Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Данилевский Игорь Николаевич

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ XI-XVII ВЕКОВ

ГЛАВА 1. Летописание

ЛЕТОПИСИ по праву считаются одним из важнейших источников изучения древней Руси. Именно в них ученые находят основной фактический материал для исторического построения. Вся нарративная часть исследований по истории русских земель и княжеств Х-ХУП вв. почерпнута из летописей и - в большей или меньшей степени - является их переложением.

В настоящее время известно более двухсот списков летописей. Большинство из них опубликовано (полностью или в виде разночтений к другим спискам) в продолжающемся уже на протяжении более полутора столетий Полном собрании русских летописей. Некоторые летописные своды (Новгородская I летопись, псковские летописи, Устюжская летопись) публиковались отдельно.

Каждый летописный список имеет свое условное название. Чаще всего оно давалось по месту хранения (Ипатьевский, Кёнигсбергский, Академический, Синодальный, Археографический списки и т. п.) либо по фамилии прежнего владельца (Радзивиловский список, список Оболенского, Хрущевский список и др.). Иногда летописи называются по имени их заказчика, составителя, редактора или переписчика (Лаврентьевский список, Никоновская летопись) либо по летописному центру, в котором они были созданы (Новгородская летопись, Московский свод 1486 г.). Однако последние наименования обычно даются не отдельным спискам, а целым редакциям, в которые объединяется ряд епископ. Если же несколько летописей носят одинаковые названия, то к названию добавляется условный номер. Так, выделяются Псковские I, П и Ш летописи, Новгородские I, П, Ш, IV и V летописи. Причем эта нумерация никак не связана с последовательностью их создания.

В связи с неупорядоченностью номенклатуры летописей некоторые списки могут иметь несколько названий. Например, Радзивиловский список (летопись) может также называться Кёнигсбергским, а Устюжская летопись часто упоминается как Архангелогородский летописец. Неизданные списки летописей принято называть по архивохранилищу, в котором они находятся, и шифру, под которым они там числятся. Предпринимавшиеся неоднократные попытки систематизировать названия летописных списков и редакций не дали положительных результатов. Как показала практика, это пело лишь к появлению дополнительных названий, связанных с каждой рукописью, что серьезно затрудняло понимание ссылки на конкретную летопись и усложняло ее поиск.

Повесть временных лет и предшествующие ей своды

Местное летописание XII-XIII веков

После выделения из состава Древнерусского государства отдельных земель и княжеств летописные традиции Киевской Руси продолжали развиваться на местах. До нас не дошли списки летописей, относящихся к этому времени. Поэтому речь может идти только о гипотетических сводах, существовавших в домонгольской Руси. Источниками для изучения этого этапа древнерусского летописания служат более поздние летописи.

Южнорусское летописание

Источниками изучения южнорусского летописания ХII-ХIII вв. служат, в первую очередь, Ипатьевский (начало XV в.), близкие ему Хлебниковский (XVI в.), Погодинский (ХУЛ в.), Ермолаевский (конец ХVII - начало XVIII в.) и другие списки, а также списки Воскресенской и основной редакции Софийской I летописей. Их текстологический анализ позволил высказать предположение о существовании киевского великокняжеского свода 1200 г. (А.Н. Насонов определил этот свод как "киевский свод 1198-1199 гг.".) Попытка В.Т. Пашуто отнести этот свод к более позднему времени (1238 г.) не получила поддержки специалистов. Считается общепринятым, что свод был состав-леи при князе Рюрике Ростиславиче в Выдубицком монастыре. Непосредственным поводом к его написанию, как считает М.Д. Присёлков, явилось возведение князем каменной стены вокруг монастыря: свод заканчивается описанием торжеств по случаю завершения строительства 24 сентября 1199 г. Исследователи обращали внимание и на то, что Рюрик Ростиславич был первым правителем Киева, получившим великокняжеский титул после 1037 г., что могло стать непосредственным побудительным мотивом создания великокняжеской летописи. Автором киевского свода предположительно был игумен Выдубицкого монастыря Моисей.

В качестве источников свода 1200 г. называют: 1) киевский свод Святослава Всеволодовича (основной источник, оканчивавшийся описанием кончины князя в 1173 г.); 2) семейную хронику Ростиславичей, братьев великого князя (точнее, сборник их некрологов, составленный в том же Выдубицком киевском монастыре при Рюрике); 3) семейный Летописец черниговского князя Святослава Ольговича и его сыновей, Олега и Игоря Святославича (доведен до 1198 г.) и 4) княжеский Летописец Перея-славля Южного, рассказывающий о военных подвигах Владимира Глебовича и доведенный до кончины князя (1187 г.). Из этого следует, что в ХII-ХIII вв. на юге Руси летописание систематически велось лишь в Киеве и Переяславле Южном. В Чернигове же существовали только семейные княжеские летописцы. По мнению М.Д. Присёлкова, у нас нет "материала для суждения о том, сохранялось ли оно (семейное летописание. - И. Д.) в Чернигове после Игоря Святославича"²³. Вместе с тем А.А. Шахматов считал, что черниговское летописание XII в. нашло отражение в целом ряде статей Ипатьевской летописи.

Киевское летописание, с одной стороны, как будто продолжало традицию Повести временных лет. С другой - утратило общегосударственный характер и превратилось в семейную летопись киевских князей. Оно велось непрерывно в течение всего ХП в. Однако данными о продолжении такой традиции после 1200 г. исследователи не располагают, хотя известно, что в Киеве в 1238 г. велась какая-то летопись.

Летописание Переяславля Южного зародилось в начале ХП в. и велось вплоть до 1228 г. Начало его было, скорее всего, заложено уже упоминавшимся игуменом Сильвестром, впоследствии переведенным на переяславскую еписконию. Большинство исследователей полагают, что в Переяславле существовали два летописных центра - епископский (по крайней мере, до 1187 г.) и княжеский.

Вероятно, еще в ХП в. начало вестись летописание в Галиче Волынском. К сожалению, галицко-волынские летописи за это столетие почти не нашли отражения в позднейших сводах. И все-таки есть основания ("судя по точности дат и мелочам описания, которые нельзя было передать припоминанием"²⁴) считать, что уже тогда здесь систематически пелись годовые записи. В конце ХШ в. на этом материале было создано единое повествование, лишенное годовых дат. Основной целью его было, как полагает М.Д. Присёлков, "привести и собрать доказательства от истории в свою пользу как обладателя старого Киева на право первенства среди русских княжеств"²⁵. Считается, что его автор был светским человеком, возможно, из княжеской дружины. По стилю его рассказ напоминает произведения византийских "историков", не переведенные па древнерусский язык. Оно-то и составило основу Ипатьевской летописи.

Летописание Северо-Востока

Источники изучения летописания русского Северо-Востока за ХП-ХШ вв. включают Радзивиловский (конец XV в.) и Московский Академический (XV в.) списки, восходящие к общему протографу (Радзивиловская летопись), Летописец Перея-славля Суздальского (список 60-х годов XV в.) и Лаврентьевский список 1377 г. При текстологическом сличении удалось выявить, что в их основе лежат три Владимирских великокняжеских свода: 1177 г. (видимо, первая летопись, возникшая на Вла-димиро-Суздальской земле), 1193 г. (А.А. Шахматов называл один Владимирский свод 1185 г.) и 1212 г. Последний, в свою очередь (по мнению Б.М. Клосса), был положен в основу Летописца Переяславля Суздальского, продолжившего его до 1215 г. В списке, легшем в основу публикации в Полном собрании русских летописей (М., 1995. Т. 41), текст его сохранился только с 1138 г. Впоследствии эта летописная традиция была продолжена Летописцем ростовского князя Константина Всеволодовича и его сыновей (1207 г., с. продолжением), а также Владимирским великокняжеским сводом Юрия Всеволодовича (1228 г., с продолжением до 1237 г.), впоследствии объединенными Владимирским великокняжеским сводом Ярослава 1239 г., написанном, однако, как считает М.Д. Присёлков, в Ростове или же, по утверждению А.Н. Насонова, в великокняжеском своде 1281 г. Дмитрия Александровича. Основанием для их изучения служит текст Лаврентьевской летописи (с 1206 г.). Сопоставление Си-меоновского (XVI в.) и Рогожского (середина XV в.) списков, а также реконструкция Троицкой летописи (начало XV в.) позволяют установить только что упомянутый великокняжеский Владимирский свод 1281 г., составленный в Переяславле Залесском. По мнению М.Д. Присёлкова, центральной идеей этого свода было доказательство приоритета Владимира "среди союзных феодальных русских княжеств (в противовес галицкому своду конца ХШ в.).

Владимиро-Суздалъское летописание как самостоятельная ветвь берет свое начало с 1158 г., когда во Владимире-на-Клязьме начали нестись непрерывные местные записи при дворе Андрея Бо-голюбского. В 1177 г. они были объединены с отдельными летописными заметками Юрия Долгорукого в великокняжеский свод, опиравшийся, кроме того, на епископский южнорусский (переяславский) Летописец. Продолжением его стал летописный свод 1193 г., включивший также материалы княжеского Летописца Переяславля Южного. В 1212 г. на его основе был создан лицевой свод (т. е. украшенный миниатюрами, копии которых ныне можно видеть в Радзивиловском списке) великого князя Владимирского. До этого момента летописание, вероятно, велось при владимирском Успенском соборе. Затем летописный свод приобрел светские черты, что связывают с ухудшением отношений владимирского князя Юрия с епископом Иваном. Скорее всего, составление свода 1212 г. было поручено человеку, близкому великому князю. В дальнейшем вследствие монгольского нашествия и разорения Владимира собственно Владимирское летописание затухает.

Ростовское летописание продолжило традиции владимирских великокняжеских сводов. Здесь уже в начале ХШ в. был создан местный княжеский летописец, во многом сходный с владимирским. В 1239 г. появилось продолжение великокняжеского Владимирского свода, побравшего и известия Ростовского свода 1207г.

Развивалась северо-восточная традиция летописания и в Пе-реяславле Суздальском. Опираясь на Владимирский свод 1212 г., переяславский князь Ярослав Всеволодович в 1215 г. создал свой Летописец. В 1281 г., в связи с переездом в Переяславль великого князя владимирского и митрополита Киевского и всея Руси, в Переяславле был создам великокняжеский свод 1281 г., после чего владимирское великокняжеское летописание начало угасать.

В основу северо-восточной летописной традиции была положена идея о переходе центра Русской земли из Киева по Влади-мир-на-Клязьме.

Новгородское летописание

Источниками изучения новгородского летописания. ХII-XIII вв. служат Синодальный список (XIII - первая треть XIV в.) Новгородской первой летописи (старший извод), а также списки Комиссионный (XV в.), Академический (вторая половина XV и.) и Троицкий (вторая половина XV в.), объединяемые в ее младший извод. Их анализ позволяет установить, что в Новгороде с середины XI в. летописная традиция не прерывалась вплоть до XVI в.

История летописания Новгорода Великого. Около 1136 г., по-видимому, в связи с изгнанием из Новгорода князя Всеволода, по указанию епископа Нифонта был создан Софийский владычный свод, переработавший новгородскую княжескую летопись, которая велась с середины XI в. Еще одним источником служил также киевский Начальный свод 1096 г., легший в основу новгородского летописания. Возможно, в создании первого владычного свода участвовал известный клирик Новгородской Софии Ки-рик. В начале ХШ в. появился новый владычный свод. Его создание было как-то связано с падением Константинополя в 1204 г. Во всяком случае, завершался он рассказом о взятии византийской столицы крестоносцами.

Параллельно с архиепископской кафедрой летописные записи велись в Неревском конце Новгорода, в церкви св. Иакова. Гипотеза о существовании здесь летописного центра основана на отдельных упоминаниях, сделанных от первого лица. Именно они позволяют утверждать, что во второй половине XII в. (после 1174 г.) настоятель этой церкви Герман Воята (1144-1188) предпринял литературную переработку Софийского свода. При этом он использовал также какую-то южнорусскую летопись. Его работу продолжил до конца XII в. безымянный летописец, оставивший запись о смерти Германа. Наконец, к середине ХШ в. относится летописная деятельность пономаря Тимофея, который упомянул о себе под 1230 г. Впрочем, на этом уличанская летописная традиция не прервалась. Возможно, сам Синодальный список - одно из ее звеньев.

Местное летописание

Ростовское (или суздальское) летописание сохранилось в составе летописного свода первого десятилетия XV в., завершающего Московско-Академическую летопись (XV в.). В основе его лежат источники, общие с Радзивиловской (до 1206 г., предположительно, Летописец ростовского князя Константина Всеволодовича) и Софийской I летописями. Его окончание представляет собой краткую летопись, уделяющую особое внимание Ростову и ростовским, а также суздальско-нижегородским князьям. Это позволяет сделать вывод о том, что летописный свод, завершающий Московско-Академическую летопись, был составлен в Ростове или Суздале. Однако существование длительной и непрерывной традиции ростовского владычного летописания кажется сомнительным. Подтверждением этого служит и то, что в 80-х годах XV в. оппозиционные центру ростовские летописцы были вынуждены опираться на московские летописи.

Hoвгородскoe летописание представлено Новгородской I летописью. Старший извод был доведен до середины XIV в. Он представлен единственным Синодальным списком, начало которого (до 1010 г.) утрачено. В младшем изводе, представленном Комиссионным, Академическим (середина XV в.) и Троицким (XVI в.) списками, а также поздними копиями Академического списка ХУШ и XIX вв., отразилось летописание Новгорода Великого второй половины XIV в. и начала XV в.

Псковское летописание включает ряд списков, объединяемых в Псковскую I (первоначально она доходила до 1469 г.), Псковскую П (доведена до 1486 г.) и Псковскую Ш (изложение выходит за пределы XV в., а в Архивском П списке даже включает начало XVII в.) летописи. Судя по всему, в основе всех трех летописей лежал общий псковский протограф, датируемый 80-ми годами XV в. (А.Н. Насонов, Я.С. Лурье).

Белорусско-литовское летописание связано с традицией ранних московских общерусских сводов - Троицкой и Симеоновской летописей. Белорусская I летопись представлена Никифоровским, Супрасльским, Слуцким и Академическим списками. Это сложный по составу сборник, включающий Летописец великих князей Литовских и Избрание летописания изложено въкратце. Последний источник составляют заимствования из Новгородской IV (до 1309 г.), Софийской I (1385-1418 гг.) и Троицкой (1310-1385 гг.) летописей. Заключительная часть Белорусской I летописи является своеобразным продолжением Троицкой летописи или ее протографа.

****

Изучение истории XIV в. серьезно затруднено тем, что сведения о ней весьма неполны и фрагментарны. При крайней скудности общерусского летописания до конца XIV в. особое значение приобретает единственная современная этим событиям местная летопись (доведенная, к сожалению, только до середины XIV в.) - Новгородская I старшего извода (Синодальный список). Лишь обращение к источникам других видов позволяет в какой-то степени заполнить пробел в фактических данных. Тем не менее остается множество вопросов, решение которых вообще едва ли возможно. Недостаток фактических данных, которые историк получает главным образом из летописей, сказывается самым серьезным образом на качестве и глубине исследования проблем, связанных с историей XIV в. В лучшем положении оказываются ученые, изучающие историю конца XV-XVI вв.

5. Общерусские летописные своды конца XV-XVI веков ^*

______
* Местное летописание этого времени, ведшееся независимо и параллельно общерусскому, не рассматривается.

Общерусское летописание

Официальное летописание

Начало общерусского летописания великих князей московских, заложившего основы официального летописания XVI в., относится ко второй половине XV в. Сопоставив Ермолинскую летопись с Архивской (или Ростовской) XVII в., Симеоновской и Воскресенской (обе XVI п.) летописями, а также так называемым двухтомным Лондонским списком (XVI в.), А.Н. Насонов пришел к выводу о существовании протографа, который лежал в их основе. Его состав уточняется при обращении к Музейному (конец XV - начало XVI в.) и Воронцовскому сборникам, а также к летописям Лавровского, Вологодско-Пермской (конец XV - середина XVI в.) и Никаноровской. В них сохранился текст краткого летописца, который Л.С. Лурье определяет как наиболее раннюю из известных редакций московского великокняжеского летописания. По ряду косвенных данных удалось установить, что она была составлена приблизительно в 1472 г. и основывалась на своде 1448 г. В ней была закреплена московская традиция освещения целого ряда событий русской истории (в том числе обстоятельств феодальной войны второй четверти XV в.), которая проникла затем во все общерусские летописи. Наиболее непосредственное отражение Московский свод начала 70-х годов XV в, нашел в Воронцовском и Музейском сборниках, Никаноровской и Вологодско-Пермской летописях, а также в списке Лавровского (конец XV в.). Его наиболее ранняя версия (до мая 1472 г.) сохранилась в первых двух списках, тогда как общий источник Никаноровской и Вологодско-Пермской летописей являлся более поздней (осень 1472 г.) обработкой свода, легшего в основу летописи Лавровского.

Следующими этапами великокняжеского летописания стали своды 1477 и 1479 гг. От свода 1477 г. сохранилась лишь заключительная часть в так называемом Летописце от 72-х язык. О начальной его части можно судить только предположительно - на основании текста свода 1479 г., который дошел до нас целиком (до статьи 6926 г.), но не в первоначальном виде. Он восстанавливается по поздним Уваровскому (XVI в.), Архивскому (XVII в.; так называемая Ростовская летопись) и открытому А.А. Шахматовым Эрмитажному (XVIII и.) спискам. В последнем он сохранился в чистом виде.

К источникам свода 1479 г. следует отнести свод 1477 г., "особую обработку свода 1448 г." (в которой были устранены компромиссные тенденции последнего), ростовский свод начала XV в. (отразившийся в Московско-Академической летописи) и новгородский свод, близкий Новгородским I и IV летописям. Попытки A.M. Насонова представить "особую обработку свода 1448 г." митрополичьим сводом опровергаются характером сокращений, которые претерпел летописный текст: из повествования были исключены в основном библейские цитаты и религиозные сентенции. Видимо, уже тогда традиция создания митрополичьих общерусских сводов на время угасла. Официозный и светский характер "особой обработки" дал основания Я.С. Лурье характеризовать ее как памятник великокняжеского летописания.

Свод 1479 г., но мнению М.Д. Присёлкова, стал новой попыткой особого рода согласования настоящего с далеким прошлым. "Сводчик еще не решается вносить в изложение прошлых событий ту систематическую переработку во вкусе современных ему политических воззрений, которою так резко невыгодно отличаются последующие московские свода XVI в."³⁰ Вместе с тем в своде 1479 г. были усилены антилатинская и антиновгородская тенденции, что объясняется историческими условиями, в которых он составлялся. Мнение А.Н. Насонова о том, что свод 1479 г. был митрополичьей летописью, не имеет достаточных оснований. Впоследствии текст этого свода послужил источником всего официального общерусского летописания - великокняжеского и царского.

В конце 40-х годов М.Н. Тихомиров обнаружил Уваровский список Московского летописного свода конца XV в. В нем свод 1479 г. продолжался до 7000 (1492) г. Уваровский список полностью отражает великокняжеское летописание - от самого начала до конца. Выявленный свод отразился, кроме того, в списках Погодинской, Мазуринской, Симеоновской, Хронографическом Новгородской IV (V), Царского Софийской I, Софийской II, Львовской и Уваровской (Уваровский вид Летописца от 72-х язык) летописей, а также в основных сводах XVI в. - Воскресенской, Иоасафовской, Никоновской и других летописях. Московский летописный свод конца XV в. - это развернутые сообщения о важнейших актах великокняжеской политики, о великокняжеской семье, о строительстве в Москве и других городах и т. п. Почти все оценки, встречающиеся здесь, носят вполне официальный характер, оправдывая действия великого князя московского. Свод дошел до нас как в более или менее полном виде, так и в виде фрагментов за 80-90-е годы XV в., присоединенных к сводам неофициального характера. Некоторые расхождения (сокращения и дополнения), имеющиеся в параллельных текстах этого свода, позволили С.М. Каштанову и Я.С. Лурье высказать предположение о существовании двух его редакций - 1493 и 1495 гг. (обе даты приблизительные). Первая из редакций отразилась в Музейном списке, Софийской I летописи по списку Царского, Погодинской летописи, вторая - в Симеоновской, Мазуринской и сходных с ними летописях.

Первая редакция была составлена после событий 1494 г., связанных с какой-то политической интригой, в которой оказалась замешанной Софья Палеолог. По мнению С.М. Каштанова, эта редакция была связана с деятельностью лиц, близких к снохе Ивана Ш Елене Стефановне и митрополиту Зосиме. Я.С. Лурье, однако, обращал внимание на то, что здесь уже упоминалась отставка Зосимы в 7002 (1494) г.

Характер и время составления второй редакции уточняются на основе сопоставления Новгородской Уваровской летописи и Новгородского летописного свода 1539 г. (Новгородская IV летопись по списку Дубровского, Отрывок летописи по Воскресенскому Новоиерусалимскому списку, вторая часть так называемой Ростовской летописи) с сообщениями Софийской I летописи по списку Царского. Я.С. Лурье полагал, что великокняжеский свод в новой редакции завершался статьей 7008 (1500) г.

Следующая по времени редакция великокняжеского свода была доведена уже до 7017 (1508) г. Она была связана с завершением борьбы Василия Ш за престол. Свод 1508 г. отразился в заключительной части Софийской I летописи по списку Царского.

С начала XVI в. на Руси существовала уже единая общерусская летописная традиция, связанная с великокняжеской канцелярией. По справедливому замечанию Я.С. Лурье, в XVI в. летописание велось с большой тщательностью и полнотой, но было сугубо официальным и жестко централизованным. Летописи XVI в. почти никогда не "спорят" между собой. Они лишь послушно реагируют на изменения в государственной политике.

С первых десятилетий XVI в. вновь активизировалось митрополичье летописание. В 1518 г. появился новый свод, положенный в основу Софийской П и Львовской летописей, а также Ува-ровского вида Летописца от 72-хязык, Скорее всего, это был официальный свод, полностью лояльный к властям. Составлен он был, как полагал А.И. Насонов, в церковной среде, возможно, при митрополите Варлааме. В то же время ряд критических замечаний, высказанных составителем свода в адрес митрополитов Филиппа и Терентия, позволил Я.С. Лурье высказать сомнения относительно его официального характера. В основу свода 1518 г, было положено великокняжеское летописание первых десятилетий XV п. и неофициальный ростовский свод 1489 г., расширенные материалами митрополичьего архива. Наряду с ними одним из важнейших источников свода 1518 г. стал особый церковный свод 80-х годов XV в., оппозиционный великокняжеской власти.

Важным этапом в завершении унификации русского летописания под эгидой Москвы стала Никоновская летопись. Она была составлена в конце 20-х годов XVI в. в Москве, при дворе митрополита всея Руси Даниила Рязанца (1522-1539). Впоследствии Никоновский свод неоднократно дополнялся заимствованиями из официального летописания и был доведен до 1558 г. В результате кропотливой работы над сохранившимися списками летописи Б.М. Клосс выявил ее оригинал - список Оболенского. Благодаря этому были уточнены датировка и место составления свода, установлены скрипторий, в котором он был написан, и личность составителя. Целью создания летописи стала подготовка к собору 1531 г., на котором подверглись осуждению взгляды "нестяжателен" па церковное землевладение. Основными источниками Никоновского свода, по мнению Б.М. Клосса, были Симео-новская, особая редакция Новгородской V (так называемая Новгородская Хронографическая) и близкая по времени к Никоновской Иоасафовская летописи, Владимирский летописец, Устюжский свод и Русский Хронограф. В числе источников Никоновского свода А.А. Шахматов называл также Западнорусский Хронограф середины 50-х годов XVI в. Кроме того, в состав Никоновской летописи вошел целый ряд литературных произведений: переводы Максима Грека, сборник слов и поучений митрополита Даниила, копийная книга московской митрополичьей кафедры, несколько "Слов" и "Сказаний". Никоновская летопись представляет собой наиболее полный свод сведений по русской истории, причем часть из них уникальна. Использование большого количества источников, многие из которых неизвестны, заставляет с особой осторожностью относиться к информации, почерпнутой из Никоновского свода. В первую очередь это касается "избыточных" сведений. И все-таки Никоновская летопись - один из важнейших источников по истории русского средневековья.

Между 1542 и 1544 гг. была составлена Воскресенская летопись - официальная летопись первой половины XVI в. Следует отметить, что помимо великокняжеского летописания конца XV - начала XVI в. ее создатели пользовались ростовским сводом 80-х годов (отразился в Типографской летописи) и внелетописными памятниками. В частности, в нее было включено Сказание о князьях владимирских (20-е годы XVI в.), объединившее легенды о происхождении русской великокняжеской династии от римского императора Августа через легендарного Пруса (якобы родственника Рюрика) и о мономаховых регалиях, которые будто бы были посланы византийским императором Константином Мономахом киевскому князю Владимиру Всеволодовичу. В первоначальных - несохранившихся - редакциях она доходила до 30-х годов XVI ц. Позднейшие редакции были доведены сначала до 1541 г., а затем до 1560 г. В основу Воскресенской летописи положен Mосковский летописный свод 1508 г.

К концу 50-х годов XVI в. относят появление Летописца начала царств, составленного, видимо, при непосредственном участии Л.Ф. Адашева. Он охватывает небольшой период времени -с 1533 по 1556 гг. - и освещает преимущественно две темы: укрепление "самовластия" Ивана IV и присоединение Казани. Основные идеи Летописца близки официальным идеологическим установкам начального периода правления Ивана Грозного. Существенно отредактированные тексты Летописца были использованы при составлении последних двух томов Лицевого свода.

Никоновская и Воскресенская летописи представляют вполне оформившуюся единую русскую официальную летописную традицию. Эти качества и определяют, прежде всего, характер и трактовку сохранившихся в них сведений и, следовательно, отношение к ним исследователя, изучающего по этим летописям историю конца XV - первой половины XVI в. В таком унифицированном виде общерусское летописание просуществовало до (60-х годов XVI в., пока резкие перемены в годы опричнины не привели сначала к срочной переработке официальной летописи, а затем и к полному ее прекращению.

В начале 60-х годов XVI в. только что составленный новый список Никоновской летописи (Патриарший) был использован для создания Степенной книги царского родословия - своеобразного литературно-исторического произведения, само появление которого свидетельствовало об определенных изменениях в подходе к историческому материалу и разложении летописного жанра. Составленная в окружении митрополита Макария (возможно, митрополитом Афанасием), Степенная книга объединила летописные и агиографические тексты и дополнила их устными преданиями. Называется книга так потому, что весь ее текст был разбит на 17 "степеней" (ступеней), по которым как бы двигалась история Русской земли. Основная идея - представить русскую историю как деяния святых московских государей и их предков. Цель создания Степенной книги определила отношение се автора к историческому материалу: он не отличается точностью и достоверностью. Степенная книга оказала большое влияние на последующие исторические и публицистические произведения, хотя источниковедческая ценность приводимых в ней сведений крайне мала.

Самым крупным летописно-хронографическим произведением средневековой России стал так называемый Лицевой свод Ивана Грозного ("иллюстрированная редакция Никоновской летописи", как называл его Л.Л. Шахматов). Эта "историческая энциклопедия XVI в." (А.Е. Пресняков) состоит из 10 томов, почти каждая из страниц которого украшена миниатюрами (всего более 16 тыс. миниатюр). Три первых тома посвящены всемирной истории, а последующие семь - русской. Они создавались в царской кпигописной мастерской при соборном храме Покрова Богородицы в Александровской слободе в течение почти целого десятилетия - с 15G8 по 1576 г. Сложность изучения Лицевого свода, и частности, заключается в том, что в настоящее время его тома хранятся в разных рукописных хранилищах страны: Хронограф ГИМ ("Музейский сборник"), Синодальная летопись ("Никоновская с рисунками") и Царственная книга - в рукописном отделе Государственного исторического музея (Москва); Хронограф БАН и два тома Древнего летописца ("Остерманов-ский летописец") - в Библиотеке Академии наук (Санкт-Петербург); Хронограф ГПБ, Голицынский, Лаптевский и Шумилов-ский тома - в Национальной публичной библиотеке (Санкт-Петербург). Будучи единым целым, они освещают историю от сотворения мира до 7075 (1568) г. Том, содержащий начальную русскую историю (изложение начинается с событий 6622/1114 г.), отсутствует. Последние два тома - Синодальная летопись и Царственная книга (переработанная копия Синодальной летописи) - содержат две редакции описания одних и тех же событий, связанных с началом царствования Ивана IV. И в том и в другом томе па полях сделаны скорописные редакторские записи. Это послужило основанием для популярной в свое время гипотезы Д.И. Альшица о двукратном редактировании их самим царем. Однако скрупулезное сличение палеографических примет обоих томов позволило Б.М. Клоссу прийти к выводу, что редактировался том лишь однажды, но при переплетении черновые и перебеленные листы оказались перемешанными - часть листов Синодальной летописи попала в Царственную книгу.

Очевидно, по завершении работы над последней - наиболее злободневной - частью свода она была представлена на рассмотрение царю и вызвала его неудовольствие. Первоначальный текст был "отрецензирован" в уже готовом варианте рукописи, с выполненными в чернильном очерке, но не иллюминированными миниатюрами. Приписки внесены в первой половине 70-х годов XVI в., и основывались они, несомненно, на каких-то письменных источниках. Сохранившиеся пометы редактора Лицевого свода дают полное представление о том, как заказчик (в качестве которого, очевидно, выступал сам царь) контролировал во второй половине XVI в. работу летописцев и миниатюристов.

Не только указывалось, как описывать или изображать то или иное событие, по и давались сами тексты, которые следовало внести в летопись (скажем, лишь из редакторских помет известно о так называемом боярском мятеже во время болезни Ивана Грозного в 1553 г.). Эти приписки - важный источник по истории политической борьбы XVI п. Основным и непосредственным источником для русских статей Лицевого свода стал список Оболенского Никоновской летописи: на его полях имеются восковые отметки точно в тех же местах, в которых в Лицевом своде расположены миниатюры. В качестве дополнительных источников использовались Воскресенская и Новгородская IV летописи, Степенная книга и Летописец начала царств. Хронографическая часть Лицевого свода опиралась на Чудовский и Академический виды Еллинского летописца П редакции, дополненные текстами Русского хронографа, Хроники Георгия Амартола (возможно, в составе Еллинского хронографа I редакции), а также "Иудейской войны" Иосифа Флавия. Причины прекращения работы над Лицевым сводом неизвестны.

Неизвестны и причины прекращения существования летописи как жанра исторического повествования. Лицевой свод стал последним общерусским сводом. После него летописная традиция угасла. И хотя в XVII - первой половине ХУШ в. продолжали вестись местные и частные записи, внешне напоминавшие летописи, они уже не могут дать и не дают общей картины истории страны.

Автор этих строк выдвинул гипотезу о том, что летописи зародились и бытовали как своеобразные "книги жизни" ("книги животные" или "книги вопросные"), которые должны были быть предъявлены на Страшном Суде. Они составлялись начиная с 30-х годов XI в., непосредственно накануне конца времен (который пытались более или менее точно рассчитать) в качестве "официального" доказательства раскаяния того или иного лица в совершенных им грехах либо, наоборот, подтверждения его греховности и "окаянности". Если это так, то становится ясным, почему по истечении 7000 (1492) г., когда эсхатологические ожидания на Руси достигли кульминации, летописание как вид исторических источников довольно резко меняет свой характер, а после 7077 (1569) г., в котором видели последнюю ближайшую дачу наступления конца света, вообще прекращается. Можно тогда объяснить и многие моменты, избранные для составления новых летописных сводов и их редакций: большинство из них совпадает с предполагаемыми датами Второго пришествия (годы совпадения Благовещения и Пасхи - так называемая кирио-пасха, а также рассчитанные по тем или иным основаниям, на которых мы не будем останавливаться, 1037-1038, 1492, 1499, 1562 гг. и др.). Возможно, с этим связано и особое отношение к летописям. Известно, например, что Никоновская и другие летописи, "написанные и хранимые в секрете", как отмечал Джером Горсей, наряду с прочими сокровищами, составляли часть царской Казны и, видимо, рассматривались как государственное достояние. Впрочем, наша гипотеза не отрицает возможности иных мотивов составления того или иного летописного свода.

Как бы то ни было, после прекращения летописания, т. е. с 70-х годов XVI в., по образному выражению А.Л. Севастьяновой, "на долю историка политической жизни остаются крохи со стола историка-экономиста да наблюдения далеко не беспристрастных иностранцев"³¹.

Неофициальное летописание

Наряду с официальным общерусским летописанием существовали летописи, составлением которых занимались частные лица. Такие летописи не имели официального характера и подчас, противостояли великокняжеским сводам. Существование неофициального летописания во второй половине XV в., так же как и великокняжеских летописей того времени, было открыто А.Л.Шахматовым.

Один из примеров независимой местной традиции дает Ермолинская летопись (составлена в XV в.; список начала XVI в.). В ряде случаев она поражает "своей оригинальностью" (А.А. Шахматов). Ее сопоставление с близкими ей Сокращенными сводами (Погодинский, Мазуринский и Соловецкий виды Сокращенного летописного свода 1493 г. - всего 13 епископ) и Устюжским летописцем позволяет говорить о том, что псе они восходят к общему протографу. Им является севернорусский свод 70-х годов XVв., созданный, по всей видимости, в Кирилло-Бело-зерском монастыре. Наряду с московским великокняжеским летописанием (Московские своды 1472 и 1479 гг.) в его основу положены новгородские летописи и какой-то ростовский или суз-дальско-ростовский источник. Составление севернорусского свода именно в Кирилло-Белозерском монастыре подтверждается несколькими аргументами. Прежде всего, судя по содержанию, он не мог быть официальной летописью ростовских архиепископов (как считал А.Н. Насонов). Кроме того, составители свода проявляли повышенный интерес к истории северных, "заволжских" районов Ростово-Суздальской земли, где и был расположен монастырь. Наконец, его текст был использован при составлении в Кирилло-Белозерском монастыре сокращенного Летописца русского (XV в.) и кратких летописчиков XV-XVIВВ.

Неофициальный характер Кирилло-Белозерского свода 70-х годов XV в. (он не был даже официальным сводом монастыря) позволял его составителям высказывать независимые суждения о политике великого князя, поддерживать опальных политических и церковных деятелей (например, ростовского архиепископа Трифона, московского воеводу Федора Басенка и др.), критически отзываться о ярославских чудотворцах. Следует подчеркнуть, что данный свод, несмотря на его, казалось бы, частный характер, на самом деле был общерусским. Об атом говорят круг источников, использованных его составителями, и широта затрагиваемых в нем тем. Именно благодаря общерусскому характеру он получил большое - хотя, естественно, неофициальное -распространение.

Другим примером местного независимого летописания является неофициальный свод 1489 г., составленный при ростовской архиепископской кафедре, точнее, в кругах, близких к ней. Он восстанавливается при сличении Типографской летописи с Софийской П и Львовской летописями. Особая роль в его реконструкции отводится Типографской летописи, которая в настоящее время известна в десяти списках. Они объединяются в две редакции: более ранняя отражена в Академическом и близких ему списках (всего восемь), а более поздняя - в Синодальном и подобном ему Библиотечном. Анализ состава совпадающих в них чтений приводит к выводу, что источниками для этого гипотетического свода послужили: Московский свод 1479 г., два каких-то источника, близких Лаврентьевской летописи (причем один из них описывал ростово-суздальские события, не известные другим источникам) и, вероятно, записи, которые велись при ростовской владычной кафедре. Эта летопись была независима, но вполне лояльна к московской великокняжеской власти. Более того, Я.С. Лурье склонен приписывать авторство целого ряда рассказов, включенных в общерусские своды (в частности, рассказ о "стоянии" на Угре), именно руке ростовского летописца. В конце XV - начале XVI в. этот свод был отредактирован в кругах, близких к ростовскому архиепископу Тихону. Возможно, именно в это время в него были включены фрагменты великокняжеской летописи.

Одним из источников уже упоминавшегося митрополичьего свода 1518 г. был особый свод 80-х годов XV в. Предположение о его существовании высказал A.M. Насонов. Представление о составе и характере свода можно составить, убрав из совпадающих текстов Софийской П и Львовской летописей сообщения, близкие Ермолинской летописи и Сокращенным летописным сводам конца XV в. В результате такой "очистки" свода 1518 г. от дополнений, почерпнутых прежде всего из Кирилло-Белозерского свода 70-х годов XV в., остается ряд оригинальных известий, нигде более не упоминающихся. Дата его составления не поддается уточнению (последнее известие датируется 1483 г.). Правда, имеются достаточные основания, чтобы утверждать, что он был составлен в московских церковных кругах, близких митрополиту Геронтию. Этот свод отличается резко критическим отношением к великокняжеской власти. В то же время существуют сомнения относительно того, был ли он официальной митрополичьей летописью, как считал A.M. Насонов.

Неофициальный московский свод 80-х годов XV в. и ростовский свод 1489 г. были последними памятниками независимого летописания. Скорее всего, они составлялись в каких-то монастырях, а не в митрополичьей или архиепископской канцеляриях. Естественно, что их оппозиционность московским властям (особенно московского свода) вызвала противодействие со стороны великого князя. С конца XV в. независимое общерусское летописание (по всяком случае в центре) было прекращено.

Местное летописание

Помимо общерусского летописания и "параллельно" с ним в конце XV-XVI в. продолжали вестись местные летописи. Так, и самом конце XV- начале XVI в. при дворе пермского епископа Филофея был создай Вологодско-Пермский свод. В 1520-х и 1550-х годах на его основе были составлены еще два местных свода. В середине XVI п. появилась Холмогорская летопись, доведенная первоначально до 1558 г. Впоследствии она была продолжена текстом краткого Холмогорского летописца, изложение которого доходило до 1659 г. По предположению Ю.Л. Лимонова, отдельные сообщения Холмогорской летописи восходят к Летописцу Федора Ярославского ХШ в.

К 1499 г. К.Н. Сербина относит завершение первой устюжской летописи. Отдельные записи летописного характера велись в Успенской церкви Устюга Великого еще с конца ХШ в. Но лишь к концу XV в. разрозненные записи были сведены в связный, довольно подробный рассказ о местных событиях. С этого времени летописная традиция Устюга существовала с перерывами в течение трех веков. Первой сохранившейся Устюжской летописью является свод первой четверти XVI в. (последняя запись относится к 1516-1517 гг.), дошедший в списках XVII-XVIII вв. Кроме местных, oн содержит общерусские, ростовские и новгородские известия. По мнению А.Н. Насонова, Устюжский свод относится к типу общерусских провинциальных летописей. Это независимый свод, созданный, возможно, для того, чтобы обосновать неподвластность Устюга ростовским князьям и его близость с: Москвой. Вместе с тем в нем встречаются критические замечания в адрес не только великокняжеских воевод, по и самого государя. Устюжская летопись использовалась при подготовке Никоновского свода.

По справедливому замечанию Я.С. Лурье, исследователь, занимающийся политической историей XV в., находится в более выгодном положении по сравнению не только с историком XIV в., но и с историком XVI в. Существование в XVI в. лишь одной общерусской летописной традиции во многом затрудняет исследование политической истории этого времени. Этот пробел лишь частично удается заполнить с помощью источников других видов (публицистики, документальных материалов).

Совсем в ином положении оказывается исследователь при изучении истории Руси XV в., и особенно его второй половины. Так, о первой победе Ивана Ш над Новгородом в 1471 г. сообщают самые различные источники - летописи Москвы и Новгорода, ряд московских независимых сводов; имеется несколько параллельных рассказом и об окончательной победе над вечевой республикой в 1477-1478 гг. Так же разнообразны и известия о других обстоятельствах политической истории второй половины XV в.

Хронографы

На смену летописям пришли иные исторические произведения. Особую популярность и авторитет в XVII в. приобрели хронографы (гранографы). В них поэтапно излагалась несмирная история от сотворения мира. Это были или переводы греческих хроник, или собственно древнерусские компиляции, включающие выдержки из Священного писания, греческих хроник и русских летописей. И те и другие получили широкое распространение еще в Древней Руси. Первые переводы византийских хронографов (их принято называть хрониками, чтобы отличить от русских компилятивных хронографов) - Георгия Амартола, Иоанна Малалы, Георгия Синкелла - стали известны здесь еще в XI в. На их основе была составлена первая русская историческая компиляция - Хропоногаф по великому изложению. Кроме Начального свода 90-х годов XI в., к нему восходят хронографические и Толковая палеи, Троицкий хронограф и Еллин-ский летописец второй редакции. По мнению О.В. Творогова, Хронограф по великому изложению был "своего рода объединяющим центром, вокруг которого группировались другие памятники исторического жанра"³³. "Великим изложением", очевидно, называлась Хроника Георгия Амартола, на которую прежде всего и опирался составитель Хронографа по великому изложению. В него вошли также фрагменты из VII и IX книг Хроники Иоанна Малалы, некоторые апокрифы и фрагменты неустановленного источника, повествовавшего об Иудее в эпоху римского владычества. Хронограф по великому изложению - краткий конспект всемирной истории, однако в центре внимания его составителя (или составителей), несомненно, была Священная и церковная история.

Не позднее середины XIII в. был создай хронографический свод, опиравшийся на Хронику Иоанна Малалы (в него почти полиость вошли VI-Х книги Хроники) и дополненный фрагментами из библейских книг, "Александрии", а также "Истории Иудейской войны" Иосифа Флавия. Традиционно его принято называть Иудейским хронографом. К нему восходят сохранившиеся списки Архивского и Виленского хронографов.

Не позднее начала XV в. (видимо, в XIII-XIV вв.) появились Еллинский летописец (архетипная или первая редакция) и Троицкий хронограф. Более точной датировке они не поддаются, поскольку составлены из заведомо более древних источников и лишены внутренних датирующих признаков. Троицкий хронограф не имеет продуманной и оправданной композиции. По существу, это - расширенная редакция Хронографа по великому изложению. В основе же Еллинского хронографа лежат полные тексты хроник Георгия Амартола и Иоанна Малалы, а также ветхозаветных Ш и IV книг Царств. По принципам составления и структуре он близок Иудейскому хронографу и отражает начальную стадию развития древнерусской хронографии. Помимо указанных источников оба хронографа в разных комбинациях использовали библейские книгу пророка Даниила с толкованиями Римского епископа Ипполита, книгу пророка Иеремии, а также Сказание о Софии Цареградской, Житие свв. Константина и Елены и другие памятники.

Следующим хронографическим сводом был Еллинский летописец второй редакции, созданный в середине XV в. (дошел в девяти списках XV-XVI вв.). Его составитель продолжил изложение Хроники Амартола до 1391 г., включив в число источников краткий перечень византийских императоров, известный по различным сборникам начиная с XV п., и летопись, близкую к московскому своду 1448 г. Кроме того, изложение было дополнено сведениями по истории церкви, заимствованными из разных источников. В отличие от предыдущих, эта редакция представляет собой цельный текст, имеющий связное изложение. Все повествование разбито на краткие статьи, соответствующие периодам правления того или иного царя или императора. Тем самым была заложена основа структуры Русского хронографа.

Он был составлен на рубеже XV-XVI вв. Древнейший вид Русского хронографа представлен Хронографом 1512 г. Помимо сведений из всемирной истории, в него вошло значительное количество известий, касающихся русской истории (в основном заимствования из Сокращенных сводов конца XV в.). Видимо, это было связано с оформлением идеи Руси - "третьего Рима". Это удивительно гармоничное и стройное - в композиционном и стилистическом планах - произведение. Вместе с тем, по мнению О.В. Творогова, Хронограф 1512 г. "подобен крепости, строившейся в течение многих лет и отразившей в своем современном виде замыслы и вкусы нескольких поколений строителей"³⁴. Его составители стремились, судя по всему, создать своеобразную историческую энциклопедию, "научный" труд. И эта задача была ими успешно выполнена.

Хронограф 1512 г. получил очень широкое распространение. К настоящему времени выявлено более 130 его списков XVI -первой трети ХУШ в. Он был использован при составлении лицевого летописного свода, а также более поздних редакций Русского хронографа.

В Хронографе Западнорусской редакции, отсутствует вся библейская история, история стран Востока и Руси. Зато он имеет обширное продолжение, излагающее по Хронике Мартина Бельского историю западноевропейских и западнославянских государств с XI в. по 1527 г. Считают, что это объясняется стремлением дополнить уже существовавший Никоновский свод "обзором исторических событий европейских народов"³⁵. Хронограф Пространной редакции не сохранился. Известны лишь восходящие к нему списки Хронографа 1599 г. и Хронографа 1601 г. Основная задача, которую ставили перед собой его создатели, -расширить объем излагающейся информации, не изменяя основы. В этой редакции достаточно ясно прослеживается процерковная тенденция.

Расцвет хронографического жанра относится к XVII в. Созданные в первой четверти столетия редакции 1617 и 1620 гг. разных типов, многочисленные "хронографы особого состава" постепенно вытеснили хронографы XVI в. и почти полностью заменили собой летописи.

В хронографах не только излагались исторические события. В них содержались сведения естественно-научного характера, пересказывались произведения античной литературы, приводились выдержки из святоотеческих произведений, христианские апокрифы, агиографические данные. Это были своего рода средневековые энциклопедии. К сожалению, историки редко прибегают к хронографическим материалам. Между тем использование их в работах по истории древней Руси очень важно, тем более что сюжеты, образы и характеристики, почерпнутые из хронографов, широко применялись в летописании. Поэтому верно понять летописные сообщения зачастую невозможно без обращения к хронографическим компиляциям, которыми пользовались летописцы.

 

Примечания

1 Лихачев Д.С. Текстология; На материале русской литературы Х-ХУП ве ков. 2-е изд., доп. и перераб. Л., 1983. С. 367.

2 Там же. С. 367.

3 Там же. С. 368-369.

4 Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М., 1938.

5 Шахматов А.А. Повесть временных лет. Пг., 1916. Т. 1: Вводная часть. Текст. Примечания. С. 16.

6 Черепнин Л.В. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. М., 1969. С. 33-34.

7 Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988. С. 43.

8 Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд., доп. М., 1979. С. 68.

9 Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994.С. 8.

10 Мильдон В.И. "Земля" и "небо" исторического сознания: Две души европейского человечества // Вопросы философии. 1992. № 5. С. 90, 92, 93.

11 Выготский Л.C. Примитивный человек и его поведение // Выготский Л.С., Лурия А.Р. Этюды по истории поведения: обезьяна. Примитив. Ребенок. М., 1993. С. 69.

12 Лихачев Д.С. "Повесть временных лет": Историко-литературный очерк. С. 297.

13 Ключевский В. О. Курс русской истории // Ключевский В. О. Сочинения: В 9т.М., 1987. Т. 1.С. 92-93.

14 Тихомиров М.Л. Источниковедение истории СССР. М., 1962. Вып. 1. С. 63.

15 Лихачев Д.С. "Повесть временных лет": Историко-литературный очерк, С. 280.

16 РыбаковБ.А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. М., 1963. С. 206.

17 Присёлков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. / Подгот. К печ. В.Г. Вовиной. Спб., 1996. С. 64.

18 Истрин В.М. Очерки истории древнерусской литературы домосковского периода: 11-13 вв. Пг., 1922. С. 88-89.

19 Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. С. 61.

20 Там же.С.71,73,80.

21 Присёлков М.Д. Киевское государство второй половины X в. по византийским источникам // Уч. зап. ЛГУ: Сер. ист. паук. Л., 1941. Вып. 8. С. 216.

22 Истрин В.М. Очерки истории древнерусской литературы... С. 136.

23 Присёлков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. С. 95.

24 Там же. С. 96.

25 Там же. С. 96.

26 Там же. С. 179.

26а Там же. С. 182.

27 Лурье Я.С. Две истории Руси XV века: Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. Спб., 1994. С. 62.

28 ЛурьеЯ.С. Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976. С. 66.

29 Там же. С. 121.

30 Присёлков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. С. 257.

31 Севастьянова А.А. Джером Горсей и его сочинения о России // Горсей Дж. Записки о России: XVI - начало XVII в. / Под ред. В.Л. Янина. М., 1990. С. 20.

32 Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа: ХП-ХУП вв. М., 1973. С, 397,398.

33 Творогов O.В. Древнерусские xpoнографы. Л., 1975. С. 22.

34 Там же. С. 39.

35 Шахматов А.А. К вопросу о происхождении Хронографа. Спб., 1899. С. 118.

Памятники светского права

"Русская Правда"

Начальные фазы законотворчества в Древнерусском государстве практически не отразились в дошедшем до нас комплексе письменных источников. Исключением являются ссылки на статьи некоего Закона Русского, которые встречаются в договорах Руси с греками (6415/907 г.: "Олга водивше на роту, и мужи его по Рускому закону кляшася..."; 6420/911 г.: "Аще ли ударит мечем, или бьеть кацем любо сосудомъ, за то ударение или бьспье да вдасть литръ 5 сребра по закону рускому"; 6453/945 г.: "аще украденное обрящеться продаемо, да вдасть и цену его сугубо, и тъ показъненъ будеть по закону гречьскому, и по уставоу и по закону рускому", "аще ли от нея [кубары] возметь кто что, ли человека поработить, или убьеть, да будеть повиненъ закону ру-ску и гречьску", "ци аще ударить мечемъ, или копьемъ, или ка-цемь любо оружьемь русинъ гречина, или грьчинъ русина, да того деля греха заплатить сребра литръ 5 по закону рускому"). На основании сопоставления этих статей с нормами позднейших законодательных памятников (прежде всего с Русской Правдой) М.Б. Свердлов попытался реконструировать этот источник. Подобные реконструкции можно рассматривать пока лишь в качестве рабочих гипотез. Обращает на себя внимание то, что в упомянутых статьях используются греческие единицы веса (литры). Впрочем, это могло быть связано с тем, что договоры с Византией попали в летопись в виде переводов с греческого. В литературе широко распространено мнение, что Закон Русский представлял запись норм обычного права восточных славян. Насколько обоснованна такая точка зрения, сказать трудно. Тем не менее считается, что именно Закон Русский лег в основу первых дошедших до нас памятников письменного права Древней Руси, которые принято обобщенно называть Русской Правдой.

Древнейшим из них является Краткая Правда (20-70-е годы XI в.). Она представляет собой кодекс норм прецедентного права. Всеми этими нормами, видимо, регламентируются отношения в пределах княжеского (позднее также и боярского) хозяйства, вынесенного за пределы официальной столицы государства. Возможно, это определило и название самого памятника "Правда роськая" (от раннего значения слова "русь" - дружинники). Косвенным подтверждением такой догадки может служить то, что в ряде списков Русскую Правду продолжает Закон Судный людей ("людьми" в Древней Руси называли подданных). Именно в княжеско-дружинной среде складывались новые социальные отношения, не регламентируемые традицией: между самими дружинниками, между дружинниками и "служебной организацией", между князем и слугами, князем и свободными крестьянами-общинниками. Все остальное население Киевской Руси в обыденной жизни, скорее всего, продолжало руководствоваться нормами обычного права, нигде не записанными. О них можно судить лишь по косвенным следам, сохранившимся в Русской Правде, Самым ярким из них является, несомненно, обычай кровной мести, об ограничении которого говорится уже в первой статье Краткой Правды.

Краткая Правда сохранилась в двух списках XV в. (в составе Новгородской I летописи младшего извода) и 11 списках XVIII-XIX вв. Ее текст помещен в статье 6521 (1016) г. после сообщения о том, что Ярослав Мудрый дал новгородцам Правду и Устав - за помощь в борьбе против Святополка Окаянного. Текст Русской Правды - явно вставной - в старшем изводе Новгородской I летописи отсутствует.

По структуре и источникам, которые вошли в ее состав, Краткую Правду принято делить на Правду Ярослава (первые 17 статей по разбивке М.Н. Тихомирова; в самих текстах деления на статьи нет) и Правду Ярославичей. Существование Правды Ярослава основывается на формальном признаке (ее текст предшествует записи о съезде Ярославичей, на котором они "уставили Правду руськои земли"). Однако в более поздней Пространной Правде, в которой запись о съезде сыновей Ярослава приводится, скорее всего, в первоначальном виде, речь идет только об отмене кровной мести и замене се денежным штрафом, "а ино все якоже Ярослав судил, такоже и сынове его уставиша". Это дает основания для сомнений о существовании Правды Ярослави-чей. Из состава Правды Ярослава иногда выделяются первые 10 статей, которые, по мнению М.Н. Тихомирова, составляли Древнейшую Правду. Считается, что она была составлена в Новгороде около 1016 г. В 1036 г. на ее основе была создана Правда Ярослава. После его смерти (около 1072 г.) во время съезда в Выш-городе Ярославичи дополнили ее еще рядом статей (до ст. 26). Новую редакцию Правды связывают с городскими восстаниями 1068-1071 гг., поскольку в нее вводятся повышенные денежные штрафы за убийство княжих людей. Остальные статьи Краткой Правды, отчасти повторяющие нормы Древнейшей Правды, принято считать дополнительными, введенными позднее. К более позднему времени относят также Покон вирный, устанавливающий нормы прокорма сборщиков судебных платежей, и Урок мостникам, определяющий расценки за мощение новгородских улиц (оба датируются первой половиной XII в.). Несмотря на, возможно, составной характер, Краткая Правда рассматривается как единый цельный памятник, возникший в результате целенаправленного редактирования ее текста на рубеже XI-XII вв.

Появление первого памятника письменного права, вероятно, было вызвано тем, что именно в княжеском окружении начали формироваться новые, нетрадиционные социальные отношения, не подпадавшие под обычные нормы. Основой "официального", "необычного" законодательства могли выступать как переработанные древние правовые памятники (типа Закона Русского) и традиционные нормы права, так и нормы принципиально новые, заимствованные, скорее всего, из наиболее авторитетного - для князя и его окружения - источника, Священного писания. О том, что именно библейские нормы легли в основу письменного законодательства, можно судить хотя бы по очевидным параллелям статей Русской Правды и ветхозаветных текстов:

1)А иже межу переореть любо перетес, то за обиду 12 гривне
Краткая Правда. Ст. 33 ^* .

1)Не нарушай межи ближнего твоего, которую положили предки в уделе твоем, доставшемся тебе в земле, которую Господь Бог твой дает тебе во владение.
Bmoрозаконue 19:14.

____________
*Разбивка текстов на статьи дается по М.Н. Тихомирову.

2)Аще оубьють татя на своемъ дворе, любо оу клети, или оу хле ва, то той оубитъ; аще ли до света держать, то вести его на княжь двор; а оже ли оубьють, а люди боудоуть видели свя- кровь, занъ, то платити и немь.
Краткая Правда. Ст. 38

2)Если кто застанет вора подкапывающего и ударит его, так что он умрет, то кровь не вменится ему; но если взошло надним солнце, то вменится ему
Исход 22: 2-3

3)Аже кто оубисть княжа мужа в разбои, а головника не ищють, то виревную платити, въ чьей же верви голова лежить то 80 гривенъ; паки ли людин, то 40 гривен.
Пространная Правда. Ст. 3.

3)Если в земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе во владение, найден будет убитый, лежащий на поле, и неизвестно, кто убил его, то пусть выйдут старейшины твои и судьи твои и измерят расстояние до горо дов, которые вокруг убитого; и старейшины города того, который будет ближайшим к убитому...
Bтoрозаконue 21:1-4

Как ВИДИМ, нормы Священного писания на древнерусской почве претерпели определенные изменения, что вполне естественно. К сожалению, до сих пор не изучены ни сами эти параллели, ни те трансформации, которые произошли с библейскими правилами в Русской Правде (точнее, в Русских Правдах).

Ко второму-третьему десятилетиям ХП в. обычно относится появление Пространной Правды. М.Н. Тихомиров связывал ее возникновение с новгородским восстанием 1207-1208 гг. и относил к началу ХШ в. Известно более ста списков этого памятника в составе Кормчих книг, Мерил Праведных и юридических сборников особого состава. Самыми ранними являются Синодальный список Кормчей (1282 г.) и Троицкий список Мерила Праведного (вторая половина XIV в.), прочие датируются XV-XVIII вв. Все списки Пространной Правды объединяются в три вида (извода). Синодально-Троицкий вид имел новгородский протограф, возникший ранее последней четверти ХШ в. (по мнению Ю.Г. Алексеева, не позже конца ХШ в.). Пушкинско-Археографический основывался также на новгородском протографе первой половины ХШ в. Карамзинский вид возник в Московской Руси начала XV в. на основе какого-то списка Пушкин-ско-Археографичсского вида, дополненного по спискам Синодально-Троицкого; он представляет интерес в основном для изучения судьбы Русской Правды в XV-XVI вв. Иногда Пушкинско-Археографический и Карамзинский виды выделяют вслед за С.В. Юшковым в самостоятельные редакции Русской Правды.

Пространная Правда имеет самостоятельную основу, расширенную текстами Краткой Правды (в переработанном виде) и Устава Владимира Всеволодовича Мономаха (1113 г.). В то же время М.Н. Тихомиров подчеркивает, что это "единый памятник, основанный на разнообразных материалах, но единовременно возникший"³⁶. По объему Пространная Правда почти в пять раз больше Краткой (почему и имеет такое условное название). По мнению М.Н. Тихомирова, третьим источником Пространной Правды был протограф Сокращенной Правды. Однако эту точку зрения не разделяют большинство исследователей.

Пространная Правда чаще всего рассматривается как памятник новгородского гражданского законодательства, хотя количество списков и распространенность в различных юридических сборниках позволяют относить се к общерусскому законодательству. Степень "официальности" Пространной Правды неизвестна.

Наиболее спорным памятником является Сокращенная Правда, сохранившаяся в двух списках XVII в. Обычно ее датируют концом XV в. В дошедшем виде Сокращенная Правда появилась, вероятно, в Пермской земле, после присоединения ее к Московскому княжеству. Большинство исследователей видят в этом памятнике простое сокращение текста Пространной Правды (что отразилось в его общепринятом названии). М.Н. Тихомиров же считал, что Сокращенная Правда передавала ранний текст, который лег в основу Пространной.

С начала XIV в. Русская Правда, по-видимому, начала терять свое значение как действующий источник права. Смысл многих юридических терминов, использовавшихся в ней, становился неясным переписчикам и редакторам, что вело к искажениям текста. Уже в начале XV в. Русскую Правду перестали включать в юридические сборники, составлявшиеся для практического применения. Это свидетельствует о полной утрате ею - как единого кодекса - правовой силы. Видимо, тогда же она начала включаться в летописные своды. Косвенным подтверждением сказанного является то, что с этого же времени текст Русской Правды перестает развиваться.

Несмотря на традиционную характеристику Русской Правды как единого памятника, на наш взгляд, более корректно рассмотрение Краткой, Пространной и Сокращенной Правд как самостоятельных источников, связанных между собой. Изучение этих древнейших русских юридических памятников независимо от сборников, в составе которых дошли их тексты, вряд ли можно (с источниковедческой точки зрения) считать верным методическим приемом.

Каноны св. Апостолов

Так называется совокупность норм, регулирующих церковные отношения, которые создавались на основании апостольского предания в первые три века христианства. Эти правила затрагивали все стороны церковной жизни, касаясь жизни клира, мирян и церковного управления, Апостольские правила являются каноническими для всех христианских церквей. Каноном св. Апостолов пользовались как местные, так и вселенские соборы, не раз цитировавшие их в своих постановлениях. В связи с этим нормы соборного канона могут иногда дословно совпадать с апостольским каноном, хотя чаще в постановлениях вселенских и поместных соборов встречаются косвенные указания на апостольские правила. Всего насчитывают 85 канонов, или правил, св. Апостолов.

Каноны вселенских соборов

Вселенскими соборами обыкновенно называют собрания епископов всех поместных церквей. Вселенские соборы созываются в исключительных случаях для решения важных церковных вопросов. Содержание постановлений первых соборов указывает на то, что обычно они созывались для решения вопросов веры, разногласиями в которых порождались еретические течения. Кроме того, на вселенских соборах вырабатывались общие нормы церковной дисциплины. Было семь вселенских соборов.

Первый - Никейский собор - состоялся в 325 г., он выработал 20 правил. Важнейшими из них признаются: четвертое, гласившее, что епископы должны выбираться епископами дайной провинции и утверждаться митрополитом; пятое, которое предписывало, чтобы епископы провинции собирались два раза в год для решения вопросов, текущих дел и рассмотрения жалоб мирян и клира на епископов; шестое подтверждало высшую власть одних епископов над другими епископами (например, римского над западными, антиохийского над восточными, александрийского над епископами Египта, Ливии, Пентаполя).

Вторым был 1-й Константинопольский (387 г.) собор. Из его семи правил особенно важны второе и шестое (согласно им Восток делился на пять округов с особо установленными церковными судебными инстанциями), а также седьмое, в котором приводятся правила принятия в православие кающихся грешников-еретиков.

Третий - Ефесский собор, состоялся в 431 г. Он принял восемь правил. Из них первые шесть касаются отлучения Нестория и его сторонников; седьмым запрещается слагать новый символ веры, а по восьмому кипрские епископы освобождаются от зависимости антиохийского патриарха.

Четвертый собор известен как Халкидонский (451 г.). Результатом его деятельности стали 30 правил. В частности, 28-е правило определяло круг судебной и административной деятельности константинопольского патриарха; при этом константинопольский патриарх уравнивался в правах с папой Римским. Прочие правила касались бытовых вопросов церковной жизни, Так, 26-е повелевало управлять церковным имуществом при посредстве эконома, а 4-е подчинило монахов местному епископу.

Пятым был II Константинопольский собор (553 г.).

Под шестым имеют в виду сразу два вселенских собора - Ш Константинопольский (680 г.) и так называемый Трулльский (691 г.). На них было принято 102 правила, из которых 36-е закрепляло равноправие константинопольской и римской патриарших кафедр, а также указывало иерархический порядок патриарших кафедр восточной церкви. 8-м правилом митрополит обязывался ежегодно созывать соборы епископов; 12-м, 13-м и 48-м решался вопрос о браке клириков, а в 33-м осуждался обычай армянской страны принимать в клир только происходящих из священнического рода. Ряд правил касался жизни мирян (64-е и 70-е запрещали мирянину поучать жену всенародно и в церкви во время богослужения; 80-е грозило отлучением тому, кто в течение трех праздничных дней не посетит богослужения; 54-е указывало на границы родства для вступления в брак; 53-е узаконивало духовное родство восприемников с воспринимаемыми; 72-е - о смешанном браке; 102-е касалось епитимьи кающихся).

Наконец, седьмым называется II Никейский собор (787 г.), издавший 22 правила. Из них четвертое и шестое резко выступали против симонии при занятии священнических должностей; 15-е, 16-е, 18-е и 22-е утверждали недействительность назначения на церковные должности мирян; 10-е запрещало устройство общих для женщин и мужчин монастырей; 13-е запрещало отчуждать церковное имущество, принадлежавшее монастырям и епископиям.

Каноны поместных соборов

Менее важные вопросы церковной жизни решались на поместных соборах. Каноны поместных соборов - это постановления собрания епископов какой-нибудь митрополии. Такие собрания обыкновенно созывались два раза в год для обсуждения и решения текущих административных и судебных дел, превышающих полномочия епископа. Иногда собирались епископы нескольких митрополий, Правовые решения поместных соборов считались обязательными для местности, епископами которой они были приняты. Поскольку устройство церквей не отличается разнообразием, постановления одной территории часто соответствовали постановлениям других местностей.

Известно десять поместных соборов, которые приняли правила, считавшиеся общеобязательными для православной церкви:

1) Анкирский (314 г,). Принял 25 правил, в частности решав ших вопросы о возвращении в лоно церкви христиан, которые отреклись во время гонений Максимиана, и запрещавших назначать пресвитеров и диаконов хорепископом (13-е правило),

2) Неокесарийский (315 г.). Из принятых на нем 15 правил первое запрещало пресвитеру и диакону жениться после по священия; второе грозило отлучением вдове, выходившей за муж за брата покойного мужа; седьмое запрещало участвовать пресвитеру в брачном пире второбрачного; восьмое запрещало быть священником человеку, жена которого уличалась в прелю бодеянии; девятое запрещало совершать богослужение пресвитеру, согрешившему телом.

3) Гангрский (около 340 г.). Принял 21 правило, которыми ре шал вопрос о ереси Евстафия.

4) Антиохийский (341 г.). Издал 25 правил церковного управ ления. Его 11-е и 12-е правила определяли отношение епископов к царю.

5) Сардикийский (344 г.). Издал 20 правил, которые определяли отношения епископов к царю и инстанции церковного суда. Был установлен суд второй инстанции над епископами; после местного собора епископов следовало решение римского епископа, который поручал разбирательство дела и суд собору епископов соседней провинции или посылал своих доверенных пресвитеров. Шестое правило запрещало назначать епископа в небольшой город, где было достаточно пресвитера; десятое говорило о назначении в епископы не раньше, чем назначаемый пробудет чтецом, диаконом и пресвитером; одиннадцатое запрещало епископу оставлять свою паству дольше, чем на три недели.

6) Лаодикийский (конец IV в.). Принял 60 правил. По 57-му из них запрещалось ставить епископа в небольших городах, а по 13-му - избирать народу кого бы то ни было на священнические должности. 52-е не разрешало заключать браки и праздновать дни рождения на Вознесение; 10-е и 31-е запрещали браки с ере тиками,

7) Так называемый Карфагенский (419 г.), на самом деле со бравший постановления целого ряда (пятнадцати) Карфаген ских соборов, начавшихся в 393 г. и продолжавшихся до 420 г. Важнейшие постановления этих соборов следующие:

а)постановления о ежегодных соборах епископов всех афри канских провинций (позднее они были отменены). При этом исключалось вмешательство папы в дела суда и управления;

б) правило о подсудности диакона местному и трем соседним епископам, выбранным самим обвиняемым. Священник подле жал суду шести выбранных и местных епископов;

в) правило о воздержании в брачной жизни диаконов и свя щенников;

г) постановление относительно имущества клириков: в слу чае покупки ими каких-либо угодий они "почитаются похитите лями стяжаний Господних", если, конечно, не отдадут приобре тенное церкви; в то же время имущество, полученное по наслед ству, может находиться в их полном распоряжении;

д) перечень лиц, которые не могут быть обвинителями и свидетелями против лиц духовных;

е) определение, что клирик мог подлежать только духовному суду;

ж) обязательство защищать бедных и слабых, накладываемое на духовенство;

з) правило, по которому клирик, желавший видеть по своим делам царя, обязан был получить особую грамоту римского епископа;

и) запрет на продажу церковного имущества.

8) Константинопольский (394 г.). Постановил, что для осуждения епископа требуется решение епископов всей митрополии.

9) Константинопольский (861 г.). Составил 17 правил: первое запрещало лицу называться владельцем монастыря и им распо ряжаться, если оно пожертвовало на его постройку; шестое по становляло, что монахи не должны иметь своего имущества: все, чем они владеют, должно переходить к монастырю; девятое ука зывало, как должен относиться пастырь к пасомым грешникам - избегать для их вразумления телесного наказания; в десятом давалось определение святотатства как "присвоения себе всего, посвященного Богу и богослужению".

10) Константинопольский (879 г.). Издал три правила; первое из них гласило, что отлученные константинопольским патриар хом должны считаться таковыми и у епископа римского, кото рый не может вводить дал своей кафедры какого-нибудь преимущества.

К канонам поместных соборов относятся решения церковных соборов, прошедших на Руси. Развернутый источниковедческий анализ их материалов не проводился. Преимущественно постановления русских соборов изучали историки Русской православной церкви и специалисты в области церковного права. Возможно, поэтому постановления русских поместных соборов редко используются в исторических исследованиях. Чаще других историки обращаются к решениям Стоглавого собора 1551 г.

Источником, наиболее полно отразившим представления об идеологических основах и самом строе русской церкви XVI в., является Стоглав - сборник постановлений поместного собора 1551 г. Его появление объясняется необходимостью борьбы с нарушениями устоев церковно-монастырской жизни, падением авторитета церкви после ожидавшегося, но не наступившего в 7000 (1492) г. конца света, а также изменением правового статуса светского государя, официально венчавшегося на царство. Подготовительные работы к созыву Стоглавого собора начались приблизительно в декабре 1550 г. Заседания собора проходили, видимо, в январе-феврале 1551. 23 февраля началось редактирование сборника соборных решений - Стоглава.

Стоглав (памятник содержал 100 глав, отсюда и его название) продолжил древнерусскую традицию "вопрошаний". Он совместил признаки канона поместных соборов и канона святых отцов. Стоглав написан в виде ответов высших иерархов церкви на царские вопросы о церковном "строении". Он так и начинается: "В лета 7059 месяца февраля в 23 день быша сия вопросы и ответы о мнози о различных многих церковных вещах и чинех". Принцип, которым определяется порядок следования глав, неясен. Царские вопросы разбиты на две группы: первая (37 вопросов) помещена в пятой главе Стоглава, вторая (32 вопроса) - в 41-й, При этом, если ответы на первые 37 вопросов занимают основную часть Стоглава, то ответы на другие вопросы помещены "чересполосно" с вопросами - в одной (41-й) главе памятника.

Для анализа идейной направленности Стоглава весьма важно установить, кто был составителем вопросов, содержащих своеобразную программу реформ, которую правительство представило на рассмотрение церковного собора. Вопросы вкладывались в уста самого Ивана IV, который "подвижеся не токмо о устроении земном, но и о многоразличных церковных исправлении". Однако составлены они были не им самим, но лишь по его распоряжению. Согласно одной из гипотез, царские вопросы составлялись несколькими лицами (священником Сильвестром, митрополитом Макарием, Максимом Греком, старцем Артемием). Согласно другой, развитой А.А. Зиминым, - единственным лицом, принимавшим участие в подготовке обращения Ивана IV к Собору, мог быть только Сильвестр: некоторые вопросы (25, 26, 27 и 29-й) прямо заимствованы из его послания царю.

Вопросы, представленные Собору, свидетельствуют о заметной сакрализации светской власти и, как следствие, расширении ее функций. Именно Иван IV выступил инициатором созыва Собора, призванного "оздоровить" русскую церковь. Царь даже называет себя и своего отца - наряду с духовенством - "пастырями". Он подвергает сомнению необходимость сохранения неподсудности царскому суду церковных людей ("тако ли сему достоит быти"), а также монастырского землевладения. Центральное место в царских вопросах занимает тема злоупотреблений белого духовенства и монашества.

В первых царских вопросах излагались три группы проблем, касающихся церковной реформы. Прежде всего речь шла о богослужении и различных сторонах церковной жизни. Наряду с прочими "непорядками" и злоупотреблениями, в царских вопросах критиковалось судопроизводство в церковном суде, ибо "святители", как и светские судьи, не брезгали взиманием посулов, а самое судопроизводство отличалось волокитой. Серьезную опасность для чистоты православия, по мнению царя, представляли ошибки, имевшиеся в переводах с богослужебных книг. Резко критиковался весь строй монашеской жизни. В частности, подчеркивалось, что зачастую даже сами монастырские власти не занимались должным образом отправлением церковных служб, содействуя тем самым разорению монастырей и их земельных владений. Ряд вопросов касался нравственного облика прихожан и их поведения.

Второй комплекс царских вопросов (всего 32) был посвящен сюжетам, связанным с церковной практикой XVI в. Здесь же поднималась проблема борьбы с "ересями" и суевериями мирян.

Предложения, касавшиеся внутрицерковных реформ, Собор поддержал лишь отчасти. Большинство его участников безоговорочно высказались за строгую регламентацию церковных служб и других сторон церковно-монастырского быта, поскольку отсутствие единообразия способствовало падению авторитета церкви в обществе. Из-за небрежного исполнения религиозных обрядов священниками росло недовольство мирян, что грозило отходом от официальной церкви какой-то части верующего населения.

Собор принял постановления, касавшиеся укрепления церковного благочиния, в том числе о церковных службах, обрядах, внутреннем распорядке в церквах (гл. 8-24, 31, 32), о порядке церковного пения и колокольного звона (гл. 7). Вводилось требование беспрекословного подчинения священников и дьяконов протопопам, которые вместе с "поповскими старостами" были обязаны следить за исправным отправлением церковных служб и поведением клира (гл. 29, 34, 69, 83). Непослушание протопопам, пьянство, небрежность в церковном богослужении наказывались отлучением от церкви (гл. 29, 30, 34). Подтверждался запрет служить в церкви вдовым попам (гл. 77-81), а также вводилось строгое наказание за симонию, т. е. поставление на церковные должности "по мзде" (гл. 86-89). Церковные служители должны были "непорочно" свой "чин хранити и блюсти" (гл. 90).

С целью добиться подготовки грамотных священников и дьяконов было решено создать училища в Москве и других городах (гл. 25, 26). Отдавалось распоряжение священникам поддерживать в сохранности иконы и проверять исправность церковных книг путем сравнения их с "добрыми переводами" (гл. 27, 28). Иконы должны были писаться, "смотря на образ древних иконописцев" (гл. 43).

Стоглав жестко определил некоторые пошлины, взимавшиеся священниками, например "венечная" за совершение обряда бракосочетания (гл. 46, 48), за освящение церкви (гл. 45). Ликвидировался институт владычных десятинников, которые собирали пошлины с церквей. Отныне "святительскую дань" должны были собирать и отдавать епископам и другим владыкам в церковных десятинах земские старосты и десяцкие священники (гл. 68). "Венечную" пошлину отныне обязаны были собирать поповские и десяцкие старосты (гл. 69).

Собор санкционировал строгие наказания за преступления против нравственности ("содомский грех", непослушание родителям, ложная присяга и др.), ибо от них происходила "укоризна нашей православной християнстей вере". Под страхом церковных наказаний было запрещено чтение всяких еретических и отреченных книг. Определялись меры помощи неимущим и немощным.

Повышалась ответственность монастырской администрации. Игумены и архимандриты должны были заботиться о "монастырском строении" по уставам "святых отец". Монахи, в свою очередь, обязаны были во всем повиноваться своим настоятелям, Вводился строгий контроль над монастырской казной (гл. 49, 50, 52). Архимандриты и игумены должны были избираться самой "братьею", а их избрание утверждали царь и епископ "ни по мзде", но по церковным правилам.

Вместе с тем в Стоглаве была подтверждена незыблемость церковно-монастырского землевладения. Те, кто покушались на него, объявлялись "хищниками" и "разбойниками" (гл. 61-63, 75). Ссылаясь на церковные законы, Стоглав категорически отклонил попытку передачи права суда над церковными людьми "мирским судиям" (гл. 54-60, 64-68). "Градскому" (т. е. царскому) суду передавались только дела о душегубстве и разбое.

Таким образом, Стоглав представлял собой определенный компромисс между светской и духовной властями. Была значительно расширена сфера компетенции царской власти в области духовной жизни, однако церковь сохранила за собой решение важнейших вопросов, касавшихся ее внутреннего положения. Ценность этого законодательного акта, действовавшего на протяжении целого столетия, определяется тем, что он показывает не только механизмы взаимодействия церкви и государства, но и многие стороны повседневной жизни древнерусского общества, нашедшие слабое отражение в других исторических источниках.

Каноны отцов церкви

Под таким названием подразумеваются правила, написанные наиболее авторитетными епископами в виде посланий-ответов па вопросы других пастырей. Такие каноны-послания, по словам самих же авторов, представляли собой не обязательные правила, а просто их личное мнение по тому или другому вопросу. Формально эти послания могли рассматриваться в качестве закона, только если были приняты большинством епископов. На деле же получалось иначе: эти авторитетные послания, принятые поместной церковью, вносились в се сборники правил, делаясь обязательными. Многие из этих правил впоследствии были утверждены Трулльским собором. К подобным посланиям относятся следующие:

1) Дионисия Александрийского (ум. в 264 г.) - четыре, касающиеся поста перед Пасхой;

2) Петра Александрийского (ум. в 311 г.), затрагивающее во просы об обратном принятии христиан, отпавших во время гонения, и вопрос о посте в среду и пятницу перед Пасхой, а также о праздновании воскресения;

3) Григория Неокесарийского (ум. в 272 г.), содержащее 11 или 12 правил по поводу тех, кто ели пожертвованную идолу пищу и совершали другие преступления;

4) Св. Афанасия Александрийского (326-371 гг.), разъясняю щее вопросы о девстве и браке (к монаху Атуну) и об обратном принятии раскаявшихся ариан, а также перечислявшее священ ные книги, принятые в Канон;

5) Св. Василия Великого (370-378 гг.), содержащее 92 прави ла, извлеченных из посланий его же к Амфилохию, епископу иконийскому, Диодору - епискому тарскому, пресвитеру Григо рию, а также к другим подчиненным ему епископам и хореписко- пам. Правила эти касаются, главным образом, вопросов брака и наложения церковного наказания за разные преступления. Кро ме того, в них также поясняется понятие о видах отпадения от истинного учения и говорится о значении неписаных преданий- правил;

6) Св. Григория Нисского (372-394 гг.) к Литию, епископу мелитинскому - об епитимье.

7) Св. Григория Богослова (370-390 гг.) и св. Анфилохия (394 г.) о канонических книгах Ветхого и Нового заветов;

8) Тимофея, александрийского архиепископа - по разным па стырским вопросам;

9) Феофила, александрийского архиепископа (395-413 гг.), содержащие 14 правил, из которых седьмое касается избрания и рукоположения в священники;

10)Св. Кирилла, александрийского архиепископа (ум. в 444г.), к Домну, антиохийскому патриарху, и к ливийским епископам, содержащее пять правил;

11)Геннадия, константинопольского патриарха (ум. в 471 г.), к папе Льву I и восточным епископам, а также Тарасия, константинопольского патриарха, к папе Адриану - о неправильном рукоположении за деньги.

К XVI в. на Руси бытовало не менее сотни таких произведений, возникших на отечественной почве. Часть из них имела вполне официальный характер, поскольку исходила от высших иерархов (скажем, ответы константинопольского патриаршего собора на вопросы саранского епископа Феогиоста от 12 августа 1276 г. или послание константинопольского патриарха к русскому игумену об иноческой жизни 70-80-х годов XIV в.). Другие святоотеческие правила были рекомендательными, зачастую анонимными. К числу наиболее популярных в древней Руси относятся, видимо, канонические ответы митрополита русского Иоанна II, перевод которых с греческого сохранился в списках Кормчих книг XIV-XVII вв., и так называемое Кириково вопроша-ние, содержащее ответы новгородского епископа Нифонта (1130-1156 гг.) и других иерархов на вопросы Кирика (скорее всего, лица, составившего в 1136 г. хронологический трактат "Учение имже ведати человеку числа всех лет"), Ильи (возможно, будущего - с 1163 по 1186 г. - новгородского архиепископа) и некоего Саввы. Вопрошание Кирика также дошло в составе Кормчих книг ХIII-XVI вв. Оба памятника дают развернутую картину повседневной жизни древнерусского прихода и приходского священника. Содержание памятников затрагивает проблемы семейно-брачных отношений, вопросы, связанные с народным восприятием христианства, соблюдением горожанами христианских норм поведения и морали.

Изучение истории текстов "вопрошаний", сопоставительный анализ их между собой и с другими источниками, в частности с поздними вопросниками, которые составлялись для покаянных бесед духовников со своими духовными детьми, позволят получить информацию, почти недоступную при работе с другими источниками.

Юридические сборники

С XI в. основным типом сводов памятников христианского и византийского церковного права на Руси был сборник, который позднее, в ХШ в., получил название кормчей книги. Он содержал авторитетные и обязательные для православных христиан памятники: апокрифические "апостольские правила", правила вселенских и некоторых, признанных каноническими, поместных соборов, сочинения церковных писателей IV-VII вв., касающиеся христианских норм управления, права и службы, а также компиляции из установлений византийских императоров о делах, касающихся церкви. Состав и переводы этих сборников были различными. К ним добавлялись комментарии - толкования канонических норм. На Руси кормчие книги расширялись путем включения в них местных церковных и светских правовых кодексов и правил.

Кормчие книги - в основном переводы и переработки - известны в очень большом количестве списков (до 180), относящихся в первую очередь к XV-XVI вв. Но встречаются списки как более ранние (ХП в.), так и более поздние (XVIII-XIX вв.). География распространения кормчих чрезвычайно широка: они переписывались и редактировались в Северо-Восточной (Владимир, Москва, Суздаль, Рязань и др.) и Северо-Западной (Новгород, Псков) Руси, в западных (Полоцк), юго-западных и южных (Владимир-Волынский, Львов, Киев и др.) русских землях. Среди кормчих наиболее важную роль играли так называемые Сборники 14 титулов. На их материалах, известных на Руси с XI в., основывались все кормчие книги XIV-XVI вв., создававшиеся в Русском централизованном государстве и Великом княжестве Литовском. Правовое и каноническое содержание кормчих книг является для них основным, и вначале оно было определяющим. Однако в процессе бытования как в Византии, так и, особенно, на Руси наряду с правилами и установлениями они включили многие церковно-полемические, хронологические, календарные, экзегетические сочинения, словари и другие памятники.

В ранней истории кормчих книг 14 титулов выделяется три периода. В первый (вторая половина XI - начало ХП в.) был усвоен болгарский перевод этого памятника, началось его распространение и использование в практической жизни. Во второй (ХП-ХШ вв.) кормчие книги активно редактировались, чтобы приспособить их к жизни русских земель. В это время создавались местные изводы кормчих книг - Устюжский, Рязанский, Новгородский, Переяславский, Владимиро-Волынский. Во время третьего этапа (конец ХШ - середина XIV в.) на Руси появились новая кормчая и ее переработка, завершившаяся созданием в Москве новой русской редакции. Она легла в основу более поздних кормчих.

Значительно позлее кормчей, не ранее конца ХШ в., сформировался другой древнерусский сборник подобного рода - Мерило Праведное. Он сохранился всего в пяти списках XIV-XVI вв., имеющих идентичный состав. Текст делится на две достаточно самостоятельные части. Первая включает заимствованные из Библии, апокрифов и святоотеческой литературы различного рода слова и поучения о праведных и неправедных судах и судьях. Вторая составлена из памятников права, преимущественно канонического. По мнению С.В. Юшкова, появлению Мерила Праведного предшествовало создание нескольких правовых сводов: сборника княжеских уставов, затем - на его основе - свода русских юридических статей и, наконец, Сборника тридцати глав, который, собственно, и лег в основу второй части Мерила Праведного. Время появления этой части датируется последними десятилетиями ХШ - началом XIV в. Основное назначение Мерила Праведного - практическое. Оно являлось своего рода пособием для судей. В состав Мерила Праведного вошло большое количество как русских, так и переводных (в основном византийских) законодательных памятников, а также правовые нормы, заимствованные из библейских текстов (например, "Избрание от закона Богом данного"). Значительная их часть была почерпнута, скорее всего, из кормчих книг. Состав и структура Мерила Праведного, видимо, во многом объясняются тем, что в его возникновении существенную роль сыграла церковь. Мерило Праведное как исторический источник, его место в жизни древнерусского общества изучены явно недостаточно.

Под названием Правосудие митрополичье известен памятник, помещенный в "Цветнике" (сборник слов и поучений) XVI в. Не вполне ясно, когда был создан этот законодательный источник. Одни исследователи (С.В. Юшков, Б.Д. Греков) относят его к XIII-XIV вв., другие (М.Н. Тихомиров) считают его памятником, возникшим не ранее XIV в. Неизвестен объем этого источника, поскольку название "Правосудье митрополичье" в сохранившемся списке отнесено к двум текстам: одному, который, собственно, и принято так называть, и к более широкому фрагменту, включавшему, кроме того, выдержку из Церковного устава Владимира. По мнению М.Н. Тихомирова, "самый памятник, по-видимому, не имеет отношения к практике церковных судов, а тем более к митрополитам, и является оригинальным произведением, написанным каким-то не очень грамотным монахом"³⁸. Однако статьи, включенные в него, затрагивают вопросы, традиционно относившиеся к юрисдикции церковных судов (семейно-брач-ные отношения, сексуальные преступления, проблема определения "душегубства" и т. п.). Среди источников Митрополичьего правосудия были церковный устав Ярослава, Пространная Русская Правда, а также некоторые другие памятники законодательства. По своей терминологии Митрополичье правосудие близко к московским памятникам типа Судебников.

Изучение источников канонического права, по существу, только начинается. В силу целого ряда причин до сих пор исследования в этом направлении велись явно неудовлетворительно. Между тем понимание жизни древнерусского общества невозможно без глубокого и всестороннего анализа таких источников.

Примечания

36 ТихомировМ.Н. Пособие для научения Русской Правды. М., 1953. С. 23.

37 Алексеев Ю.Г. Псковская Судная грамота и ее время: Развитие феодальных отношений на Pycи XIV-XV вв. Л., 1980. С. 229.

38 Тихомиров М.Н. Пособие для изучения Русской Правды. С. 127.

ГЛАВА 3. Акты

ВАЖНОЙ составной частью источникового комплекса по истории древней Руси являются акты. Слово это (от лат. ago - "действую", actum est - "сделано, совершено") многозначно: с одной стороны, под ним подразумеваются документы, предоставляющие какие-либо права и служащие доказательством наличия таких прав; с другой - это деловые и служебные записи, несущие информацию о том или ином событии или процессе, положении дел, состоянии имущества и т. п. Иными словами, к актам в широком смысле слова относятся все тексты, выполняющие функции документов. Поскольку совокупность разновидностей документов изменяется во времени, выработать единое определение этого термина еще труднее. Акты при этом превращаются в надвидовое понятие, объединяющее огромное количество разнородных по своим функциям видов источников. Поэтому в современном отечественном источниковедении, по определению С.М. Каштанова, под актами в узком смысле обычно понимается не весь комплекс разнородных документов, а лишь те из них, которые устанавливают определенные правоотношения либо между контрагентами сделки, либо между автором и адресатом. Принципиально важно отделить акты от законов (тем более что последние часто называют законодательными актами, расширяя значение слова). В отличие от законов, которые устанавливают, формулируют правовые нормы, акты лишь используют их; отношения, которые закрепляются актами, не должны нарушать принятые законодательные нормы (в том числе, кстати, и нормы обычного права, в законах обычно не фиксируемые).

При узком определении актов в их число попадают три группы документов: 1) публично- и частноправовые договоры; 2) постановления и распоряжения различных органов власти, имеющие индивидуальный или коллективный адрес либо адресованные всем, но касающиеся конкретного юридического или физического контрагента автора; 3) распоряжения владельцев собственности, адресованные агентам, состоящим у них на службе. По справедливому замечанию С.М. Каштанова, "договорные документы разных эпох и народов образуют один вид благодаря наличию у них общих внешних документально-юридических признаков: их происхождение - результат сделки контрагентов, содержание - определение взаимных условий, форма - комбинация устойчивых статей и формул. В происхождении всех разновременных и разноязычных распорядительных документов общий внешний формально-юридический момент - одностороннее волеизъявление носителя власти или субъекта права, содержание - конкретизация воли в форме распоряжений по определенным вопросам, форма - предписание исполнения распоряжений, даваемое тому или иному лицу"³⁹. Условно сюда входят судебные постановления и завещания. Такие документы имеют двойственную основу: с одной стороны, они являются распорядительными, с другой (особенно если речь идет о поздних судебных решениях или духовных грамотах правителей) - законодательными. В отличие от них регистрационные, информационные, просительные, отчетные и другие документы в случае отсутствия в них -помимо основной - договорной или распорядительной функций С.М. Каштанов предлагает не относить к актам.

При расширительном понимании актовых источников к этим группам добавляются также делопроизводственные, частно-публичные документы и частная переписка.

Всесторонним изучением актов занимается дипломатика (буквально: "относящийся к дипломам"; от греч. дйрлппт "двойной", которое использовалось для определения документов) - специальная конкретно-источниковедческая дисциплина, анализирующая документы как исторический источник.

Частноправовые акты

Если древнейшие международные соглашения Гуси, например в IX в., заключались скорее всего в устной форме, а междукняжеские договоры Киевской Руси часто представляли собой устный "ряд", то частные сделки в период, по крайней мере, до ХП-ХШ вв. тем более были устными. Об этом, по мнению ряда исследователей, свидетельствует и слово "послух", обозначающее свидетеля сделки. "Послух" - буквально тот, кто слушал. В частных актах XVI в. встречается выражение: "послух и руку приложил". Послухи, видимо, не подписывались на актах, поэтому в тексте и присутствует странный, на взгляд современного человека, союз "и". Во всяком случае, в частных актах XV в. свидетели обычно только упоминаются в корроборации, но не оставляют других "следов" в тексте документа. Очевидно, это связано с тем временем, когда сделки заключались устно, а послухи лишь выслушивали и запоминали условия договора, чтобы при необходимости воссоздать их.

Появление письменного частного акта на Руси обычно относят к ХП-ХШ вв., хотя многие источниковеды говорят о более поздних датах. В настоящее время вопрос о ранних частных древнерусских актах является предметом дискуссий. Проблема датировки первых актов принципиальна, поскольку зарождение практики составления документов частного характера является свидетельством определенного уровня развития социальных отношений и культуры. Приоритет в области распространения частных актов принадлежит Новгороду и Пскову. Возможно, это было связано с постоянными контактами их с западноевропейскими торговыми городами. В Новгороде, насколько можно судить по берестяным грамотам, уже с XI в. горожане вели оживленную переписку. Следовательно, письменные традиции среди частных лиц здесь сложились давно. Интересно, что в Новгороде духовные и уставные грамоты назывались рукописанием. Не исключено, что этот термин возник в связи с обычаем переписывания духовных на пергамен для их юридического оформления. Поскольку пергаменные акты типичны для западной дипломатики, возможно, такой обычай также был позаимствован из Ганзы. Во всяком случае, большинство сохранившихся актов ХП - последней четверти XIV в. было составлено в Новгородской или в Псковской земле. Западные и юго-западные княжества оставили за этот период единичные экземпляры частных актов; акты Северо-Востока за ХП-ХШ вв. вообще неизвестны.

Самыми ранними новгородскими актами являются данная (купчая) и духовная, приписываемые Антонию Римлянину. Они известны в списках второй половины XVI в. В таком виде они были предъявлены Ивану Грозному во время судебного разбирательства между новгородским Антоньевым монастырем и посадскими людьми в 1573 г.

Духовная датируется В.Л. Яниным 1110-1131 гг. В то же время неоднократно высказывалась мысль о ее поддельности. Так, С.М. Каштанов обратил внимание на термины и обороты духовной, встречающиеся в источниках не ранее XIII, а то и XVI в. Кроме В.Л. Янина, на подлинности духовной Антония Римлянина настаивают М.Н. Тихомиров, В.Ф. Андреев, М.Б. Свердлов.

Спорной является и датировка данной (купчей) Антония. Судя по всему, она является фальсификатом второй половины XVI п., изготовленным монахами в ходе судебной тяжбы. Об этом свидетельствует то, что она не упоминалась во время разбирательства в 1559-1560 гг. и появилась лишь через 13 лет. В ней также присутствует поздний счет на рубли. Вместе с тем, сравнив формуляр данной Антония с другими грамотами такого рода, М.Б. Свердлов пришел к выводу об архаичности ее формуляра и несоответствии его формуляру данных или вкладных грамот XVI в. Это позволило ему не согласиться с выводом большинства ученых о поддельности рассматриваемого акта. Включение Антонием купчей в данную должно было, по мысли исследователя, доказать законность владения Антония землей, передаваемой монастырю. Кроме того, это позволяло точно указать ее границы, в чем усматривается начало широко распространенного позднее правила передачи в монастыри вместе с данными и вкладными купчих и других грамот на передаваемое владение.

Подделкой XVII в. признается и "духовная"-вкладная грамота новгородского посадника Ивана Фомина (в тексте приводится дата 6690-1181/82 г.).

Возможно, древнейшим русским частным актом, сохранившимся в подлиннике, является вкладная грамота Варлаама новгородскому Спасо-Хутынскому монастырю. Она датируется 1192-1211 гг. Чрезвычайно важна диапозитивная часть грамоты, в которой оговаривается, что земля передается монастырю "с челядию и с скотиною". Это сближает ее с княжескими жалованными грамотами новгородским монастырям XII в. Данное обстоятельство не помешало С.H. Валку высказать сомнения по поводу подлинности вкладной Варлаама: ее формуляр он признавал поздним (XV в.), а внешний вид - не соответствующим признакам документов раннего времени.

Лишь небольшое количество актов второй половины ХШ в. - 70-х годов XIV в. не вызывает сомнений. В их числе духовная новгородца Климента. Это - древнейший, бесспорно подлинный частный акт. Духовная написана на пергамене не позднее 1270 г. (датируется по времени смерти игумена Варлаама, упомянутого в грамоте). Климент, получивший в свое время от монастыря в долг 20 гривен, в качестве компенсации передавал монастырю после своей смерти два села, движимое имущество, а также право взыскать долги со своих - Климента - должников. В грамоте предусматривалось также обеспечение вдовы завещателя. О подлинности грамоты свидетельствует, кроме всего прочего, употребление в ней двойного счета: гривнами серебра и гривнами кун, что было характерно именно дал Новгорода и в течение очень короткого промежутка времени. Формуляр грамоты (в частности, инвокация и диспозиция) соответствует формулярам подлинных княжеских грамот ХШ в.

К последней трети ХШ в. относится и древнейший подлинный псковский частный акт - "рядная" Тешаты и Якима. Имущественная сделка этих людей оформлена княжеским писцом на пергамене и заверена свинцовой печатью князя Довмонта. При составлении грамоты присутствовали послухи. Упоминание о них впервые встречается именно в этом документе. Впервые же говорится и о введении денежной санкции (100 гривен) за нарушение условий договора.

Спорной является данная черницы Марины суздальскому монастырю Василия Кесарийского, датировавшаяся ХШ в. Этот акт известен в трех поздних списках (XVI, XVIII и XIX вв.). Мнения специалистов по поводу ее подлинности расходятся. В.А. Кучкин считает текст документа подлинным, но относит его к середине XV в. С.М. Каштанов считает такую дату слишком ранней. Ряд анахронизмов в формулах и выражениях грамоты, а также то, что вплоть до 80-х годов XVI в. земли, упоминаемые в дайной Марины, не фигурировали в числе владений указанного монастыря, заставляет исследователя остановиться на последней дате как наиболее вероятном времени появления этого документа. Во всяком случае, данная Марины не может относиться к ХШ или XIV в.

В XIV в. частных актов было еще очень мало. Как и в предыдущий период, большинство из них появилось в северо-западных землях. Среди таких актов одна новгородская мировая грамота (о полюбовном размежевании земель в Шенкурском погосте - 1315-1322 гг.), три древнейшие купчие (две псковские - первой половины и 70-80-х годов XIV в., одна новгородская - после 1359 г.), три псковские меновые (вторая половина XIV в.), одна рядная (вторая половина XIV в.) и одна раздельная (вторая половина XIV в.). Возможно также, что к этому времени относится часть 11 псковских актов, датированных Л.М. Марасиновой XIV-XVВВ.

В XIII-XIV вв. расширяется сфера социально-политического происхождения актов. Именно она порождает в ХШ в. ярлыки ордынских ханов русским митрополитам. Ярлыки продолжили начавшуюся в ХП в. практику выдачи русским духовным епархиям жалованных иммунитетных грамот. К той же сфере относятся и договоры князей с Новгородом и, особенно, междукняжеские договорные грамоты. В еще большей степени социальный аспект происхождения проявился в составлении княжеских духовных и жалованных грамот. Акты социально-экономического происхождения (частные акты) для этого времени редки, что свидетельствует о слабом развитии экономических отношений в древнерусском обществе. Немногие документы такого рода относятся лишь к пределам северо-западных республик - Новгорода и Пскова. Вероятно, в экономическом развитии эти территории обогнали своих южных и северо-восточных соседей. Актовый материал наименее развит был в Московском княжестве, на земли которого не выдавались жалованные грамоты. Вместе с тем именно в нем с середины XIV в. юридически оформлялась великокняжеская собственность в виде княжеских духовных грамот. Слабость частного землевладения в Московском княжестве ХIII-XIV вв., отсутствие крупного монастырского землевладения были, вероятно, важными факторами усиления здесь великокняжеской власти, что обусловило, в свою очередь, роль Москвы как объединительницы Руси на "силовой", внеэкономической основе.

Акты XV-XVII веков

С XV в. объем актового материала быстро увеличивается, актовый материал становится разнообразнее. Если абсолютное количество актов XV в. известно (их, напомним, было более 2000, что на порядок превышает общее количество документов за предыдущие три столетия), то для последующих веков оно не поддастся точному учету.

Публично-правовые акты

Международных договором (сначала преимущественно с соседней Литвой, а затем с Речью Посполитой) в XV в. было немного. Они заключались не только московскими князьями, по и князьями Твери, Рязани, Пронска. С завершением объединительных процессов подобная практика, естественно, исчезла. С начала XVI в. суверенным государем, имеющим право на договоры с другими субъектами публичного права, остается только царь и великий князь. Вместе с тем существенно расширяется география контрагентов подобных соглашений. Это, в частности, было связано с признанием Московии в качестве самостоятельной и к тому же довольно влиятельной державы.

Начиная с 80-х годов XIV в. резко возросло количество договорных грамот русских князей, достигавшее к концу XV в. 56 единиц. Из них почти половина (24 документа) приходится на период феодальной войны второй четверти XV в. Завершение объединения русских земель вокруг Москвы в единое государство ликвидировало правовую основу для дальнейшего развития дайной разновидности актов. В то же время объединение русских земель в единое государство нашло отражение в актовом материале. В XV-XVII вв. через жалованные грамоты осуществлялись местное управление, ограничение феодальных привилегий духовных и светских землевладельцев, централизация суда и финансов.

За XV в. - до образования единого Русского государства (примерно до 1480 г.) - сохранились всего десять княжеских завещаний. Еще девять духовных дошло от XVI в. (до 70-х годов). Все они, как и прежде, принадлежали исключительно московским великим или удельным князьям и княгиням. Пресечение династии Калитичей, судя по всему, считавшейся со времени правления ее основателя единственным собственником всех русских земель, а также наступление Смуты привели к прекращению завещательной традиции.

Развитие общественной жизни на местах в конце XIV-ХУП вв., формирование различных сословных групп в рамках территориальных единиц - волостей, уездов, посадов - предопределило необходимость договорного регулирования отношений великокняжеской власти с населением этих административно-территориальных единиц. В связи с этим возникли исходившие от великого князя или царя акты управления (наместничьи грамоты) и самоуправления на местах (губные, земские грамоты). На договорных основаниях, при все возраставшей деспотической власти великого князя, актами оформлялись отношении подданства (поручные записи). Впоследствии появились своеобраз-ные договоры царей с сословиями (акты земских соборов), характерные для периода сословно-представительной монархии второй половины XVI-XVII вв. Хотя в полном смысле слова такой была, пожалуй, только крестоцеловальная грамота Василия Шуйского 1606 г. Она представляет собой "запись" о том, что государь присягает своим подданным в том, что никто из них (включая купцов и "черных" людей) не подвергнется опале без справедливого расследования и суда, не будут преследоваться родственники осужденного и т. п.

Все эти разновидности политических соглашений, в XV-XVII вв. пронизанных духом распоряжения и часто облеченных в форму пожалования, потеряли смысл в условиях абсолютистской монархии. Политические сделки государства с "частными лицами" или группировками редко осуществлялись в форме письменных договоров.

Примечания

39 Каштанов С.М. Русская дипломатика. М., 1988. С. 23.

40 Там же. С. 149-150.

41 Лаппо-Данилевский А.С. Очерк русской дипломатики частных актов. Пг., 1920. С. 135.

42 Каштанов С.М. Русская дипломатика. С. 173.

43 Каштанов С.М. Из истории русского средневекового источника: Акты X-XVIвв.М., 1996. С. 82.

Канонические произведения

Вероучительные произведения

Уже в домонгольский период на Руси были известны в переводах важнейшие восточно-христианские вероучительные произведения, в том числе в болгарском переводе древнерусские книжники знали Уверие, или Слово о правой вере (Точное начертание православной веры) Иоанна Дамаскина - единственное полное и систематическое греческое изложение христианского вероучения. Прайда, это знакомство было ограничено всего 48 главами из 100: собственно богословскими, а также "естественнонаучными" (о свете и огне, о водах, о земле и т. п.). В конспективном виде основы христианского вероучения излагались в Кирилловой книге (Огласительное поучение Кирилла Иерусалимского), известной в болгарском переводе с XI в. (Хиландарские листы). Большой популярностью пользовалась Толковая Палея (толковый Ветхий завет, включающий полемические статьи против иудеев), создание которой обычно относят к ХП в. (самый ранний список - Коломенский, 1406 г.).

К произведениям вероучительного жанра относят также трактаты, в которых богословские вопросы перемежаются с наставлениями, что роднит их с проповеднической литературой. Ярким образцом подобных памятников является Лествица Иоанна Лествичника (или Схоласта), известная на Руси в ранних переводах и имеющая хождение по сей день. В ней излагаются основы самосовершенствования христианина, разбитые на 30 последовательных "степеней" (ступеней), поднимаясь по которым молено достичь небесного блаженства. Несмотря на довольно точный адресат - оно предназначалось монахам, - произведение Иоанна Лествичника было широко распространено.

Кроме того, на Руси бытовали переводы Огласительного и тайноводственного поучения Кирилла Иерусалимского, Слово против ариан Афанасия Александрийского, два Слова о богословии и несколько Слов на Господские праздники Григория Богослова, Трактат о самовластьстве или о свободной воле и три Слова о воскресении Мефодия Патарского, Толкования на Апокалипсис Андрея Кесарийского, а также некоторые другие памятники.

Житийные произведения

Близки к поучительной литературе и так называемые патерики (от лат. - отец, откуда и русское название отечники) - сборники повестей о знаменитых монахах-подвижниках и нравоучительных слов этих подвижников. Кроме того, на Руси были хорошо известны сборники пространных житийных повестей, распределенных по месяцам, - Минеи и сокращенных житий - Прологи, или Синаксари. Их перечень и состав вряд ли могут быть сколько-нибудь полно и точно воспроизведены, поэтому упомянем лишь отдельные жития, известные по самым ранним переводам. Среди них жития свв. Кирилла и Мефодия (последнее сохранилось в списке ХП в.), житие апостола Кондрата (самые ранние тексты, содержащие выдержки из него, относятся к XI в.), житие св. Феклы (также сохранившееся фрагментарно в списке XI в.), жития святых, память которых отмечается в марте - с 4 по 31-е число (список XI в.), житие Василия Нового (использовалось летописцем при создании Повести временных лет) и др.

В оригинальных древнерусских памятниках XI-XII вв., кроме того, упоминаются свв. Николай Мирликийский, великомученица Варвара, чешский князь Вацлав, Антоний Великий, Феодосии Великий, Савва Освященный и Евфимий Великий, жития которых, очевидно, тоже были известны. В середине XVI в. переводные жития вместе с собственно древнерусскими житийными повестями подверглись ревизии и значительная часть их вошла в так называемые Макарьевские Великие Четьи-Минеи, объединившие агиографические произведения, которые признаны каноническими. Впоследствии, вплоть до конца XVII в., круг переводной житийной литературы постоянно расширялся. Переводные житийные повести и патерики (в частности, Синайский и Скитский) легли в основу весьма развитого в древней Руси жанра оригинальных агиографических произведений.

Поучения и послания

Одним из самых ранних памятников древнерусской учительной литературы является Слово о Законе и Благодати будущего первого киевского митрополита-"русина" Илариона. Судя по всему, Иларион произнес его 25 марта 6546 (1038) г. в но-воосвященной церкви Благовещения Пресвятой Богородицы на Золотых воротах в Киеве. Точную дату установил A.Н. Ужанков, проанализировав порядок следования библейских цитат, который соответствовал порядку чтений во время предпасхальной вечерней службы в Великую субботу, совпавшую с праздником Благовещения. Эти тексты и были положены в основу произведения, в котором определялось место Киевской Руси в мировой истории. Сохранилось более пятидесяти русских и южнославянских списков Слова, относящихся к XV-XVII в. Его влияние прослеживается в творчестве митрополита Даниила, цитаты из него обнаружены в сочинениях сербского писателя ХШ в. Домен-тиана, в южнорусском летописании, в Похвале Леонтию Ростовскому. Ссылки на Слово присутствуют в произведениях украинских авторов Хомы Евлевича и Касьяна Саковича (ХУЛ в.). В конце Слова помещена похвала князю Владимиру, рисующая об-,раз идеального князя-христианина. С источниковедческой точки зрения Слово представляет особый интерес, поскольку является уникальным памятником официальной идеологии Древней Руси. Кроме Слова о Законе и Благодати Илариону приписываются: краткое догматическое изложение веры, написанное им, как считают, по случаю рукоположения его в сан митрополита, а также Поучение о пользе душевной ко всем православным христианам, хотя авторство Илариона в последнем случае оспаривается.

Приблизительно в это же время появилось Поучение к братии новгородского епископа Луки Жидяты - первое собственно русское поучение, произнесенное, скорее всего, при вступлении и сан первого русского архипастыря (около 1035 г.). В нем излагаются главные обязанности христианина по отношению к Богу, самому себе и ближним (особенно в семейном, гражданском и церковном быту). Тем самым были сформулированы основные жизненные ценности, на которые ориентировала древнерусского человека христианская церковь. Подобные источники чрезвычайно важны для воссоздания внутреннего мира человека Древней Руси.

Первым русским полемическим сочинением считается трактат Об опресноках, приписываемый киевскому митрополиту Леонтию (992-1008 гг.). Написан он по-гречески и известен в четырех списках XIII-XIV вв. Это антилатинское сочинение посвящено осуждению отступлений римской церкви от канонов христианства и противопоставлению восточной и западной церкви в вопросах догматики и соблюдения обрядов. Некоторые исследователи приписывают его охридскому архиепископу Льву Болгарскому (XI в.).

Во второй половине XI - начале XII в. создавал свои сочинения игумен Феодосии Печерский. Они сохранились частично -в составе Повести временных лет и в Житии Феодосия, а также в позднем списке XV в. Среди них два поучения - о казнях Божи-их и о христианских обрядах, обращенные ко всем русским людям, десять - к братии Киево-Печерского монастыря, два послания к киевскому князю Изяславу Ярославичу и, наконец, две молитвы. Все они касаются вопросов христианской нравственности и интересны замечаниями по поводу недостойного поведения прихожан, монахов и клира. В их основе лежат пророческие библейские книги (многие исследователи считают, что Феодосии цитировал их наизусть), святоотеческие толкования текстов Священного писания, известные в то время на Руси, и произведения Феодора Студита (напомним, что Алексеевская редакция Студийского устава была принята при Феодосии в Печерском монастыре). Авторство Феодосия Печерского в отношении посланий к князю Изяславу в последнее время оспаривается. Некоторые исследователи считают, что они написаны другим печер-ским игуменом - Феодосием Греком (середина XII в.) и адресованы киевскому князю Изяславу Мстиславичу.

Еще одним памятником учительной литературы конца XI в. является Память и похвала князю Владимиру Иакова Мниха. Ряд особенностей позволяет предположить, что в основе этого произведения лежало некое летописное произведение, предшествовавшее Повести временных лет и использовавшее не абсолютный, а относительный счет лет, а также устные предания.

К этому нее времени относится Стязание с латиною киевского митрополита Георгия (около 1062-1077 гг.), сохранившееся в сборнике конца XV - начала XVI в. Как следует из его названия, оно относится к числу полемических богословских сочинений и по тематике смыкается с уже упоминавшимся сочинением митрополита Леонтия. Близко по содержанию и послание русского митрополита Иоанна (около 1077-1088 гг.) к Клименту, папе Римскому. Оно сохранилось не только во множестве славянских списках, но также в греческих и латинских переводах. Три послания (1104-1121 гг.) против латинян (Владимиру Мономаху, неизвестному князю и Ярославу Святославичу Муромскому) оставил и митрополит Никифор. Ему же принадлежит Поучение в неделю сыропустную в церкви, ко игуменом и ко всему иерейскому и диаконскому чину, и к мирским людем.

Анализируя все эти произведения, пожалуй, наиболее важно понять, почему "стязание" именно с католиками приобрело на Руси в XI - начале ХП в. особую актуальность.

К числу поучений можно, видимо, отнести и знаменитое Поучение Владимира Мономаха, включающее три произведения: собственно поучение, "автобиографию" и письмо князю Олегу Святославичу. Относящиеся к концу XI - началу ХП в., они, как считается, случайно попали в состав Лаврентьевской летописи (помещены под 6604/1096 г.). В центре внимания киевского князя - церковно-нравственная проблематика: вопросы "идеального" поведения князя. Источниками, на которые опирался Мономах, были Псалтырь, Шестоднев экзарха Иоанна, многочисленные наставления "к детям", святоотеческая литература (в особенности творения Василия Великого), апокрифические Заветы 12 патриархов (В частности, Завет Иуды), Пролог, произведения средневековой византийской и латинской, а также англосаксонской литературы. Одной из наиболее близких литературных параллелей к Поучению Владимира Мономаха является Покаянный канон грузинского царя Давида Агмашенебели (Давида Строителя) (1073-1125 гг.).

Следующий этап в развитии древнерусской проповеднической литературы связан прежде всего с именами Климента Смо-лятича, занимавшего митрополичий престол (с перерывами) с 1147 по 1154 г., и Кирилла, епископа Туровского (около 1169-1182 гг.). Из числа произведений, приписываемых Клименту, достоверно принадлежит митрополиту лишь полемическое послание к смоленскому священнику Фоме. Кроме ряда любопытных бытовых подробностей, оно содержит явные свидетельства знакомства Климента с литературой, необычной для круга чтения священников, в том числе с античными философскими произведениями. Интерес представляет символическое истолкование митрополитом образов и событий священной истории в их связи с актуальными и злободневными событиями своего времени. Это направление было развито в Притчах и Словах Кирилла Туровского. "Множайшие" его сочинения включают девять Слов, произнесенных в храме перед прихожанами, три послания к инокам, более двадцати молитв и молебный канон. Кроме того, до нас дошло Послание владимирского епископа Владимира печерскому монаху Поликарпу (1225-1226 гг.) и Послание (около 1231 г.) самого Поликарпа к киево-печерскому архимандриту Акиндину. Оба послания, имеющие непосредственное отношение к учительной литературе, в то же время стали непосредственными источниками создания древнейшего русского Киево-Печерского патерика. Приблизительно в то же время появились Слово о небесных силах и Слово о мытарствах, приписываемые Ав-раамию Смоленскому, а также почти два десятка анонимных Слов и Поучений, включенные в Прологи XIII-XIV ив. Среди благочестивых рассуждений в них встречаются ценные упоминания древнеславянских верований и обрядов, с которыми вела борьбу православная церковь.

К посланиям можно отнести и Моление Даниила Заточника (в литературе встречаются также другие названия, иногда в качестве особого произведения выделяется Слово Даниила). Жанр этого выдающегося литературного памятника домонгольской Руси вызывает множество споров и разноречивых суждений. В нем переплетаются публицистика и сатира. Моление оформлено в виде послания к неизвестному князю (имена адресата в различных списках расходятся). В основу положено переосмысление (пародирование?) библейских текстов (прежде всего псалмов и Притч Соломоновых). Все это позволяет говорить о нем как об очень своеобразном литературном источнике, Моление сохранилось в 19 списках XVI-XVII вв., представляющих две редакции и несколько их переделок. Датировка памятника, как, впрочем, и личность автора, спорны. Обычно приводится в качестве даты большой промежуток - ХП-ХШ вв. Точнее можно указать место появления Моления - Северо-Восточная Русь. Ценность сочинения Даниила определяется тем, что в нем приводятся суждения по поводу многих сторон жизни древнерусского общества (семейных отношений, монастырской жизни, быта княжеских и боярских хозяйств), слабо отразившихся в других источниках.

В тяжелые для русских земель годы монгольского нашествия традиция написания поучений и слов не прервалась. К концу ХШ в. относится Слово (Правило) митрополита Кирилла, в котором излагались правила Владимирского собора 1274 г. Оно было разослано по всем русским епархиям для руководства. "Правило Кюрила, митрополита Руськаго" включено в состав кормчих книг. Близки к нему по времени и Слова (или поучения) Серапи-она Владимирского (1274-1275 гг.). Внимание епископа сосредоточено на обличении пороков своего времени, ответом на которые стали казни Божий в виде иноземного нашествия. Соответственно, следует призыв к слушателям покаяться и исправиться.

Поучения и послания, посвященные вопросам веры и нравственности, составляют значительную часть всех русских литературных произведений XIV в. Среди них - сочинения митрополита Петра, новгородского архиепископа Василия, митрополита Алексия, епископа сарайского Матфея. Кроме того, имеется множество анонимных слов и поучений. Все они отражают проблематику, остро волновавшую русское общество в период начала объединения русских земель. Важное место в них занимают проблемы соотношения светской и духовной власти, которые впоследствии будут перенесены в сферу публицистики. Особенно сильно начинают звучать мотивы подготовки христиан к концу света и Страшному Суду. Это вполне понятно, поскольку широко распространялись представления о возможном наступлении конца мира после 7000 г.

В конце XIV - начале XV в. появился ряд учительных русских сочинений, написанных выходцами из Сербии и Греции: митрополитами Киприаном, Фотием и Григорием Цамблаком.

Писательское наследие Киприана, дошедшее до нашего времени, включает пять посланий, в том числе одно окружное, а четыре адресованы Сергию Радонежскому и Феодору Симоновскому (племяннику Сергия и духовнику Дмитрия Донского). Последние затрагивают затянувшийся на много лет конфликт, связанный с поставлением Дмитрием Донским на митрополию Митяя-Михаила. Наряду с обычными для произведений такого рода нравоучениями они содержат любопытные подробности и оценки отдельных эпизодов борьбы Киприана за митрополию.

Гораздо больше сохранилось учительных произведений митрополита Фотия. Это восемь Слов или Поучений, адресованных пастве, двадцать девять посланий и грамот, а также завещание митрополита. Однако по своему значению они существенно уступают сочинениям Григория Цамблака (22 Слова, полемическая статья против латынян и богослужебный стих на Успение Богородицы). Они опираются на творения свв. Иоанна Златоуста, Василия Великого, Епифания, Андрея Критского, Иоанна Да-маскина и других отцов церкви. Слова Григория Цамблака оказали заметное влияние на русскую письменную культуру.

Кроме упомянутых авторов, в жанре учительной литературы в первой половине XV в. писали также Кирилл Белозерский (послания к великому князю московскому Василию Дмитриевичу -1399-1402 гг., можайскому князю Андрею Дмитриевичу - 1408 или 1413 г. и звенигородскому князю Георгию Дмитриевичу - до 1422 г.) и Симеон Новгородский (Поучение о молитве и Слово к псковичам -1416-1431 гг.).

Авторы посланий и поучений второй половины столетия сосредоточивали свое внимание на важнейших событиях, в значительной степени определявших судьбу не только древнерусской литературы, но и всей России в целом. Это, во-первых, ожидание конца света в 7000 г. и связанная с ним борьба против еретических движений; во-вторых, выход русской митрополии из-под зависимости от Константинопольской патриархии после заключения Ферраро-Флорентийской унии; в-третьих, объединение русских земель вокруг Москвы и, как следствие для церкви, разделение (21 июля 1458 г.) русской митрополии на две - западную ("Киевскую, Литовскую и всей нижней Руси") и восточную (Московскую).

Произведения, созданные по первому поводу, и составляют собственно учительную (и самую обширную) группу. К ним относятся шесть посланий (1448-1458) митрополита Ионы (к новгородскому архиепископу Евфимию и - отдельно - ко всем новгородцам; к новгородскому князю Юрию Семеновичу; в Боголюбов монастырь; к детям, непокорным своей матери, и к жителям Вятки), два сохранившихся Слова (1461-1464 гг.) митрополита Феодосия (похвала апостолам Петру и Павлу и похвала по случаю чуда от мощей святителя Алексия) и послание (1464-1473 гг.) митрополита Филиппа к игумену Троице-Сергиева монастыря Спиридону. Особой остроты в последние десятилетия XV-первые десятилетия XVI в. достигла полемика с ересью "жидов-ствующих". Она была непосредственно связана с ожиданием 1492 г., а затем - после ненаступившего конца света - с объяснением, почему этого не произошло. По поводу ереси написано несколько посланий новгородского архиепископа Геннадия (к епископу сарскому Прохору - конец 1487 г.; к епископам суздальскому Нифонту и Филофею Пермскому - январь 1488 г.; к архиепископу Ростовскому Иоасафу - февраль 1489 г.; к митрополиту Зо-симе, а также к поместному Собору - октябрь 1490 г.). Эти послания являются скорее "историческими", нежели собственно учительными. В них излагаются обстоятельства дела и призывы к гонениям против еретиков. Подобные послания писал и другой теоретик ортодоксального православия - Иосиф Волоцкий (или Волоколамский). Однако главным его трудом, направленным против ереси, стал знаменитый Просветитель, в который вошла часть посланий волоцкого игумена против еретиков и их учения. Эта книга - "сочинение, которое по обширности своей и достоинству представляет явление, дотоле небывалое в русской духовной культуре" (митрополит Макарий)⁴⁴. Ее создание заняло весь период борьбы Иосифа за чистоту веры примерно с 1493 по 1515 г. Возможно, в составлении Просветителя Иосифу помогал другой известный богослов Нил Сорский, в последние годы жизни ставший оппонентом полоцкого игумена по другому вопросу - о монастырском землевладении. Идеи, близкие идеям архиепископа Геннадия и Иосифа Волоцкого, высказывали в своих посланиях Дмитрий Герасимов и Нил Полев. Иногда Дмитрию Герасимову приписывают одно из важнейших учительных произведений того времени - Повесть о белом клобуке (сам Дмитрий писал Геннадию, что переписал это произведение с латинского перевода греческого текста). В ней обосновывалось перемещение центра православного мира на Русь вместе с символом высшей духовной власти - белым клобуком, переданным якобы новгородскому владыке папой Римским и константинопольским патриархом. В качестве их идейных противников выступали в своих произведениях князь-инок Вассиан Косой (Вассиан Патрикеев), поп Георгий Скрипица, новгородский архиепископ Серапион и другие авторы. По второму вопросу сохранились послания великого князя Василия Васильевича, адресованные константинопольскому патриарху и греческому императору, а также послания митрополита Ионы к патриарху и своей пастве, в которых обсуждались и разъяснялись проблемы, связанные с самостоятельным возведением на престол русского митрополита.

Третьему из указанных вопросов посвящена довольно обширная переписка. Прежде всего это послания 1446-1453 гг. митрополита Ионы ко всем русским людям, а также к жителям Новгорода и Вятки. В посланиях поддерживался великий князь Василий Васильевич в его борьбе с Дмитрием Шемякой, К 1458-1461 гг. относится ряд посланий (послание великого князя Василия Васильевича польскому королю Казимиру и восемь посланий митрополита Ионы в Литву - епископам, князьям, боярам и всем православным христианам, а также в Новгород и Псков), в которых подробно обсуждались вопросы государственно-конфессиональных отношений. К этому комплексу примыкают также послания в Новгород преемника Ионы, митрополита Феодосия. Впоследствии (1473-1489 гг.) митрополиты Филипп и Геронтий также направили послания новгородцам и вятичам, призывая их к покорности московскому князю.

В XVI в. центральным стал вопрос о новом идеологическом и политическом статусе Московского государства. В связи с предсказанием немца Николая Булева о якобы грядущем в 1524 г. новом всемирном потопе появилось несколько антиастрологических произведений Максима Грека и старца новгородского Елеазарова монастыря Филофея. В учительных посланиях (сентябрь 1527 - март 1528 г.) елеазаровского старца к государям Руси и царскому дьяку Мисюрю (Михаилу Григорьевичу) Мунехину в связи с этим впервые в явном виде были сформулированы идеи перехода центра богоспасаемого мира на Русь (теория "Москва - третий Рим", хотя сам старец так Москву еще не характеризует). По образцу Просветителя Иосифа Волоцкого был составлен Сборник учительный (1522-1539 гг.), в который вошло большинство сочинений (33 слова) митрополита Даниила, закрепивших новый официальный статус царя. Серьезным вкладом в развитие отечественной учительной литературы стала трилогия (40-60-е годы XVI в.) Ермолая-Еразма, посвященная обоснованию и апологии православного учения о Троице: Слово преболшее о троичности и единстве, Слово о Божии сотворении тричастнем и Молитва к Троице.

В XVII в. учительные произведения такого рода пополнились Прениями о вере троицкого монаха Арсения Суханова, написанными в связи с богословским диспутом, проходившим в Яссах (резиденция Иерусалимского патриарха Паисия) в 1649 г. В этом сочинении, опирающемся на теорию о Москве - третьем Риме, доказывается не только независимость русской церкви от прочих восточных патриархов, но и "самодовлеющее значение Москвы, не нуждающейся в новшествах" (А.С. Лаппо-Данилевский). Главой православия Арсений провозглашал московского царя, имевшего при себе патриарха.

Однако средокрестием всей учительной литературы XVII в. является, несомненно, комплекс произведений, связанных с Расколом. Прежде всего, это послания и слова (1652-1667 гг.) идейных лидеров борющихся сторон - патриарха Никона и протопопа Аввакума. Только из-под пера знаменитого расколоучителя вышло не менее девяноста произведений, созданных им в основном в последние пятнадцать лет жизни. Собственно учительными являются Книга бесед и Книга толкований Аввакума, статья Списание и собрание о божестве и о твари и како созда Бог человека. В Книгу бесед вошли, в частности, толкования Послания к римлянам и Евангелия от Иоанна. Книга толкований содержит объяснение смысла псалмов, Притч и Премудростей Соломона, толкования на книгу пророка Исайи и др. Среди множества тем, затрагивавшихся Никоном, Аввакумом и их сторонниками, важное место занимали не только собственно богословские, но и темы нравственности духовенства и паствы, отношений между светской и духовной властью, о пределах "самовластья" личности и др. Тематика, так или иначе связанная с Расколом, а также с ожиданием скорого рождения Антихриста и, соответственно, с концом света, доминировала во всей учительной литературе второй половины XVII в.

Рассмотренными произведениями, естественно, не исчерпывается вся оригинальная духовная литература древней Руси. Мы остановились лишь на наиболее важных из них, с точки зрения источниковедения.

Житийная литература

Самым ранним оригинальным древнерусским житием является Служба святым мученикам Борису и Глебу, атрибутируемая митрополиту Иоанну. Оно написано около 1021 г., а известно уже в списках ХП в. Основные положения этого жития были развиты в Сказании о святых мучениках Борисе и Глебе, созданном во второй половине XI в. (возможно, печерским монахом Иаковом, автором Памяти и похвалы князю Владимиру). Оно известно во множестве списков и входило, видимо, в круг наиболее читаемых произведений древней Руси*. Несколько позже Иаков написал Житие князя Владимира, встречающееся обычно вместе с Памятью и похвалой.

*Всего дошло свыше 250 списков произведении борисо-глебского цикла. В их число входят летописная повесть, Сказание и страсть и похвала святую мученику Бориса и Глеба Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба, проложные сказания и паремийное чтение.

Младшим современником Иакова был Нестор, которому традиционно приписывается создание Повести временных лет. Однако если в данном случае авторство Нестора оспаривают многие ученые, то принадлежность его перу житийных повестей, посвященных Борису и Глебу (Чтение о житии и погубивши блаженную страстотерпца Бориса и Глеба), а также Феодосию Печер-скому, не вызывает сомнений. Вопросы порождает в основном соотношение летописной статьи, Сказания и Чтения об убиении Бориса и Глеба, в которых к тому же находят отголоски чешского жития св. Вацлава. Отмечается, что Чтение является более "правильным", с точки зрения канонов агиографии, нежели Сказание. В нем меньше конкретных элементов, больше назидательности, присутствуют традиционные для таких произведений мотивы. Все это демонстрирует хорошее знание Нестором зарубежных образцов житийной литературы. Что же касается Жития Феодосия, то его создатель, видимо, опирался на утраченное житие Антония Печерского, а также на образцы греческой агиографии. В то же время в нем сохранилось множество картин быта киевских монахов и горожан конца XI в. Важно отметить, что, описывая поведение Феодосия во время конфликта Яросла-вичей из-за киевского престола, Нестор продекларировал несколько положений, легитимирующих неподчинение деятелей церкви светской власти князя. Впоследствии Нестерово Житие Феодосия стало образцом для новых древнерусских житийных произведений.

К концу XI - началу ХП в, относится анонимное описание жизни и чудес Николая Мирликийского, созданное каким-то русским книжником. Он, в частности, ссылается на чудеса в Царь-граде и Киеве, свидетелем которых был.

В уже упоминавшихся посланиях Симона и Поликарпа содержался ряд отдельных рассказов о печерских подвижниках (девять в послании Симона и одиннадцать в послании Поликарпа). Их объединение в сборнике создало основу Киево-Печерского Патерика. Туда вошел также фрагмент Повести временных лет (Слово о первых черноризцах печерских). Первоначальная редакция Патерика не сохранилась. Самым ранним датированным текстом его является редакция 140G г., составленная по инициативе тверского епископа Арсения. В нее вошли Сказание о начале Печерского монастыря (возможно, принадлежащее перу Нестора), Несторово Житие, а также Похвала Феодосию Печерско-му. Независимо от Арсениевской редакции в самом Киево-Пе-черском монастыре в 1460 и 1462 гг. были созданы так называемые I и П Кассиановские редакции Патерика. В них первоначальный текст был расширен несколькими статьями, восходившими ко времени до ХШ в. Последняя, П Кассиановская редакция получила на Руси широкую известность и легла в основу всех последующих переработок Патерика.

В ХШ в. список русских житийных повестей пополнился Житием преподобного Антония Римлянина, написанным его учеником и преемником Андреем, а также Житием Авраамия Смоленского, созданным его учеником Ефремом.

К последней половине XIII в. относятся житийное сказание о мученической кончине князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора, жития Александра Невского и Ростовского епископа Исайи. Написанные вскоре после смерти своих героев, эти жития отличаются целым рядом конкретных фактов, позволяющих восстановить многие детали упоминаемых в них событий. Точность описаний поддается проверке при их сличении с современными летописными источниками и записками иностранных путешественников.

XIV в. пополнил список отечественных агиографических повестей житиями Кирилла Туровского и митрополита Петра, а также близкими к житиям сказаниями о благочестивых князьях Довмонте Псковском, Михаиле Тверском и Дмитрии Донском. Последние имеют светский характер и вошли в состав летописей.

К первой половине XV в. относится составление житий, оказавших самое серьезное влияние на все последующие агиографические сочинения, писавшиеся на Руси. Это жития Стефана Пермского, Сергия Радонежского, Дмитрия Прилуцкого и митрополита Алексия. Первые два написаны Епифанием Премудрым, лично знавшим и Стефана и Сергия. Кроме того, Епифаний был учеником, а затем и духовником радонежского игумена. Все это позволило ему создать повести, в которых, несмотря на заведомо заданные жанром рамки, отразилось множество живых подробностей жизни и быта подвижников и их окружения. Вместе с тем в новых агиографических произведениях появляются витиеватость и многословность, затрудняющие выявление достоверной исторической информации. Около 1440 г. Пахомий Серб, или, как его иногда называют, Логофет (афонский иеромонах, видимо, специально приглашенный на Русь создавать агиографические произведения), написал еще одно Житие Сергия Радонежского, а несколько позже - жития митрополита Алексия, Кирилла Белозерского, Варлаама Хутынского, Троице-Сер-гиева игумена Никона и новгородских владык Моисея и Иоанна. Кроме того, он написал несколько житий местночтимых святых. При этом Пахомий использовал житийные повести, составленные его предшественниками (Епифания, Питирима и др.). Во второй половине 60- начале 70-х годов иеромонах Спасского ярославльского монастыря Антоний написал житие князя Фео-дора Ростиславича. Вскоре после смерти митрополита Ионы какой-то новгородец составил по воспоминаниям его житие. В 1495 г. под пером глушицкого инока Иринарха появилось житие преподобного Дионисия Глушицкого, основанное на устных рассказах-воспоминаниях и монастырских заметках.

Таким образом, к XVI в. набралось около 40 жизнеописаний князей, митрополитов, епископов, настоятелей монастырей, живших в XI - первой половине XV в. и - в большинстве своем неофициально - причисленных к ликy святых, а также несколько десятков рассказов о печерских подвижниках XI-XIII вв., составивших отдельный сборник - Патерик Киево-Печерского монастыря. Поскольку почти все эти произведения не были утверждены властью митрополита и Собора, почитание их было не общерусским, а местным. В связи с этим в 1547 г. в Москве был созван поместный Собор, на котором был придан общерусский статус одиннадцати святым, а еще девять были объявлены мест-ночтимыми. Основанием для такого решения, в частности, являлось и наличие житийной повести о святом, соответствующей канону. После этого Иван IV обратился к епископам с просьбой разыскать в своих епархиях данные "о великих новых чудотворцах". Через два года, в 1549 г., на новом Соборе были представлены обнаруженные материалы о святых. Все материалы были освидетельствованы Собором, после чего было принято решение о канонизации святых.

За четверть века до этих соборов председательствовавший на них митрополит Макарий сам вел колоссальную работу по кодификации "всех святых книг, которые в Русской земле обретаются". Итогом этой двадцатилетней работы стали Великие Четьи Минеи (т. е. месячные чтения). Они составили 12 больших книг - по числу месяцев. В каждой из них были собраны краткие или подробные (иногда даже обширные) жития святых, сказания об открытии их мощей, об установлении дней их памяти, поучения, похвальные слова, назидательные повести и изречения подвижников, иногда целые книги и т. д. В конце каждого тома были помещены наиболее авторитетные христианские произведения (Синайский и Египетский Патерики, Хожение игумена Даниила, Шестоднев экзарха Иоанна, Пчела, Космография Козьмы Инди-коплова, сочинения Григория Цамблака и др.), которые по тем или иным причинам не могли быть отнесены к определенным календарным датам. В 1541 г. все 12 книг были внесены Макари-ем в новгородский Софийский собор на помин души своих родителей. На этом, однако, работа Макария не была прекращена: в 1552 г. ом пожертвовал новый список Четьих Миней московскому Успенскому собору, а еще один подарил Ивану Грозному.

Труд Макария в значительной степени дал основания решениям Соборов. После них работа по подготовке житийных произведений стала организованной и велась под непосредственным контролем митрополита, а после 1589 г. - патриарха. Вместе с тем с этого времени жития - жанр и без того жестко регламентированный каноном - становятся гораздо более формальными, а заключенная в них конкретно-историческая информация сводится к минимуму. В связи с этим житийные произведения позднего времени представляют для историка минимальную ценность.

Исключение составляет житийная Повесть о Петре и Февронии, созданная Ермолаем-Еразмом и сохранившаяся в автографе (середина XVI п.). Нарушая агиографический канон, она перекликается с западноевропейским рыцарским романом и русским фольклором. Видимо, поэтому Повесть не была включена в состав поздних редакций макарьевских Великих Четьих Миней.

Совсем особняком стоит Житие протопопа Аввакума, им самим, написанное, которое, хотя бы формально, следует также отнести к жанру житийной литературы. Первая русская автобиография (если не считать Поучения Владимира Мономаха) была написана "огнепальным" протопопом во время пустозерского заключения, по "понуждению" его духовника и соузника старца Епифания: "да не забвению предано будет дело Божие". Житие известно в двух автографах и множестве списков (не менее 45). В обоих автографах фраза о "понужении" написана рукой самого Епифания, тем самым, возможно, с Аввакума снимались возможные упреки в грехе гордыни - впервые писалось собственное житие, Списки Жития позволяют выделить три его редакции. Первая была написана Аввакумом в 1672-1673 гг., третья -не позже 1676 г. Наличие в Житии полемических и учительных особенностей не позволяет однозначно отнести его к тому или иному виду литературных произведений. Аввакумово Житие является уникальным памятником саморефлексии русского человека ХУЛ в. Оно сохранило чрезвычайно ценную информацию не только об обстоятельствах жизни своего автора и о том, как происходил Раскол, но также о повседневной жизни, быте, поведении людей. В целом Житие Аввакума как исторический источник довольно далеко отстоит от прочих произведений жанра, из которого оно выросло.

Изучение житий с источниковедческой точки зрения большинство ученых вообще признают малоперспективным. Фундаментальное исследование древнерусских житий, предпринятое В.О. Ключевским, привело его к весьма скептическим выводам относительно полезной информации, которую может почерпнуть исследователь прошлого из агиографических произведений. Справедливое в отношении конкретной темы, которой занимался великий историк (колонизация русского Севера), оно не вполне справедливо толкуется в расширительном плане. Одним из следствий такого отношения к житиям стало то, что большинство из них до сих пор не имеет научного издания.

Современное состояние источниковедения позволяет более оптимистично взглянуть на возможности использования агиографии в исторических исследованиях. Нам кажется, что можно шире использовать формулярный анализ при изучении житийной литературы. Это, в частности, позволит точнее воспроизвести представления о святости в древней Руси. Следует больше внимания уделять тем нравственным нормам, которые пропагандируются в житиях. Важно подчеркнуть, что " ряде случаев авторы повестей о подвижниках - иногда в неявной форме - утверждали возможность девиантного (отклоняющегося от общепринятых норм) поведения, в том числе неподчинения светским властям, а также определяли условия, при которых подобные поступки были не только возможными, но и желательными, Несмотря на абстрактно-трафаретное содержание каждого жития, на то, что многие агиографические повести были написаны спустя десятки, а то и сотни лет после смерти святого, те из житий, которые принадлежали перу современников, сохранили ценные исторические свидетельства. Часто они рассказывают о повседневной жизни монастырской братии, крестьян и горожан. Большой интерес представляют жития основателей монастырей. В таких памятниках можно найти сведения о местностях, в которых основывались монастыри, о соседних селениях, реках, урочищах, о князьях, дававших монастырям льготы. Это позволяет установить, каким княжествам принадлежали земли, на которых поселялись монахи, каким образом они получали эти земли. Иногда прозвища князей, зафиксированные в житиях, даже дают возможность судить о существовании определенных княжеств. Так, по наблюдению В.А. Кучкина, в Житии Дионисия Глушицкого содержится уникальное упоминание о князе Юрии Бохтюжском, благодаря чему выясняется, что в конце XIV - первой четверти XV в, в бассейне р. Бохтюги, левого притока р. Сухоны, существовало особое княжество. Однако "ключа" к полноценному использованию житийной информации в историческом исследовании пока не найдено.

"Хожения"

В древней Руси были широко распространены оригинальные произведения, описывающие паломничества в Святую Землю - так называемые хож(д)ения.

Самым ранним из них является Хожение (Паломник, или Странник) игумена Даниила (1112-1115 гг.). В нем Даниил подробно рассказывает о своем путешествии в Иерусалим. В качестве литературных источников можно назвать западноевропейские описания Святой Земли Зевульфа, Иоанна Вирцбургского, Фоки. В начале ХШ в. описания своих "хожений" в Константинополь и на Афон оставили новгородский архиепископ Антоний (в миру Добрыня Адренкович) и киево-печерский архимандрит Досифей. Особый интерес к Паломнику Антония объясняется тем, что архиепископ побывал в Константинополе как раз накануне разграбления столицы Византии крестоносцами в 1204 г. и оставил уникальные упоминания о русских реликвиях, хранившихся в Царьграде. Досифей же основное внимание уделял распорядку жизни афонских монахов.

С середины XIV в. возобновились путешествия русских людей к святым местам, а с ними возродился и временно угасший жанр хожений. Около 1350 г. появился Странник новгородского инока Стефания, в котором автор довольно подробно описывал свое пребывание в Царьграде, но умалчивал о том, что побывал и в Иерусалиме. Более обстоятельным оказывается "хожение" смоленского иеродиакона Игнатия, также побывавшего (в составе свиты митрополита Пимена) в Константинополе и Иерусалиме (1389). Несколько более светский характер имеет рассказ о путешествии "куплею" (т. е. по торговым делам) в Царьград дьяка Александра (конец XIV в,). К 1420 г. относится путешествие иеродиакона Троице-Сергиева монастыря Зосимы в Иерусалим, описанное им в Ксеносе (от греч. - гость). Довольно подробно в нем повествуется о посещении Царьграда, Афона, Солуни, Иерусалима и других мест Святой земли. К жанру хожений примыкают и два сказания о Флорентийском Соборе, приписываемые суздальскому монаху Симеону: Повесть об осьмом, или Исидоровом, Соборе и Путешествие Исидора митрополита па Флорентийский Собор. Оба сказания представляют большой интерес как записки очевидца события, непосредственно повлиявшего на Русь и на ее международное положение.

В 1466 г. появилось описание путешествия некоего "гостя" Василия, посетившего святые места Палестины. Оно очень кратко и "отзывается всею детскою простотою веры"⁴⁵.

Источником, можно сказать завершающим жанр хожений, является знаменитое Хождение за три моря (1468-1475 гг.) тверского купца Афанасия Никитина. Оно сохранилось в трех изводах, или редакциях. Один из них содержится в составе Софийской П и Львовской летописях и восходит к Московскому летописному своду конца XV D. Другой вошел в состав сборника конца XV - начала XVI в. (Троицкий список). Третий включен в состав летописно-хронографической компиляции XVII в. Несмотря на светский вид, Хождение Афанасия Никитина вполне можно отнести к духовной литературе. Написанное как авантюрно-приключенческое произведение, оно пронизано идеей сохранения веры в условиях, когда христианин не только лишен привычного окружения, но и не имеет возможности нормально отправлять религиозные обряды. Недаром Афанасий Никитин столь часто обращается к проблеме утери веры. Одновременно это -серьезные рассуждения мирянина о единстве Бога для всех людей, независимо от того, кому и как конкретно они молятся. Вместе с тем Хождение Афанасия Никитина - подробный и обстоятельный отчет об увиденном в незнакомых странах, которые, по представлениям того времени, вплотную примыкали к Раю: описываются внешний вид и обычаи людей, с которыми он сталкивался, природа и т. п. Еще одной важной стороной этого источника являются особенности восприятия древнерусского человека, которые косвенно говорят о его собственных привычках и внутренних установках.

Смысл хожений до сих пор остается не вполне ясным. В литературе их часто называют "путевыми записками" или "своего рода путеводителем" (Д.С. Лихачев). Представляется, однако, что подобные определения - при всей их условности - значительно модернизируют хожения. Описания паломничеств являются важным источником для изучения не только деталей жизни и быта (например, систем измерения), но и общих представлений о Русской земле и ее месте в мире.

Воинские повести

Особый раздел древнерусских литературных источников представляют так называемые воинские повести. Возникшие в рамках летописания, они постепенно выделились в самостоятельный жанр и обладают своей источниковедческой спецификой. На его формирование оказали серьезное влияние переводные воинские повести и западноевропейский рыцарский роман. Воинские повести - это не документальные описания войн и сражений, а художественные произведения, образный язык которых довольно своеобразен и требует адекватного истолкования. В отличие от летописцев, которых в основном волновали проблемы передачи смысла, авторы воинских повестей были озабочены созданием образа происходящего. Большинство подобных повестей писалось через много лет после описываемых событий, что не могло не сказаться на точности упоминаемых деталей, а иногда и на описании общего хода. Буквальное понимание и прямое заимствование из них исторической информации может привести к серьезным ошибкам в исторических построениях. Появление воинских повестей, естественно, прежде всего было связано с событиями военной истории, оставившими заметный след в сознании современников и ближайших потомков.

Одним из самых ранних самостоятельных произведений, близких к таким повестям, является всемирно известное поэтическое Слово о полку Игореве. Список Слова (как полагают по косвенным данным XVI в.) был приобретен в середине 90-х годов ХVIII в. известным собирателем раритетов А.И. Мусиным-Пушкиным, по его словам, у архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля Быковского. Текст был издан в 1800 г. Кроме этого, сохранилась копия, подготовленная А.И. Мусиным-Пушкиным для Екатерины II. В 1812 г. оригинал Слова сгорел вместе с частью библиотеки А.И. Мусина-Пушкина во время московского пожара, Это дало основания для сомнений относительно подлинности данного памятника. Однако достаточно веских доказательств поддельности Слова до сих пор не найдено. Спорной является датировка текста Слова. Отсутствие в нем сколько-нибудь точных датирующих признаков позволяет исследователям высказывать самые разные соображения на этот счет. Большинство ученых считают, что Слово было создано непосредственно вслед за походом 1185 г. на половцев, который оно описывает. Встречаются, однако, и иные датировки. В качестве возможных дат написания поэмы называют XIII, XVI и далее ХУШ в. Неизвестен и автор, создавший уникальный памятник древнерусской письменности. Все предпринятые в этом направлении попытки не увенчались успехом. Даже наиболее основательные проработки (скажем, атрибуция Слова боярину Петру Бориславичу) могут рассматриваться лишь в качестве рабочих гипотез или догадок. Работа со Словом как с историческим источником, с одной стороны, облегчается наличием нескольких параллельных текстов, повествующих о походе новгород-северского князя. С другой стороны, оригинальная информация Слова не может быть подвергнута независимой проверке (тем более, что ранний список утрачен, а надежные сведения о его происхождении отсутствуют). Поэтому степень ее достоверности приходится оценивать лишь с точки зрения внутренней непротиворечивости. Наличие в тексте Слова "темных", трудных для понимания мест еще больше осложняет эту задачу. Кроме того, исследования последних лет показывают, что в целом ряде случаев "Слово о полку Игореве" опирается на значительное число литературных памятников. Это также должно учитываться при работе с этим источником.

Однако собственно воинские повести появляются как самостоятельные произведения только с середины XIV в. Именно к этому времени относят создание Повести о разорении Рязани Батыем. Она непосредственно примыкает к рязанским агиографическим произведениям. Древнейшая редакция Повести отразилась в Новгородской I летописи, однако впоследствии она вошла в литературные сборники, что позволяет говорить о ней как о самостоятельном произведении. Не теряя некоторых особенностей стиля, характерных для летописных статей, Повесть включает ряд фантастических моментов (например, в числе князей, сражающихся с монголами, находится Всеволод Пронский, погибший в 1208 г., Давид Муромский, скончавшийся за десять лет до нашествия, и пр.) и отличается эпической обобщенностью образов. Впоследствии Повесть была расширена путем включения в нее некоторых эпизодов, отсутствовавших в первоначальном варианте (например, рассказ о Евпатии Коловрате). В основе Повести лежат устные предания, летописные, агиографические и, видимо, еще какие-то письменные источники.

Мощным толчком к созданию цикла воинских повестей стала Куликовская битва 1380 г. Из подобных самостоятельных произведений следует выделить Слово Софония Рязанца о Куликовской битве (Задонщина) и Сказание о Мамаевом побоище.

Задонщина - поэтическое повествование о Куликовской битве, написанное, скорее всего, в 80-90-е годы XIV в. Она дошла в шести списках 70-х годов XV-конца XVII в. Задонщина имеет множество общих мест со Словом о полку Игореве. Собственно, дискуссия о датировке Слова во многом упирается в вопрос о том, какие чтения - Задонщины или Слова о полку Игореве - являются первичными. Кроме Слова, Задонщина опирается и на другие источники, в частности, как считает М.А. Салмина, на летописную повесть о Куликовской битве конца 40-х годов XV в. (соответственно, дается и иная датировка Задонщины). Возможно, что даже имя Софония Рязанца, которое упоминается в заглавии двух списков, было заимствовано из какого-то другого, не дошедшего до нас произведения Куликовского цикла. Очевидно, автор поэтического сказания о Мамаевом побоище пользовался и фольклорными источниками. Задонщина интересна прежде всего отраженными в ней непосредственными впечатлениями современника от сражения русских войск с отрядами Мамая.

Сказание о Мамаевом побоище - самый большой по объему памятник Куликовского цикла. Именно из него заимствуются подробности об обстоятельствах и ходе сражения на берегах Неп-рядвы (например, о действиях засадного полка, о "контузии" Дмитрия Донского и т. п.). Это не только самое подробное, но и одно из самых поздних произведений о Куликовской битве. Его создание чаще всего относят не ранее чем к первой четверти XV в. В последнее время все чаще высказывается мнение о еще более позднем ее появлении. Сложность вопроса о датировке Сказания усугубляется тем, что оно неоднократно перерабатывалось (вплоть до начала ХУШ в.). Сохранилось множество списков этой повести, делящихся на восемь редакций и большое количество изводов. И все-таки большинство исследователей сходятся на том, что, помимо различных письменных источников (скажем, южнорусского летописания), автор пользовался устными источниками, в том числе воспоминаниями участников самой битвы. Однако при использовании Сказания в качестве исторического источника приходится признать, что для автора художественные достоинства создаваемого текста, несомненно, были гораздо важнее точности в передаче фактических подробностей.

Примерно в 1402-1408 гг. была создана Повесть о Темир-Аксаке, рассказывающая о походе на Русь Тимура (Тамерлана). Разгромив Золотую Орду и захватив Елецкое княжество, Тимур остановился на границе Рязанского княжества, а затем неожиданно ушел из русских земель. Отступление поиск Тимура связывается в Повести с перенесением в Москву иконы Владимирской Богоматери. Повесть сохранилась в составе летописей (в частности, Софийской П летописи), а также в сборниках литературных произведений. Впоследствии (во второй половине XVI в.) на основе нескольких редакций Повести и других источников было написано Сказание об иконе Владимирской Божьей матери. Оба связанных памятника интересны, кроме всего прочего, объединяющей их идеей принципиально нового статуса Московского государства.

Падению Византийской империи под ударами турецких войск посвящена Повесть о Царьграде Нестора Искандера. Она также дошла как в составе летописей, так и отдельно. Мнения о раннем происхождении Повести - вторая половина XV - начало XVI в. - придерживаются почти все исследователи. Она написана (если доверять сведениям, которые автор оставил о себе) непосредственным участником событий, причем рассказ ведется как с точки зрения турок, так и осажденных греков. Причем, кроме рассказов очевидцев, Нестор Искандер явно пользовался другими древнерусскими воинскими повестями (скажем, Повестью о разорении Рязани Батыем). Помимо всего прочего, Повесть о Царьграде занимает важное место в обосновании теории "Москва - третий Рим",

К воинским повестям близка Казанская история (Сказание вкратце от начала царства Казанского), созданная в 1564-1566 гг. В то же время ряд черт роднит ее с краткими летописцами, поскольку автор Сказания в очень сжатой форме излагает всю историю Казанского ханства. Казанская история основывается на множестве источников. Есть все основания говорить о связи ее текста с Хронографом, Сказанием о князьях Владимирских, посланиями Ивана Грозного, Повести о Царьграде Нестора-Искандера, Александрии и Троянской истории. Все это затрудняет работу с Историей как источником. Особо следует отметить, что именно в Казанской истории Москва впервые прямо называется третьим Римом.

Многие источниковые особенности Казанской истории характерны и для последней воинской повести XVI в. - О прихожде-нии Стефана Батория па Псков. Она не только напоминает свою предшественницу, но и опирается на близкий комплекс текстов, в том числе на переводные литературные произведения (Александрия, Повесть о Стефаните и Ихнилате).

Одной из последних древнерусских воинских повестей является Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков (около 1641 г.). Она существует в трех вариантах: "историческом", "поэтическом" и "сказочном". "Историческая" повесть появилась вскоре после того, как весной 1637 г. донские казаки в результате двухмесячной осады захватили Азов - турецкую крепость в устье Дона. Повесть написана в форме казачьей войсковой отписки. Очевидно, автор ее был связан с войсковой канцелярией. Наряду с сугубо документальными описаниями в ней присутствуют конфессиональные мотивы, характерные для древнерусских воинских повестей. Цель, которую ставил перед собой автор, -описать Азовское осадное сидение "на память роду христианскому... на укоризну и на позор нечестивым родом поганьскаго языка". "Поэтическая" версия Повести была написана непосредственно после героической обороны Азова казаками в 1641 г. Возможно, ее автором был казачий есаул войсковой дьяк Федор Порошин. Реальные подробности перемежаются в ней с фантастическими деталями. На автора Повести оказали влияние не только древнерусские воинские повести (Повесть о Мамаевом побоище, Повесть о взятии Царьграда), но и казачий фольклор. В "сказочной" версии Повести главное место занимает художественный вымысел. Она непосредственно примыкает к "историческому баснословию" второй половины XVII в. С этого времени воинские повести прекратили свое существование, превратившись в авантюрную беллетристику.

Воинские повести древней Руси являются важным историческим источником не только потому, что многие сообщаемые в них сведения уникальны, но и потому, что в них - как ни в какой другой разновидности повествовательных источников - отразились дух времени, непосредственное восприятие описываемых событий современниками и ближайшими потомками.

Примечания

44 Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. М., 1996. Кн. 4. Ч. 1. С. 306.

45 Там же. С. 299.

 

 

Данилевский Игорь Николаевич