Кризис исторического православия и официального богословия, проявившийся в середине Х1Х в., особенно обострился на рубеже ХIХ и ХХ столетий. В 1892-1896г. Россия раскалывается на два лагеря, потрясенная так называемым «Мултанским делом» (по обвинению группы удмуртов в ритуальном убийстве). Началось то тяжелое и кризисное время, которое с неизбежностью вело Россию к глубочайшим потрясениям 1917-1920 гг.

«Кредо» правых строилось на принципе использования христианства в качестве орудия борьбы с социалистическими идеями, при этом отрицая всякие реформы и свободы для Церкви, возврат к национально – миссионским идеям, что с неизбежностью подразумевает антисемитизм. «Кредо» левых – атеизм, или антихристианство, отрицающие всех национальных основ русской жизни. Но во всем обществе, как и в Церкви, нашлись «здоровые силы», которые начали борьбу за спасение РПЦ.

Первоначально кризисные явления в религии ощутили и о них заговорили вслух в последней четверти ХIХ в. и в самом начале ХХ в. представители внецерковной ветви русского религиозного либерализма: славянофилы (Ф.М. Достоевский, В.С. Соловьев), а также деятели неохристианства (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков). Одни из них ратовали за возвращение церкви к мифическим «исконным началам», другие подвергали критике официальную церковность дореформенной поры и высказывались за обновление русского православия применительно к меняющимся условиям общественного развития.

Начало ХХ века ознаменовалось для большей части российской интеллигенции новыми духовными исканиями. На это были свои причины: неудовлетворенность господством позитивизма, кризис народнической идеологии и практики; разочарование в марксизме с его «царством свободы»; девальвация прежних ценностей гуманизма и рационализма.

Одновременно усилились апокалиптические предчувствия и ожидания. Вера в знамения и символы особенно характерна в переломную эпоху рубежа веков. Немало этому способствовала и социально-политическая ситуация в стране.

Названные выше причины объясняют обращение в религиозно-идеалистической философии, к поиску не царства Свободы (как у марксистов), а Царства Духа внутри нас.

Сторонники «нового религиозного сознания» обратились к проблеме отношения Церкви и интеллигенции. Они «жаждали религиозного освящения жизни, освящения всемирной культуры, новой святой любви, святой общественности, святой «плоти», преображенной «земли».

Увидев в начале ХХ века так называемый «бунт» многих православных митрополитов и епископов, выступающих за созыв Поместного Собора, за проведения реформ внутри Церкви и за представление ей элементарной независимости от государственного аппарата, среди интеллигенции началось «определенное брожение»[8]. В кругу, связанном с раннесимволистской богемой, возник не только вопрос о религии, но и стремление к Церкви, желание услышать ее голос. Церковь также нуждалась в серьезном обновлении, понимании миром своих новых задач. Многие священники понимали опасность ослабления влияния Церкви на верующих, призывали к очищению от всего постного и отжившего. В среде профессоров Санкт-Петербургской, Московской, Казанской и Киевской духовных академий росло осознание необходимости поиска путей укрепления православия, его «оживления» через взаимодействие с интеллектуальной элита России. Так родилась идея религиозно-философских собраний, учредители которых (Мережковский, Философов, Миролюбов, Тарнавцев) сумели заручиться поддержкой петербургского митрополита Антония (Владковского) и получить разрешение на открытое слушание у обер-прокурора Л.П. Победоносцева.

В органе Санкт-Петербургской духовной академии, Церковном Вестнике, а затем и во всех светских журналах и газетах появилось «мнение группы столичных священников «О необходимости перемен в русском церковном управлении». Оказывается, что духовенство высказало о государственном строе современной им России мысль наиболее радикальную, наиболее глубоко идущую к сути вещей, из всех ранее высказанных в легальной русской печати по этому поводу идей. Действительно, критика существовавшего тогда государственного порядка, касалась исключительно практических злоупотреблений власти, не затрагивала ее религиозного существа. И вот впервые, в мнении русских пастырей, эта критика, становясь теоретической и приобретая силу, вскрывает противоречия и раздвоение в том, что ранее казалось неразделимым, вскрывает в самом центре русской государственной власти неразрешенную антиномию двух властей, светской и духовной, самодержавия и православия.

Впервые указывается, на то, что ненормальное положение церкви в государстве стоит в связи с «основной статьей» нашего законодательства, т.е. с первоосновой всего нашего государственного строя.

В свою очередь, постепенно утрачивая свое религиозное содержание, «русская государственность сделалась, наконец, исключительно рациональною, позитивною в самом плоском смысле этого слова», окончательно, по выражению старообрядцев, «обмирщилась», обезбожилась. «Если бы русская Церковь могла выйти из паралича относительно русского самодержавия, то тотчас же предстала бы перед нею задача найти утраченный религиозный смысл русской государственности»[9], – считал Д. Мережковский и его единомышленники.

Интеллектуальное и религиозно-философское пробуждение, вначале коснувшееся незначительной части интеллигенции, после поражения первой русской революции 1905-1907 года расширило свою социальную базу. Во многом этому способствовал выход сразу обратившей на себя внимание книги «Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции» (1909 год). Но еще до этого симптомом нарастающего идейного кризиса и поиска новой парадигмы философского мышления стал сборник, объединивший представителей интеллектуальной либерально-демократической оппозиции, «Проблемы идеализма» (1902 год), на страницах которого впервые прозвучала развернутая аргументация в защиту нового мировоззрения. Серьезным аргументом в защиту «нового религиозного сознания» стали идеи «Вех». Авторы «Вех» (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, М.А., А.С. Изгоев, П.Б. Кистяковский, П.Б. Струве, С.Л. Франк) выступили, с одной стороны, с резкой критикой максималистских идей революционно настроенной части интеллигенции, с другой – с обоснованием философских основ нового мировоззрения, как преодолевающегося ограниченность позитивизма и материализма путем синтеза знания и веры. К сожалению, общественное мнение восприняло прежде всего политический аспект, что стало трагедией сборника так как это затруднило адекватную оценку и понимание духовно-реформаторской задачи книги, а именно – показать на критике интеллигенции основное значение для жизни религиозного сознания. Проанализировать отношение интеллигенции к религии в данном сборнике взялся С.Н. Булгаков (статья «Героизм и подвижничество»). Автор обвиняет ее в «подделке под христианство»[10] и лишает права в какой либо критики церковной жизни, «пока сама она остается при… принципиальном отрицании религии»[11].

Отношения Церкви и интеллигенции, которые с первого появления интеллигенции на исторической сцене России, были достаточно сложными.

То, что с самого своего возникновения интеллигенция стала во враждебные отношения к Церкви, объясняется еще и важной психологической причиной. Многие из идейных вождей русской интеллигенции были выходцами из духовного сословия. Порвав со своим сословием, с верой и делами своих отцов, они стремились разделаться со своим прошлым (Н.Г. Чернышевский, М.А. Добролюбов и др.). По выражению С.Н. Булгакова «нет интеллигенции более атеистической, чем русская»[12]. В русском атеизме, захлестнувшем образованное общество на рубеже веков, больше всего поражает его догматизм, то «религиозное легкомыслие», с которым он принимается. Наша интеллигенция восприняла догматы религии человекабожества, в каком-либо из вариантов, выработанных западноевропейским просветительством, и перешла в идолопоклонство этой религии. Тем не менее, наиболее умственно пытливые представители ее как бы уже прошли все круги обезбоженного позитивистского ада. Последней точкой был марксизм в который русская интеллигенция окунулась в 80-х годах ХIХ века после неудачи народнического максимализма. Именно марксизм повлиял на поворот религиозных исканий у нас в сторону православия. Из марксизма вышли С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, П.Б. Струве и др.

Изменились ли отношения русской Православной Церкви и русской интеллигенции после «Вех»? Большинство интеллигенции, отвергнувшей веховские идеи, осталось в прежнем враждебном отношение к Церкви. Сама веховская интеллигенция, несмотря на свои призывы к покаянию и смирению, пыталась модернизировать саму Церковь.

Обозначившийся в «новом религиозном сознании» союз философии и религии высветил в качестве средоточия духовных исканий проблему Бога и мира, места человека в его земной истории и в вечности, придал движению общественной мысли духовно напряженный, экзистенциальный характер.

Общее значение всех философских направлений состоит в том, что они подняли на более высокий интеллектуальный уровень споры о роли Церкви в жизни общества; участие представителей официальной Церкви обогатило их, но доказать реальное влияние на практические, насущные вопросы Церкви они не смогли.

1.3. Законы, связанные с церковью

Итак, в конце XIX – начале ХХ века Русская Православная церковь находилась в кризисном состоянии. Суть всех этих высказываний сводится к тому, что РПЦ за время синодального управления была низвергнута до безынициативной и, во многом, неавторитетной организации. Духовенство замкнулось внутри себя, т.е. отделилось от паствы, дифференцировалось по иерархии и имущественному достатку. Но, в то же время, подобная замкнутость способствовала, по мнению церковных исследователей, духовному возрождению по сравнению с «ее древнейшим теократическим периодом». Связывают это с увеличением количества монашествующих.

Кризис проявился, во-первых, в том, что количество прихожан, проявляющих индифферентность к вере, с каждым годом постоянно увеличивалось. Результатом этого явления стало создание атеистического общества в России конца ХХ века. Что могло привести страну, в идеологии которой православие занимало определяющие позиции, встать на путь сначала конфессионального, а после и религиозного массового безразличия?

Исследователи определяют факторы, повлиявшие на «отход» крестьян от православия, в зависимости от того, какую сферу отношений в государстве они берут за основу, будь-то экономическое неравенство, политическое положение, социальные связи, правовые отношения в государстве или что-то другое.

Остановимся на  церковно-политических. В данной системе государственных отношений существовали две группы факторов, влиявшие на отношение к РПЦ – внутренние и внешние.

Внешние факторы напрямую связаны с деятельностью правительства в отношении РПЦ, с тем положением, которое оно отводит церкви в государстве.

Внутренние факторы во многом связаны с влиянием на них внешних. Политика власти либо обостряет, либо вновь «оголяет» их существование в обществе. К таким внутренним факторам, влияющим на отношение крестьян к РПЦ, мы отнесли внутрицерковное размежевание.

В России на начало ХХ века иноверцев насчитывалось более 30% от всего населения страны. Ко всему этому в большом количестве стали поступать прошения о переходе из православия в другое вероисповедание. Так же свыше двухсот лет православие переживало старообрядческий раскол, который, по словам современников, был «своего рода болезнью русской церкви». В это же время возникла необходимость реформирования прихода, точнее того консисторского управления приходской жизнью, которое было установлено еще в середине ХIХ века. И конечно же, духовенство желало «освобождения» церкви от опеки государства.

Все вышесказанное, к началу ХХ века являлось огромной проблемой всего российского общества, выходом из которой, несомненно, должны были стать реформы определенного характера.

В конце XIX-начале XX веков вопрос о канонической форме управления Церковью всё явственнее становится вопросом гражданским и политическим.

17 апреля 1905г. был издан указ о веротерпимости. "Ища спасения и высматривая тот балласт, который можно было бы сбросить с тонущего корабля, царское правительство не постеснялось пожертвовать в первую голову именно привилегированным положением православной церкви, как будто уже не надеялись более на действенность тех средств, какими могла помогать, и помогала ему Церковь"[13], – в таком свете видел Н.М. Никольский предоставление свободы вероисповедания. Указ предоставлял свободу всем религиям империи, кроме православия, которое оставалось под чутким надзором государства.

Теперь насущность перемен в деле управления Церковью осознавалась всеми. В усложнившейся политической обстановке, в условиях свободы других конфессий подчинение православной Церкви государственному чиновнику, создавало положение не только противоестественное и провоцирующее, но и стесняло Церковь в её общественном служении, в оформлении общецерковной позиции.

Почти все архиереи требовали реформирования Церкви. Их общее мнение склонялось к разделению Церкви на самоуправляющие митрополии ввиду колоссальных размеров территории России. В митрополиях предполагалось восстановить каноническую частоту Соборов и автономию местного епископата, занимающего кафедру пожизненно (в синодальной системе – в среднем около 4-х лет), а также увеличить число архиереев, создавая повсеместно и уездные кафедры вместо викариатств, которых не знала практика древней Церкви.

Реформы 1905-1906 годов, преобразовав мирские сферы, как будто обошли Церковь стороной. Формально – действительно, после 1906 года Церковь оставалась в ведении того же обер-прокурора и той же синодальной бюрократии, оставаясь несвободной. Но все же весь новый дух времени, новые течения внутри церкви, размежевание духовенства, участие духовенства в Думе – все это не могло не повлиять на дух и быт в церкви думского периода.