Придя в библиотеку по вспоминанию прошлых жизней, я сразу подсоединился с КСИ, Сагнал уже не принимал участие, в моём дальнейшем вспоминание прошлых жизней.

Когда я подсоединился к КСИ, Она сказала, что мне стал доступен, опыт ещё более глубоких слоёв памяти, а точней самый первый опыт колеса сансары моих переживаний и моё путешествие будет именно туда.

КСИ: Я надеюсь, что смогу показать тебе различные уровни реальности и провести тебя по лабиринтам измерений твоей психологической структуры, открыть новые области сознания, о которых ты до сих пор не подозревал. Я надеюсь, таким образом, не только рассказать тебе о многомерных аспектах твоего я, но и дать взглянуть на свою более значительную сторону своего я.

То "я", которое ты знаешь, является не чем иным, как одним из фрагментов твоей души. Однако эти "я" не нанизаны, как бусы, на одну и ту же нить. Скорее, они напоминают различные слои луковицы, соединённые одной жизненной силой, произрастающие в различных реальностях, имея общее начало.

Когда КСИ запустила стимуляцию, я перенёсся в жизнь, где я был заключённый, звали меня Давид, эту реинкарнацию я переживал как-то углублённо и обострённо. Я ощущал снова ту жизнь, которую я уже проживал. В этой жизни я находился в очень суровых условиях, так как нас не считали за людей и над нами издевались и избивали.

Добавлю к этому, что скоро меня должны повесить – не за то, что я убил какого-то важного чина, (хотя я сидел именно за это). За это меня присудили к пожизненной тюрьме. Меня повесят потому, что я признан виновным в нападении на стража в драке. А это уже нарушение тюремной дисциплины. Это закон, который можно найти в уголовном положении. Но, это сфабрикованное дело.

Первые дни мне было жутко в одиночке, и часы тянулись нестерпимо долго. Время отмечалось правильною сменою сторожей и чередованием дня и ночи. День давал очень мало света, но все же это было лучше, чем непроглядная тьма ночи. В одиночке день был как светлая слизь, просачивающаяся из светлого внешнего мира.

Света было слишком мало, чтобы читать. Вдобавок и читать было нечего. Можно было только лежать и думать, думать без конца. Я был пожизненно заключённый, и ясно было, что жизнь моя здесь и закончиться.

Постелью мне служил тонкий, прогнивший соломенный тюфяк, брошенный на пол камеры. Покровом служило тонкое и грязное одеяло. Я всегда спал очень мало, всегда мозг мой много работал. Но в одиночке устаёшь от дум, и единственное спасение от них – сон. Теперь я культивировал сон, я сделал из него науку. Я научился спать по десять часов, потом по двенадцать и, наконец, по четырнадцать и пятнадцать часов в сутки; но дальше этого дело не пошло, и я поневоле вынужден был лежать без сна и думать, думать. Для деятельного ума это значит постепенно лишаться рассудка.

Путём одного воображения, закрыв глаза, я создавал шахматную доску и разыгрывал длинные партии сам с собой. Но когда я усовершенствовался в этой искусственной игре памяти, упражнения начали утомлять меня. Это были только упражнения, так как между сторонами в игре, которую ведёт один и тот же игрок, не может быть настоящего состязания. Я многократно и тщательно пытался расколоть своё «я» на две отдельные личности и противопоставить одну другой, но оставался единственным игроком, и не было ни одной хитрости и стратагемы на одной стороне, которую другая сторона тотчас же не раскрывала бы.

Время давило меня, время длилось бесконечно долго.

В этой жизни я до того не хотел умирать, что не давал смотрителю Этану и капитану Джэму убить меня. Я так страстно, всем существом своим хотел жить, что иногда мне думается – только по этой причине я ещё жив, ем, сплю, размышляю и грежу, исследую в памяти о моих многоразличных «я», ожидая неизбежной верёвки, которая положит конец непрочному периоду моего существования.

В одиночке, из опыта Давида, я не мог создать эти широкие и далёкие видения времени и пространства. Все они находились в моей душе, и я только что начал в ней разбираться…

Вот каково было моё положение: я знал, что во мне зарыта целая связь воспоминаний о других жизнях, но мог только с бешеной скоростью промчаться сквозь эти воспоминания.

Я научился выходить из тела именно в этом опыте заключённого. Начало всему положили смотритель Этан и капитан Джэм. Должно быть, ими овладел новый приступ безумного страха при мысли о том, что какой-то заключённый на них нападает, они ворвались в мою тёмную камеру с угрозами «запеленать» меня до смерти, если я не признаюсь, в нападении. И уверяли меня, что сделают это по долгу службы, без малейшего вреда для своего служебного положения. Мою смерть припишут естественным причинам.

Я хорошо изведал смертельные муки и опасности «смирительной куртки. Я видел людей, на всю жизнь искалеченных курткой. Я был свидетелем того, как человек, проведя полчаса в «куртке», признавался в таких вымыслах, которые на много лет определили его репутацию.

За долгие тягостные часы моего бодрствования я узнал одну очень ценную вещь, именно – познакомился с властью души над телом. Я научился страдать пассивно, – чему, вероятно, научились и все люди, проходившие курс смирительной рубашки.

О, не так легко, как вы думаете, поддерживать мозг в таком ясном спокойствии, чтобы он совершенно забывал о неустанной, отчаянной жалобе пытаемых нервов! Даже сейчас переживаемый повторный опыт это даётся мне очень тяжело. Так как память страданий передаёт сигнал мозгу и всё моё существо сковывает, мне приходиться прилагать много усилий для удержания этого опыта.

И эта власть духа над плотью, приобретённая мною, дала мне возможность без труда проделать над собой опыт, прошлых жизней.

    Меня перевернули и стянули так крепко, как ни разу ещё не стягивали. Это был уже седьмой раз закутывания в смирительную рубашку. Без сомнения, главный староста показывал своё усердие! Я старался украсть кусочек пространства. Оно было очень невелико, ибо я давно уже потерял жир и мясо, и мускулы мои превратились в какие-то верёвочки. Мне удалось уворовать самую крошечку места, и то ценой невероятного напряжения сил. Но и этого места меня лишил Гера, который в своё время, до того, как он сделался старостой, имел богатый опыт по части смирительной куртки.

    Хлопнула дверь, оставив самую узкую полоску света. Я остался лежать на спине в одиночестве. При помощи уловки, к которой я давно приспособился, находясь в смирительной куртке, я, извиваясь, подобрался, по дюйму в один приём, до двери, пока краем подошвы моего правого башмака не коснулся ее. Я испытал при этом неимоверное облегчение. Я был теперь не совсем одинок! В случае необходимости я мог перестукнуться с Олегом.

Обычная боль терзала меня, но дух мой сделался настолько пассивен, что я так же мало замечал эту боль, как пол под собой или стены вокруг. Трудно было придумать более подходящее умственное и душевное состояние для задуманного эксперимента. Разумеется, все это обусловливалось моей крайней слабостью. И не только этим. Я давно уже чувствовал себя готовым на все. Я не испытывал ни сомнений, ни страха. Все содержание моей души превратилось в абсолютную веру. Эта пассивность была похожа на грезу и доходила положительно до экзальтации.

Я начал сосредоточивать свою волю. Тело моё находилось в онемении, вследствие нарушенного кровообращения у меня было такое чувство, словно меня кололи тысячами иголок. Я сосредоточил свою волю на мизинце правой ноги и приказал ему перестать существовать в моем сознании. Я хотел, чтобы этот мизинец умер, – умер, поскольку дело касалось меня, его владыки. Это была тяжёлая борьба. Сустав за суставом умирали под действием моей воли.

Дальше дело пошло легче, но медленно. Сустав за суставом, палец за пальцем – все пальцы обеих моих ног перестали существовать. Наступил момент, когда перестали существовать мои ноги у лодыжек.  

Через час моё тело умерло до бёдер, и я продолжал умерщвлять его все выше и выше.

В этой стадии все моё тело было мертво по отношению ко мне, кроме головы и маленького участка груди. Биение и стук стиснутого сердца уже не отдавались в моем мозгу. Сердце моё билось правильно, но слабо. И если бы я позволил себе испытать радость, то эта радость покрыла бы все мои ощущения.

Автоматически продолжая напрягать свою волю, я впал в некоторую дремоту, которую испытывает человек на границе между сном и пробуждением. Мне стало казаться, что произошло огромное расширение моего мозга в черепе, хотя самый череп не увеличился. Были какие-то мелькания и вспышки, и даже я, на мгновение перестал существовать, но в следующий миг воскрес.

Наряду с этим появилось самое замечательное из ощущений. Время и пространство, поскольку они составляли содержание моего сознания, подверглись поразительному расширению. Не открывая глаз, чтобы проверить это, я положительно знал, что стены моей тесной камеры расступились, я очутился в какой-то огромной аудитории и знал, что они продолжают расступаться.

И вдруг, в мельканиях света, я улетел прочь! Это не было моё другое «я. Каким-то образом через память какой-то из своих жизней, я уходил в другие воплощения.

Просто – одно переживание было древнее другого. Оба переживания были равно реальны.

Я буду описывать только часть этих жизней, так как их было столько много, что мне не хватит всей жизни обо всех написать. Да, и ещё, когда я пере проживал этот опыт, я как бы становился этой личностью или тем, что я чувствовал, так как в этом реинкарнационном цикле, это было основное ядро этой личности. Поэтому описывать весь опыт, я буду, так как переживалась через эту личность.

На протяжении нескольких минут освобождённого подсознательного бытия я сидел в царских палатах на верхнем конце стола и на нижнем его конце, был шутом и монахом, писцом и солдатом, был владыкой над всеми и сидел на почётном месте – мне принадлежала светская власть по праву меча, толстых стен замка и численности моих бойцов; мне же принадлежала и духовная власть, ибо раболепные патеры и тучные аббаты были в моём управлении.

В холодных странах я носил, помнится, железный ошейник раба; я любил принцесс королевского дома в ароматные тропические ночи: чернокожие рабы освежали застоявшийся знойный воздух опахалами из павлиньих перьев, а издали, из-за пальм и фонтанов, доносилось рычание львов и вопли шакалов. И ещё – я сидел на корточках в холодной пустыне, грея руки над костром из верблюжьего помета, или лежал в редкой тени сожжённого солнцем кустарника у пересохшего родника, сгорая от жажды, а вокруг, разбросанные, валялись кости людей и животных, уже погибших от жажды.

В разное время я был морским пиратом и «браво» – наёмным убийцей; учёным и отшельником. То я корпел над рукописными страницами огромных заплесневевших томов в схоластической тишине и полумраке прилепившегося к высокому утёсу монастыря; а внизу, при свете угасающего дня, крестьяне трудились над виноградными лозами и оливами, и пастухи гнали с пастбища блеющих коз и мычащих коров. То я предводительствовал ревущими толпами на изрытых ухабами и колеями улицах древних забытых городов. Торжественным голосом, холодным как могила, я оглашал закон, устанавливал степень вины и приговаривал к смерти людей, нарушивших закон, как ныне приговорили меня к тюрьме.

Я дрался на забытых полях сражений более древней эпохи, когда солнце закатилось над битвой, которая не прекратилась, а продолжалась в ночные часы при мерцании звёзд и пронзительном, холодном ветре, тянувшем со снеговых вершин, – но и этой стуже не удалось охладить пыл бойцов; потом я опять видел себя маленьким Давидом, которым я сейчас сидел в тюрьме, босоножкой, бегающим по весенней траве на ферме. В морозные утра, задавая корм скотине в дымящихся животным паром стойлах, я отмораживал себе пальцы, а по воскресеньям со страхом и благоговением слушал проповеди о Новом Иерусалиме.

Я обитал в разнообразных скоплениях материи: я жил в образе графа и князя. Я был отшельником, и проходил опыт самоотрицания. А теперь, когда я пишу эти строки, и я исследую и проживаю опыт Давида, приговорённым к смерти узником тюрьмы, через которого я проживал все его или наши воплощения, а также Дэном, путешествующим между двух миров, на планете Земля и на планете Тэвс, причём находящихся в разных временных пространствах и время.

Материя – великая иллюзия. Другими словами, материя проявляется в форме, а форма – не что иное, как видение.

Я осознавал, что все, что я вспоминаю, в сознание тюремного опыта, все это не существует, ибо все это были формы проявления текучей материи. Они прошли – и их нет. Как мне позже сказал Сагнал, это был мой первый опыт воспоминаний прошлых вероятностных и альтернативных «я».

Ещё одно слово, прежде чем я вернусь к рассказу. Во всех моих скитаниях во тьме других жизней, принадлежавших Давиду, я ни разу не мог довести до конца то или иное скитание.

Я много раздумывал об отношении этих других «я» ко мне и об отношении всего моего опыта к современному учению об эволюции.

Поистине, можно сказать, что мой опыт находится в полном согласии с нашими выводами об эволюции. Только я вижу в этом ещё великий замысел Единой Души.

Как человек, я – организм, способный к развитию. Я начался не тогда, когда родился, и не тогда, когда был зачат. Я рос, развиваясь, на протяжении бесчисленных мириад тысячелетий. Все опыты всех этих жизней и бесчисленное множество других жизней пошли на созидание умственного, душевного и духовного содержания моего «я». Они составляют моё содержание. Материя не помнит, ибо дух есть память. Я – дух, составленный из воспоминаний о моих бесчисленных воплощениях.

Я весь в моем прошлом, будущем и настоящем. Все мои предыдущие «я» отражаются во мне своими голосами, отголосками, побуждениями. За каждым моим способом действовать, за пылом страсти, за искрой мысли кроются тень и отзвук длинного ряда других «я», предшествовавших мне и составивших меня.

      Паскаль как-то сказал: «Рассматривая поступательный ход человеческой эволюции, философский ум должен смотреть на человечество как на единого человека, а не как на конгломерат индивидуумов»

Поистине, каждый из нас, носит в себе историю жизни от самых ее зачатков. Эта история записана в наших тканях и в наших костях, в наших функциях и в наших органах, в наших мозговых клетках, в наших ДНК и в нашей душе, во всяческого рода физиологических и психологических атавизмах и импульсах. Некогда, мы были с вами подобны рыбам, выплывали из моря на сушу и переживали великие приключения, в толще которых мы находимся ещё и теперь. Мы даже были самой водой, материей. Следы моря ещё держатся на нас. Было время, когда мы летали по воздуху, и было время, когда мы жили на деревьях и боялись потёмок. Следы всего этого, точно выгравированные, остались во мне и в вас и будут переходить в наше семя после нас до скончания веков на земле.

То, что Паскаль понял своим взором провидца, я пережил на опыте. Я сам видел того человека, которого Паскаль узрел философским оком. О, я пережил повесть более правдивую, более чудесную и для меня более реальную, хотя и сомневаюсь, сумею ли я рассказать вам и сумеете ли вы, охватить ее, когда я расскажу. Я говорю, что видел себя тем самым человеком, на которого намекает Паскаль. Я лежал в продолжительном трансе в смирительной рубашке – и видел себя в тысяче живых людей, проходя через тысячи жизней; я сам был историей человеческого существования, развивающегося в течение веков.

И какими же величайшими дарами представляются мне мои воспоминания, когда я окидываю взглядом эти минувшие тысячелетия! За один приём куртки я переживал бесчисленные жизни, заключённые в тысячелетних одиссеях первобытного люда. Задолго до того, как я был Эзиром с белыми, как лен волосами, который жил в Асгарде, до того, как я был рыжеволосым Ваниром, жившим в Ванагейме.

Я умирал от стужи и холода, битв и потопа, я был викингом и самураем. Я собирал ягоды на холодном хребте мира и откапывал съедобные корешки на жирных торфяниках и лугах. Я нацарапывал изображения северного оленя и волосатого мамонта на клыках, добытых охотой, и на каменных стенах пещер, под гул и рёв бури. Я пережил века, ныне называемые учёными палеолитической, неолитической и бронзовой эпохами. Я помню, как мы с нашими приручёнными волками пасли северных оленей на северном берегу Средиземного моря, где сейчас находятся Франция, Италия и Испания. Это было до того, как ледяной покров начал таять и отступать к полюсу. Я пережил много равноденствий и много раз умирал…

Я был Сыном Сохи, Сыном Рыбы и Сыном Древа. Все религии, от начал человека, живут во мне.

И я умирал сотней смертей на Великом Южном море задолго до того, как возрождался для строительства памятников, какие умеют строить только арийцы, на вулканических островах тропиков.

Если бы я умел обрисовать при помощи ограниченных слов все то, что я знаю и чувствую в своём сознании, всё, что осталось от могучего потока времени, предшествующего нашей писаной истории! Да, уже и тогда у нас была история. Наши старцы, наши жрецы, наши мудрецы рассказывали нашу историю в сказках и записывали эти сказки на звёздах, чтобы наши потомки после нас не забывали их. С небес ниспадал живительный дождь и солнечный свет. И мы изучали небо, научились по звёздам рассчитывать время и угадывать времена года. Мы называли звезды в честь наших героев, в честь наших скитаний и приключений и в честь наших страстных побуждений и вожделений.

Я – сумма этих людей; я – всё, чем человек был и чем он стал. Я вижу себя в перспективе поколений, убивающим дичь и рыбу; расчищающим первые поля среди леса; выделывающим грубые орудия из камня и костей; строящим деревянные хижины, покрывающим их листьями и соломой; возделывающим поле и пересаживающим в него дикие травы и съедобные корешки, этих праотцов риса, проса, пшеницы, ячменя и всех съедобных корнеплодов; учащимся вскапывать землю, сеять, жать и складывать в житницы, разбивать волокна растений, превращать их в нити и ткать из них ткани, изобретать системы орошения; обрабатывающим металлы, создающим рынки и торговые пути, строящим корабли и кладущим начало мореплаванию. Я же был организатором сельской жизни, сливал отдельные селения, пока они не становились племенами, сливал племена в народы, вечно ища законы вещей, вечно создавая людские законы, дабы люди могли жить совместно.

Я был этим человеком во всех его рождениях и стремлениях. Я и сейчас этот человек, ожидающий своей смерти, составить которую я сам помогал много тысяч лет назад и благодаря этому уже много-много, раз умирал прежде. И когда я созерцаю теперь эту свою бесконечную прошлую историю, я замечаю на ней великие и сложные влияния, и на первом плане – любовь к женщине, любовь мужчины к женщине. Романтическая любовь. Я вижу себя в прошлых веках любовником – вечным любовником!

Да, я был и великим бойцом, но мне, когда я сижу здесь сейчас и все это вспоминаю, начинает казаться, что я был, прежде всего, и больше всего великим любовником. Я потому был великим бойцом, что любил великой любовью, играющий через любимые игры ума драмы и трагедии! Именно этот опыт мотивирует нас как дух, проявить, создать и выразить эти отношения в новом, ещё более прекрасном виденье о самих себе.

Иногда мне кажется, что история человека – это история любви к женщине. Все воспоминания моего прошлого, которые я теперь записываю, суть воспоминания о моей любви к женщине. Всегда, в десятках тысяч моих жизней и образов, я любил ее, я люблю ее и сейчас. Сны мои полны женщиной; мои фантазии наяву, с чего бы ни начинались, всегда приводят меня к женщине. Нет спасения от неё – от вечной, сверкающей, великолепной фигуры женщины!

Теперь я вижу, как мы мужчины, на протяжении всей истории, подавили Богиню в женщинах. Как мы их унижали. Вот откуда пошло искажения. От нашего прошлого.

Персидская империя была построена на порабощении женщин и детей и превосходстве мужчин. Насилие и подавление женщин до сих пор сохраняются в некоторых формах развлечений, моде, социальных традициях и, что наиболее очевидно, в порнографии и в фантазиях людей, представляющих женщин только для потехи своего эго. Падение женщин стало событием, так глубоко пропитавшим всю историю, что вы не найдёте знаний или известных традиций, описывающих женщин, которые стали Христом, как это сделали Будда, Иешуа, или Аполлоний Тианский. Все основные религиозные и культурные традиции мира, как Запада, так и Востока, содержат следы подчинения женщин и отведённого им более низкого положения. Их часто изображают в виде хозяек дома или служанок, так называемых святых мужчин. Их добродетель и ценность были сведены к их качествам сексуальности и девственности, тогда как сила их разума и Духа полностью игнорировалась. До недавнего времени женщинам отказывали в возможности получения образования и познания наук.

Также различные религии мира, от буддизма до христианства, иудаизма и ислама, унаследовали склонность к разделению и дискриминации, свойственную Иегове. Подобное отношение всех этих религий явно проступает в подчинённой позиции женщины и недопущении ее к власти. Все монотеистические религии заключают в себе верования, которые лишают человека его неотъемлемой божественности и истинной природы Бога — творца.

Такова, правда. Вот почему во мне загорелось устремление пробудить женщину.

Нет ничего более грандиозного, чем женщина, осознавшая свою независимость от мужчины. Женщинам необходимо понять, что спасение они обретут не посредством мужчин, но сами по себе. Я говорю это не для того, чтобы принизить мужчин. Просто каждая из женщин должна сказать себе: «Я больше не ищу для себя оправданий. Я ? полноценная личность. Я справлюсь с любыми трудностями».

Эволюция женского освободительного движения не всегда проходила гармонично и последовательно. Повсеместное насилие над женщинами и их подавление на протяжении истории во всех культурах и всех религиях часто придавало женскому освободительному движению оттенок презрения и озлобленности по отношению к мужчинам. Это психологический факт, что многие женщины бессознательно ненавидят мужчин, и это заставляет путать цели движения женского освобождения с сексизмом.

Но если мы хотим найти основательное и осмысленное решение этой проблемы, то мы в своём восприятии должны подняться над поверхностным противопоставлением друг другу ролей тирана и жертвы.

  Я, как и все поколения людей, философов, романтиков и поэтов до меня, знаю Великую Цену женщине, её разного проявления и из Любви, и из Страха. Знаю её Величественный свершения и подлвиги, знаю её слабости, ее подлости, ее бесчестности, в момент выбора из страха, ее прикованности к земле и ее глазам. Но это мы мужчины её делали такой. И, знаю это как великий дар, проявления совершенства, пути становления и расширения всех и всего процесса через взаимоотношения. И этот вечный неопровержимый факт остаётся – ноги ее прекрасны, ее руки и грудь – рай, очарование ее сильнее всего, что когда-либо ослепляло мужчин; и как полюс притягивает магнитную стрелку, так и женщина – хочешь, не хочешь – притягивает к себе мужчину.

Женщина заставила меня смеяться над смертью, расстоянием, преодолевать усталость и сон; из любви к женщине я убивал мужчин, многих мужчин, или купал нашу свадьбу в их горячей крови, или смывал ею пятно благоволения женщины к другому. Я шёл на бесчестие, изменял своим товарищам и звёздам ради женщины – ради себя, вернее, так я желал ее. Я лежал в колосьях ячменя, томясь желанием, только для того, чтобы видеть, как она пройдёт мимо, и утолить своё зрение ее чудесной раскачивающейся походкой, видом ее развевающихся волос, черных как ночь, или темных, или льняных, или отливающих золотом в лучах солнца.

Ибо женщина прекрасна для мужчины! Она сладость для его уст, она аромат для его обоняния. Она огонь в его крови; голос ее выше всякой музыки для его ушей; она может потрясти его душу, непоколебимо стоящую в присутствии титанов света и тьмы. Смотря на звезды, блуждая по далёким воображаемым небесам, человек охотно отводит женщине место на небесах, ибо он не представляет себе небес без неё. И меч на поле битвы поёт не так сладко, как женщина поёт мужчине одним своим смехом в лунном сиянии, или любовными всхлипываниями в сумраке ночи, или покачивающейся походкой под солнцем, когда он, с закружившейся от желания головой, лежит в траве и смотрит на неё.

Я умирал от любви. Я умирал за любовь. Я убивал и умирал на дуэлях и говорил, что отставил свою честь, но именно честь в этот момент я и терял, но осознаёшь это только, когда видишь картину целиком.

     И все же – такова уж алхимия веков – женщина волшебно действует на наши грёзы. Женщина, как верно говорят любовники, дороже всего мира. Лучше всего мы дерёмся, и лучше всего умираем, и лучше всего живём за то, что мы любим. Только так можно пройти путь, познания всей любви, драмы и трагедии — это всё инструменты игры, для самоопределения и становления всё более величественной части нас.

Все эти мои прошлые жизни и опыты, исходили из первой мысли страха. Вот почему были такие последствия.

Этот единый мужчина воплощён во мне. Я вижу мои многочисленные «я», составившие меня. И вечно я вижу женщину, многих женщин, создавших меня и погубивших меня, любивших меня и любимых мною.

Я помню много женщин, участвовавших в создании одной-единственной женщины.

Но рассказывать это – слишком долгая история, хотя мне хотелось бы рассказать о трехлистном зелье жизни, при помощи которого Сигмунд возвратил к жизни Синфиоти, ибо это было то же самое, что индийское растение Сома… или о святой чаше короля Артура, или о Граале, или о философском камне или о современной молекуле духа… – но довольно! Скажу только одно, эти загадки, не обходимы нашей маленькой перспективе, эта игра, позволяющая зажигать в нас устремление…

Спокойно наблюдая все это, я прихожу к выводу, что величайшей вещью в жизни, во всех моих жизнях, была женщина, и есть женщина, и будет женщина, пока звезды движутся в небе и небеса изменяются в вечном течении. Превыше наших трудов и усилий, превыше игры воображения и изобретательности, битв, созерцания звёзд и Тайны – превыше всего этого была женщина.

Даже когда она фальшиво пела мне песни, и влекла мои ноги к неподвижной земле, и отводила мои глаза, созерцающие звезды, к земле, заставляя глядеть на неё, – она, хранительница жизни, мать земная, дарила мне лучшие мои дни и ночи и всю полноту лет. Даже Тайну я представлял себе в ее образе, и, вычерчивая карту звёзд, ее фигуру я поместил на небе.

Все мои труды и изобретения приводили к ней: все мои мечты и грёзы видели ее в конце. Для неё добыл я огонь. Для неё, не сознавая этого, я вбивал кол в яму, чтобы ловить зверей, укрощал коней, убивал мамонта и гнал свои стада северных оленей к югу, отступая перед надвигавшимися ледниками. Для неё я жал дикий рис и сеял ячмень, пшеницу и рожь.

За неё и за потомство, которое она должна была родить по своему образу, я умирал на вершинах деревьев и выдерживал долгие осады в пещерах и на глинобитных стенах. Для неё я поместил на небе двенадцать знаков Зодиака. Ей я поклонялся, склонившись перед десятью камнями из нефрита и обожествляя их как фазы подвижничества, как десять лунных месяцев пред тайной рождения.

Всегда моя бродячая натура сбивала меня на блестящие пути, и всегда мои звёздные тропинки возвращали меня к ней, к вечной фигуре женщины, единственной женщины, объятия которой так мне были нужны, что в них я забывал о звёздах.

Ради неё я совершал одиссеи, всходил на горы, пересекал пустыни; ради неё я был первым на охоте и первым в сражении; и ради неё, и для неё я пел песни о подвигах, совершенных мною. Все экстазы жизни и все восторги принадлежали мне, и ради неё. И вот в конце могу сказать, что я не знал более сладкого и глубокого безумия, чем какое испытывал, утопая и забываясь в ароматных волнах ее волос.

     Ещё одно слово. Я вижу перед собой Вуки в те дни, когда ей было одиннадцать лет, в одной из совместной реинкарнации. Это была женщина-ребёнок, и она понимала, что любит меня. А я улыбался про себя, ибо сердце моё было нетронуто и тянулось в другом направлении.

Но как нежна была эта улыбка! В глазах ребёнка я видел все ту же вечную женщину, женщину всех времён и всех образов. В ее глазах я видел глаза моей подруги льдов и древесных вершин, и пещеры, и стоянки у костра. В ее глазах я видел глаза Аммы, когда был стрелком Ушу, а она моей матерью. Глаза Аарунги, когда я был жнецом риса. Глаза Сельпы, когда я мечтал оседлать жеребца, и глаза Нугилы, павшей на острие моего меча. Было в ее глазах то, что делало их глазами Леи, которую я помню со смехом на устах, глаза княжны Ом, сорок лет делившей со мной нищенство и скитания по большим дорогам, глаза Филиппы, за которую я был убит на лужайке в старинной Франции. Глаза моей матери, когда я был мальчиком Денисом.

Это была женщина-ребёнок, но она была дочерью всех женщин, как и мать ее, жившая до неё; и она была матерью всех грядущих женщин, которые будут жить после нее. Она была Мать, богиня в обществе матриархата. Она была Иштар, покорившая смерть. Она была Царицей Савской и Клеопатрой, Эсфирью и Иродиадой. Она была Марией Богоматерью и Марией Магдалиной, и просто Марией, Она была Матией, и Марфой. Она была Брунгильдой и Женевьевой, Изольдой и Джульеттой, Лией и Николеттой. Она была Евой, Анастасией, Лили, Астартой, Иришкой, Маришкой, Элизкой Светиком, Натуней и Вуки. Она была во множестве проявлений женского начала во всех моих звёздных скитаний. Ей было, всего одиннадцать лет, но в ней были все женщины прошлого и будущего. Она была всем женским началом, разбросана во множестве форм всей Единой Души.

  Это была моя 978-я жизнь в виде заключённого. В этом Вселенском цикле я был всем в мужском проявлении. Королём, и рабом. Учителем, и учеником. Мастером и невежей. Фанатиком и аскетикам. Воином и пацифистом. Героем и трусом. Наёмным убийцей и спасителем. Мудрецом, и глупцом. Мужчиной всех сортов.

И да именно в этом цикле я получал опыт на других планетах и в разных звёздных системах. Я был и на Лире и на Малдеке, всё также воином разных сортов. Именно тогда наши с Вуки пути разошлись.

В предпоследней жизни этого реинкарнационного цикла, я был человеком, который ненавидел и презирал, человеком, который рубил мечом, я мог разрубить человека пополам в доли секунды. Я обезглавливал, потрошил и сжигал людей.

Я был завоевателем. Я начал поход, который длился много лет, и я завоевал огромную часть известного на тот момент мне мира. Но моим самым великим завоеванием стало покорение самого себя, когда я решил помириться со своим собственным существованием. Именно после этого я выбрал опыт пожизненно заключённого, так как с позиции Большой перспективы, я увидел дар, и возможность исцелить все части себя. Но об этом чуть позже.

Не много предистории как я стал воином. Я родился в поселении, мирного народа. У меня было много братьев и сестёр, мама и папа. Пока в один прекрасный день на нас не напали варвары. Они убили всех. Всю мою семью убили у меня на глазах, а сестёр сначала насиловали, а потом варварски убили. Мне тогда было 11 лет. Я спрятался в яме для отходов.

С того времени я был одержимым человеком, презирающим тиранию людей. Я ненавидел человека и сражался, ожидая смерти. Я не боялся умереть, как многие из моих людей, потому что я желал умереть достойно. Я никогда не знал, что такое страх. Я знал только ненависть.

В возрасте 17 лет, я создал войну. В своём гневе и враждебности и в своём желании быть благородным в своих чувствах я стал тем, кого вы могли бы назвать великим воином и героем. Герой, который спасает жизнь и уничтожает зло, не осознавая того, что, совершая это, и он создаёт зло. Я желал покончить со всеми формами тирании, и я их уничтожал... и, как оказалось, только для того, чтобы стать именно тем, кого я презирал.

Моя армия росла — от сражения к сражению, от осады к осаде; земли, что мы прошли, люди, которых мы освободили, пополняли мою армию.

Я был глупец, варвар, шут, невежественное создание, свирепый дикарь. За десять лет моего похода я обрушивал войны на головы невинных, прокладывая себе дорогу через многие земли, пока я со своей не большой группой людей не попал в ловушку и меня не пронзили множеством стрел, копей и мечами.

    В этом реинкарнационом цикле в последней жизни заключённого по жизненно, меня повесили. Мой урок заключался, в приятии и прощении и вспоминании своих прошлых жизней в смирительной рубашки, боль была учителем и исцелением, от прошлых балластов, я переживал все эти страдания так как сам в предыдущих жизнях я мучал рабов. Разбор причина следственных связей и взаимосвязи со всем, даёт понимание что причиной всего что происходит являешься ты сам. Хотя добавлю, что прошлые жизни не влияют на наш новый опыт, если мы это осознаём. Это просто был мой выбор, пережить такой опыт, и соприкоснуться с тем, чем я сам же и желал. В этой жизни заключённого ум этого человека умер в принятии и освобождении. 

Этот реинкарнационный опыт я вспомнил через КСИ и моделирование, в нём я получал опыт только через мужское воплощение. Как я узнал позже у Вуки, она тоже получала подобный опыт, только через женское начало, то есть она весь реинкарнационый опыт была только женщиной. Для меня Дэна, был теперь один вопрос, почему я вспоминаю столь далёкий опыт именно здесь и в этот момент. Я чувствовал, что мне раскрывается что-то настолько важное, что я не мог пока это всё осознать, просто знал, что во Вселенной происходит что-то настолько мощное и святое, а также что каким-то образом я с этим связан. В этом был мой интерес узнать и понять всё до конца.

После этого переживания, я очнулся в своём мире, одновременно с глубоким пониманием этого опыта и всей драмой пережитого цикла.

Примерно неделю я не просыпался на Тэвс. Было чувство, что эти психические и эмоциональные переживания, надо было прожить в своём внутреннем мире и в своём окружении.