По идее, церковь могла бы взять с собой в дорогу сквозь темные века только Евангелие. Это даже было бы более в духе первоначального христианства. Но получилось так, что вместе с Библией в дорожную суму церкви попала, пусть в упакованном виде, вся античная культура: философия, история, юриспруденция, риторика. Сожалеть нам об этом не приходится: без этого не было бы современной европейской культуры.

Конечно, все эти науки и искусства нужны были церкви для собственной цели: эффективней нести людям слово Божие. Но в результате среди монахов, которым поручалось послушание переписчика, на сотню переписанных Евангелий все же приходился хоть один Цицерон, Квинтилиан или Дигесты. В результате кое-кому это становилось интересно (может быть более, чем подобало служителю Божию и чем одобрял настоятель). Так ниточка учености передавалась дальше.

Кроме того, церковь несла Рим в самой себе: это была не просто христианская, а Римская церковь. Впрочем, смутные воспоминания об Империи как о золотом веке тогда витали во всех головах. И когда Каролинги решили воплотить эти воспоминания в жизнь в виде того, что они называли «восстановлением Римской Империи», у церкви оказалось все необходимое, чтобы снабдить их идеологией, правовой базой и просто учителями.

И после Каролингов церковь поддерживала довольно искусственное образование под названием «Священной римской империи». Делала она это, в общем-то, не ради выгоды: на протяжении веков императоры были главными противниками пап, хотя бы уже потому, что их итальянские владения вводили их в конфликт с папской территорией. Но магия слова «Рим», стремление к вселенскости (это и означает слово католический) и, короче говоря, функция церкви как всеевропейского интегратора были у нее «в крови» и оказывались сильней сиюминутных интересов.

А где по окончании средневековья сохранились все античные рукописи, которые так нужны были свободомыслящим городским интеллигентам? У церкви, в монастырях.

Церковная цивилизация».

В результате всего сказанного, к эпохе высокого средневековья церковь оказалась главной держательницей культурных ценностей и властительницей душ. В городах, которые, казалось бы, должны быть более свободными, это выражалось еще сильнее. Даже зрительно собор доминировал над городом, был его центром. А в деревне крестьяне, которые собирались на мессу раз в неделю, в воскресенье, чувствовали тяжесть епископского посоха не так сильно. Но все равно, они жили по церковному календарю, рождались, женились и умирали под церковные обряды, даже если украдкой справляли языческие ритуалы вроде Ивана Купалы. Подсознание этой эпохи могло быть языческим, но сознание ее было полностью церковным.

Церковное руководство жизнью не было бы столь эффективно, если бы церковь не отслеживала изменения, которые происходили в жизни и не приспосабливалась бы к ним. Конечно, церковь «по долгу службы» осуждала заведомо неискоренимые пороки, такие, как алчность чревоугодие, блуд. Она даже реально боролась с ними в собственных рядах, хотя и с переменным успехом. Но там, где это было совместимо с догматами, церковь делала все, чтобы не отрываться от народа и от времени. Это ярко проявилось в одобрении ордена Франциска Ассизского с его принципом бедности, хотя для многих утопавших в роскоши прелатов это казалось прямым вызовом.

Религиозные поиски.

Итак, церковь искала свою дорогу в меняющейся жизни. Эти поиски шли по двум направлениям: богословие, т.е. поиск новых, более правильных слов о Господе, и поиск истинно христианской жизни в новых исторических условиях. Первое больше интересовало ученых людей, второе - простой народ. Но бывало так, что в диспутах о Троице простые люди шли друг на друга с кольями. Дело в том, что многочисленные диспуты о божественной или человеческой природе Христа и о Троице, которые проходили на церковных соборах в V - VIII веках, были для современников отнюдь не абстрактным спором. Оказаться в них на неправой стороне означало стать еретиком: монофизитом, несторианином, пелагианцем или одним из бесчисленного множества других. А это означало потерять спасение души, т.е. главную ценность верующего человека.

В позднем средневековье эти поиски приняли более философский, чем собственно религиозный характер. Начиная с Абеляра, несколько веков шел спор о соотношении разума и веры в познании мира. Это было важно для любого мыслящего человека: как сочетать опору на собственный здравый смысл с опорой на церковный авторитет. Церковь участвовала в этих спорах, но не диктовала свою волю, хотя иногда и осуждала особо зарвавшихся новаторов как еретиков и заставляла их каяться.

Гораздо острее церковь воспринимала народные поиски христианской правды в жизни. Разлитое повсюду зло толкало многих к одному из течений манихейства, которое считало дьявола равным Богу и хозяином этого мира. Церковь огнем и мечом искоренила эти ереси на западе (катары) и на востоке (богомилы). Так же резко реагировала церковь на религиозных реформаторов, которые искали большей социальной справедливости, например вальденсов - во Франции и последователей Арнольда из Брешии - в Италии.

Иногда порывы к более правильной христианской жизни принимали форму религиозных орденов. Так в начале XIII века родились два важнейших ордена: Францисканский и Доминиканский. Церковь взяла их под свое крыло и использовало как первопроходцев. Францисканцы тянулись к миссионерской проповеди среди язычников: славян, скандинавов и даже мусульман. Доминиканцы специализировались на очищении самой христианской церкви и не случайно они стали у истоков инквизиции.

Протест и церковь.

Оборотная сторона «сплошной церковности» средневековой цивилизации - то, что церковь была вынуждена внедрять единомыслие более, чем полезно было для нее самой. В результате внутри самой церкви постоянно накапливался потенциал протеста. Пока он прорывался в виде отдельных всплесков, подобных описанным выше, церковь его успешно нейтрализовала. С отдельными еретиками без труда разбиралась инквизиция. Но с освобождением умов, действительным или мнимым, с приходом Возрождения пришлось иметь дело не с отдельной ересью, а с порывом на волю всей цивилизации. В 1519 году Мартин Лютер положил начало новой ветви христианской религии - протестантизму. Это течение решительно отстранило церковную иерархию, в особенности папу, как посредника между человеком и Богом. Соответственно, все претензии церкви устанавливать нормы жизни были отметены. Человек стал считать, что он звучит достаточно гордо, чтобы стоять с Богом лицом к лицу. За полвека пол-Европы стало протестантской. Наконец-то избавились от раздражавшей роскоши прелатов: церковная обстановка стала суровой, спартанской. Заодно можно было поделить церковные богатства.

Впрочем, слова о том, что удары, которыми Лютер прибивал листки со своими тезисами к воротам церкви, - это удары по крышке гроба католичества - слова поспешные. Католичество пережило Реформацию. Более того, оно сохранило в себе подход к человеческой жизни как к единому, религиозно значимому целому. Протестантизм этого, к сожалению, не унаследовал.

Конец Средневековья.

Про Средневековье можно с большим правом, чем Маркс про буржуазию, сказать, что оно породило своего могильщика - городскую культуру и национальное государство. И то, и другое выросло в недрах самого Средневековья и взломало его изнутри. Понятно, кто выиграл: новые люди, больше не скованные сословными и духовными рамками. Понятно, кто проиграл: столпы, на которых держалось средневековое общество, первые два сословия - аристократия и клир. Но что удивительно - Возрождение как освобождение было одновременно Возрождением как возвращением - к всегда желанной античности.

Поражение аристократии.

Аристократия потерпела поражение от обоих своих старых противников. Город стал решительно сильнее любого сеньора, причем и в военном, и в денежном плане. В каком-то смысле город поглотил сеньора: перекупил его удел, превратив его в собственное так называемое контадо, а самого сеньора заманил и заставил поселиться в себе. Другой противник - король - мало-помалу стал сильнейшим из сеньоров, наладил прямую систему управления государством - не в последнюю очередь при помощи городов - и перестал так уж нуждаться в аристократии.

Аристократия потерпела поражение и изнутри. Ей нечего было противопоставить новой морали, по которой труд - это благо. Что касается морали «денежного мешка», то сама аристократия с легкостью ее усваивала, забывая понятие рыцарской чести. И к XVII веку эти понятия были уже смешной стариной, что хорошо описано в «Дон Кихоте». Начиналась капиталистическая эпоха, и аристократы хорошо чувствовали, что уже не они - первое сословие из трех.

Может быть, еще более тяжелый психологический удар нанесло аристократии то, что первый из них - король - в каком-то смысле предал свой класс, построив управление нарождавшимся национальным государством не на них, а на чиновниках. Эта общая закономерность сильно выражена во Франции и Англии, слабее - в Германии и Испании, но прослеживается везде. Аристократия оказалась лишним, хотя и красивым украшением на теле нации. Впрочем, это украшение сбросили только гораздо позже - в эпоху великих буржуазных революций в Голландии, Англии, Франции.

Было одно направление, в котором аристократия могла взять утешительный приз - это географическая экспансия в Америку, а затем в Африку и Азию. Здесь военные таланты аристократии были при деле, и первые морские экспедиции и первые колонисты состояли в основном из дворян.

Поражение Рима.

К эпохе Возрождения спор между папами и национальными государями был окончательно решен в пользу вторых. Церковная система управления заняла почетное, но подчиненное место в государственной системе управления. Общеевропейские функции церкви тоже пошли на убыль: торговый и политический обмен между государствами заменил их.

Как и аристократия, римская церковь потерпела поражение и изнутри. Во-первых, как сказано выше, она перестала определять смысл и нормы жизни. Побочным результатом этого было то, что вместо мировых проблем типа превосходства духовной власти над светской папы стали заниматься делами земными: накоплением личных богатств и т.д. Не зря папы этой эпохи, такие как Александр Борджиа, дали образцы морального падения на все века.

Во-вторых, хоть и менее заметно, над церковью потускнел ореол былой славы Рима. Не то, чтобы интерес к античности упал - наоборот, он является одной из главных характеристик Возрождения. Но это была уже не та легендарная античность, где идеалы римской гражданственности были неотличимы от идеалов христианских, и от имени которой выступала церковь. Отстранив папский Рим, возрожденческая Европа стала вглядываться в Рим реальный, каким он был на самом деле в эпоху Республики и при первых цезарях.

Воспоминание об античности.

Что же было поставлено на место отброшенных духовных основ - рыцарского кодекса чести и церковного авторитета? Некий сплав христианских ценностей с гражданскими и эстетическими ценностями, заимствованными из античности. Он получил название гуманизма от латинского слова «человек». И это не случайно: главной ценностью гуманизма является свободная человеческая личность во всем ее индивидуальном своеобразии. Для первых гуманистов, таких как Боккаччо и Петрарка, а затем - Эразм Роттердамский, Томас Мор и др. это не исключало, а наоборот, способствовало прямому обращению человека к Богу. Гуманистам же последующих веков религия стала мешать, и наследники гуманизма - деятели французского просвещения XVIII века - ее отбросили, и получилось то, что называется рационализмом - разум без веры. То, что сегодня называется «общечеловеческими ценностями» - это тоже дальнее наследие гуманизма, но потерявшее религиозную основу, а с ней и былую четкость и жизненность.

Деятелям Возрождения было радостно вспоминать античность. Не стесненные церковными упреками в язычестве, они вводили в свои книги и картины римских и греческих богов наравне со святыми и библейскими персонажами. Античный взгляд на мир соответствовал также их пристальному вниманию к земной жизни, как она есть, во всей ее красоте и нищете. Поэтому, когда мы говорим «Возрождение», мы имеем в виду в первую очередь гениев изобразительного искусства, таких как Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэль.

Но если они - крона дерева Возрождения, а античность - его корни, то суровая дисциплина чувства и мысли, выработанная в церковных стенах в эпоху Средневековья, - прочный ствол, который держит все это дерево.

Литература

1. Блок М. Апология истории М. «Наука», 1986. 256с.

2. Бродель Ф. Время Мира. М. «Прогресс», 1992. 680с.

3. Виппер Р. Ю. Краткий учебник Средних веков. 2т. М., «Школа-Пресс», 1993. 96+112с.

4. Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. М., «Искусство», 1989. 368с.

5. Гуревич А.Я. Средневековый мир. М., «Искусство» 1990. 400с.

6. Дюби Ж. Европа в средние века. Смоленск, «Полиграмма», 1994. 320с.

7. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М. «Прогресс-Академия»,1992. 376с.

8. Хейзинга Й. Осень Средневековья. М. «Наука», 1988. 544с.