Основной принцип симфонии власти царской и духовной власти Православной Церкви, ярко изложен в VI новелле Юстиниана. В ней говорится следующее:

“Божественное человеколюбие дало людям, кроме иных, два высших дара — священство и царскую власть. Первое служит божественному, второе же блюдет человеческое благоустройство; оба происходя из божественного источника и украшают человеческое житие, ибо ничто так не возвышает царской власти, как почитание священства. Об них обоих все всегда Богу молятся. Если между ними будет во всем согласие, то это послужит во благо человеческой жизни”.

Так же понималась симфония властей и в Московской Руси. Недаром приведенный выше отрывок из сочинения Юстиниана был включен в “Кормчую Книгу”. Петр Великий решительно порывает с национальными традициями русского самодержавия и превращается в типичного представителя западного абсолютизма. Петр Первый с полным правом мог бы повторить слова Людовика-Солнца: “Государство — это я”. Как и Сталин, Петр считал, что он может поступать всегда, как он считает нужным.

Петр I выводит идею своей власти не из религиозных начал, не из православия, а из европейских политических идей. Это сказывается даже в его внешнем виде. Он сбрасывает парчовые одежды Московских царей и появляется всегда или в европейском камзоле, или в военном мундире.

“Строй Московского государства был воплощением христианского идеала в его именно русском понимании христианства. В характере русского народа не было стремления к отвлеченному знанию предметов веры, он просто искал знания того, как надо жить. Народ стремится понять христианство, как нравственную животворную силу, а христианскую жизнь, как жизнедеятельность человеческого духа, нравственно возрожденного христианством. Иллюстрацией тому является та центральная власть, в которой отражается как в фокусе народное религиозное мировоззрение; это царская власть. Наряду с подвигом власти, царь несет подвиг христианской церковной жизни, направленной к непрерывному самоограничению и самоотречению”. <51Свою идею безграничности власти царя — идею совсем чуждую самодержавию, Петр заимствовал у английского философа Гоббса, одного из видных представителей так называемой школы естественного права. Влияние идей Гоббса на Петра мы можем проследить во многих случаях. В “Правде воли монаршей”, сочиненной Феофаном Прокоповичем по воле Петра, теоретические основы монархии выводятся из взглядов Гоббса и Гуто Гроция и теории о договорном происхождении государства. Царь, — по мнению Ф. Прокоповича, — имеет право пользоваться всей силой власти, как ему угодно, так как он пользуется ею во имя общих интересов.

“Понимание власти русского царя в таком неограниченном смысле было чуждо Московскому периоду, ибо самодержавие царя считало себя ограниченным, и безграничным почиталось условно в пределах той ограниченности, которая вытекает из ясно сознанных начал веры и Церкви. В основе самой царской власти лежит не договор, а вера; православный царь неотделим от православного народа и есть выразитель его духа”. <52Петр I, как, и Гоббс, как и все другие философы их школы, ищет основы царской власти уже не в вере, не в религиозном предании, а в народной воле, передавшей власть его предкам. Такое совершенно ложное понимание идейных основ самодержавия и послужило началом той сокрушительной революции, которую Петр I провел во всех областях жизни.

Как совершенно правильно указывает М. Зызыкин, — “обосновав неограниченность своей власти по Гоббсовской теории в “Правде воли монаршей” и устранив рамки, поставленные этой власти Церковью, он изменил основу власти, поставив ее на человеческую основу договора и тем подверг ее всем тем колебаниям, которым может подвергаться всякое человеческое установление; согласно Гоббсу, он произвольно присвоил церковную власть себе; через расцерковление же института царской власти, последняя теряла свою незыблемость, неприкосновенность свойственную церковно установлению.

...В “Правде воли монаршей” подводил под царскую власть в стиле английского философа Гоббса совершенно иное основание — передачу всей власти народом, а идея царя — священного чина совершенно стушевывалась, хотя и оставалась в обрядах при короновании; царь не связан уже обязательными идеалами Церкви, как то было в теории симфонии, а сам их дает; сегодня один царь может руководствоваться идеями утилитарной философии, завтра — другой идеями вольтерианства, потом третий идеями мистического общехристианства в стиле XIX века, и может в зависимости от духа времени и моды определять и свое отношение к Церкви”.