Согласно Священному Писанию знать – значит испытать нечто на личном опыте, приобщиться. Поэтому Господь Иисус Христос ставит по существу знак равенства между знанием Бога и спасением, т. е. обретением вечной жизни.

«Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа» (Ин. 17,3).

Согласно Священному Писанию цель жизни человека и есть богопознание, которое достигается через богообщение.

Для православных полнота богопознания возможна во Христе в силу единосущия Отца и Сына. Естественно, что аномеи (Аэций IV в.), бывшие крайними арианами (отрицавшие не только православное учение о единосущии Отца и Сына, но даже умеренное, компромиссное между православием и арианством учение о подобии Сына Отцу), не могли принять такой гносеологии, т.е. теории познания и вынуждены были создавать собственную теорию познания. За детальную разработку этой арианской теории познания и принялся Евномий, который считал, что «для разума никакого предела в богопознании не существует» [Алипий]. Именно Евномий придал диалектике Аэция логическую стройность и законченность. Он утверждал, что «истинная цель человека и единственное содержание веры... заключается в познании Бога, и притом чисто теоретическом» [Давыденков].

Теория Евномия получила наименование «теории имен». Он утверждал, что все понятия, которыми пользуются люди, можно разделить на два класса.

Первые – это понятия, именованные людьми или понятия «по примышлению». Эти понятия, как он утверждал, суть некие логические фикции, которые только условно указывают на вещи, по существу это некие клички вещей, которые ничего не говорят о природе предметов и никакого объективного знания не содержат.

Этим логическим фикциям Евномий противопоставлял «предметные» имена. Эти имена указывают на самую сущность вещи. Они неразрывно с вещами связаны и являются как бы энергией вещей. В этих именах открывается премудрость Божия, соответственно и приращено приспособившая названия каждому сотворенному предмету. Именно эти предметные или софийные имена разложимы в понятия и признаки, они и дают нам объективное знание о мире [Давыденков].

Наряду с именами чувственных вещей имеются также имена вещей умопостигаемых, тоже заключающих в себе самое точное воспроизведение именуемого. В частности, имеются имена Божии, а если это так, то можно знать Бога не хуже, чем Он знает Себя: «Я знаю Бога так, как Бог знает Себя».

В некоторых учебниках, излагающих данный предмет, говорится, что Евномий утверждал, что Божественная сущность познаваема, но это не совсем так, в действительности у Евномия нет мнения, что Божественная сущность познаваема. Он говорит об именах, которые наиболее полно и адекватно выражают сущность, но не говорит о познании сущности как таковой.

По Евномию, цель человека как субъекта познания состоит в том, чтобы из всего множества Божественных имен найти такое имя, которое в наибольшей степени соответствовало бы природе Божества. «Повторяя своего учителя Аэция (крайнего арианина), Евномий говорит, что таким именем, которое применимо к Богу и неприменимо к твари, является имя «нерожденный». Именно это слово является наиболее полным выражением Божественной сущности» [Давыденков]

Критика евномианской теории имен и положительное раскрытие православного учения о познании принадлежат великим Каппадокийцам: Василию Великому, Григорию Богослову, Григорию Нисскому. Прежде всего отцы Каппадокийцы отвергли, как недопустимый антропоморфизм, представление Евномия о том, что Бог в каких-либо произносимых именах нарекал сущность предметов.

В противовес Евномию они утверждали, что Бог творит Своей всемогущей волей и не нуждается, подобно человеку, в каких-то слышимых словах. В этом смысле именование вещей, т. е. сочетание звуков, посредством которых означается та или иная вещь есть продукт рассудка и имеет случайный характер.

При этом святые отцы утверждали, что не существует такого понятия, которое могло бы наиболее точно выражать божественную сущность. Нельзя редуцировать наше знание о Боге к какому-либо одному понятию. Свт. Василий Великий: «Нет ни одного имени, которое обнимало бы все естество Божие и было бы достаточно для того, чтобы выразить его вполне».

Человек не в силах постичь даже сущности тварных вещей окружающего мира. Весь набор имен, вмещаемый разумом, не может исчерпать содержания какого-либо существа, всегда остается некая «непознанная экзистенциальная основа». Но при этом имена, которыми именуются вещи, отражают реально созерцаемые нами свойства познаваемых объектов. «Нам даже едва ли возможно и точное познание твари, – говорит св. Григорий Богослов. – Но в сравнении с тварями гораздо несовместимее и непостижимее для ума то естество, которое выше их и от которого они произошли».

Кроме того, имена существуют не сами по себе. Имена всегда связаны с познающим, то есть связаны с субъектом познания, и они говорят не о вещах вообще – они говорят о предмете познания, т. е. они говорят о познаваемом для познающего.

Имена как бы устанавливают мерило наших суждений о предметах, и в этом смысле имена всегда суть «после вещей», т. е. они логически последуют вещам. Применительно к Богу это означает, что Бог познается постольку, поскольку Он открывает Себя в мире.

Свт. Григорий Богослов говорит: «Представлять себя знающим что есть Бог есть повреждение ума». Бог познается «не в рассуждении того, что есть в Нем Самом, но что окрест Его…»

«Божество, – говорит свт. Григорий Богослов, – необходимо будет ограничено, если Оно постигается мыслью. Ибо и понятие сие есть вид ограничения».

В самом деле, понятийное познание всегда связано с ограничением, дать определение чему-либо – это всегда означает подвести нечто конкретное к общему знаменателю, унифицировать, отбросив индивидуальные качества и свойства предмета [Давыденков].

Так, по единодушному мнению святых отцов, Сущность Божия Сама по Себе никогда не может быть нами постигнута. Полное познание Сущности Бога означало бы слияние с Ним по Сущности, но тогда бы святые, достигшие такого ведения, стали бы богами по Сущности, а Сам Бог перестал бы быть Троицей, а был бы изменяем и тысячеличностен, что совершенно исключено.

Утверждение, что Бог не постижим по Своей Сущности, не означает, что человек вовсе не может видеть и познавать Его. К примеру, не постигая сущностей тварных вещей, мы, тем не менее, отчасти познаем вещи через их свойства [Алипий].

Однако для свт. Григория Нисского, также как и для всех Каппадокийцев, непостижимость Божественной сущности вовсе не означает невозможность или недоступность Богопознания: «Невидимый но естеству делается видимым в действиях, усматриваемых в чем-нибудь из того, что окрест Его».