На Церковном Соборе 1667 года было сформулировано следующее понимание духовной и царской власти: “Да будет признано заключение, что Царь имеет преимущество в делах гражданских, а Патриарх в делах Церковных, дабы таким образом сохранилась целою и непоколебимою стройность церковного учреждения”. Этот взгляд находился в силе до 1700 года, до начала церковной реформы, проведенной Петром I, когда он осуществил идею европейского протестантизма.

Прежде чем провести эту реформу, сын Тишайшего царя прошел длительный путь отталкивания от православия. “На Кокуе началось, — как вспоминает князь Куракин: — дебошство, пьянство так велико, что невозможно описать”. В этой обстановке зародился и вырос “Всешутейший Собор”, — пишет Иванов с “неусыпной обителью шутов и дураков. Друзья протестанты во главе с Лефортом настраивают Петра против православия. Петр охладевает к своей религии, “все симпатии переносит к протестантам”.

“Всешутейший Собор имел весьма сложную организацию и, конечно, был создан не русской головой”. <33“На этой почве безудержного разгула, — указывает С. Платонов, — вырос и знаменитый “всешутейший собор” с “неусыпаемой обителью” шутов и дураков. Если последняя “обитель” отражала в себе старый туземный обычай держать шутов и ими забавляться, то “собор мог сложиться в форме грубой пародии сначала на “католицкую” иерархию, а потом, по мере увеличения затеи и на православное архиерейство, — только в обстановке, разноверного, в большинстве протестантского и вольномысленного общества немецкой слободы. “Всешутейший собор” был попыткой организовать ритуал пьяных оргий в виде мистерий Бахуса. Пьяницы составляли правильную коллегию, служившую Бахусу под главенством “Патриарха” и состоявшую из разных священных чинов до “дьяконов... включительно”. “Имея резиденцию в Пресбурге (почему патриарх и назывался Пресбургским), собор действовал там и в слободе, а иногда выскакивал и на московские улицы, к великому соблазну православного народа”. <34“...Борясь с Патриаршеством, — указывает М Зызыкин, — которое по своему государственному положению было олицетворением тех церковных идеалов, которые призвано было иметь и само государство по теории симфонии, Петр принужден был озаботиться в этой борьбе с церковными идеалами жизни житейским и теоретическим дискредитированием того, кто своим саном и положением в государстве был носителем их для членов Церкви и для членов государства, то — есть с Патриархом”.

С целью дискредитирования Патриарха и вообще церковных властей, по свидетельству Скворцова, автора исследования “Патриарх Андриан”, — Петром был создан “всешутейший”, сумасброднейший и всепьянейший собор” князя Иоаникиты, Патриарха Пресбургского, Яузского и всего Кокуя.

При патриархе Пресбургском находилось 12 кардиналов, епископов и архимандритов, составленных из числа самых больших пьянчуг и безобразников Москвы и Кокуя — Московской иностранной слободы”. Все эти лица носили с одобрения Петра прозвища, которые, по словам историка Ключевского, никогда не смогут появиться в печати”.

Ларец для хранения бокалов являлся копией переплета Евангелия. “Одним словом, — пишет Ключевский, — это была неприличнейшая пародия церковной иерархии и церковного богослужения, казавшаяся набожным людям пагубой души, как бы вероотступлением, противление коему — путь к венцу мученическому”. <35По свидетельству современников Петра Первого: — эта “игра” пьяных самодуров в боярских дворах была такая “трудная, что многие к тем дням приготовлялись как к смерти”; “сие славление (праздники) многим было бесчестное и к наказанию от шуток не малому; многие от дураков были биваны, облиты и обруганы”. <36Вот как описывает в своем “Дневнике” Корб, секретарь посольства австрийского императора Леопольда, знаменитый “Всешутейший Собор” Петра Первого. Дело было в Москве, в 1699 году, во время страшного розыска и казни стрельцов, когда Петр, по словам Пушкина, был “по колена в крови”.

“Февраль 21. — Особа, играющая роль Патриарха, со всей труппой своего шутовского духовенства праздновала торжественное посвящение богу Вакху дворца, построенного царем и обыкновенно называемого дворцом Лефорта. Шествие, назначенное по случаю этого обряда, выступило из дома полковника Лимы. Патриарха весьма приличное облачение возводило в сан Первосвященника: митра его была украшена Вакхом, возбуждавшим своей наготой любовные желания; Амур и Венерой украшали посох, чтобы показать какой паствы был сей пастырь. За ним следовала толпа прочих лиц, изображавших вакханалию: одни несли большие кружки, наполненные вином, другие — сосуды с медом, иные — фляги с пивом, с водкой, последним даром в честь Сына Земли. И как, по причине зимнего времени, они не могли обвить свои головы лаврами, то несли жертвенные сосуды, наполненные табаком, высушенным в воздухе, и, закурив его, ходили по всем закоулкам дворца, выпуская из дымящегося рта самые приятные для Вакха благоухания и приличнейший фимиам...”

Чем этот антирелигиозный маскарад, проводимый царем Петром лучше таких же дурацких религиозных карнавалов, устраиваемых в религиозные праздники комсомольцами, наряжавшихся как и Петр патриархами и священниками. Не есть ли эти комсомольские карнавалы простое подражание всешутейшему собору Петра, почитаемого большевиками ревнителем западной культуры. То, что Петр попирал народные традиция во имя будущего блага народа — не есть оправдание. Тогда надо оправдывать и большевиков, которые уверяют, что они тоже надругались над всем, что дорого сердцу народа во имя прекрасного будущего.

“Сам Петр был протодьяконом в этом соборе. У собора были свои молитвы и песнопения, свои облачения и т.д.”. Бывало, что на первой неделе поста, когда богобоязненные москвичи посвящали все время постам и молитвам, “всепьянейший собор” Петра в назидание верующих устраивал шуточную покаянную процессию” “Его всешутейшество” выезжал окруженный своими сподручниками в вывороченных полушубках на ослах, волах или в санях, запряженных свиньями, козлами и медведями. Такое подражание церковному богослужению в глазах народа было богохульством и поруганием веры”. <37Об уставе этого всешутейшего собора даже составитель биографии Петра Первого В. Мавродин, изданной советским издательством “Молодая Гвардия”, отзывается так: “Придет время, когда Петр, как мы увидим, старательно выработает другой устав, устав “Всешутейшего и сверхпьянейшего собора”, который даже с точки зрения самых отъявленных вольнодумцев XVIII века явится олицетворением богохульства”.

Во время свадьбы учителя Петра 84-летнего Зотова, наряженные в маски собутыльники Петра сопровождали Зотова с женой “в главную церковь, где венчал их столетний священник. Перед этим последним, потерявшим уже зрение и память и еле стоявшим с очками на носу, держали две свечи, и в уши кричали ему, какие он должен читать молитвы перед брачною парою”. <38Выборы нового патриарха всешутейшего собора в 1718 году были кощунственной пародией на церковный чин избрания патриарха всея Руси.

“Бахус, — пишет историк Шмурло, — несомый монахами, напоминал образ, предшествуемый патриарху на выходе; речь князя-кесаря напоминала речь, которую Московские цари обыкновенно произносили при избрании Патриархов”. <39“Наконец, — утверждает Иванов, — это не было временным явлением, вызванным к жизни каким-нибудь обстоятельством, нет, это было постоянным убеждением Петра и признанием его необходимости. Яростные нападки на Церковь и глумление над обрядами Православной Церкви, доходившие до открытого кощунства, Петр сохранил до самой смерти”. <40В самые кровавые дни своей жизни, во время казней стрельцов, во время казней по делу о мнимом заговоре царевича Алексея, Петр всегда устраивал кощунственные игрища Всешутейшего Собора. Только кончились изуверские казни мнимых соучастников царевича Алексея, как в Преображенском селе было устроено торжество по случаю облачения нового Папы Всешутейшего Собора Петра Бутурлина в ризы и митру по образу патриарших. На этом кощунственном сборище присутствовал и местоблюститель Патриаршего Престола Феофан Прокопович. Присутствовал он часто и на других сборищах Всешутейшего Собора. И в этой непристойной, кощунственной обстановке обсуждал с Петром проекты замены патриаршества Синодом.

Петр любил уродовать все. Когда умер карлик Петра I “Нарочитая Монстра”, за гробом шли самые ужасные уроды, которых удалось собрать. Похороны карлика Петр, как и все, что делал, превратил в кощунство и издевательство. Издевался над живыми, издевался над прахом Милославского, издевался над трупом своего “Нарочитого Монстры”.

Великана-Гренадера, в детской распашонке вели на помочах два карлика. Шесть ручных медведей везли в тележке спеленатого как младенца крошечного карлика. В конце процессии шел Петр и бил в барабан. Ни жизнь, ни смерть, ничто не было свято для Петра, который сам в нравственном смысле был ничем иным, как “нарочитым монстрой”.

Даже советский историк В. Мавродин в своей биографии Петра Первого признается, что “Собор, имевший своим центром Пресбург, “потешную фортецию” (крепость) на Яузе, кутил и гулял и по слободе, и по Москве, вызывая подчас не столько смех, сколько страх и негодование богомольной столицы.

Во время этих шествий из дома в дом, маскарадов, святок, в которых нередко принимало участие несколько сот пьяных людей, “игра” была такая “трудная, что многие к тем дням подготовлялись как бы к смерти”, а многим она стоила здоровья и даже жизни.

И вполне естественно, что боярская Москва с замиранием сердца следила за своим царем: вернет ли ему Бог рассудок, пойдет ли он по пути отца и деда или навсегда собьется с дороги. И куда повернет этот “пьянчужка — царь”, “царь Кокуйский” святорусскую землю и матушку Москву, кто знает”. <41В “Истории русского театра” Н. Евреинова, изданной недавно Чеховским издательством, мы читаем: “Не только в самом театре — понимая “театр” в популярном смысле этого слова, — но и во всевозможных обрядах-пародиях на театрализацию, для которой, Петр не жалел ни времени, ни денег, легко заметить ту же политико-преобразовательную тенденцию, неуклонно проводимую этим царем почти во всех областях государственного правления.

Насаждая всюду европейское просвещение, Петр I боролся, путем этих театральных пародий, как со старинными обрядами языческого происхождения, так и с обрядами чисто церковными, получившими верховное благословение Патриарха” (подчеркнуто мною. — Б. Б.).

Плохо это или хорошо, когда царь борется с помощью кощунственных пародий с церковными обрядами, одобренными Патриархом, — это господина Евреинова мало интересует, он отмечает только, что эта борьба была “особенно интенсивна” “и потому на редкость красочно-театральна” (в “аттракционных целях”). “Видя в консервативной церковной власти очаг сопротивления его реформам, — равнодушно повествует Н. Евреинов, Петр “был принужден к “субординации” непослушной ему церкви всякими мерами, кончая провозглашением самого себя главою православной Церкви и упразднением патриаршества. Отсюда становится понятным, “Всешутейший всепьянейший Собор”, периодическому ритуалу которого Петр придал столь соблазнительно-сатирическую форму и для которого не пожалел времени на подробную театральную разработку деталей”.

Несмотря на свое восхищение “на редкость красочно-театральной постановкой сборищ членов “всешутейшего собора” Н. Евреинов все-таки признает, что “если бы при театральных пародиях подобного рода присутствовали только члены “всешутейшего собора”, можно было бы не придавать им большого значения; мало ли как коротают время великие мира сего! Но на эти безжалостно-сатирические пародии были допускаемы и посторонние зрители и притом в таком количестве, какое позволяет говорить о “народе”, как о массовом свидетеле всех этих издевательств — театральных потех”. “Это-то и требовалось зачинателю подобного рода театральных пародий. Смех убивает — знал этот большой юморист, смех изничтожает в глазах других то, чему они поклоняются. А предметом этих театральных пародий служило как раз то, что, по мнению Петра, подлежало изничтожению”.

В революционной деятельности Петра было много надуманного, лишнего. Лишней и абсолютно вредной была та сторона его деятельности, которую известный театральный деятель Н. Евреинов в своей “Истории русского театра” называет “театрализацией жизни”. Будучи западником Н. Евреинов, конечно, восхищается и этой стороной деятельности царя-революционера. “Эта задача великой театрализации жизни, — пишет он, — была разрешена Петром с успехом неслыханным в истории венценосных реформаций. Но на этой задаче, по-видимому, слишком истощился сценический гений Петра!”

Какую же задачу поставил Петр в области “театрализации жизни?” На этот вопрос Н. Евреинов отвечает так: “Монарх, самолично испытавший заграницей соблазн театрального ряжения, восхотел этого ряжения для всей Руси православной”. Эта дикая затея не вызывает у Н. Евреинова никакого возмущения, а наоборот, даже сожаление. “На переряжение и передекорирование Азиатской Руси, — пишет он, — ушло так много энергии, затрачено было так много средств, обращено, наконец, столько внимания, что на театр в узком смысле слова, гениальному режиссеру жизни, выражаясь вульгарно, просто “не хватало пороху”. О том, что на создание русского театра у Петра не хватало пороху, об этом Н. Евреинов сожалеет, а о том, что он всю Россию заставил играть трагический фарс, за это Н. Евреинов называет Петра “Гениальным режиссером жизни”.

Русские европейцы всегда извиняются за вульгарные обороты речи, и никогда за вульгарный стиль мышления.

XI. Петр I и масоны

Первые масонские ложи возникли в России после возвращения Петра из Европы. С масонами встречался и сам Петр и Б. П. Шереметьев.

“На Мальте, — сообщает Иванов, — Шереметеву была сделана самая торжественная встреча. Он участвовал на большом празднике Мальтийского ордена в память Иоанна Предтечи. Ему там давали торжественный банкет. Гранд-магистр возложил на него драгоценный золотой с алмазами крест” (Иванов. От Петра I до наших дней).

По возвращении в Москву 10 февраля 1699 года Шереметев представился царю, на банкете у Лефорта, убравшись в немецкое платье и имея на себе мальтийский крест. От царя он получил “милость превысокую”. Царь поздравил его с Мальтийской Кавалерией, позволил ему всегда носить на себе этот крест, и затем состоялся указ, чтобы Шереметев писался в своих титулах “Мальтийским Свидетельствованным Кавалером”. <42“В России свет масонства, — пишет Т. Соколовская, — проник по преданию при Петре Великом: документальные же данные относятся к 1731 году”. <43Известный Пыпин в своем исследовании “Русское масонство” пишет, что “масонство в Россию по преданию ввел сам Петр, он будто был привлечен в масонство самим Кристофором Вреном (или Реном), знаменитым основателем английского масонства; первая ложа существовала в России еще в конце XVII ст. Мастером стула был в ней Лефорт, первым надзирателем Гордон, а вторым сам Петр. По другому рассказу Петр вывез из своего путешествия (второго 1717 г.) масонский статут и на его основании приказал открыть или даже сам открыл ложу в Кронштадте”.

Вот почему, может быть, имя Петра пользовалось таким почитанием в русских масонских ложах, существовавших в 18 веке. Вот почему они распевали на своих сборищах “Песнь Петру Великому”, написанную Державиным.

В одной рукописи Публичной Библиотеки, — сообщает Вернадский в своей книге “Масонство в царствование Екатерины II”, — рассказывается, что Петр принят в Шотландскую степень св. Андрея”. “Его письменное обязательство существовало в прошлом веке в той же ложе, где он принят и многие оное читали”.

По указанию того же Вернадского “среди рукописей масона Ленского есть обрывок серой бумаги, на котором записано такое известие: “Император Петр I и Лефорт были в Голландии приняты в Тамплиеры”.

В. В. Назаревский в своей книге “Из истории Москвы” сообщает, — “в находящейся в Москве Сухаревой Башне, по сохранившемуся преданию происходят тайные заседания какого-то “Нептуновского общества”. Председательствовал на этих тайных заседаниях друг Петра Первого масон Лефорт. Петр был первым надзирателем Нептуновского общества, а архиепископ Феофан Прокопович оратором этого общества. Первый адмирал флота Апраксин, а также Брюс, Фергюссон (фармазон), князь Черкасский, Голицын, Меньшиков, Шереметев и другие высокопоставленные лица были членами этого общества, похожего на масонское.

История и предания скрыли от нас происхождение и цель этого тайного общества, но среди москвичей еще долгое время спустя ходили слухи, что в Сухаревой Башне хранилась в тайне черная книга, которая была замурована в стену, заколочена алтынными гвоздями и которую охраняли двенадцать нечистых духов.

Доказать сейчас документально, что Нептуново общество было масонским и сам Петр был масоном, конечно, трудно. Но то, что он стал в значительной степени жертвой деятельности масонов, которые внушили ему мысль о необходимости превращения России в Европу, это несомненно. С масонами Петр общался в немецкой слободе, встречался со многими масонами он и во время своих заграничных путешествий.

Крайний космополитизм Петра — вероятно плоды внушений со стороны масонов, встречавшихся в разно время с Петром.

“Петр I, — пишет Иванов, — стал жертвой и орудием страшной разрушительной силы, потому что не знал истинной сущности братства вольных каменщиков. Он встретился с масонством, когда оно еще только начало проявлять себя в общественном движении и не обнаружило своего подлинного лица.

Масонство — двуликий Янус: с одной стороны братство, любовь, благотворительность и благо народа; с другой атеизм и космополитизм, деспотизм и насилие”.

Вся программа, сначала масонской по своему духу, а затем западнической “прогрессивной”, либеральной и революционной интеллигенции во всех своих чертах была сконструирована уже Петром и его идейными вдохновителями иностранцами, протестантами и масонами. “Эта программа — указывает Иванов, — сводилась к следующему: “забвение или открытая ненависть к прошлому. Взгляд на православие и борьба с ним, как силой реакционной и враждебной прогрессу.

Борьба за отделение Церкви от государства, с церковным авторитетом, духовенством и монашеством, гонение православной Церкви. Национальное безразличие, рабское преклонение перед всем иностранным и инославным и сатанинская ненависть к националистам и патриотам, как “бородачам” и “черносотенцам”.

Поход против самодержавия, за его ограничение или свержение. Взгляд на народ, как на средство для достижения своих целей. Любовь не к отечеству, а к человечеству и стремление стать гражданами вселенной. С Петра не остается никаких связей с прошлым. Правящий класс и интеллигенция перестают быть хранителями быта. Бытовое исповедничество заменяется западно-европейским мировоззрением. Русские образованные классы очутились как бы в положении “не помнящих родства”, а интеллигенция сделалась “наростом” на русской нации”.

В главе “Эпоха Петра явилась колыбелью масонства и передовой интеллигенции”, Иванов указывает:

“Властители дум” русского общества получили свои познания от масонской премудрости...

Под знаменами пятиконечной звезды прошли: Артамон Матвеев, князь В. В. Голицын, “Птенцы гнезда Петрова”, Прокопович, Посошков, Татищев, Кантемир, кн. Щербатов, Сумароков, Новиков, Радищев, Грибоедов, декабристы, Герцен, Бакунин, Нечаев, либералы, радикалы, социалисты, Ленин.

...В течение двух столетий передовая интеллигенция шла под знаменем мятежа против божеских и человеческих установлений. Они шли от рационализма к пантеизму и закончили атеизмом и построением Вавилонской башни.

Коллегии, Верховный тайный совет, Конституция кн. Димитрия Голицына, проекты кн. Никиты Панина, наконец Екатерины II, конституция гр. Строганова, план гр. Сперанского, “Правда” Пестеля, планы декабристов, утопические мечты Петрашевцев, анархизм Бакунина, — гимны мировому социальному перевороту Герцена, поножовщина Нечаева и “Грабь награбленное” Ильича — все это этапы борьбы за представительную монархию, демократию, социализм и коммунизм, уничтожение православного русского царства, и, говоря словами В. А. Жуковского “возвышение в достоинство совершенно свободного скотства”.

...Россию и народ привела к гибели воспитанная масонством либерально-радикально-социалистическая интеллигенция.

История русской революции — есть история передовой, либерально-радикально-социалистической интеллигенции.

История либерально-радикально-социалистической интеллигенции есть по существу история масонства”.

В результате, вместо единого прежде народа, одинаково верившего, одинаково думавшего, имевшего одинаковые обычаи, возникло как бы два отдельных народа. Верхи стали европейцами, весь народ остался русским по своим верованиям, миросозерцанию и обычаям. В результате Петровской революции высшие европеизированные круги русского общества стали каким-то особым народиком внутри русского общества.

“Это, — писал Ф. Достоевский, — теперь какой-то уж совсем чужой народик, очень маленький, очень ничтожненький, но имеющий, однако, уже свои привычки и свои предрассудки, которые и принимаются за своеобразность. И вот, оказывается теперь даже и с желанием своей собственной веры”. <44Таков был трагический результат попытки Петра сделать Россию Европой.

Безудержное чужебесие высших кругов, как и предсказывал Юрий Крижанич, не прошло для России даром. Спустя два столетия оно привело к новому разгрому русской государственности.

Реформы Петра, как и церковные реформы, которые проводил Никон, были, конечно, нужны. Но проводить их надо было не так, как проводили их Петр Великий и Никон. В том же виде, как они были проведены, реформы приняли характер насильственных революций и несомненно принесли больше вреда, чем пользы.