Теперь создавалась основа для оформления новых принципов взаимоотношений. Начало положила встреча А. Громыко с В. Брандтом осенью 1968 г. в Нью-Йорке и беседа о возможности отказа от применения силы. Летом следующего года Москва предложила Бонну переговоры на эту тему. А в декабре 1968 г. заседание в Москве лидеров государств Организации Варшавского Договора дало зеленый свет переговорам СССР-ФРГ. Так началась тщательная подготовка Московского договора, который был парафирован 7 августа в особняке МИД и подписан 12 августа 1970 г. в Екатерининском зале Кремля. Новая эра в германских отношениях началась.

Затем последовали договоры с Польшей, Чехословакией, установление межгосударственных отношений ФРГ и ГДР, отказ от применения силы, признание границы по Одеру-Нейсе, выражена готовность определить правовой статус Западного Берлина. «Мне ясно, - говорил Брандт, - что встречное движение обеих частей Германии может начаться только в результате нового общеевропейского сближения»[15]. Оно уже происходило.

Во время визита Л. Брежнева в Бонн (май 1973 г.) был заключен договор о сотрудничестве на 10 лет, бундестаг одобрил договор об основах отношений с ГДР и о вступлении обоих германских государств в ООН. «Восточные договоры» открыли путь к Общеевропейскому совещанию по безопасности и сотрудничеству, которое состоялось в 1975 г. «Старый Свет снова начал познавать себя», - заявил Брандт. В 1978 г. Брежнев прибыл с визитом в Бонн. Германский канцлер дважды (1975, 1981 гг.) посетил Советский Союз.

Цикл истории, начатый Берлинской блокадой, завершался в Москве. С западной стороны «новая восточная политика» уравновешивалась участием в НАТО и «доктриной Армеля», устанавливающей равновеликую военно-политическую формулу «оборона - разрядка».

В Москве Брежнев был вынужден балансировать, отнюдь не везде встречая понимание. Также и поэтому он пригласил нового канцлера ФРГ Х. Шмидта в Москву, рассчитывая этим усилить межгосударственные связи и закрепить свои внутренние позиции.

Визит Шмидта был успешным. Советский лидер сказал гостю, что Московский договор, заключенный полтора года назад, был для него «крупнейшим историческим событием последних двадцати лет». Он нарисовал радужные перспективы экономического сотрудничества, подчеркнув необходимость перейти от его традиционных форм к крупным проектам, рассчитанным на 20 - 30 лет.

Канцлер заявил, что отношения его стороны с СССР - «краеугольный камень разрядки», в которой Московский договор «должен стать поворотным пунктом в сознании немцев». Оба собеседника пришли к выводу: будущее экономическое сотрудничество выгодно обеим сторонам. «Государства, зависящие друг от друга экономически, не ведут войну». Эта древняя истина воспринималась по-новому после двух мировых войн и в разгар «холодной войны», когда в сознании двух поколений Россия и Германия были врагами. Потребовалось мужество, чтобы совершить такой поворот. В своем выступлении по российскому телевидению Х. Шмидт сказал: «Немецкий народ не утратил надежду в один прекрасный день начать совместно жить под одной крышей»[16].

Тем не менее, добрые пожелания сотрудничества слабо подкреплялись реальными возможностями. Советская экономика, ориентированная на внутренний рынок, не могла предложить западному партнеру что-либо существенное кроме сырьевых ресурсов. Поставки нефти и газа вскоре составили 80 % потребностей ФРГ. А доля германского экспорта в Советский Союз вплоть до середины 80-х годов не превышала 2 % ее общего объема. Тем не менее, ФРГ отныне стала главным торговым партнером СССР на 'Западе и источником твердой валюты. Зная, сколь ограничены возможности торговли с СССР, западногерманское руководство стремилось ее развивать. Помимо заинтересованности в сырье западные немцы видели в ней способ отвлечения советских внешних усилий от военной сферы в экономическую. Об этом Х. Шмидт высказывался вполне откровенно и открыто.

Тем не менее, откат от достигнутого не заставил себя ждать и произошел он на поле опять-таки военно-силовых отношений. В конце 60-х годов в СССР были созданы ядерные ракеты «СС-20», способные поражать весь континент. Военные приступили к их размещению. США ответили созданием ракет «Першинг-2», которые, по решению НАТО, предполагалось разместить в ФРГ. «Ракетная политика» переводила стрелки политической разрядки назад в абсолютно бесперспективную сферу военного противостояния. Процесс сближения отбрасывался к прошлому. Ракеты средней дальности становились политическим оружием контрразрядки.

Открылся период бесконечных и пустопорожних споров, затянувшихся на 12 лет, о «дальностях полета», разницах «подлетного времени», «степени точности попадания» и т.п. Они не привели ни к чему существенному, но затормозили успешно начавшиеся политические процессы.

Все это, вероятно, можно было рассматривать также как один из символов новой эпохи: новейшее оружие становилось не «средством продолжения политики военными средствами», ибо «иные средства», т.е. ядерная война, стали невозможны, но оно само как бы становилось средством политических манипуляций, торможения политической разрядки и утверждения влияния военно-промышленных комплексов.

Ничего никому нельзя было доказать, и политика увязала в бесплодных военно-технических спорах, где каждая сторона обвиняла другую в коварных замыслах, которых де-факто не было ни у той, ни у другой.

Авантюрная история с ракетами средней дальности дала новый толчок абсолютизации теории равновесия сил как основы мира, одним из глашатаев который выступал Х. Шмидт и которая затем надолго стала основой для гонки вооружений.

Если «новая восточная политика» намного расширила авторитет в мире СССР и ФРГ, то к концу 70-х годов возможности сотрудничества стали ограничиваться надвинувшимся мировым экономическим кризисом, ростом цен на нефть и рядом других обстоятельств. Когда летом 1982 г. в результате сложной внутриполитической борьбы в Германии наступил закат социал-либерального блока и когда 1 октября бундестаг избрал новым канцлером лидера ХДС Х. Коля, это вызвало в Москве первоначально тревогу. Возникли опасения, что разрушатся давно налаженные связи, тем более, что союзником нового канцлера стал лидер ХСС Ф.-И. Штраус, которого советская пропаганда изображала чуть ли не нацистом.

Но все оказалось проще. В советско-германских отношениях уже действовали новые походы, не позволявшие отходить от выгодного обеим сторонам курса. И это дало Москве возможность выдвинуть новую формулу «Европа - наш общий дом».