следовательно, если предложение осмыслено, то оно прямо опирается на эмпирический опыт, или если это сложное предложение, то такая прямая связь может быть доказана после специ­ально проведенного анализа.

Иными словами, осмысленное предложение не обязательно должно прямо опираться на доступный чувственный опыт, а может базировать­ся на опыте всей природы, где он, собственно, и конкретизируется. На­пример, предложение «на обратной стороне Луны имеются горы» имеет смысл, поскольку конкретизирует тип опыта, способного его подтвер­дить. Несмотря на то, что в период, когда позитивисты начинали свои исследования, еще не было технических возможностей подтверждения этого утверждения и советская космическая ракета еще не облетела во­круг Луны, сфотографировав ее обратную сторону, уже имелся опыт геологических исследований на Земле, достаточный для подтверждения возможной истинности такого предположения.

В то же время утверждение, например, «Государство представляет собой реализацию этической воли», по мнению позитивистов, в прин­ципе не подтверждаемо, поскольку невозможно конкретизировать опыт, подтверждающий это утверждение.

Для моральной философии и политической теории последствия бы­строго распространения позитивизма были весьма тяжелыми. Посколь­ку моральная философия и политическая теория по своему характеру являются нормативными, то есть рекомендующими ценности и опреде­ленные способы устройства будь-то в сфере личной или публичной мо­рали, то, как оказалось, — невозможно придать эмпирический смысл используемым ею предложениям. Как же в таком случае позитивисты могли оценить такой нормативный и этический язык, который употреб­ляет такие определения, как благо, право, справедливость, добродетель, наилучшая форма правления, и другие подобные понятия?

Вполне закономерно, что позитивисты пришли к выводу, что такие понятия не опираются на факты, хотя и часто встречаются в человече­ской жизни. Они имеют экспрессивный, выразительный характер. Язык морали служит цели выражения эмоционального отношения к чему-либо. Для того, чтобы рассмотреть какое-то политическое устройство, необходимо показать, что один вариант его является более предпочти­тельным, нежели другие. Однако, полагали позитивисты, язык морали выражает эмоциональное отношение, но, как правило, не описывает

76

его. Эмоциональные реакции тоже могут быть описаны, но они инте­ресны разве что для психологов или социологов, изучающих общест­венную нравственность. Нормативный язык имеет скорее эмоциональ­ный, нежели познавательный смысл, а стало быть, — субъективный, а не объективный статус.

ПОЗИТИВИЗМ предполагает, что аналитические утверждения относительно физического и социального мира делятся на три категории:

1. Такие утверждения могут быть полезными тавтологиями. Это могут быть

чисто определительные утверждения, предписывающие определенный смысл феномену или концепции.

2. Утверждения могут быть эмпирическими, их истинность или ложность

могут быть доказаны благодаря наблюдениям.

3. Утверждения, не подпадающие ни под одну из двух названных категорий и

не имеющие аналитического смысла. Для позитивистов осмысленный анализ возможен только на основе осмысленных тавтологий и эмпириче­ских утверждений. Метафизика, теология, эстетика и даже этика не име­ют смысла.

Из этого следовало, что нормативная моральная философия и поли­тическая теория, в которых раскрываются концепции человеческого блага, — это псевдонауки. Они тоже пытаются искать истину и несут определенную информацию. Но фактически моральная философия и политическая теория —это просто выражение отношения к чему-то со стороны самого мыслителя. Позитивизм в соответствии с собственной логикой пришел к выводу, что моральная философия и политическая теория — просто гимнастика для ума, не имеющая ничего общего с дей­ствительностью. Личные предпочтения мыслителей, выраженные в трудах по моральной философии и политической теории, не имеют большой ценности и в принципе не заслуживают уважения. Как писала об этом Маргарет Макдональд,

«Предложения — «свобода лучше, чем рабство» или «все люди равно­ценны», означают не утверждение факта, а то, чью сторону я выбираю. Они провозглашают мои убеждения»6.

Однако на самом деле все не так просто. Во-первых, некоторые по­литические теории действительно опираются на факты. Во-вторых, эмо­циональное отношение формируется отнюдь не в эмпирическом вакууме, а связано с нашими взглядами на мир и, таким образом, явля­ются эмпирически доказуемым. Стратегия позитивистов в отношении этих двух аргументов заключается в том, что они соглашаются со ска-

6 Цит. по: Plant R. Modern Political Thought. Oxford: Blackwell, 1995. P. 10.

77

занным, но отрицают, что это как-то меняет познавательный статус их выводов.

Позитивисты, например, признавали, что Томас Гоббс выводит идею политической власти из стремления человека к власти и из характера отношений между людьми, предопределяемого природой человека. И то, и другое подтверждено фактами. Позитивистская критика готова признать, что предложения относительно природы человека носят эм­пирически доказуемый характер, то есть они могут быть подтверждены с помощью фактов, а, стало быть, они имеют смысл. Однако та же кри­тика непременно обратит внимание на природу поддержки, которую, как предлагается, эти эмпирические свидетельства должны были бы придать нормативным и оценочным выводам. Позитивисты прибегают к способу рассуждения, впервые сформулированному английским фи­лософом Дэвидом Юмом еще в XVIII столетии в «Трактате о человече­ской природе», что фактические аргументы в споре не могут подтвер­ждать нормативные, моральные или оценочные выводы. Эта формула обычно звучит следующим образом: должное не может быть выведе­но из сущего. Иными словами, в выводе не должно содержаться того, чего не было в предпосылках.

Убеждения могут быть исследованы эмпирическим путем, но по­скольку они имеют фактическое содержание, то в соответствии со взглядами позитивистов, невозможно вывести из них моральные заклю­чения. Из убеждений не вытекает отношение к чему-либо. Факты и ценности существуют отдельно друг от друга и между ними нет логиче­ской связи. Именно этот вывод и нанес мощнейший удар по «классиче­ской» традиции политической мысли, поскольку обычно она пыталась определять благо, опираясь на то, что считала фактами об условиях че­ловеческого существования. Вопрос о моральных и политических принципах крайне важен, но он носит субъективный характер, выража­ет отношения и предпочтения, фиксируя решения и привязанности. Но этого недостаточно для полноценного академического исследования. Предрасположенность со стороны политического мыслителя заслужи­вает внимания, если его теория основывается на исследовании фактов, но отнюдь не по логическим основаниям.

Таким образом, основанные на фактах выводы относительно приро­ды человека и человеческих отношений не могут логически поддержать нормативные выводы о том, как именно должно быть организовано по­литическое сообщество или что представляют собой основные полити­ческие блага. Если же оценки фактов уже содержат нормативные или оценивающие утверждения, то они есть не что иное, как выражение личных предпочтений.

Позитивизм все же санкционировал научность двух политико-теоретических подходов, дополняющих друг друга:

78

1. Возможно чисто эмпирическое исследование политического по­ведения.

2. Возможен логический анализ политических концепций.

Утверждение позитивистов, что осмысленная теория должна состо­ять из предложений, имеющих эмпирический смысл, позволило им при­знать также два метода политического анализа: индивидуалистический и бихевиоралистский.

ИНДИВИДУАЛИЗМ — тип мировоззрения, сутью которого является абсо­лютизация позиции отдельного индивида по отношению к обществу и миру в целом.

БИХЕВИОРАЛИЗМ — течение в политической теории, исследующее поли­тику с позиции изучения поведения людей.

Безусловно, какой-то тип методологического индивидуализма нужен в политической теории, поскольку в таких собирательных понятиях как «государство», «общество», «нация» и других, нельзя найти эмпириче­ский смысл, если только не рассматривать их как некие утверждения, подтверждаемые анализом особого типа поведения отдельных индиви­дов. Позитивисты утверждали, что многие холистские политические теории рассматривали определенные типы институтов — государство, общество, расу и т.д. — как стоящие над индивидами, что предполагало требование лояльности, долга, обязанностей со стороны граждан. Если социальные целостности могут быть полностью сведены к действиям отдельных индивидов, то политические концепции носят эмпирический характер. При этом человеческая деятельность понимается с точки зре­ния совокупности определенных физических действий, составляющих поведение.

Как следствие, бихевиоралистский и индивидуалистический подхо­ды к политике были одобрены позитивистами. Политическая теория приравнивалась к нормальным, естественнонаучным теориям и рас­сматривалась как совокупность обобщений, которые когда-нибудь по­лучат подтверждение благодаря крупномасштабным и всеобъемлющим эмпирическим исследованиям. Политическая теория, таким образом, должна быть эмпирической, но отнюдь не нормативной, объясняющей, но не дающей рекомендации, морально нейтральной и ни в коем случае не поддерживающей какую-то конкретную концепцию блага.

Кроме того, в рамках позитивизма открылась возможность для фор­мирования другого подхода. Вслед за А.Айер, писавшей, что важной задачей философии науки является логический анализ научных концеп­ций, многие позитивисты в конце концов пришли к выводу, что полити­ческая философия — это придаток политической науки. Поэтому ее основной задачей должно стать разъяснение ее концепций и аргументов

79

с целью очищения их от какого-либо иного, не описательного и не эм­пирического смысла. Таким образом, политическая теория может быть освобождена от ценностей. Политическая теория должна была отказать­ся от своего интереса к проблеме блага и права, и начать активно зани­маться разработкой морально нейтральных политических концепций, аналогичных тем, которые разрабатываются в естественных науках.

Следует признать, что в 50—60 годы большая часть специалистов по политической теории приняла рекомендации позитивистов. Это повер­нуло политическую теорию в сторону от той роли, которую она тради­ционно играла в истории западной политической мысли. Как известно, политическая теория занималась, прежде всего, формированием осно­ваний и разработкой рекомендаций для практической политики. Теперь же политическая теория отказалась от этого. Тем не менее, разговоры о ее «смерти», как бы этого ни хотелось многим позитивистам, оказались сильно преувеличенными.

Дело в том, что в середине столетия, когда множество позитивистов заполнило кафедры ведущих западных университетов, ведущие полити­ческие теоретики, продолжавшие развитие «классической» западной традиции политической мысли, продолжали работать исключительно успешно (например, Исайя Берлин, Эрик Фёгелин, Герберт Маркузе, Ханна Арендт и другие). Поскольку работы этих ученых не соответст­вовали критериям их критиков-позитивистов как лидеров интеллекту­альной моды относительно того, какой же должна быть «истинная» по­литическая теория, их имена редко упоминались, а в истории политиче­ской теории образовались «белые пятна», заполненные лишь спустя десятилетия.

БИХЕВИОРАЛИЗМ

Бихевиорализм означает концентрацию внимания исследователя на поисках ответа на один-единственный вопрос: «Почему люди ведут себя так, а не иначе?»

Корни бихевиорализма, достигшего пика своей популярности в ака­демическом сообществе в 50—60 гг. XX века, лежат в трудах Опоста Конта — крупного французского социолога XIX столетия, а также «Венского кружка» 20-х годов. Это не означает, что бихевиорализм принял все философские предписания позитивизма. Расцвет бихевиора­лизма в 50-е годы пришелся на тот период, когда позитивизм подвер­гался самой суровой критике. Однако влияние позитивизма на него не­оспоримо. Несмотря на существенные различия между отдельными представителями бихевиорализма, большинство из них, по-видимому, согласилось бы с двумя следующими положениями:

80

(а) Эмпирическая теория — группа не связанных друг с другом аб­страктных утверждений, состоящая из предположений, дефиниций, ги­потез, которые можно проверить эмпирически, которые описывают и объясняют данный феномен или группу феноменов.

(б) Объяснение — это причинно-следственная оценка какого-то фе­номена или группы феноменов.

И позитивисты, и бихевиоралисты крайне озабочены тем, как узнать, что теория неверна. И те, и другие признают три варианта оценки тео­рии:

Во-первых, «хорошая» теория должна быть внутренне логичной.

Во-вторых, «хорошая «теория, связанная с определенным классом феноменов, должна, насколько это возможно, быть совместимой с дру­гими теориями, пытающимися объяснить соответствующие феномены.

В-третьих, и это самое главное, подлинно объясняющие теории должны быть способны делать эмпирические предсказания, которые затем могут быть проверены с помощью наблюдения.

Единственный осмысленный способ выбора из конкурирующих друг с другом теорий — это эмпирическая проверка. Эта проверка может быть осуществлена либо на уровне индивидуального социального акте­ра, или на уровне социальной структуры, в зависимости от природы испытываемой теории.

Характерными чертами бихевиоралистского подхода к политиче­скому исследованию как раз и являются два требования: эмпирическое наблюдение и эмпирическая проверка, что в целом соответствует пози­тивистской доктрине. Бихевиоралисты стремились систематически ис­пользовать все имеющиеся в их распоряжении данные, а не ограничи­ваться небольшой группой иллюстративных примеров. На практике это означало, что, когда какое-то утверждение проверяется, исследователь не может ограничиваться только рассмотрением случаев, имеющих от­ношение к делу, а должен изучить все случаи, или, по крайней мере, весьма репрезентативное число таких случаев.

Неудивительно, поэтому, что для бихевиоралистов важное значение имела статистика. Она позволяла изучить множество данных, которые могли бы служить эмпирическими свидетельствами. Однако бихевио-рализм не означает предпочтения количественных методов анализа за счет качественного. Действительно, бихевиоралисты часто обращались к количественным данным и другим эвристическим свидетельствам. Но это не означает, что они делали только это. Наоборот, для бихевиорали­стов качественный и количественный анализ был в равной степени при­емлемым. Для них значение имело не то, являются ли методы анализа количественными или качественными, а то, что, с одной стороны, они используются для оценки высказанных предположений; а с другой — что данные используются систематически, а не иллюстративно.

81

Другая характерная черта бихевиорализма выражена не столь явно, но имеет не меньшее значение. Научные теории в принципе должны всегда быть фальсифицированы. Обратим внимание, что речь идет о научных, а не просто об эмпирических теориях. Как мы видим, бихе-виоралисты демонстрировали свою приверженность теориям Карла Поппера и его ревизии традиционного позитивизма, в частности, крите­рию фальсифицируемости.

Все аспекты бихевиоралистских теорий должны быть потенциально фальсифицируемыми. Однако Лакатос писал, что большинство теорий в естественных и социальных науках содержат нефальсифицируемые ут­верждения, которые чаще всего оказываются основополагающими. Эти ключевые предположения часто принимают форму высокоабстрактных утверждений, которые невозможно проверить эмпирически. Но это во­все не означает, что сама теория не может быть фальсифицирована. Ес­ли из ключевого абстрактного положения могут быть выведены некие другие утверждения, которые можно проверить эмпирически, то вся теория может считаться фальсифицируемой. Такой подход дает воз­можность исследователю определять условия, при которых данная тео­рия может быть признана научной.

Бихевиорализм в лучших своих образцах внес немаловажный теоре­тический и эмпирический вклад в понимание и объяснение социального поведения. Сильная сторона бихевиоралистского подхода заключается в том, что он использует форму анализа, способную к репликации (по­вторению). Ученые, работающие в бихевиоралистской традиции, всегда стремятся к тому, чтобы другие исследователи, делающие аналогичные утверждения и использующие подобные данные, пришли к таким же выводам. Такая заинтересованность в подтверждении своих заключений предполагает наличие очень ясно формулируемых требований к иссле­дованию:

1. что именно они пытаются объяснить?

2. конкретное теоретическое объяснение, которое выдвигает уче­ный;

3. каким образом он использует эмпирические свидетельства для того, чтобы дать оценку теоретическому объяснению.

Такая ясность означает, что бихевиоралисты уходили от исследова­ния любых размытых и нечетко сформулированных проблем.

БИХЕВИОРИЗМ — ведущее направление в американской психологии ХГХ— XX веков, в основе которого лежит понимание поведения человека и живот­ных как совокупности двигательных и сводимых к ним вербальных и эмо­циональных реакций на воздействия (стимулы) внешней среды.

82

БИХЕВИОРАЛИЗМ — политическая теория, изучающая политику через по­ведение актеров (действующих лиц), многое взявшее из психологической теории бихевиоризма.

«Поведение» — ключевой элемент бихевиорализма. Оно и предо­пределяет то, что именно является сущностью социальной системы. Оно же становится основным элементом анализа в политической науке. Изучать поведение — это значит выяснить, что же в действительности происходит в рамках права и политических идеологий. Поведение включает в себя подход к чему-либо, равно как и действия. Оно рас­сматривается бихевиоралистами как более фундаментальная категория, по сравнению с правилами и нормами, поскольку имеет отношение к живой политике. Это, разумеется, не означает, что нормы и идеологии не имеют значения в политической жизни, однако их значение опреде­ляется тем, какую роль они играют в поведении человека. Для того, чтобы понять политическую систему не достаточно просто сконцентри­ровать свое внимание на нормативных чертах политической деятельно­сти, необходимо обратиться к самому поведению. Понятно, почему ключевыми категориями бихевиорализма стали «стимул/реакция» и «вызов/ответ».

Впервые бихевиорализм к политической науке попытались приме­нить в 20—30 гг. XX века группа ученых Чикагского университета во главе с Чарльзом Мерриамом. Эстафету подхватил его учение Гарольд Лассулл, внесший очень большой вклад в разработку этого подхода к политической теории.

В 50 — начале 60-х годов бихевиоралистский подход занял домини­рующие позиции в политической науке.

МЕРРИАМ, Чарльз (1874—1953) — видный американский ученый, один из создателей политической науки. С 1923 по 1940 г. возглавлял в Чикагском университете отделение политической науки — ведущий в те годы политоло­гический центр США. Основатель так называемой чикагской школы полити­ческой науки. Основные труды: «Новые аспекты политики», «Роль политики в общественном развитии», «Систематическая политика», «Политическая власть: ее структура и сфера действия», «Что такое демократия?» и др.

Очищение политического знания от метафизики ставило своей це­лью достижение идеала объективного, свободного от субъективных влияний и верований. Перенесение на политическую науку методов анализа, использовавшихся позитивистами в естественных науках, дало возможность отныне рассматривать политическую реальность как есте­ственную, а политический процесс как протекающий в соответствии с

83

некими универсальными «регулярностями», доступными эмпирическо­му анализу. Основания повторяемости были связаны с природой чело­века — отсюда концепция «естественного человека» в политическом мире.

Политический процесс рассматривался бихевиоралистами как реа­лизация некоего первоначального волевого усилия, придающего поли­тический смысл всякому поведенческому акту. Доминирующей чертой человеческой психики провозглашалось стремление к власти. Власть — исходный пункт и конечная цель всякого политического действия. Практически вся политическая теория превратилась в учение о власти.

Бихевиоралисты значительно расширили представление о власти по сравнению с «классическими» представлениями, по существу, прирав­няв ее к политическим отношениям в целом. Иным словами, концепция власти у бихевиоралистов отличалась нестрогостью и неточностью. Понятно, что во многом это связано с многозначностью английского термина «power» (власть, сила, могущество и т.д.). Однако множество значений власти, которое придают ей бихевиоралисты, может быть объ­единено вокруг «стремления к власти». Лассуэлл считает, что оно при­суще всем людям во все времена, в любом обществе и социальном слое. Причем, пишет Лассуэлл, люди могут и не воспринимать свою или чу­жую деятельность как стремление к власти. Они говорят, что хотят по­бедить в споре, выиграть игру, сделать карьеру, приобрести авторитет или «имя», но за всем этим стоит стремление к власти.

«Единственное, что присуще всем типам отношений власти и влияния, — это воздействие на политику. То, как проявляется воздействие и на какой основе оно осуществляется, суть преходящие моменты, конкрет­ное содержание которых в определенной ситуации можно установить, лишь изучая реальные воздействия находящихся в этой ситуации субъ-

— писал Лассуэлл в работе, написанной совместно с А.Капланом, «Власть и общество: рамки политического исследования».____________

ЛАССУЭЛЛ, Гарольд — (1902—1978). Видный американский политический теоретик. В своей знаменитой работе «Кто что получает, когда и как» (1936) он определил политологию как науку о влиянии и влиятельности. Под влия­нием он понимал очень широкую и мягкую форму власти. Главной целью демократии он провозгласил человеческое достоинство.

7 Lassell H., Kaplan A. Power and Society: A Framework for Political Inquiry. New Haven (Conn.), 1962. P. 92.

84

Политика — сферы взаимодействия. Поэтому индивид, побуждае­мый волей к власти, вступает с другими индивидами в коммуникацию по поводу власти. Возникает силовое поле. Сознательно очищенное авторами теории от любых других показателей. Интересен подход би-хевиоралистов также к государственной власти. Традиционная полити­ческая наука исходила из того, что власть изначально была присуща государству. Бихевиоралисты попытались найти «естественное» проис­хождение государственной власти — они увидели в ней механический агрегат отдельных воль. Так же они подходили и к проблеме институ­тов.

Лассуэлл отрицал идею всеобщего блага как функцию государства. Он вообще выступил против абстрактно-моралистской трактовки госу­дарства как некоего идеала. Государственная власть возникает путем слияния, столкновения, соединения и отталкивания, борьбы и равнове­сия воль к власти, то есть как силовое поле, где встречаются люди, об­ладающие собственным вариантом поведения.

Политическая система общества, полагал Лассуэлл, всегда выступа­ет как особая структура, в которой власть распределена между всеми ее элементами так, что устанавливается определенный баланс сил, стре­мящихся к власти и достигающих ее. Нарушение этого баланса в сторо­ну чрезмерной централизации власти, или, напротив, ее распыления влечет за собой дисфункцию и может привести к распаду политической системы. Тогда задача государственной власти заключается в сохране­нии баланса политических сил.

Сталкивающиеся индивидуальные воли к власти, в конце концов, формируют устойчивые способы взаимодействий, в определенной сте­пени теряющие подвижность. Субъекты власти вступают в определен­ные соглашения или «сделки», результаты которых фиксируются в пра­вилах и нормах. Всякое такое соглашение одновременно и ограничение воли к власти, и условие ее реализации. Лассуэлл говорит о «рынке вла­сти», описывая все происходящее там как «игру».

Игровая ситуация заключается в следующем: побеждает тот, кто вы­игрывает по правилам, а стремление нарушить правила, то есть выиг­рать незаконно, наказывается. Правила игры должны исходить от нее самой, а не навязываться извне. Иными словами, это должен быть само­регулирующийся «политический рынок», аналогичный обычному эко­номическому рынку. Реальный рынок власти предстает в трудах бихе-виоралистов как разгул страстей, недугов, социальных пороков и т.д. Политический рынок рассматривается как состязание субъектов власти: кто кого.

В качестве упорядочевающей силы, стоящей над «политическим рынком», выступает государство. Государство как бы обладает властью

85

до и сверх всякой власти, является всеобщим условием процесса рас­пределения и перераспределения власти в обществе. По существу, это означает всесилие государства. Иными словами, между рыночной и эта­тистской линией в трудах бихевиоралистов имеется серьезное противо­речие.

Исследователи, работающие в бихевиоралистской традиции в 90-е годы, согласились с тем, что теоретический анализ всегда должен быть начальным пунктом для серьезного эмпирического исследования. Это вовсе не означает, что теории не могут быть модифицированы, пере­смотрены или вообще отброшены на основе эмпирических наблюдений. Теория действует как средство, предохраняющее исследователя от по­гружения в излишние детали наблюдаемого, что приводит к тому, что абстрактные дедуктивные выводы могут быть сделаны в отношении связей между разными феноменами. Кроме того, теория не просто гене­рирует гипотезы, подлежащие эмпирической проверке, но дает пред­ставление о том, что должно быть проверено и как. Многие постбихе-виоралисты идут еще дальше в направлении эпистемологического реля­тивизма. Они часто говорят о том, что где-то там существует объектив­ная реальность, которая только и ждет, чтобы ее открыли «научным» методом. Сегодня они считают, что теория должна играть центральную роль в социальном анализе. Они даже признают возможность разных теоретических подходов, и что они могут привести к разным выводам. Но это вовсе не означает, что эмпирическая проверка потеряла свое значение. Наоборот, постбихевиоралисты полагают, что хотя эмпириче­ская проверка и стала труднее, но они допускают даже эмпирически обоснованные научные предсказания. По их мнению, каждая теория может по-своему искать свое эмпирическое подтверждение. Однако до тех пор, пока теория не получила своего эмпирического подтверждения, она не может получить статус объяснительной теории.

Для бихевиоралистов, а также постбихевиоралистов главной целью научного исследования является объяснение поведения на индивиду­альном и групповом уровне. В бихевиорализме присутствует идея при­чинности. Хотя причинность, по их мнению, отражает способ нашего мышления в той же мере, как и «реальность», она неизбежный спутник любой попытки объяснения. Они также настаивают на том, что если мы хотим, чтобы в нашу теорию поверили, необходимо подтвердить ее эм­пирически. Постбихевиоралисты утверждают, что почти все социаль­ные и политические исследователи, работающие с эмпирическим мате­риалом, в той или иной форме поддерживают этот взгляд. Если встать на эту точку зрения, то влияние постбихевиорализма на политическую теорию огромно. Каждый теоретик политики во многих отношениях постбихевиоралист.

86

4.3. ЗАКАТ ПОЗИТИВИЗМА И ВОЗРОЖДЕНИЕ НОР­МАТИВНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

Поначалу могло показаться, что позитивизм имеет целый ряд пре­имуществ по сравнению с «классической» методологией. Важнейшим из них был принцип верификации, который позволил провести четкую демаркационную линию между науками, имеющими и не имеющими ясного познавательного содержания. Однако с течением времени имен­но эта ясность стала вызывать сомнения. Оказалось, что крайне трудно дать полноценную оценку самому принципу верификации. Очевидно, что он не является тавтологией или истиной по определению. В то же время он не содержит в себе и обобщения опыта (хотя вроде бы он ут­верждает, что это именно так, множество свидетельств опровергает это). Постепенно все большее число исследователей начало признавать, что принцип верификации сам не отвечает критерию обоснованности, ибо не может быть подтвержден чувственными данными. Одним из возможных выходов было заявление, что принцип верификации — это вовсе не утверждение, а правило. Основной вопрос в отношении любо­го утверждения — это вопрос о том, является ли оно истинным или ложным. В отношении правил такой вопрос не ставится. Он формули­руется по-другому: Данное правило правильно или ошибочно? Имеет основания или нет? Хорошее или плохое? Иными словами, принцип верификации превращается в рекомендацию, но тогда мы должны были бы относиться к нему в соответствии с тем требованием, которое он сам и утверждает, то есть следует поставить вопрос: по каким основаниям мы признаем принцип верификации?

Обычно позитивисты дают два ответа. Первый из них сводится к следующему: принять принцип в качестве фундаментального эпистемо­логического правила значит привести оценку в соответствие с реально­стью (А.Айер). Но это весьма проблематичное объяснение, поскольку оно предполагает, что мы можем описать природу реальности. Очевид­но, что здесь возникает замкнутый круг. Если наше представление о реальности (сформировавшееся до введения принципа верификации) правильно, то тогда мы пришли к нему до того, как сформировали кри­терий, который, как предполагается, должен ввести различие между чувственным и нечувственным характером наших представлений. Сама

87

по себе идея сравнения эпистемологического подхода с реальностью весьма сомнительна, поскольку способ познания должен стать критери­ем того, что является реальным, а что нереальным, или имеет и не имеет смысла. Такой путь спасения принципа верификации от угрозы, созда­ваемой его собственным принятием, таким образом, оказывается весьма неубедительным.

Альтернативное объяснение необходимости принципа верификации как правила заключается в том, что в каком-то смысле принцип форму­лирует основное определение естественных наук. А поскольку эти нау­ки играют такую важную роль в нашей культуре, то мы должны при­нять в качестве основного эпистемологического правила то, которое в наибольшей степени соответствует ориентации науки (Р.Карнап). Но здесь видны две трудности.

Прежде всего, не так уж очевидно, что принцип верификации дейст­вительно является основным научным положением. Так, знаменитый английский философ Карл Поппер сделал утверждение с точностью до наоборот: верификация, по его мнению, приведет к еще большему раз­рыву между рациональностью и наукой. Поппер считает, что обычно мы можем подтвердить только такие положения, если в состоянии пе­речислить все те вещи, совокупность которых обозначает данное пред­ложение. Например, если я скажу, что у меня в кармане пять каранда­шей, это может быть полностью подтверждено путем проверки содер­жимого моего кармана.

Однако такой подход не имеет отношения к законам науки, посколь­ку чаще всего они представляют собой ничем не ограниченные обобще­ния. Например, возьмем предложение «при повышении температуры лед тает». Поскольку это предложение относится к неизвестному числу случаев, то оно не может получить полное подтверждение, поскольку мы не можем сказать, сколько именно примеров нам нужно для того, чтобы сформулировать доказанное общее правило. Поэтому верифика­ция не может стать критерием науки. В противном случае наука не смогла бы признать по рациональным основаниям некоторые из наибо­лее фундаментальных законов.

Вместо верификации Карл Поппер предложил критерий фалъсифи-цируемости. Для объяснения его смысла он привел свой знаменитый пример: если мы не сможем найти хотя бы одного черного лебедя, то можно утверждать, что все лебеди белые.

Поппер придавал важное значение творческому воображению в нау­ке, в частности, гипотезам, которые затем могут опровергаться с помо­щью фальсификационного эксперимента. Если гипотезу не удается фальсифицировать, то она может быть признана как научный факт. Иными словами, Поппер предложил доказательство от противного. Ар-

гументы Поппера показались научной общественности весьма убеди­тельными. В результате число сторонников позитивизма начало быстро идти на убыль.

Таким образом, позитивизм постепенно потерял свое влияние на эпистемологическом уровне. В немалой степени это было заслугой не только Поппера, но и того же Витгенштейна, который в своих «Синей» и «Коричневой книге», «Философских исследованиях» и в ряде других поздних работ подверг позитивизм интенсивной критике. Если «Логи­ко-философский трактат» Витгенштейна, по существу, инспирировал позитивизм, то его поздние работы сыграли немаловажную роль для его развенчания. По существу, тот же Витгенштейн открыл новую страницу в развитии теории и методологии в постпозитивистском мире.

Хотя целостная позитивистская программа утратила свое влияние, однако некоторые ее положения и сегодня сохраняют свое значение, в частности, идея о различии между фактом и ценностью, а также антина­турализм в этике. Эти и некоторые другие положения и термины вошли в обновленную политическую теорию, которая пережила, начиная с 1970-х годов подлинное возрождение.

Вопросы для самопроверки                              N ?

1. Поясните смысл следующих терминов:

♦ эпистемология;

♦ рационализм;

♦ тавтология;

♦ трансцендентальный/трансцендентный.

2. Почему логические позитивисты считают, что теория не может сказать ничего значимого о природе ценностей?

3. В чем заключается принцип верификации?

4. В каком смысле Витгенштейн употребляет понятие тавтологии?

5. Поясните значение индивидуалистического и бихевиоралистского под­ходов к политической науке?

6. В чем заключается критерий фальсифицируемости?

7. Что общего между бихевиорализмом и позитивизмом?

8. В чем специфика бихевиоралистского метода исследования?

9. Как Гарольд Лассуэлл рассматривает власть? Что в его теории говорит о том, что он — бихевиоралист?

10. Какие недостатки есть у бихевиорализма?

11. Какую роль в бихевиоралистской теории играют такие понятия как вызов/ответ или стимул/реакция?

Дополнительная литература

89

1. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1958.

2. Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М.: Дом интеллектуальной книги, 1998. Гл. 1.

3. Зотов А.Ф., Мельвиль Ю.К. Западная философия XX века. М.: Проспект, 1998. С. 334--Ш.

4. История современной зарубежной философии. Компаративистский подход. В 2 т. СПб.: Лань, 1998. Т. 2. Гл. 4. С. 131—135.

5. Цукерман А. Введение в политический анализ. Реферат-дайджест. Со­ставитель В.С.Комаровский. М., 1995. Гл. 6.

6. Власть. Очерки современной политической философии Запада / Под ред. В.В.Мшвениерадзе. М.: Наука, 1989. С. 95—127.

7. Антология мировой политической мысли. В 5 томах. Т. 2 / Под ред. Т.А.Алексеевой. М.: Мысль, 1997. С. 175—184.

90

Лекция 5

ИНСТИТУЦИОНАЛИЗМ. РА­ЦИОНАЛИЗМ В ПОЛИТИКЕ

Исследование политических институтов — центральная проблема политической науки. По мнению многих исследователей, политическая наука отделилась от философии, политической экономии и даже социо­логии, превратившись в самостоятельную дисциплину именно благода­ря этой проблематике. По существу, — это единственная тема, которую политологи не делят с другими отраслями знаний. Увлечение исследо­ванием формально-легальных политических структур в начале века бы­ло столь велико, что Грэхем Уоллес констатировал в 1908 году, что

«все, изучающие политику, анализируют институты и избегают анали­зировать человека».

Действительно, сложность и противоречивость политической жизни, появление новых процессов и явлений, таких как бюрократизация, ми­литаризм, коррупция и т.д., заставили политических исследователей по-новому посмотреть на государство и власть. Говоря словами американ­ского политолога Л.Козера, представители политической науки концен­трировали свое внимание на

«государстве как институте, осуществляющем монополию законного применения силы на данной территории» (определение Вебера)1.

Что же такое институт?_______________________________________

Термин «институт» происходит от латинского слова «institutum», что означа­ет «установление» или «учреждение». Политический институт — это, во-первых, состояние организованной общности, организационная форма объе­динения людей в особое сообщество, основывающееся на коллективной во-

1 Цит. по: Современная буржуазная политическая наука: проблемы государства и демократии / Под ред. Г.Х.Шахназарова. М.: Наука, 1982. С. 9.

91

ле, целях и образах жизнедеятельности; во-вторых, идеальная модель ассо­циации людей, формирующаяся по поводу власти и влияния, поддерживаю­щая интеграцию человека и коллектива, управляемость общностью и опи­рающаяся на коллективные ценности, организационные принципы, рацио­нальные нормы (установления), и, в-третьих, — реализация и воспроизвод­ство моделей (систем принципов и норм, правил и целей) общения в струк­туре совокупной практики политической активности индивидов и групп, че­ловеческого социума в целом2.

ГОСУДАРСТВО КАК ИНСТИТУТ

Прежде чем перейти к рассмотрению основных особенностей и на­правлений институционализма, вспомним, что такое государство. Нач­нем с известной притчи о трех слепых философах, которых попросили определить, что такое слон. Один, который держался за хобот, сказал, что слон — длинный и гибкий как змея. Другой, дотронувшись до ноги, сказал, что слон — высокий и круглый как ствол дерева. А третий, дер­жавшийся за ухо, сказал, что слон — это нечто тонкое и висячее. В прошлом политические мыслители, пытаясь дать определение такому институту как государство, по существу, делали то же самое. Он хвата­лись за отдельные аспекты государства, а затем начинали доказывать, что именно этот аспект важнее всего.

Что же такое современное государство?

Современное государство — это модернистский (современный) и западный проект. Оно складывалось на протяжении нескольких столе­тий в Европе, начиная со Средневековья. Средневековая система управ­ления была очень сложной и многоуровневой. Одновременно действо­вали слабые императоры и сильные короли, влиятельные аристократы (графы и князья) и несколько уровней частично автономных дворян. В соответствии с феодальными установлениями, эти разные уровни вла­сти были связаны друг с другом сложной системой взаимных обяза­тельств. Эту сложную картину следует дополнить собственной иерар­хией Католической церкви, влияние которой отнюдь не ограничивалось религиозно-идеологической сферой. Не стоит сбрасывать со счетов и ранние формы парламентов, уже действовавших на некоторых террито­риях.

В XVI-XVIII вв., то есть с началом периода Модерна (Современно­сти), в разных районах Европы начали появляться сильные централизо­ванные правители, который стремились установить неограниченный

2 Дегтярев А.А. Основы политической теории. М.: Высшая школа, 1998. С. 100— 101.

92

контроль над своей территорией — абсолютные монархи. Им удалось ограничить независимую власть графов, князей, бояр или баронов, обес­печить централизованный сбор налогов, создать большие армии и раз­ветвленный бюрократический аппарат, систему законов и правил. В тех странах, где победила протестантская Реформация, королям удалось установить свою власть также и над церковью. В ряде стран они сильно ограничили деятельность парламентов, сохранившихся со времен Сред­невековья.

В XVIII — начале XIX вв. рост государств получил мощный им­пульс в результате Французской и Американской революций. В резуль­тате американской революции было создано первое «сконструирован­ное» государство и весьма эффективная конституционная модель. Рево­люции привели к мощной мобилизации в армии обычных людей, быст­ро сменивших профессиональные армии аристократов. Империя Напо­леона во Франции продолжила эту массовую мобилизацию, открыв путь тому типу европейского и американского государственного строи­тельства, который стал преобладающим уже к концу XIX столетия. Массовые армии, начальное образование и протест против универсали­стских притязаний широко распространившегося либерализма привели к возникновению «национальных государств» (Nation state). Значение такого типа государственного устройства стало понятным после объе­динения Германии и Италии (1848—1870 гг.), а также Гражданской войны в США в 1860-е годы. Еще одним важным событием стал распад Испанской и Португальской империй в Латинской Америке и формиро­вание множества самостоятельных латиноамериканских государств, формировавших свое государственное устройство по европейским, а отчасти американскому образцу. Начиная с 1980 г. то есть с наступле­нием эпохи империализма, европейские державы создают колониаль­ные империи, тем не менее сохраняя тип национального государства в метрополиях. Приблизительно в это же время быстрыми темпами свою модернизацию осуществляет Япония, создавая большую армию, бюро­кратию, вводя всеобщую грамотность и т.д.

В XX веке, после окончания 1-й мировой войны, произошел распад Австро-Венгрии, завершивший процесс складывания системы нацио­нальных государств в Европе. Октябрьская революция в России также имела своим результатом модернизацию государственной формы, во­плотившуюся в Советском Союзе. В России не сложилось националь­ное государство, но, несомненно, форма Советской централизованной федерации была более современной формой, нежели неограниченная монархия. Деколонизация в 60-е годы Французской, Британской и Бель­гийской колониальных империй привела к образованию множества са­мостоятельных государств в 50—60 гг. Тенденция к увеличению числа самостоятельных государств продолжает сохраняться и поныне, во что

93

немаловажный вклад внесли дезинтеграция СССР и Югославии. Тем не менее, следует сказать, что множество из возникших самостоятельных государств, хотя и называют себя национальными, таковыми на самом деле не являются. Национальное государство, понимаемое в либераль­ном смысле, предполагает наличие сложившейся нации, объединенной общим языком, культурой, традицией, самоидентификацией, внутрен­ним рынком, но, что самое главное, — политическим сообществом. Помимо этого, современное государство должно обладать целым рядом обязательных признаков.

Приведем отрывок из работы известного французского политиче­ского теоретика Мориса Дюверже «Политические институты и консти­туционное право» (1960):

«Слово "государство" имеет два разных значения. Когда говорят о вме­шательстве государства в дела частного сектора, критикуют его и соби­раются реформровать, то имеют в виду совокупность управленческой организации, коллектив управляющих. Когда же гвоорят, что Франция, Италия, Великобритания являются государствами, то это означает, что они являются человеческими сообществами особого типа, суверенными нациями. Конечно, между этими значениями существуют родственные связи: государство в первом значении (государство — правительство) обозначает совокупность правителей современной нации, то есть госу­дарство во втором смысле (государство-нацию). В конечном счете вто­рое значение шире первого и в некотором роде включает его. Несмотря на это, важно четко различать оба значения слова "государство": в большинстве случаев контекст позволяет избежать путаницы. ... Государство-нация представляет собой объединение людей, сообщество, характеризуемое по нескольким критериям: в нем особенно крепки узы солидарности, оно обладает наиболее могущественной организацией. Таким образом, различие между государством и другими объедине­ниями людей, скорее, не качественное, а количественное: государст­во является самым полным, законченным и совершенным из челове­ческих сообществ, существующих в настоящее время. Отсюда проис­текает то, что юристы называют "государственным суверенитетом", в котором они видят основное определение государства.

...В настоящее время государства-нации представляют человеческие сообщества. Политически организованные наилучшим образом, т.е. со­общества, властная структура которых является наиболее сложной, со­вершенной, законченной. Правителей других сообществ часто изучают, избрав в качестве референтной группы руководителей государства: по сравнению со вторыми первые часто пребывают в зачаточном состоя-

3 Дюверже М. Политические институты и конституционное право // Антология мировой политической мысли в 5 томах. Т. 2. С. 657.

94

П.Данливи из Лондонской школы экономики и политической науки называет следующие основные характеристики современного государ­ства:

1. Государство — это форма организованных институтов, каким-то образом связанных друг с другом. Это позволяет определять госу­дарство как некую «единицу», как если бы все институты были од­ним действующим лицом. Институты — это отобранные с мораль­ной точки зрения социальные структуры (например, институт «обе­щания»), формальные организации (государственные ведомства) или комплексные совокупности правил (право, законодательство).

2. Разумеется, государство начинает вести себя как единый актер толь­ко на определенной дистанции. При ближайшем рассмотрении, лег­ко заметить, что разные институты государства стремятся к различ­ным целям, то есть государство как целое — это условность.

3. Государство должно действовать в конкретной пространственной области, в которой проживающее население составляет особое об­щество. Государство не может существовать без собственной терри­тории. Однако государство не может быть и на пустом месте, где нет никакого населения. Более того, это население должно быть органи­зовано в общество. Оно должно в большей степени взаимодейство­вать в своей среде, чем вовне, и демонстрировать свое единство че­рез язык, культуру, образ жизни.

4. Задачей государственных институтов должно быть принятие коллек­тивных решений и забота о том, чтобы эти решения исполнялись. Если группа институтов не принимает таких решений, или не в со­стоянии их выполнить, то это не государство.

5. Существование государства определяет сферу «публичности», часть социальной жизни, которая столь же ясно отличается от частной сферы в индивидуальной или коллективной деятельности. Таким об­разом, публичная сфера включает в себя чисто правительственную деятельность, а также политическую деятельность по оказанию влияния на государственные институты.

Официальная сфера Публичная сфера        Публичная сфера

Частная сфера

95

Рис.1.

Кроме того, Данливи называет 7 дополнительных характеристик го­сударства, отнюдь не менее значимых, но выделенных им в отдельный список:

1. Суверенитет означает, что государство является высшим источни­ком власти на данной территории, а также осуществляет контроль над применением силы и принуждения. Кроме того, государство — высший центр принятия решений. Государство должно действовать вне зависимости от какого-либо внешнего контроля, тогда оно счи­тается суверенным.

2. Государство осуществляет контроль над въездом и выездом из стра­ны. Оно также определяет, кто именно является гражданином дан­ной страны, а кто нет.

3. Для того, чтобы обеспечить легитимность государства, оно должно демонстрировать свое стремление к защите интересов всего общест­ва и воплощать «общую волю» своих членов. Иными словами, госу­дарство должно постоянно подтверждать идеологически и этически свою законность своего существования.

4. Государство должно быть признано легитимным наиболее влиятель­ными группами в обществе. Не всякое государство получает под­держку большинства, но любое государство, если оно не является эфемерным, должно обладать существенной поддержкой со стороны какой-то части общества.

5. Современные государства имеют ряд общих черт с организационной точки зрения. Ими управляет бюрократия — формальные, иерархи­ческие организации, или, говоря словами Вебера, «бюджетные еди­ницы», финансируемые со сбора налогов, которые каждое государ­ство должно собирать с максимальной эффективностью. Именно контраст с капиталистическим производством, которое в условиях рыночной экономики финансируется с продаж и прибыли, является на сегодняшний день одним из важнейших путей идентификации го­сударственной сферы.

6. Современные государства различаются между собой также тем, как именно они регулируют социальную сферу — через использование легального аппарата для контроля над гражданским обществом. Обычно это фиксируется Конституцией — письменным документом (за исключением Великобритании, где письменной конституции нет, а государственное устройство регулируется на основании ряда от­дельных актов и прецедентов).

7. Режим должен быть признан как «государство» со стороны других государств. Признание суверенного государства со стороны других государств включает признание за ним определенных прав и обязан-

96

ностей на основе международного права, в том числе признание

принципа невмешательства в его внутренние дела4.

В настоящее время лишь немногие государства удовлетворяют всем названным критериям. Однако свыше 160 современных государств от­вечает их большинству. И хотя государственная форма управления се­годня является практически общепризнанной, есть государства и госу­дарства.

Следует отметить, что довольно ясно наблюдается тенденция к рас­пространению государства на все новые и новые сферы общественной жизни. В XVI—XVII веках важнейшим «вызовом» для жизни и имуще­ства подданных была бесконечная «война вех против всех». Томас Гоббс, как мы помним, поставил вопрос о сильной монархической вла­сти. Государство «ответило» на этот «вызов» созданием больших ар­мий, полиции, судов и т.д. В XVIII веке стало ясно, что величайшую угрозу для подданных несет уже само государство, ничем не ограни­ченная монархическая власть. «Ответом» на это стала идея разделения властей, принятие Конституций, введение избирательных систем.

Еще сто лет назад, в конце XIX столетия, демократические государ­ства в Европе и Северной Америке продолжали выполнять следующие традиционные функции:

♦ оборона;

♦ внутреннее законодательство;

♦ поддержка рынка с помощью системы законов;

♦ частичные общественные работы;

♦ сбор налогов.

Индустриализация и урбанизация ускорили развитие системы мас­сового образования, а также рост правительственных социальных про­грамм (ответ на «вызов» стихии рынка). После второй мировой войны широкое развитие получила программа «государства всеобщего благо­состояния» (welfare state). Британские социалисты ставили вопрос о том, что государство должно заботиться о человеке от колыбели до гро­ба. Сегодня нормой для развитых стран стало положение об обязатель­ном минимальном обеспечении каждого гражданина со стороны госу­дарства.

В свою очередь, принятие широких социальных программ вызвало быстрый рост бюрократии, особенно между 1945 и 1976 гг. в связи с идеей «государства всеобщего благосостояния», причем в наибольшей степени рос бюрократический аппарат в региональных и местных орга­нах. На разбухание государства влияют и другие факторы: например, в период «холодной войны» резко возросли расходы на оборону и после

4 Dunleavy P.J. Introduction to Politics. University of London, 1995. P. 7—8.

97

ее окончания не вернулись к прежним объемам; рост преступности при­водит к разбуханию полицейских структур и т.д. Иными словами, пред­сказание Вебера, что будущее принадлежит бюрократическому госу­дарству, похоже, начинает сбываться.

5.2. ОСНОВНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ИНСТИТУЦИО­НАЛЬНОГО ПОДХОДА

Институциональный подход использует три основных метода иссле­дования:

♦ описательно-индуктивный;

♦ формально-легальный;

♦ и историко-компаративистский.

Начнем с описательно-индуктивного метода. Описательный подход нередко называют современной историей. Его представители прибегают к обычным историческим методам исследования и изучают события, эпохи, деятельность конкретных людей и институтов. В своих исследо­ваниях они описывают и анализируют феномены, случившиеся в про­шлом, но объясняющие современные политические феномены. Он де­лает основной акцент на объяснении и понимании, а не на формулиро­вании законов. История для них — великий учитель мудрости. Именно так работают, например, современные международники, когда ищут истоки современных конфликтов в истории.

Довольно грубо можно сказать, что история занимается конкретным, а политическая теория — наиболее общим.

«Изучение истории делает нечто большее, чем просто оттачивает факты и позволяет нам делать или проверять обобщения. Она расширяет гори­зонт, корректирует перспективу, и она строит подходы к событиям, ко­торые могут иметь исторический смысл. Мы замечаем отношения меж­ду относительно изолированными событиями. Мы понимаем, что истоки настоящего похоронены далеко в прошлом, и что история — это про­шлая политика, а сегодняшняя политика — это будущая история»5.

Политические институты отнюдь не всегда создавались сознательно, скорее наоборот. Они развивались довольно медленно, как мы показали выше на примере государства. Именно это и делает исторический ана­лиз совершенно необходимым для понимания конкретного института.

Отличительной чертой описательно-индуктивного подхода является «гиперфактуальность». Иными словами, наблюдение является первич­ным, то есть приоритетное значение всегда придается фактам. С точки

5 Sait E.M. Political Institutions: A Preface. NY: Appleton—Century, 1938. P. 49.

98

зрения представителей этого подхода, политические институты являют­ся реальными и это их главное достоинство. Они вполне конкретны, за ними можно наблюдать, на них можно указать и даже потрогать. Мож­но изучить, как именно они функционируют. Иными словами, нет ниче­го более естественного, чем обращение к их конкретике, к самому фак­ту их существования, характеру его действий и способу осуществления власти. Именно так об этом методе исследования писал, например, Дэ­вид Истон.

Несмотря на то, что «гиперфактуальность» — характерная черта этого метода, он позволяет объединить эмпирическое исследование по­литики с анализом политических ценностей. Для того, чтобы опреде­лить политические институты, необходимо, полагает Майкл Оакшотт, чтобы они содержали в себе нормативные элементы.

Этот подход считается индуктивным, поскольку строится на основе повторяющихся наблюдений. Самым важным здесь является то, что изучение политических институтов позволяет фактам говорить самим за себя, оно обнаруживает нелюбовь к теории, в особенности современной социальной и политической теории, которая считается вторичной, если не опасной.

Формально-легальный подход включает в себя два направления. С одной стороны, он предполагает исследование публичного права, отсю­да термин — легальный. С другой стороны, он занимается изучением официальных правительственных организаций, отсюда определение формальный. На практике оба направления тесно переплетены между собой. Представители этого подхода, главным образом, занимаются изучением конституций. При этом они не ограничиваются анализом только писаных конституций, а рассматривают также всю систему фун­даментальных политических институтов. Традиция эта не нова. В нача­ле XX века вообще считалось, что невозможно обсуждать политиче­скую систему без одновременного обсуждения правовой системы. Сей­час от этой традиции во многих странах уже отошли. Формально-легальный подход одновременно обеспечивает и общие теоретические рамки исследования, и предписывающие объяснения. Во-первых, его сторонники рассматривают легальные правила и процедуры в качестве основных независимых переменных, а функционирование и судьбу за­висящей от них демократии как зависимую переменную. Например, М.Дюверже критикует электоральную систему пропорционального представительства, поскольку это приводит к фрагментации партийных систем и подрыву представительской демократии. Во-вторых, правила предписывают определенное поведение. Проблема влияния имеющихся правил на политическое поведение является центральной в исследова­нии институтов.

99

Наконец, историко-компаративистский подход сочетает в себе ис­торический взгляд на изучаемые феномены с методом их сравнительно­го исследования. Иными словами, речь не идет об изучении институтов в каждой из стран последовательно, а в сравнении институтов разных стран, минуя границы. Одним из лучших примеров такого подхода яв­ляется Герман Файнер, работавший в 30—50-е годы. В отличие от мно­гих своих современников, он провел институциональный анализ теорий государства в экономическом и историческом контексте. Файнер ут­верждал, что его подход является научным, поскольку он объективно объясняет происхождение вещей. Он сравнивал институты не только в их легальной форме, но также и по способам функционирования. Он также объяснил, почему он сконцентрировал свое внимание именно на политических институтах:

«сущность государства заключается в его монополии на принудитель­ную власть, провозглашенной и реализуемой как единственная легитим-

Политические институты — это инструменты реализации власти. Властные отношения воплощаются именно в политических институтах. И только сделав этот вывод, Файнер приступил к сравнительному ана­лизу политических институтов США, Великобритании, Франции и Гер­мании. Его анализ покрывает элементы государственной организации, включая демократию, разделение властей, конституции, отношения ме­жду центром и регионами, федерализм. После этого, он обращается к важнейшим частям современного политического механизма, а именно: к электорату, партиям, парламентам, кабинетам министров, главе госу­дарства, гражданским службам и правовому механизму. Нельзя назвать подход Файнера узким или формализованным. Он основывается на тео­рии государства и рассмотрении эволюции институтов и их деятельно­сти.

Следует сказать, что такие классики современной политической тео­рии как Макс Вебер, Габриэль Моска и Вильфредо Парето опирались на сбор политических данных при помощи, в основном, историко-компаративистских методов. Примерно также написана и знаменитая работа Г.Алмонда и С.Вербы «Гражданская культура».

Таким образом, в самом общем виде можно сказать, что институ­циональный подход исследует причины возникновения и последствия деятельности политических институтов, а также выражает политиче­ские ценности либеральной демократии.

6 Finer H. The Theory and Practice of Modern Government. London: Methuen, 1954. P. 10.

100

ВЕСТМИНСТЕРСКАЯ МОДЕЛЬ — классический пример нормативных ценностей либеральной демократии в институционалистских исследованиях. Ее основные характеристики включают: правление дисциплинированной, обладающей программой партии большинства; институциональная оппози­ция; политически нейтральная профессиональная гражданская служба и правление кабинета министров.

Таким образом, институциональный подход включает: изучение правил, процедур и формальных организаций правительства, которые играют роль инструментов для юриста и историка, позволяющие им объяснить ограничения как политического поведения, так и эффектив­ности демократии, а также поддержку либеральной демократии, в осо­бенности, Вестминстерской модели представительного правления.

Однако среди представителей институционального подхода можно встретить множество течений. Остановимся, хотя бы кратко, на некото­рых из них. Начнем с конституционализма.

Многие политические теоретики сосредотачивали свое внимание преимущественно на изучении конституций. Это традиционный, фор­мально-легальный подход к исследованию политических институтов. Как правило, исследователи этого направления недовольны сущест­вующими конституциями и говорят о необходимости их реформиро­вать.

Еще одно течение в институционализме — это общественное управление ( public administration ). Основным подходом к изучению общественной бюрократии является «институциональный». Он концен­трирует свое внимание на деятельности властей, участвующей в обще­ственном управлении, анализирует их историю, структуру, функции, прерогативы и отношения. Он изучает, как они работают, степень их эф­фективности.

Начиная с 1950-х годов в рамках институционального подхода не­маловажное значение приобрела теория организации. Она является частью интеллектуальной истории общественного управления. К числу ее «классиков», безусловно, можно отнести Макса Вебера с его иссле­дованием бюрократии, а также Фредерика Тэйлора — «отца-основателя» науки о менеджменте. После окончания второй мировой войны представители этой теории обратились к организационному при­нятию решений, а также к исследованию больших организаций, взаи­модействующих с еще более широкой средой.

Главной характеристикой теории организаций является ее интерес к формальной организации. Ранние теоретики отстаивали значение фор­мальной организации, например правил бюрократии, по сравнению с неформальными организациями (поведение индивидуальных служа-

101

щих). Более современные теоретики нашли несколько другие варианты подходов. Так, например, представители теории вероятности исследу­ют, каким образом возникает связь между организационной структурой и средой, и утверждают, что это наилучший способ организации бизне­са или общественного управления. Теоретики «политических сетей» поведение людей в институциональном контексте. По их мнению, поли­тика появляется в результате взаимодействия между правительствен­ными организациями (в особенности организациями центрального пра­вительства) и сетью других организаций (в особенности защищающих профессиональные и экономические интересы. Очевидно, что изучение политических сетей — это также вариант институционального подхода.

Вне общественного управления теория организаций имеет мало влияния в политической науке, поскольку она, как считается, сублими­рует «политику», а также игнорирует институты, называя их тривиаль­ными организациями. Иными словами, подобно конституционализму, теория организаций нуждается в более широкой теории. Несмотря на жесткую критику, общественное управление сохраняет свое значение в институциональном подходе.

Наконец, еще одно течение в институционализме, получившее ши­рокое признание, — это новый институционализм. По мнению пред­ставителей этого течения, бихевиоралистские модели принятия реше­ний могут стать возможным источником новых идей. Типичной работой этого направления является книга Дж.Марча и Дж.Ольсена «Новый ин­ституционализм: организационные факторы в политической жизни» (1984)7. Они утверждали, что политические институты утратили то большое значение, которое они имели в ранних политических теориях. Они высказали критику в отношении современной политической науки. Они обвинили ее в том, что она носит: контекстуальный характер, так как делает акцент на социальном контексте политического поведения, сознательно понижая значение государства как независимого феномена; редукционистский характер, поскольку объясняет политику как ре­зультат индивидуальных действий. Кроме того, они считают, что в современной политической науке преобладает утилитаризм, поскольку она исходит из того, что индивидуальные действия мотивируются ра­циональным собственным интересом. Новый институционализм, наобо­рот, настаивает на том, что институты играют более автономную роль. Процитируем Марча и Ольсена:

«Бюрократическое агентство, законодательный комитет, апелляционные суды — это арены соревнования социальных сил, но они также являют­ся совокупностью стандартных операциональных процедур и структур-

7 March J.G., Olsen J.P. The New Institutionalism: Organizational Factors in Political Life // American Political Science Review. Vol. 78. P. 734—749.

102

ных устройств, которые определяют и защищают интересы. Они — по­литические актеры в своем собственном праве»8.

Но тогда естественно возникает вопрос, что же нового в новом ин-ституционализме? Не так уж много, ответило большинство крупных политических теоретиков, начиная от Г.Алмонда и кончая А.Джорданом. Внимание к новому институционализму было привлече­но благодаря их обещанию встать в оппозицию к основному потоку в политической теории, а также изменить основания изучения государст­ва. Однако новизна их идей была весьма относительной.

Создается впечатление, что исследование институтов — это не столько теория или метод, сколько тема. Но это было бы серьезной не­дооценкой ценности политических институтов для понимания содержа­ния политической науки. Ибо исследование институтов — не альтерна­тива политической науке, а ее сердцевина.

РАЦИОНАЛИЗМ В ПОЛИТИКЕ

По мнению многих исследователей, институционализм и теория ра­ционального выбора создали рационалистическое направление в поли­тической теории. В этой связи целесообразно рассмотреть теорию ра­ционального выбора в этом разделе, хотя и по своей проблематике, и по методу она достаточно далека от институционализма.

Начиная с 1950-х гг. теория рационального выбора играет важную роль в политической науке. Первым, кто применил теорию рациональ­ного выбора к исследованию электорального поведения и партийной конкуренции, был Энтони Дауне. Его работа «Экономическая теория демократии» была опубликована в 1957 году. Он показал в своей книге, что индивиды, голосующие за ту или иную политическую партию, предполагают для себя большую пользу в случае если партия победит на выборах. Предполагается, что сами партии при этом мотивированы исключительно желанием победить. Они конкурируют с другими пар­тиями за голоса избирателей, постоянно меняя свою политику. Эмпири­ческие исследования влияния состояния экономики на результаты вы­боров, которые осуществлялись в Англии и США в начале 70-х годов, во многом были проведены на основе разработок Даунса. Хотя это и всего лишь одно из возможных проявлений собственного интереса из­бирателей, такое исследование многое дало для изучения поведения электората и позволило выявить новые связи, до этого остававшиеся

8 Ibid. P. 738.

103

вне сферы внимания исследователей. По существу, работа Даунса свершила революцию в электоральных исследованиях.

Следующий шаг в разработке теории рационального выбора сделал М.Олсон, задавшийся следующим вопросом: почему многие из нас, зная, что окружающая среда в опасности, продолжают наносить ей вред? Стандартное объяснение предполагает, что мы считаем, что от нас мало что зависит, когда все остальные продолжают делать это, к тому же изменить наш образ жизни будет дорого и хлопотно. Формали­зовав этот аргумент, Олсон сделал вывод, что индивиды, обладающие собственным интересом, не всегда принимают участие в коллективных действиях во имя отдаленной цели. В своей работе «Логика коллектив­ного действия: общественные блага и теории групп» (1965) он предста­вил фундаментальную критику плюрализма и ортодоксального мар­ксизма, поскольку оба течения исходили из того, что для политической мобилизации необходимо, чтобы граждане разделяли общий интерес.

Ранние работы по теории рационального выбора были сделаны, главным образом, в экономике. Аналогичные методы широко применя­лись в микроэкономике. Наибольшее значение при этом имела теория игр. Теория игр имеет дело с рациональным выбором при наличии стра­тегической взаимозависимости, то есть когда на выбор индивида оказы­вает влияние выбор других людей, и наоборот. Теория игр активно ис­пользовалась при разработке моделей ядерного сдерживания, гонки вооружений, разоружения и других проблем в области международных отношений. Без нее было бы очень трудно объяснить формирование парламентских коалиций.

В целом же, несмотря на широкое применение теории рационально­го выбора в эмпирических исследованиях, она носит преимущественно нормативный характер. Она говорит нам, что мы должны делать для достижения своих целей. Но она молчит о целях нашей деятельности. В сущности, это объяснительная теория, при этом предполагается, что люди рациональны в соответствующем нормативном смысле.

Основным элементом теории является действие. Для того, чтобы объяснить действие, следует предположить, что оно связано с желания­ми и убеждениями действующего лица. Английский политический тео­ретик Ион Элстер следующим образом развивает это предположение:

1) данное действие должно обеспечить наилучший путь для удовлетво­рения желаний актера в соответствии с его убеждениями;

2) предполагается, что желания и убеждения в свою очередь должны быть рациональными;

3) они должны соответствовать друг другу;

4) убеждения должны соответствовать более содержательному поня­тию рациональности;

104

5) формируя свои убеждения, человек должен принимать к сведению все относящиеся к данной проблеме свидетельства, причем ни одно­му из них не должно отдаваться предпочтение;

6) в качестве логического продолжения перечисленных требований предполагается, что коллективные свидетельства в свою очередь должны отвечать канонам рациональности.

Представление о действии может быть искажено в случае, если име­ется слишком мало свидетельств, равно как и если их слишком много. Оптимальность числа свидетельств определяется отчасти нашими же­ланиями, а отчасти предшествующими взглядами на стоимость, качест­во и связанность с данным действием разных свидетельств. Это видно на графике:

желания

свидетельства'

Рациональное действие, таким образом, включает три операции, бла­годаря которым достигается оптимальность:

1) поиск наилучшего действия при определенных взглядах и желаниях;

2) формирование наиболее обоснованного убеждения;

3) сбор необходимых свидетельств при наличии определенных жела­ний и с учетом предшествующих убеждений.

В нескольких цепочках причинно-следственной аргументации, при­водящей к определенному действию, может проявиться иррациональ­ность. Это может произойти как на уровне мотивации, так и на уровне методов познания. Дело в том, что, с одной стороны, случаются прояв­ления слабости желаний и недостаточной последовательности, а, с дру­гой — само действие может оказаться побочным продуктом других дей­ствий, направленных на иные цели.

В основе теории рационального выбора лежит методологический индивидуализм. В то же время ее сторонники признают, что политиче­ский выбор рассматривается как результат желаний, убеждений и дейст­вий надиндивидуальной единицы — общества. Иными словами, по мне­нию сторонников теории рационального выбора, вполне допустимо рас­сматривать политею как одно действующее лицо, обладающее целост-

9 Elster, Jon. The Possibility of Rational Politics // Political Theory Today / Ed. By D. Held. Oxford: Polity Press, 1991. P. 116—117.

105

ной системой стабильных ценностей и способностью реализовывать свои желания. Таким образом, во внутреннюю политику переносится подход, для международных отношений или теории экономического планирования.

Политея и индивидуальный актер — отнюдь не одно и то же. Инди­виду всегда легче судить о других, нежели о самом себе. Нет никакой уверенности в том, что если суммировать действия отдельных членов общества, то может получиться результат, соответствующий модели политической рациональности отдельного актера.

Модели рационального действия представляют собой словесное опи­сание того, какой будет политика, если исходные предположения моде­ли были верными. Они предполагают, что все люди сознательно стремятся к максимальной реализации своих интересов. В работе «По­литика частных желаний» Майкл Лавер так определяет основные прин­ципы теории рационального выбора:

♦ Рассуждайте, как если бы политический мир состоял только из ин­дивидов и их целей.

♦ Предположите, что индивиды разумно избирают свои цели. Рацио­нальные решения предполагают отбор наиболее приемлемых средств для достижения желательных целей.

♦ Цели могут быть самоценными или инструментальными, полезными для достижения самоценных целей.

♦ Первые — это цели личные и асоциальные; инструментальные цели — социальны. Личные цели — это те, достижения которых мы до­биваемся ради самих себя. Это, например, больше денег, больший дом, новая работа. Социальные цели соотносятся с другими — жи­лище для бездомных, защита нации — и несут в себе такие явления, как уважение, популярность, которые зависят от оценок индивида другими людьми.

♦ Так как индивиды всегда высоко ценят личные цели и почти всегда стремятся улучшить свое экономическое положение, личный инте­рес обычно определяется как стремление обеспечить экономическое благополучие индивида10.

Таким образом, сторонники этого подхода утверждают, что полити­ка начинается с индивидуального поведения. Политика не делается ни группами, ни нациями, ни людьми, занимающими определенное поло­жение. Объяснение политики предполагает внимание к поведению ин­дивидов и поставленным ими рациональным целям.

Многие эмпирически ориентированные политические теоретики ставят под сомнение полезность рационального выбора на том основа-

10 Цит. по: Цукерман А. Введение в политический анализ / Реферат-дайджест под ред. В.СКомаровского. М., 1995. С. 33—34.

106

нии, что эта теория делает неверные утверждения и не дает возможно­сти составить точный прогноз. Действительно, теоретики этого направ­ления не могут объяснить, почему люди вообще будут голосовать, они пытаются показать только, как именно будет приниматься решение о голосовании. Между тем наблюдения показывают, что люди чаще всего голосуют за партию, с которой они себя ассоциируют, а отнюдь не на основании собственного интереса. Многие исследователи также не со­глашаются, что политики просто стремятся выиграть выборы и занять какое-то место, и именно поэтому принимают такие политические платформы, которые позволяют им завоевать голоса избирателей. Неко­торые из них все же идут во власть, чтобы реализовать свои идеи или заботы.

Следует признать, что теоретики рационального выбора предприни­мают изрядные усилия для того, чтобы модифицировать свои модели таким образом, чтобы разрешить подобные проблемы. Теоретики ра­ционального выбора прошли долгий путь после публикации работы Даунса. Несмотря на критику, она становится все более и более влия­тельной в политической теории. Тем не менее, критики теории продол­жают повторять, что человек — существо крайне сложное, он часто действует иррационально, основываясь на смыслах, которые крайне трудно понять на основании теории рационального выбора. Иными сло­вами, теория рационального выбора на покрывает все аспекты полити­ческой жизни.

Таким образом, теория рационального выбора во многих случаях может быть весьма полезным инструментом исследования. Она может быть важным подспорьем при анализе статистических данных, однако область ее применения все же ограничена.

Вопросы для самопроверки                              Ф

1. Вы познакомились с характеристиками государства П.Данливи. Он пред­лагает своим студентам ответить на два вопроса в этой связи:

а) Остров Сицилия является частью Италии. Традиционно значительная часть общественной жизни контролировалась тайной криминальной ор­ганизацией — Мафией. Можно ли считать Мафию государством на ос­новании критериев Данливи? Означает ли сам факт ее существования и влияния, что Италия больше уже не является государством?

б) В 1994 году израильское правительство передало ответственность за закон и порядок, а также большую часть внутриполитических функций государства и два небольших, находящихся на большом расстоянии друг от друга района — полосу в районе Газы и город Иерихон — Организа­ции Освобождения Палестины (ООП). Эта организация была признана ООН в качестве подлинного выразителя воли палестинского народа в 1974 году, когда она получила статус «наблюдателя» в ООН. ООП соз-

107

дала систему управления на этих территориях, организовала полицию, а также занимается поиском и получением финансовых фондов от ино­странных правительств. Можно ли считать ООП государством?

2. Что такое институт?

3. Каковы преимущества и недостатки институционального анализа?

4. В чем смысл теории рационального выбора?

5. Почему считается, что институционализм и теория рационального выбора

создали рациональное направление в политической теории?

Дополнительная литература

1. Дегтярев А.А. Основы политической теории. М., 1998. Гл. 2.

2. Цукерман А. Введение в политический анализ. Реферат-дайджест / Под ред. В.СКомаровского. М., 1995. С. 33—37.

108

Лекция 6

НОРМАТИВНЫЕ ПОЛИТИЧЕ­СКИЕ ТЕОРИИ. УТИЛИТА­РИЗМ

Как уже было показано выше, к нормативным относятся политиче­ские теории предписывающего или рекомендующего типа. Или иначе, нормативная политическая теория говорит о том, что должно быть в политической жизни. Она находит свое выражение в абстрактных мо­ральных рассуждениях, но не отказывается и от обсуждения политиче­ских институтов и конкретной политики. Если с философской точки зрения нормативная политическая теория формулирует и конструирует моральные предписания, то в прикладном смысле она говорит о воз­можности применения моральных рецептов к практике политической жизни.

Нормативные политические теории имеют длительную традицию, начиная с греческой мысли на Западе и индуистской философии на Востоке. Нормативное теоретизирование представляется вполне естест­венным: если люди волей судьбы или обстоятельств вынуждены жить вместе, то почему бы не подумать, как это можно организовать наи­лучшим обществом? Иными словами, такие теории привлекают внима­ние ученых к проблеме организации и устройства общественной жизни. Однако следует иметь в виду, что выделение в отдельную отрасль зна­ния поиска ответа на вопрос — «что должно быть», не однозначно вос­принимается в академической среде. Многие противники такого подхо­да исходят из того, что у людей есть осмысленный моральный выбор. Другие сомневаются в том, что моральные предположения могут иметь какой-то смысл и действительно вытекают из фактов жизни. И, нако­нец, совсем небольшая группа исследователей вообще отрицает значе­ние размышлений о морали и нравственности.

Несмотря на критику, нормативные теории остаются живой и быст­ро развивающейся сферой знания о политике. Начиная с 1970-х годов,

109

они пережили подлинное возрождение, оправившись от весьма тяжело­го удара, нанесенного по ним позитивистами.

Нормативная политическая теория — это способ размышлений о по­литических институтах, в особенности тех, которые связаны с властью, а также об отношении индивидов к этим институтам. Она занимается узакониванием имеющегося политического устройства или его альтер­натив.

Теоретики этого толка используют разнообразные методы. Наиболее типичными для нормативной теории из них являются три:

1. Нормативные теории, прежде всего, стремятся добиться внутренней связности моральных аргументов. Поэтому теоретики этого направ­ления в последнее время часто обращаются к формальной логике и аналитической философии.

2. Они опираются на социальные науки, например, на социальную ан­тропологию и историю для того, чтобы проверить правильность эм­пирических предпосылок приводимых аргументов.

3. Наконец, выводы сопоставляются с интуитивными представлениями самого теоретика.

После 1970-х гг. нормативная политическая теория может быть раз­делена на два основных течения. Первое течение занималось, главным образом, проблемами распределительной справедливости и соотноше­нием справедливости и свободы. Каково моральное значение свободы и равенства? Каковы моральные основания публичной политики, имею­щей своей целью установление социального равенства? Совместима ли подобная политика со свободой индивида и с плюрализмом?

Второе течение интересуется преимущественно деятельностью и це­лями такого института как государство. Существуют ли моральные ос­нования государства? Какие именно? Почему мы должны подчиняться законам? В каких случаях, наоборот, законным будет гражданское не­повиновение?

В последующих темах учебного пособия мы более подробно остано­вимся на этих вопросах.

Нормативные политические теории обычно опираются на фунда­ментальные основания моральной философии. В сущности, от того, ка­ковы основания моральной философии, к которым обращается теоре­тик, зависит и содержательная стороны самой политической теории.

ПО

6.1. УТИЛИТАРИЗМ И ТЕЛЕОЛОГИЯ БЛАГОСОС­ТОЯНИЯ

Утилитаризм связан, прежде всего, с именами таких мыслителей как Дэвид Юм, Иеремия Бентам и Джон Стюарт Милль. Как политическая философия он предполагает, что наиболее предпочтительной является такая форма политической и социальной организации, которая прино­сит максимальную пользу.

УТИЛИТАРИЗМ — политическая и моральная философия, считающая поль­зу основой нравственности и критерием человеческих поступков.

В более широком смысле, утилитаризм — это теория, которая пыта­ется оценивать любое разрешение политического вопроса с точки зре­ния его последствий. Польза при этом считается единственной, или ина­че, фундаментальной ценностью. Именно польза придает смысл всем нашим действиям, а все остальное обладает лишь инструментальной ценностью. Все ценно лишь постольку, поскольку способствует обеспе­чению пользы. Поэтому для утилитаристов при любых условиях всегда лучше больше пользы, чем меньше. Отсюда следует вывод, что целью утилитаризма является максимизация пользы.

Для иллюстрации процитируем отрывок из произведения Бентама «Введение в основания нравственности и законодательства»:

«Природа поставила человечество под управление двух верховных вла­стителей: страдания и удовольствия. Им одним представлено опреде­лять, что мы можем делать, и указывать, что мы должны делать. К их престолу привязаны, с одной стороны, образец хорошего и плохого, с другой — цепь причин и действий. Они управляют нами во всем, что мы делаем, что мы говорим, что мы думаем: всякое усилие, которое мы мо­жем сделать, чтобы отвергнуть это подданство, послужит только тому, чтобы доказать и подтвердить его. На словах человек может претендо­вать на отрицание их могущества, но в действительности он всегда ос­танется подчинен им. Принцип пользы признает это подчинение и берет его в основание той системы, цель которой — возвести здание счастья руками разума и закона. Системы, которые подвергают его сомнению, занимаются звуками вместо смысла, капризом вместо разума, мраком вместо света.

Но довольно метафор и декламации: нравственная наука должна быть совершенствуема не такими средствами.

Принцип пользы есть основание настоящего труда: поэтому не лиш­нее в самом начале дать точный и определенный отчет о том, что пони­мается здесь под этим принципом. Под принципом пользы понимается

111

тот принцип, который одобряет или не одобряет какое бы то ни было действие, смотря по тому, имеет ли оно (как нам кажется) стремление уве­личить или уменьшить счастие той стороны, об интересе которой идет речь, или говоря то же самое другими словами, — содействовать или препятствовать этому счастью. Я говорю: какое бы то ни было действие; и потому говорю не только о всяком действии частного лица, но и вся­кой мере правительства.

Под пользой понимается то свойство предмета, по которому он име­ет стремление приносить благодеяние, выгоду, добро и счастье (все это в данном случае сводится к одному), предупреждает вред, страдание, зло или несчастье той стороны, об интересе которой идет речь: если эта сторона есть целое общество, то счастье общества; если это — отдель­ное лицо, то счастье этого отдельного лица.

Интерес общества есть одно из самых общих выражений, какие только встречаются в фразеологии нравственного учения: неудивитель­но, что смысл его часто теряется, когда это слово имеет смысл, он таков. Общество есть фиктивное тело, состоящее из индивидуальных лиц, ко­торые рассматриваются как составляющие его члены. Что же такое есть в этом случае интерес общества? — сумма интересов отдельных членов, составляющих его.

Напрасно толковать об интересе общества, не понимая, что такое ин­терес отдельного лица. Известная вещь может содействовать интересу или быть за интерес отдельного лица тогда, когда она стремится увели­чить целую сумму его удовольствий, или, что одно и то же, уменьшить целую сумму его страданий. Поэтому известное действие может назы­ваться сообразным с принципом пользы или, короче, с пользой (относи­тельно целого общества), когда его стремление увеличить счастье обще­ства больше, чем стремление уменьшить его.

Известная мера правительства (это только особенный род действий, совершаемый частным лицом или лицами) может быть названа сообраз­ной с принципом пользы или внушенной этим принципом, когда таким же образом стремление этой меры увеличить счастье общества бывает больше, чем стремление уменьшить это счастье».

Поскольку для утилитаризма характерен принцип максимизации, то основные различия в утилитаристских теориях, как правило, связаны с различиями во мнениях по поводу того, что означает польза. В утилита­ризме доминируют три «школы» мысли:

1. Классическая школа — начало которой было положено Иеремией Бентамом, интерпретировавшим пользу с гедонистической точки зрения как удовольствие. Высшим благом для него является получе­ние удовольствия, все остальное—вторично.

2. Утилитаризм благосостояния — связан с современной экономикой благосостояния. С точки зрения представителей этого течения, мак­симизировано должно быть не удовольствие, а удовлетворение же-

112

ланий и потребностей как фактических и предсказуемых предпочте­ний.

3. Идеальный утилитаризм — признает, что и другие вещи могут обла­дать высшей ценностью. Английский этик Г.Мур, например, назы­вал в качестве таких ценностей личные отношения и эстетический опыт.

Остановимся на том, что подлежит утилитаристской проверке. В ос­новном, утилитаризм применяется к трем сферам.

Во-первых, это сфера индивидуального выбора и этики. Определяя, что является самым лучшим в жизни, утилитарист утверждает — то, что приносит пользу. Но здесь ясно выделяется два подхода: эгоистический и универсалистский. Между ними нередко возникают противоречия.

Во-вторых, это сфера формирования публичной или социальной по­литики, то есть принятие решений о налогообложении, загрязнении ок­ружающей среды, обороне и т.д. Людям, принимающим решения, ре­комендуют придерживаться утилитаристских принципов. Трудность здесь заключается в том, что нередко такие решения могут пойти враз­рез с демократическими принципами.

В-третьих, возможна оценка социальных структур в целом. Оцени­вая конкурирующие теории «хорошо организованного общества», ути­литарист поддержит ту систему, которая принесет наибольшую пользу. На уровне обобщений утилитаризм превращается в политическую фи­лософию.

Теперь остановимся на том, как именно применяется принцип мак­симальной пользы.

Первый способ — это поддержка достижения наивысшего счастья для наибольшего числа людей. Эта формула первоначально была разра­ботана Бентамом, однако позднее он от нее отказался, так как мы мо­жем максимизировать счастье наибольшего числа людей (большинст­ва), в то же время уменьшив совокупное счастье. Так случится, напри­мер, если меньшая часть населения превратится в рабов большинства. Утилитаристы пришли к выводу, что в этом случае страдания рабов перевесят возросшее счастье господ.

Вторая формула говорит нам, что каждый человек считается за од­ного и никто не может считаться больше, чем одним. С утилитарист­ской точки зрения, удовольствие, которое получает князь, ничуть не важнее, чем счастье простого работника. То, кто именно получает удо­вольствие, никак не сказывается на самой ценности удовольствия. Это представляется вполне справедливым.

Третья формула касается вопроса о том, какое именно счастье рас­сматривается. Мы должны составить иерархию применения принципов, если мы хотим наметить план по их поддержке. Бентам описывал поль-

113

зу как такой принцип, который содержит одобрение или неодобрение любого действия, в зависимости от того, способствует ли оно или нет увеличению счастья той партии или группы, о которой идет речь.

Равенство, с утилитаристской точки зрения, не поддерживается, хотя и есть упоминание о равном праве на счастье работника и князя. Но это равное право на получение удовольствия, а не его равная доля. Напри­мер, некое общество представляет военную угрозу для своих соседей. Оно может использовать эту угрозу для того, чтобы получить дешевые ресурсы (будь-то материальные или трудовые). Оно, таким образом, будет более счастливым обществом, нежели соседнее. Правильным ре­шением будет, если более богатое общество тратило бы свои ресурсы не на шантаж и угрозы, а на программы помощи более бедным обществам с тем, чтобы ресурсы использовались с максимальной пользой. Утили­таристы полагают, что это вполне справедливое решение.

Для того, чтобы понять, как именно происходит утилитаристский расчет, возьмем следующий пример:

Молодой человек стоит перед проблемой — покинуть дом и строить жизнь самостоятельно, или остаться с родителями.

Покидаю дом Сумма удовольствий Остаюсь дома Сумма удовольствий
Независимость + 1000 Потеря независимости — 1000
Одиночество — 200 Счастье родителей + 2000
Несчастье родителей — 1000 Нет индивидуально­го рост — 600
Новый опыт + 350 Семейные ссоры — 250
Хороший пример младшей сестре + 400 Финансовое бремя — 400
Итого (за то, чтобы уйти) + 550 Итого (чтобы остаться) — 250

Очевидно, что +550 конструктивнее, чем —250, следовательно, моло­дой человек принимает решение покинуть дом.

Согласно Бентаму, рациональный человек выберет наибольшее сум­марное удовольствие. Принял ли кто-либо когда-либо какое-то решение таким способом? А Вы приняли бы?1

Четвертая проблема касается того, следует ли максимизировать среднюю или совокупную пользу. Совокупная (общая) польза форми­руется путем суммирования показателей счастья каждого человека. Средняя польза — это общая польза, разделенная на число индивидов. Следует заметить, что мы можем увеличить общую сумму пользы, в то

1 Вольф Р. О философии / Пер. с английского / Под ред. Т.А.Алексеевой и В.А.Лекторского. М.: Аспект-Пресс, 1996. С. 77.

114

же время понизив среднюю пользу посредством увеличения населения. Так случится, если ресурсы, которые сейчас используются для поддер­жания среднего уровня пользы, будут направлены на новых людей. Аналогичным образом мы сможем поднять средний уровень пользы и снизить общий, если уменьшить численность населения. Таким обра­зом, от того, являетесь ли Вы сторонником общей или средней пользы, зависит подход к разрешению большинства мировых проблем.

Политический утилитаризм, следовательно, направлен на создание такого общественно-политического устройства, которое будет способ­ствовать максимизации пользы.

Бентам не пытался приписывать направление действий, которое при­вело бы к максимизации счастья. Определение пользы, в конечном счете, остается на совести членов общества. Каждый индивид сам опре­деляет свою цель. На уровне принятия социальных решений (опреде­ляемом субъективно) интересы каждого индивида сходят на равных во всеобщую калькуляцию пользы.

«Классический» утилитаризм подвергся серьезной критике. Сама по себе идея о том, что удовольствие и боль могут быть выражены количе­ственно, что бесчисленные желания самых разных индивидов могут сравниваться безличностно, многими исследователями воспринимается как неприемлемая. Многие критики выражали беспокойство по поводу гарантий прав человека и прав меньшинства, которых теория утилита­ризма не принимает во внимание, ибо рассматривает общество как агре­гат и отрицает какие-либо ограничения социальных действий, без чего обеспечение прав человека невозможно. Утилитаризм строится на ос­нове человеческих предпочтений, однако ничего не говорит о том, что некоторые желания могут быть антиобщественными (например, расист­скими, антисемитскими и т.д.). Стремление к наивысшему счастью для наибольшего числа людей может санкционировать социальную инже­нерию. Сама по себе модель максимизации пользы представляет собой грубую апологетику идеи свободного рынка. Неудивительно, что есте­ственными наследниками и последователями утилитаристов стали «но­вые правые». Представители культурной элиты, а также религиозные мыслители опасаются, что уравнивание всех предпочтений неизбежно приведет к подрыву «высокого искусства» и «высокой культуры» в це­лом, как и вообще всех высших ценностей.

«НОВЫЕ ПРАВЫЕ» — политико-культурное течение консервативной на­правленности, возникшее на Западе в 1970 г. Они выступают против госу­дарственного вмешательства в экономику, за защиту традиционных культур­ных ценностей. Они являются сторонниками рационализма и индивидуализ­ма.

115

Одним из ранних критиков Бентама был Джон Стюарт Милль. Он отказался от чисто количественной оценки пользы, добавив ряд качест­венных аргументов. Например, он полагал, что определенный тип ин­теллектуального и эстетического опыта может быть выше других жела­ний. Обратимся к словам самого Милля в работе «Утилитаризм»:

«Это воззрение на жизнь возбуждает против себя глубокое отвращение во многих людях, и даже в таких, которые вполне заслуживают уваже­ния и по своим чувствам, и по своим стремлениям. Утверждают, что жизнь не имеет более высокой цели, как удовольствие, что она не пред­ставляет другого более прекрасного предмета для желаний и стремле­ний, утверждать это — говорят они — и низко, и подло. Такая доктрина, по их мнению, достойна разве одних только свиней, с которыми в древ­нее время обыкновенно и сравнивали Эпикура. Даже в настоящее время сторонники утилитарианской доктрины нередко делаются предметом подобных же вежливых сравнений со стороны их германских, француз­ских и английских противников.

На такое сравнение эпикурейцы обычно отвечали, что не они, а их противники унижают человеческую природу, потому что предполагают человека неспособным иметь какие-либо другие удовольствия, кроме тех, какие свойственны свиньям, — и что если это предположение справедли­во, то, разумеется, нельзя ничего возразить против самого сравнения, но только оно, в таком случае, перестает уже быть обвинением. Потому что если источники наслаждения одни и те же и для людей, и для свиней, то и правила жизни, годные для одних, будут одинаково годны и для дру­гих. Сравнение жизни эпикурейца с жизнью скота именно потому толь­ко унизительно, что скотские наслаждения не соответствуют человече­скому представлению о счастье. Люди имеют потребности более возвы­шенные, чем простые скотские побуждения и, раз осознав их, не счита­ют уже счастьем то, что не удовлетворяет этим потребностям...

......Я не вижу никакого противоречия утилитарианскому принципу,

— признать, что известного рода удовольствия более желательны и бо­лее ценны, чем удовольствия другого рода, а напротив, это было бы, по моему мнению, совершенной нелепостью утверждать, что удовольствия должны быть оцениваемы исключительно только по их количеству, то­гда как при оценке всякого другого предмета мы принимаем во внима­ние и количество, и качество».

Милль полагал, что утилитаризм, защищающий конкретные жиз­ненно важные интересы всех индивидов, это вопрос прав человека. Права сами по себе вносят свой вклад в общую пользу, гарантируя безопасность оснований нашего существования. Милль указал, что та­кие права временами будут приходить в конфликт с другими правами, и только калькуляции относительной пользы могут показать, какие из прав должны преобладать. Аргументы Милля означали переход от

116

«утилитаризма действия», в соответствии с которым каждое действие должно оцениваться отдельно от других с точки зрения его последствий для максимизации счастья, к «утилитаризму правил», сохраняющих всю систему ограничивающих правил, исходя из преимуществ, которые они дают обществу в целом. «Утилитаризм правил» позволяет понять отно­шение Милля к свободе, представительской форме правления и капита­лизму свободного предпринимательства.

Милль видел задачу политического философа в том, чтобы описать процедуры и институты, позволяющие реализовать величайшее благо для максимального числа людей. В своих трудах, посвященных про­блеме свободы, в особенности в эссе «О свободе», Милль попытался представить такие социальные и политические условия, которые спо­собны обеспечить индивидуальную свободу. В трудах об экономике он попытался описать, какие именно социальные и политические условия необходимы для того, чтобы преодолеть зло индустриализации, то есть увеличить общественное благо. Например, в эссе «О свободе» обсуж­даются различные институциональные устройства, способные обеспе­чить свободный обмен идеями. Милля очень волновала проблема дик­тата общественного мнения, в особенности мнений необразованных людей. Одним из таких механизмов он назвал качественное голосова­ние с тем, чтобы голоса образованных людей весили больше, чем голоса необразованных.

Таким образом, Милль способствовал усилению утилитаризма, вве­дя качественные различия между удовольствиями, а также отказавшись от упрощенных гедонистических калькуляций Бентама. Он нашел в утилитаризме место и для справедливости, и для индивидуальных прав.

Дата: 2019-05-29, просмотров: 285.