Революция 1917 г отвергла достижения криминалистов классической школы и тем самым нарушила преемственность взглядов в уголовно-правовой науке. Многие институты уголовного права были исключены из советского законодательства как наследие прошлого[29].

Обобщенные признаки предварительной преступной деятельности формировались путем издания различных обращений СНК, постановлений ВЦИК, отдельных декретов, предусматривающих уголовную ответственность за конкретные составы преступлений. Так, в обращении Совета Народных Комиссаров «О саботаже чиновников Министерства продовольствия» устанавливалась уголовная ответственность за преступные попытки обмануть сознание широких масс в объяснении причин срыва обеспечения продовольствием трудящихся[30]. Согласно постановлению ВЦИК «О признании контрреволюционным действием всех попыток присвоить себе функции государственной власти» уголовной ответственности подлежали не только лица, которые присваивали себе функции государственной власти, но и лица, которые пытались присвоить себе эти функции[31]. Приготовление к преступлению и покушение на преступление не разграничивались, и уголовная ответственность устанавливалась за предварительную преступную деятельность в целом. Однако в последующих нормативных актах на этот счет делались специальные указания. В декрете СНК «О взяточничестве» предусматривалось, что «покушение на получение или дачу взятки наказывается как оконченное преступление»[32]. Постановление СНК «О набатном звоне» устанавливало уголовную ответственность для лиц, виновных в созыве населения набатным звоном, тревожными гудками и другими способами с контрреволюционными целями не только за совершение оконченного преступления, но и за покушение на указанные преступления[33]. Тем самым покушение на преступление выделялось из предварительной преступной деятельности как самостоятельный вид, и устанавливался принцип наказуемости покушения как оконченного преступления. Однако институт стадий преступления в этот период еще не получил должного развития[34].

Впервые законодательные предписания о стадиях преступной деятельности были даны в Руководящих началах по уголовному праву 1919 г., закрепивших понятия приготовления и покушения. Статья 18 Руководящих начал гласит: «Покушением на преступление считается действие, направленное на совершение преступления, когда совершивший выполнил все, что считал необходимым для приведения своего умысла в исполнение, а преступный результат не наступил по причинам, от него не зависящим»[35]. Статья 19 Руководящих начал постановляла: «Приготовлением к преступлению считается приискание, приобретение или приспособление лицом, подготавливающим преступление, средств, орудий и т.п. для совершения намерений»[36]. Согласно ст. 20 Руководящих начал «стадия осуществления намерения совершающего преступление сама по себе не влияет на меру репрессии, которая определяется степенью опасности преступника»[37]. Приготовлению и покушению не придавалось самостоятельного значения, то есть отрицалась необходимость учета полноты осуществления преступного намерения при назначении наказания. Однако суд мог учесть степень завершенности опасного деяния в связи со всеми обстоятельствами дела.

УК РСФСР 1922 г. окончательно закрепил понятия «приготовление к преступлению» и «покушение на преступление». При этом ответственность была установлена лишь за покушение, а в соответствии со ст. 12 УК РСФСР «приготовление карается лишь в том случае, если оно само по себе является наказуемым действием»[38]. Определение приготовления расширено указанием на создание условий для совершения преступления[39]. В дальнейшем советское законодательство все более склоняется к необходимости определить ответственность за приготовление. Так, в 1923 г. редакция ст. 12 УК РСФСР была изменена и суду было предоставлено право в отношении лиц, изобличенных в приготовлении к общественно опасному деянию и признанных социально опасными, принять меры социальной защиты[40].

Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г. отказались от понятий приготовления и покушения. Взамен была дана общая формула предварительной преступной деятельности и выделено преступление начатое, но не доведенное до конца[41]. В соответствии с концепцией «предварительной преступной деятельности» УК РСФСР 1926 г. говорит о приготовлении и покушении, не противопоставляя их друг другу. Дефиницию покушения уголовный закон не содержал, а приготовительными признавал действия, «выражающиеся в приискании или приспособлении орудий, средств и создании условий преступления»[42]. В соответствии со ст. 19 УК приготовление и покушение наказывались как оконченное преступление. При этом не предусматривалось обязательное смягчение наказания в тех случаях, когда преступная деятельность не привела к преступному результату. Однако судам надлежало учитывать степень общественной опасности лица, совершившего предварительную преступную деятельность, и степень реализации преступного умысла[43].

Доктрина уголовного права рассматривала приготовление и покушение в качестве стадий развития преступной деятельности. Вопрос этот был дискуссионным и решался по-разному. Одни ученые (А.Н. Трайнин, Г.И. Волков) предлагали не выделять стадий вообще. По мнению А.Н. Трайнина, приготовление и покушение сливаются в понятии деятельности, направленной, но не достигшей преступного результата. Для законодателя, по его мнению, «должна существовать лишь одна предварительная деятельность, лишь одна группа действий, направленных, но не приведших к общественно-вредному результату»[44]. При этом внутри предварительной деятельности допускались различные этапы и грани, которые подлежали учету в каждом конкретном случае. Осуществлять учет, как считал А.Н. Трайнин, «всецело в компетенции суда, а не законодателя»[45]. Поэтому постановку вопроса о том, чтобы предварительную преступную деятельность различать по ступеням, названные авторы считали бесспорной[46]. По существу, противники разграничения приготовления и покушения, усматривая в качестве основания наказуемости предварительной преступной деятельности общественную опасность лица, проповедовали принцип объективного вменения.

Опасность такого подхода понимали те ученые, которые пытались отстоять дифференцированный подход к предварительной преступной деятельности. Так, А.С. Шляпочников подчеркивал, что решение вопроса о стадиях преступления должно базироваться исключительно на опасности личности преступника в отрыве от совершенного им действия, и предлагал исключить уголовную ответственность за приготовление в тех случаях, когда оно не составляет самостоятельного деликта[47]. Сходную позицию занимал С.В. Познышев, который считал, что действия, создающие угрозу интересам и благам людей и государству, должны рассматриваться не как приготовление к другим преступлениям, а как самостоятельные поступки (не как delictum praeporatum - приготовление, а как delictum sui genaris - самостоятельное преступление)[48].

Определение понятия «приготовление» в науке уголовного права не вызывало разногласий, дискутировалась в основном проблема наказуемости приготовления.

В ст. 13 УК РСФСР 1922 г. устанавливалось деление покушения на оконченное и неоконченное: «Покушением на преступление считается действие, направленное на совершение преступления, когда совершающий таковое не выполнил всего того, что было необходимо для приведения его в исполнение (покушение неоконченное), или когда, несмотря на выполнение им всего, что он считал необходимым, преступный результат не наступил по причинам, от него не зависящим»[49]. Это законодательное установление воспринималось по-разному: по большей части деление покушения на оконченное и неоконченное признавалось не имеющим практического значения, поскольку оно не влияло на меру наказания и не могло учитываться при решении вопроса о добровольном отказе от преступления. Сторонники деления покушения на виды вносили лишь терминологические уточнения для их обозначения[50]. Немало разногласий вызывало негодное покушение, то есть покушение с негодными средствами и на негодный объект. Одни ученые (С.В. Познышев, Э.Я. Немировский) признавали такого рода покушения ненаказуемыми. А.Н. Трайнин по этому поводу писал, что «там, где лицо и его действия по конкретным обстоятельствам дела не представляют социальной опасности, там, естественно, применение санкции за негодное покушение нецелесообразно»[51]. Критерием, помогающим суду разрешить вопрос о социальной опасности и мере социальной защиты, по мнению автора, является степень годности избранного к преступлению пути. Другие ученые считали, что в подобной ситуации следует применять наказуемость всего покушения. По мнению А.Я. Эстрина, следует подвергать уголовной репрессии покушение с негодными средствами и покушение на негодный объект[52].

В отличие от Основных начал уголовного законодательства 1924 г., которые не дифференцировали приготовление к преступлению и покушение на преступление, УК РСФСР 1926 г. закрепил нормы о наказуемости приготовления и покушения. По существу, теория и законодательные положения предопределили в основных чертах развитие концепции стадий преступления. Выработке единообразных взглядов на приготовление и покушение как на стадии способствовало отсутствие плюрализма в научной среде и стремление упростить практику применения норм о неоконченных преступлениях.

Несмотря на распространенное в юридической литературе мнение о существовании стадий совершения преступления, законодатель не дает определение понятия «стадия преступления» и даже не использует этот термин.

Для общего обозначения различных форм неоконченной преступной деятельности в науке уголовного права употребляются три термина: «стадии совершения преступления», «предварительная преступная деятельность» и «стадии развития преступления». Что касается взглядов на содержание этих понятий, то они были самыми разными, однако зачастую отличались лишь терминологически[53]. Н.Ф. Кузнецова предлагала различать стадии развития преступной деятельности и виды неоконченного преступления. К стадиям развития автор относила приготовительные действия и исполнение преступления, а к видам неоконченного преступления - приготовление к преступлению и покушение на преступление[54]. Довольно распространенным было предложение считать стадиями: приготовление к преступлению, покушение на преступление и оконченное преступление[55]. При этом Н.В. Лясс отождествляла «оконченное деяние» с «окончанием деяния»[56]. Сторонником отнесения обнаружения умысла к стадиям преступной деятельности являлся и В.В. Домаков, полагавший, что возникновение возможности совершения преступления имеет место тогда, когда в сознании субъекта возникает умысел на совершение общественно опасного действия. Умышленную деятельность от обнаружения умысла до его осуществления автор называет предварительной, или прелиминарной, преступной деятельностью. По его мнению, развитие преступной деятельности представляет цепь взаимопревращений, который проходят различные стадии «возникновение возможности совершения преступления, становление ее и превращение возможности в действительность»[57]. В данном случае автор, используя парные категории «возможность» и «действительность», вводит некое промежуточное звено «становление» - превращение возможности в действительность, что, на наш взгляд, не столько проясняет, сколько осложняет проблему.

Настойчивые возражения против выделения обнаружения умысла в качестве стадии совершения преступления высказали Б.А Куринов, Н.И. Загородников и другие ученые[58]. В подтверждение своего взгляда Н.И. Загородников подчеркивал, что обнаружение умысла - «стадия, которая не выражает достаточной степени общественной опасности содеянного и личности»[59]. Несмотря на то, что большинство советских ученых не относили голый умысел к стадиям совершения преступления, они подчеркивали важное значение обнаружения умысла и неоднократно высказывали мысль, что к лицам, выразившим намерение совершить преступление, в случае, если есть основания опасаться его осуществления, должны применяться профилактические меры[60].

В доктрине уголовного права советского периода давались различные определения понятия стадий. Так, Н. Ф. Кузнецова писала, что «стадией развития преступления может быть названо то, что является ступенькой к достижению преступного результата, что ...в большей или меньшей степени, но способствует причинению преступного результата»[61]. Подобных взглядов придерживался ряд известных ученых[62]. Другие авторы (Б В Здравомыслов, П.И. Гришаев, ЛМ Блинова, Г.Г. Криволапов) называли стадиями совершения преступления движимые прямым умыслом и различающиеся между собой этапы осуществления преступления[63].

Трактовка неоконченных видов преступления в качестве стадий, на наш взгляд, имеет ряд недостатков, во-первых, множество преступлений не проходит названных стадий, во-вторых, выделение стадий возможно только в отношении многоэтапных оконченных преступлений; в-третьих, отнесение оконченного преступления к третьей стадии совершения преступления не имеет уголовно-правового значения, поскольку оконченное преступление квалифицируется без учета норм о приготовлении и покушении. Таким образом, в соответствии с УК РСФСР 1960 г. следует различать не стадии совершения преступления, а виды неоконченной преступной деятельности: приготовление к преступлению, покушение на преступление и неоконченное преступление при добровольном отказе от совершения преступления.

В доктрине уголовного права в качестве третьей стадии совершения преступления выделяется оконченное преступление. Понятие оконченного преступления было выработано теорией уголовного права Сущность определения понятия оконченного преступления, которое дается в юридической литературе, заключается в следующем преступление считается оконченным, если в совершенном деянии содержатся все признаки состава преступления.

Как отмечает Ю. Демидов, определение оконченного преступления, которое дает большинство ученых, не всегда пригодно для практического решения вопроса о моменте окончания преступления, поскольку момент окончания преступления зависит от конструкции состава преступления в норме закона[64]. Кроме того, в составах преступлении законодатель недостаточно четко указывает момент окончания преступления. Так, автор приводит пример, при рассмотрении которого можно согласиться с тем, что действительно возникает вопрос, почему насильственный грабеж и разбой - преступления, оба направленные против собственности и связанные с причинением вреда личности, имеют различный момент окончания.

Спорным, как полагает указанный автор, является определение, согласно которому кража является оконченной с момента завладения преступником вещью и получения возможности распоряжаться ею по своему усмотрению. Оконченная кража, продолжает далее автор, зависит не от причинения умышленного вреда потерпевшему, а от случайных для данного состава преступления обстоятельств, например характера похищенного имущества, дальнейшего намерения виновного. Например, похищенный в цехе спирт виновный распивает на территории завода. Кража в данном случае окончена. Если виновный пытался вынести спирт с территории завода и был задержан на проходной - это покушение на кражу. Как полагает автор, кража в обоих случаях является оконченной с момента изъятия имущества из собственности обладателя[65]. Такой же точки зрения придерживается П.Ф. Гришанин, который считает, что лицо, задержанное на проходной завода, несет ответственность за оконченное преступление, а не за покушение на него[66].

Таким образом, в юридической литературе советского периода под оконченным преступлением понималось деяние, содержащее все признаки состава того преступления, на совершение которого был направлен умысел виновного. Однако подобная дефиниция не содержала четкого определения момента окончания преступления, поскольку речь шла о направленности умысла, а не о полной его реализации.

В соответствии с УК РСФСР 1960 г. приготовлением к преступлению признавалось «приискание или приспособление средств или орудий или иное умышленное создание условий для совершения преступления».

Объективная сторона приготовления характеризуется прерванностью действий до начала совершения преступления и наличием обстоятельств, которые препятствуют доведению преступления до конца. Однако, как справедливо отмечают авторы теоретической модели УК, эти признаки в Уголовном кодексе РСФСР 1960 г. пропущены и устанавливаются путем систематического толкования, то есть за счет сравнения содержания частей 1 и 2 ст. 15 УК РСФСР.

С субъективной стороны приготовление характеризуется наличием прямого умысла, виновный осознает, что создает условия для совершения преступления, предвидит, что достигнет преступного результата путем реализации приготовительных действий, и желает этого. На наш взгляд, характеристика приготовления нуждается в уточнении, субъект во время приготовления, встретив на пути реализации приготовительных действий препятствия, осознает их непреодолимость и не совершает преступления, к которому готовится, по не зависящим от него обстоятельствам.

При всем многообразии видов и способов приготовительных действий они имеют характерные особенности.

1. Приготовление к преступлению всегда отделено во времени от совершения «готовящегося» преступления: приготовительные действия могут непосредственно предшествовать посягательству на объект, но могут быть отделены значительным промежутком времени Особенности совершения приготовительных действий во времени имеют существенное значение для определения наличия, характера и степени общественной опасности содеянного. По мнению А.А. Пионтковского, приготовительные действия, которые продолжаются в течение нескольких недель и месяцев, характеризуются значительной общественной опасностью[67].

Однако следует иметь в виду, что в ряде случаев длительность приготовительных действий может быть обусловлена нерешительностью субъекта, его колебаниями и даже намерением отказаться от доведения преступления до конца.

2. Приготовительные действия могут быть отделены в пространстве от объекта посягательства. Приготовление может быть начато и завершено без соприкосновения с объектом посягательства и на расстоянии от него, например приобретение огнестрельного оружия в большинстве случаев происходит вдали от объекта посягательства. Равным образом яды, которыми совершаются отравления, приобретаются в магазинах бытовой химии, а не изготавливаются на дому.

Общественная опасность приготовления, по мнению Н.Д. Дурманова, зависит от предметов и средств, используемых при приготовлении к преступлению. Так, предметы, специально предназначенные для совершения преступления (кастеты, отмычки, печати, штампы и так далее), свидетельствуют о значительной общественной опасности таких приготовительных действий. Предметы бытового обихода (топор, лом, спички) не содержат, по мнению автора, общественной опасности[68]. На наш взгляд, следует говорить не столько об общественной опасности таких предметов, сколько о невозможности доказать, что эти предметы предназначались именно для совершения задуманного преступления.

Согласно ч. 2 ст. 15 УК РСФСР 1960 г. «Покушением на преступление признается умышленное действие, непосредственно направленное на совершение преступления, если при этом преступление не было доведено до конца по причинам, не зависящим от воли виновного».

В науке уголовного права это понятие трактовалось по-разному. Так, Б.С. Утевский, Н.Ф. Кузнецова, Н.В. Лясс рассматривали покушение как действие, непосредственно направленное на совершение преступления[69]. И.С. Тишкевич расширил объективную сторону покушения введением в нее общественно опасного бездействия[70]. Сходную позицию занимал В.Д. Иванов, который считал, что покушением является общественно опасное, противоправное и наказуемое деяние, совершенное виновным лицом[71].

К признакам объективной стороны покушения ученые советской школы уголовного права относили: во-первых, непосредственную направленность на совершение преступления; во-вторых, прерванность действий; в-третьих, наличие обстоятельств, в силу которых преступление не доводится до конца[72]. Для характеристики объективной стороны преступного деяния значение имеет также способ, место, время и обстановка совершения покушения. Как отмечал В.Н. Кудрявцев, важную роль играют «не сами способ, место, время и обстановка совершения преступления, взятые помимо или наряду с действием (бездействием), а внутренняя сторона общественно опасного действия (бездействия), выполненного определенным способом, в данных условиях места, времени и обстановки»[73].

Субъективная сторона покушения в литературе рассматривается по-разному. Б.А. Куринов полагал, что деяние при покушении с неопределенным умыслом должно квалифицироваться «как покушение на причинение наименее опасного из всех желаемых им последствий»[74]. Возможность покушения с неопределенным умыслом допускала и Е.С. Хорева[75]. При определенном умысле предлагалось квалифицировать неоконченное деяние как покушение на более тяжкое преступление, которое не было закончено по не зависящим от субъекта обстоятельствам, а при альтернативном - так же, как при оконченном[76]. Возможность покушения с косвенным умыслом допускал И.И. Горелик, считавший, что виновный хотя и не желает наступления преступного результата, но сознательно его допускает[77]. В.В. Тихонов также считал, что отрицание косвенного умысла при покушении «ведет к игнорированию прямого указания об устранении как интеллектуального, так и волевого элемента умысла»[78]. Наличие косвенного умысла при покушении на преступление отмечают и другие ученые[79].

На наш взгляд, правы те авторы, которые предвидение неизбежности наступления последствий относят не к косвенному умыслу, а к прямому[80]. При косвенном умысле преступный результат не предвидится как неизбежный, а лишь как возможно допустимый. При совершении покушения лицо всегда стремится к конкретному преступному результату, а при косвенном умысле лицо направляет свои действия на достижение не преступных последствий, а значимых для него результатов, которые достигаются с некоторым перевыполнением задуманного, то есть допускаются как побочный продукт деятельности. Именно этот побочный продукт деятельности оценивается законодателем как преступный.

Таким образом, можно отметить, что:

1. Уголовное законодательство постреволюционного периода (Руководящие начала по уголовному праву 1919 г., УК РСФСР 1922 г., УК РСФСР 1926 г.) в отличие от доктрины, выделявшей стадии преступления, регламентировало ответственность за приготовление к преступлению и покушение на преступление, которые не рассматривались законодателем в качестве стадий совершения преступления.

2. В 50-80 годах XX века концепция стадий совершения преступления получила развитие. К стадиям были отнесены не только приготовление к преступлению и покушение на преступление, но и оконченное преступление. Такой подход был преобладающим, но не единственным: делались попытки отнести к стадиям совершения преступления и обнаружение умысла.

3. Законодатель не давал определения стадий совершения преступления и не использовал этого термина: в Основах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. и Уголовном кодексе РСФСР 1960 г. регламентируется ответственность за неоконченные виды преступлений: приготовление к преступлению и покушение на преступление.

4. В теории уголовного права приготовление к преступлению рассматривалось как действие, предшествовавшее основному составу преступления и вместе с тем переходящее в стадию покушения на преступление.

5. Советское законодательство не давало определения добровольного отказа и не выделяло его признаков. Законодательный пробел был восполнен теоретическими разработками, которые касались понятия, признаков, мотивов добровольного отказа, возможности осуществления добровольного отказа при приготовлении к преступлению и покушении на преступление.