Этика и российский бизнес — две вещи несовместные?

Этика деловых отношений играет исключительно важную, если не определяющую роль в динамике нравственной культуры общества. В отличие от национально-этнических традиций, религиозных ценностей и норм, аккумулирующих и сохраняющих общие духовные ориентиры нравственности, этика деловой активности оказывает решающее влияние на формирование реальной нравственной культуры, выступая при этом своеобразным практическим ориентиром-образцом для нравственной культуры других сфер общественной жизни.

В этой связи нельзя не признать парадоксальность этики современного российского бизнеса. Этичность предпринимательства и менеджмента, деловой успех и этика, честный бизнес в нынешней российской ситуации воспринимаются как нонсенс, что-то вроде круглого квадрата или железной деревяшки — не то прилагательное к не тому существительному. У подавляющего большинства людей в России и за рубежом образ отечественного предпринимателя ассоциируется с цинизмом, рвачеством, обманом, пренебрежением к человеческой жизни, а то и кровью. Бизнес и менеджмент ставятся рядом с преступностью. Общественное мнение, до сих пор убежденное, что от трудов праведных, не наживешь палат каменных, весьма агрессивно по отношению к «новым русским». «Наворовали», «награбили» — не самые жесткие объяснения происхождения новых благосостояний вполне в духе В. В. Розанова, заметившего, в свое время, что собственность на Руси имеет только два источника: либо наворовал, либо выпросил в подарок. И новейшая история приватизации дает яркие и убедительные подтверждения тому.

К сожалению, речь идет не только об общественном мнении, но и о самооценке самих представителей делового мира, живущих и действующих буквально по-ленински: «Мораль? Выдумка слабых, жалобный стон неудачников». Молодыми предпринимателями и коммерсантами словосочетание «честный бизнес» воспринимается как лишенное какого бы то ни было реального смысла. Разговоры об этике (не этикете!) бизнеса воспринимаются либо как признак слабости и несостоятельности, а то и слабоумия, либо как особо изощренной хитрости, цинизма и ханжества.

Честно говоря, трудно было ожидать чего-то иного. Российский духовный опыт (русское православие, философия, художественная культура, политическая жизнь, обыденный здравый смысл и т. д.) не мобилизуют человека на конструктивную созидательную жизнедеятельность в этом мире. Сама жизнь в этом опыте не является ценностью. Человек не может в этом мире сделать лучше свою жизнь и жизнь своих близких. Этот мир — юдоль страдания, а эта жизнь — нравственное испытание страданием. И чем больше человек пострадает в этой жизни, тем больше ему воздастся в мире ином, светлом будущем, или «за бугром». Это рождает особый российский нравственный максимализм в сочетании с правовым нигилизмом. Это, в сочетании с особенностями российской политической истории, преимущественно вотчинным характером экономики, особой озабоченностью проблемой власти придало российскому духовному опыту особую нравственную напряженность.

Тема «рынок и совесть» обладает значительно большей историко-философской глубиной, чем может показаться на первый взгляд. И в самом деле. Рынок (как в конкретном, так и в обобщенном смысле) всегда, во все времена и у всех народов, является той сферой человеческой деятельности, той «площадкой», где в наиболее чистом виде выступают взаимоотношения личности со своей совестью.

Если определить совесть как потребность общественного человека к самоограничению своих эгоистических интересов ради уважения интересов других людей, то следует признать, что именно здесь, на рынке, совесть подвергается тягчайшему испытанию — атаке со стороны эгоистического интереса наживы за счет другого человека, атаке могущественной силы чистогана. Не случайно происходящее в человеке противостояние между совестью и ее эгоистическими нарушениями окрестили словами именно «рыночного» звучания — сделка с совестью. В этом определении весьма точно выражен «рыночный» характер взаимоотношений человека со своей собственной совестью. И в самом деле. Человек постоянно торгуется с ней. То «сбавляет цену» своего поступка против нее, то «выторговывает» у нее оправдание и прощение. Совесть то и дело выступает в качестве товара. Кстати сказать, совесть едва ли не единственный товар, щедро оплачиваемый за то, что его нет в наличии. Высоко, например, оплачивается бессовестность заказного убийцы и всякое другое отсутствие совести. Совесть, как известно, можно купить, и даже взять напрокат в тех или иных формах отпущения грехов в виде, например, индульгенции.

В свете сказанного не удивительно, что коллективная совесть народов — их фольклор, искусство, литература — всегда, на протяжении веков и тысячелетий, уделяли огромное внимание изобличению бессовестных купцов и торговцев, их беспощадному осуждению или осмеянию. Мировая литература, в частности, периода становления капиталистических рыночных отношений, создала огромную галерею рыночных хищников. Вспомним «Венецианского купца» Шекспира, героев Бальзака, Золя, Драйзера, «темное царство» Островского. Имя им легион. Тем выше на этом темном фоне оценивается в народном сознании человек рынка — купец, торговец, обладающий совестью и честью, готовый принести в жертву свои интересы, свое имущество, а порой и свою жизнь в борьбе за правду, за справедливость, за народное благо.

Вполне естественно, что для нас всего важнее, особенно в сегодняшних условиях нынешнего затянувшегося перехода России к рыночным отношениям, вспомнить: как тема «рынок и совесть» понималась в России, как выглядела она в исторической реальности, как отразилась в русском народном сознании — в исторической памяти и в литературе.

Что касается реальных исторических героев купеческого звания, здесь уместно напомнить об Афанасии Никитине — авторе книги «Хожение за три моря» (XV в.) О Козьме Минине — нижегородском купце, прославившемся своей честностью еще до того, как возглавил поход за освобождение Москвы от поляков. Об этих исторических деятелях, отдавших много сил и трудов на пользу Отечества и тем самым явивших высочайший образец гражданственности, существует огромная научная и художественная литература.

Многим, надо полагать, известно имя священника Сильвестра — духовника юного царя Ивана IV в то время, когда прозвища — Грозный — тот еще не имел. Хорошо известно, что Сильвестр, вместе с Алексеем Адашевым, провел в годы юности Ивана IV ряд выдающихся реформ в системе управления государством, местного самоуправления и суда.

Сильвестр, по происхождению новгородец, был тесно связан со средой зажиточных ремесленников и купцов новгородского посада. Он составил знаменитый «Домострой» — свод бытовой и нравственной мудрости для городского посадского человека. Идейную направленность «Домостроя» весьма точно сформулировал историк В. Б. Кобрин: «Создание светского произведения, освящающего именем бога быт, торговлю, наживу…» В конце «Домостроя» в качестве послесловия, Сильвестр поместил свое письмо к сыну Анфиму, в котором дает ему советы и наставления, как надо жить по совести. Прежде чем привести важные для нашей темы фрагменты из этого письма, стоит указать на то, что Сильвестр, являвшейся в то время, наряду с Адашевым, фактическим правителем государства и имевший тогда огромное влияние на царя, тем не менее не стал пристраивать своего сына на высокую государственную или военную должность — в «лутчие» или в «храбрые люди», как тогда говорили, а добыл ему место по коммерческой части.

И вот как Сильвестр наставляет своего потомка:

Послание и наставление от отца к сыну.

Благословение от благовещенского попа Сильвестра возлюбленному моему и единственному сыну Анфиму. Милое мое чадо дорогое! Послушай наставление отца твоего, родившего тебя и воспитавшего в добром поучении и в заповедях божьих, и страху и божьему и божественному писанию научившего, и всякому закону христианскому, и заботам добрым, во всяких торговлях и во всех товарах всему научившему… И ты, чадо, тоже берегись неправедного богатства и твори добрые дела… Церковников, и нищих, и маломощных и бедных, и страждущих, и странников приглашай в дом свой и, как можешь, накорми, напои, и согрей, и милостыню давай от праведных своих трудов, ибо и в дому, и на рынке, и в пути очищаются тем все грехи… А еще держись, чадо, добрых людей всех чинов и званий и добрым делом подражай, внимай хорошим словам и исполни их… А ни в пути, ни в пиру, ни в торговле сам никогда браниться не начинай, и кто излает — стерпи бога ради, но уклонись от брани… Вспоминай, сынок великое божье милосердие к нам и заступничество с юности и до сего времени… И на суде не бывал ни с кем, ни в истцах, ни в ответчиках… Если же сам у кого что купливал, так ему от меня любезное обхождение, без волокиты платеж, да еще и хлеб-соль сверх того, так что и дружба навек, и никогда мимо меня не продаст, и худого товару не даст, и за все меньше возьмет. Кому же что продавал, все честно, а не в обман; кому не понравится мой товар, я назад возьму, а деньги отдам. Ни в купле, ни в продаже ни с кем ни тяжбы, ни брань не бывали, так что добрые люди во всем мне верили, и здешние, и иноземцы — никому и ни в чем не солгано, не обмануто, не просрочено… Но если, сынок, моего моления и наставления не примешь, и по этому написанию жить не станешь, подобно другим людям и богобоязненным мужам, и заповеди отца не станешь соблюдать… то я твоему греху не причастен, сам о себе, и о домочадцах своих, и о жене дашь ответ в день Страшного суда…

Чадо мое единственное и любимое, Анфим, соизволил бог — и благочестивый царь-государь велел послужить тебе в своей царской казне у таможенных дел, и теперь говорю тебе… служи верою и правдою без всякой хитрости и без всякого лукавства в любом государственном деле; с другом не дружи, недругу не мсти, и волокита бы людям ни в чем не была, всякого обслужи с любовью и без брани; а не удастся дело, так ты добрым словом ответствуй, а срок пропустив, без проволочки отправь; а в торговле поступай обходительно, душевредной служба своя не была бы государю ни в чем, сам же сыт будь царским жалованьем, и все хозяйское у тебя было б всегда на счету и на заметке, в записи и приход и расход… а случится суд, всякому человеку, богатому и убогому, другу и недругу, если дело его истинно и праведно, без волокиты и всякой хитрости его заверши.

Как видим, Сильвестр старается убедить сына, что торговать и вести дела по совести — не только нравственно, но и прибыльнее, чем плутовать и обманывать.

В свете нашей темы — «Рынок и совесть» — следует задуматься — почему все-таки в качестве смелого героя-правдолюбца народным чутьем и вкусом выбран именно купец? Полагаю, это не случайно. Совесть представителей других сословий в значительной степени инкорпорирована, встроена в моральные правила данной корпорации. Дворянин — слуга царю, если окажется правдоискателем — обличителем своего господина — становится нарушителем клятвы, и таким образом бунтовщиком. Священник, например, митрополит Филипп, обличавший того же Грозного, делает это скорее по должности, выступает не от своего лица, а от лица церкви и даже Бога. Боярин Федоров — был и такой обличитель Грозного — не народный человек. Народная память, как известно, в конфликте Грозного с боярами на стороне царя и против «ленивых богатин». В отличие от этих деятелей купец, такой как Харитон Белоулин или Степан Калашников, — народный человек и, говоря свою «правду», он произносит ее от имени всего народа.

Обратим в этой связи внимание на то, что история купца Харитона Белоулина глубоко символична. Он ведь не случайная фигура и не какой-то вообще купец. Он представитель новгородской купеческой республики. Как и сам торговый Новгород, он пал под секирой царских палачей. Государство тогда положило конец всякой возможности буржуазного развития России, затоптало его первоначальные ростки. Политика при Грозном задавила экономику. И, кстати сказать, довела при этом страну до разорения и смуты. Сегодня, в наше время, противостояние свободного рынка и регулируемой экономики происходит, естественно, в других условиях и в других масштабах. Отличий от тех далеких времен много. Нет, слава Богу, Ивана Грозного с его опричниной (по крайней мере, сегодня). Но нет и Харитона Белоулина. Нет Степана Калашникова. Появятся ли такие богатыри правды и совести в нынешнем «рыночном» стане?