Немного ранее мы упоминали понятие «духовного центра» во внутреннем смысле этого термина, то есть, ядра личности, которое каждый должен стремиться открыть за пределами случайных зовов плоти, то важное, что мусульмане называют «великой священной войной»[43], противопоставляя её «малой священной войне», которая ведётся на внешней стороне против врагов родины; но также существует внешний смысл понятия «духовного центра». Тогда говорится о месте, где возникла данная традиция: Рим, Мекка, Иерусалим.

Различные духовные центры, в которых появлялись различные религиозные традиции, зачастую были не более чем отражениями во времени и пространстве великого универсального центра Изначальной Традиции, где пребывает «Царь Мира», о котором, ещё прежде Генона, упоминал Жозеф Александр Сент–Ив Д'Альвейдр[44] в своей книге «Миссия индийцев». Этот «Центр Мира» называется Агартха, также известный в христианском средневековье как царство пресвитера Иоанна, и его «двуцентральная структура» отражается во всех исторических и географических духовных центрах, которые он производит. Теперь мы всецело перейдём к числовому символизму, эзотерическому значению чисел, и как напоминает историк христианского искусства, «утилитарный символ всегда скрывает таинственный смысл и всегда точен как полученные нами сообщения первых веков». Мы ограничимся изучением символического смысла чисел 12 и 13.

Сент–Ив Д'Альвейдр утверждает, что "окружность, стоящая выше всего и ближе всего подходящая к таинственному центру, состоит из двенадцати делений, которыми представлена высшая инициация и которые, кроме всего прочего, соответствуют Зодиаку". Генон комментирует: «Именно этот круг воспроизводится так называемым «Круговым советом» Далай –Ламы, состоящим из двенадцати великих Нашманов, а отголоски этого понятия встречаются и в некоторых западных традициях, — достаточно вспомнить о «Рыцарях Круглого Стола». Добавим также, что двенадцать членов внутреннего круга Агартхи, с точки зрения космического порядка, представляют собой не только двенадцать знаков зодиака, но и двенадцать Адитьев, а именно форм Солнца, которые соотносятся с этими зодиакальными знаками, и это очевидно, поскольку Ману Вайвасвата называется «сыном Солнца», «Царем Мира», и одной из его эмблем является солнце. Именно её приписывает Христу католическая литургия, называя его «Солнцем справедливости», Sol Justitiae; Слово в действительности является «Духовным Солнцем», т. е. истинным «Центром Мира»; не будем забывать, что это выражение — Sol Justitiae — применяется также и к Мельхиседеку. Изображение Солнца с двенадцатью лучами можно рассматривать как образ двенадцати Адитьев; однако, когда Солнце служит образом Христа, те же лучи уподобляются двенадцати апостолам (греч. "apostolos" означает "посланник") Кроме того, само число апостолов служит, помимо всего прочего, отличным подтверждением соответствия между Христианством и изначальной Традицией».

Что касается древнего символизма числа три, в связи с католическим учением о Троице, нам не остаётся ничего лучшего, как воспроизвести следующий фрагмент одной из наших статей: «Черты последней (языческой духовности) многообразны в лоне римской католической Церкви. Нам следует сказать о них. Давайте вспомним лишь, к примеру, Троицу, остатки гомеровской космогонии — «всё разделяется на три», — сказал известный греческий поэт, — отражение священной Арийской триады, выжившая индуистская доктрина Тримурти или венок с тремя образами друидов. Понятие «Бог в трёх лицах» или «Единый в Трёх Лицах» также свойственно для скандинавской мифологии (Один, Лодур, Хенир) и египетской религии».

Наше обращение к данной статье не означает, что мы всё ещё придерживаемся точки зрения, которую в ней развиваем. На момент написания статьи, мы были ограничены, с одной стороны, памятью о воспитании и требованиями темперамента, которые привели нас к христианству, а с другой, сопряженным влиянием «Восстания против современного мира» и публикациями «новой школы» правых. Всё это было своего рода критическим приговором, объявленным «изначальному христианству», которое представлялось противоположностью «европейского гения». Иным было восхваление католицизма на основе так называемых «следов языческой духовности», в которой заключалась специфика Запада. Несмотря на повсеместное благотворное использование символизма троицы, ранее упомянутый перенос напрочь

избавлял от неявного историзма, абсолютно не совместимого с идеей изначального высшего традиционализма и, что касается собственного внутреннего развития христианства, с утверждением эволюционистских предрассудков, приумноженных исключительно социологической концепцией роли религии. Обладая «развивающимся» направлением, благоприятным для общественного порядка, католицизм возвышался теми, кто, отрицая «изначальное христианство» в его наиболее глубоком значении, уничтожили его духовную основу. Так католицизм, равно как рыцарство, течение воинов–аскетов Средних веков и политически мыслящие гибеллины, был продуктом разложения раннего христианства и, по причине этого случайного исторического контингента, одной из форм выражения абсолютной Традиции, которая выходит за рамки принятых категорий пространства и времени.