Поиск "сущности человека" на пути "идеального уравнивания людей в роде", в ряду тех общих черт, которыми обладает каждый индивид, взятый порознь, предполагает крайне метафизическое понимание отношения "общего" к "единичному".

Для Локка, Гельвеция и Фейербаха "конкретно" только "единичное" (единичная чувственно воспринимаемая вещь, предмет, явление или отдельный человеческий индивид). "Абстрактное" для них -- это умственное отвлечение, которому в реальности соответствует сходство многих (или всех) единичных вещей, явлений, людей и т.д.

Любой материалист-метафизик прекрасно понимает, что в действительности "общее" существует только через "единичное", в качестве стороны, в качестве одной из сторон "единичного" и что конкретная полнота "единичного" не исчерпывается "общим". Но в этом понимании нет ни миллиграмма диалектики. Точнее говоря, это и есть законченно метафизическое понимание вопроса.

Согласно этой позиции "общее" как таковое, отдельно от единичного, осуществляется только в сознании, только в голове человека, только в виде слова.

На первый взгляд эта позиция кажется единственно материалистической. Но только на первый взгляд. Дело в том, что эта позиция полностью игнорирует диалектику общего и единичного в самих вещах.

Если под "общим" понимается только сходство, только тождество единичных вещей в каком-либо отношении, то с этой позицией спорить не приходится. Утверждать обратное может только сторонник средневекового "реализма".

Но зато и представление, согласно которому "общее" отражает лишь сходство единичных вещей и ничего больше, есть столь же антикварное представление, достойное средневековья. По своему теоретическому содержанию они ничуть не богаче, чем фантазии представителей средневекового реализма.

Когда Гегель поставил вопрос об объективной реальности "всеобщего", то в этой постановке вопроса заключался не только идеализм, но и диалектика, которой совершенно не понял Фейербах. Тезис Гегеля как раз обратен тезису метафизического материализма: согласно Гегелю "абстрактно" именно единичное, а достоинство "конкретности" принадлежит "всеобщему".

И с точки зрения диалектики в этом гораздо больше смысла. Дело в том, что под "всеобщим" Гегель понимает вовсе не простое чувственно воспринимаемое "сходство", абстрактное тождество единичных вещей друг другу или выражение "признака", одинакового всем единичным вещам.

В его терминологии "всеобщее" означает нечто совсем иное -- объективный закон , по которому существуют единичные вещи, закон , согласно которому совершается их рождение, развитие и гибель. закон этот осуществляется согласно Гегелю только через взаимодействие бесконечной массы единичных вещей, предметов, явлений или людей, через их реальное взаимодействие.

Гегель впервые понял, что отдельные индивиды, составляющие общество, вступая в реальное взаимодействие друг с другом, производят помимо своих намерений некоторый результат , которого они не ждали и не планировали. Этот результат и есть по Гегелю тот подлинно всеобщий закон , который управляет на самом деле, вопреки иллюзии отдельных лиц, совокупной общественной жизнью, а следовательно, и жизнью каждого индивида, хотя тот его не сознает.

"Всеобщее" согласно Гегелю и должно выражать этот действительный верховный закон -- закон , который по отношению к каждому отдельному индивиду представляет собой нечто по существу первичное, главенствующее, определяющее.

Другое дело, что Гегель видит этот закон в логической структуре человеческого мышления, в формах "логического разума". Не в решении, а в постановке вопроса заключается диалектическая сила концепции Гегеля.

Но как раз этой постановки вопроса не понял Фейербах. Когда он видит в гегелевском понимании только идеализм, то в этом выражается не только его стремление к материализму, но и полнейшая слепота по отношению к диалектике.

Представление о том, что только "единичное" конкретно, и у Локка, и у Гельвеция, и у Фейербаха тесно связано с их "атомистическим" взглядом на общественную действительность. По их мнению, "единичное" человеческое существо уже от природы наделено всей полнотой человеческих качеств, а общественная реальность есть нечто производное от индивидуальной полноты личности. Сама по себе личность богата и всестороння, а общественные связи людей -- это всего-навсего "односторонние" проявления ее природы.

Позиция Гегеля в данном пункте оказалась гораздо более верной и сильной со стороны своего теоретического содержания, потому что Гегелю (в силу обстоятельств, которые мы рассматривать не можем, не уходя далеко в сторону от темы) была чужда ограниченно-индивидуалистическая трактовка вопроса об отношении личности и общественного организма.

Рассматривая общество как единый организм, как коллективный субъект, переживающий закономерное развитие, не зависящее от капризов и произвола индивидов, Гегель впервые уловил диалектику взаимоотношения между личностью ("единичным") и обществом ("всеобщим"). Исходя из представления об обществе, как развивающимся целом, Гегель резко подчеркнул то обстоятельство, что человеческая личность, индивидуальность есть нечто целиком и полностью производное от процесса общественного ("всеобщего") развития. Единичный человек лишь постольку человек, поскольку его единичная жизнедеятельность реализует какую-либо потребность, развитую общественным организмом.

Гегель понял, что единичный человек вовсе не представляет собой от рождения, от природы той полноты человеческих качеств, которую ему приписывала позиция буржуазно-индивидуалистического "атомизма". Гегель абсолютно прав в своем утверждении, что вне общества в индивиде не может появиться ни одной человеческой черты, что вне общества "человек" абсолютно равен животному. Лишь развиваясь внутри и посредством общества, индивид впервые приобретет те качества, которые относятся к его собственно человеческой природе, относятся к его "человеческой сущности".

Но тем самым оказывается, что единичная человеческая личность вовсе и не содержит в себе конкретной полноты своей собственной "всеобщей сущности". Эту последнюю индивид выражает всегда лишь более или менее односторонне, тем более односторонне, чем меньше общественной культуры он усвоил.

Даже прямая походка есть продукт культуры, есть свойство, которое в человеческом индивиде развивается обществом, а не природой, не говоря уже о таких свойствах, как речь, сознание, воля, разум, нравственность и т.д.

Иными словами, все специфически человеческие черты возникают и развиваются лишь в русле всеобщего, общественного процесса, лишь через взаимодействие миллионов индивидов. Все то, что в человеке является человеческим, есть продукт всеобщего развития. Индивид же, разумеется, воплощает в себе лишь какие-то немногие "стороны" всеобщей человеческой культуры, и в этом смысле скорее "единичное" есть "абстрактное", есть одностороннее воплощение "всеобщего" культурного развития человечества.

Именно этот подход к проблеме отношения личности и общества, осуществленный Гегелем в "Феноменологии духа", и был тем реальным путем, по которому Гегель подошел к диалектике и в Логике, в понимании диалектики всеобщего-отдельного-особенного и абстрактно-конкретного.

"Всеобщее" в логике Гегеля выступает как реальность гораздо более прочная и устойчивая, нежели "единичное", и рассматривается как нечто первичное по отношению к "единичному", а "единичное" -- как абстрактное воплощение, как одностороннее проявление "всеобщего".

Метафизик в этом видит только идеализм, только атавизм теологии. Он (пример тому Фейербах) не замечает, что Гегель в этой формуле ухватил именно диалектику отношения всеобщего и единичного вне головы человека.

Чего материалист-метафизик не понимает в гегелевской постановке вопроса, так это того, что каждая единичная вещь всегда и рождается, и развивается, и погибает внутри и посредством конкретной, исторически сложившейся системы взаимодействия, и своей индивидуальной судьбой односторонне отражает движение и судьбы этой системы в целом.

Материалист-метафизик не понимает того, что эта всеобщая система взаимодействующих вещей (явлений, людей и пр.) всегда есть некоторое "органическое целое", не сводимое к сумме своих частей, -- понимаются ли "составные части" как единичные вещи или как абстрактно общие им всем формы.

Поэтому-то Фейербаху и остается абсолютно непонятной гегелевская позиция, согласно которой "всеобщее" рассматривается как выражение закона , управляющего массой взаимодействующих "единичных". Он не улавливает "рационального зерна" этой позиции, заключающегося в том, что Гегель старается увидеть объективную модель человеческих понятий в формах всеобщей взаимосвязи, в формах всеобщего взаимодействия вещей и людей, в законе , который управляет этим взаимодействием.

Фейербах же застревает на метафизическом противопоставлении единичного (как чувственно воспринимаемой вещи) -- и "общего", которое якобы выражает лишь абстрактное "сходство" многих или всех единичных вещей...

Фейербах не понимает того факта, что все конкретные всеобщие формы взаимодействия, внутри которых и посредством которых и возникает, и существует, и исчезает каждая конкретная вещь, не совпадают,

во-первых, с тем "абстрактом", который можно усмотреть в каждой единичной вещи, с тем "одинаковым", которым обладает каждая единичная вещь, взятая порознь, а

во-вторых, что любая исторически развившаяся система взаимодействия выступает по отношению к каждой отдельной вещи как объективный закон , предопределяющий ее судьбу.

Так общественный организм, управляемый определенными общими закономерностями, есть нечто первичное по отношению к каждому индивиду.

Так биологический вид есть нечто большее, нежели простое "сходство" между особями, его составляющими: это опять-таки исторически сложившаяся система обмена веществ, ассимилирующая элементы внешней среды особым, лишь ей присущим способом -- таким способом, что в результате производится и воспроизводиться именно такая "единичная" особь, именно такое, а не какое-нибудь иное единичное тело...

Эта исторически сложившаяся система биологических связей по отношению к каждой отдельной рождающейся в ее лоне единичной особи выступает как нечто определяющее, как нечто "первичное", как особым образом действующий механизм, формирующий "единичную" особь, детерминирующий характер и направление ее развития.

Как раз эта объективная реальность -- исторически сложившиеся всеобщие формы взаимодействия, а не абстрактные сходства, и представляют собой подлинный предмет мышления в понятиях. Именно этим, конкретно-всеобщим формам бытия вещей, а не их абстрактным сходствам, и должны соответствовать человеческие понятия .

Но этого-то и не понял Фейербах в своей критике Гегеля. Поэтому он и в социологии, и в теории познания остается на точке зрения абстрактного индивида, вопреки его собственным декламациям о том, что его точкой зрения является "конкретный", "реальный", "действительный" человек...

"Конкретным" этот человек оказался лишь в воображении, лишь в фантазии Фейербаха. Действительной "конкретности" человека он так и не разглядел.

И это, кроме всего прочего, означает, что сами термины "конкретное" и "абстрактное" Фейербах употребляет как раз наоборот по сравнению с их подлинным философским смыслом : то, что он называет "конкретным", есть на самом деле, как это блестяще показали Маркс и Энгельс, крайне абстрактное и наоборот.

Фейербах именует "конкретным" совокупность чувственно воспринимаемых качеств, присущих каждому индивиду, или -- качеств, общих всем индивидам, и из этих качеств строит свое представление о "человеке".

С точки же зрения диалектики, с точки зрения Маркса и Энгельса, это и есть самое абстрактное (гораздо более абстрактное, чем гегелевское) изображение человека...

Гегель понимает (или старается понять) человека в сплетении общественных связей, в системе всеобщего взаимодействия, в формах этого исторически развивающегося взаимодействия. Это, согласно терминологии Маркса, и есть шаг на пути к подлинно конкретному пониманию.

Фейербах же изолирует индивида, "очищает" его от всего того, чем тот обязан общественному организму, -- и в итоге добывает крайне абстрактное представление о нем, хотя и продолжает считать, что это-то и есть самое "конкретное"...

Маркс и Энгельс впервые показали с точки зрения материализма, в чем заключается подлинная "конкретность" человеческого существования, что это за объективная реальность, к которой философия вправе применять термин "конкретное" в полном его значении.

Конкретная "сущность человека" была усмотрена ими не в ряду тех общих каждому индивиду свойств, не в ряду "абстрактов", а в совокупном процессе общественной жизни и в законах ее развития.

Вопрос о конкретной природе человека ставится и решается ими как вопрос о развитии системы общественных отношений человека к человеку и человека к природе. Всеобщая (общественно-конкретная) система взаимодействия людей и вещей и выступает по отношению к отдельному индивиду как его собственная, вне и независимо от него сложившаяся, человеческая действительность.

Приобщаясь путем индивидуального образования к этой -- к своей собственной "конкретно-человеческой" сущности, индивид и становится человеком . Тем самым он индивидуально воспроизводит в себе эту сущность, которой он от рождения вовсе не обладал, и становится ее единичным воплощением, ее реальным конкретным осуществлением.

В какой мере, однако, он ее сможет воплотить, -- зависит не от него, а опять-таки от характера всеобщего взаимодействия людей в обществе, от общественной формы разделения труда.

Классово-антагонистическое разделение труда превращает каждого индивида в крайне одностороннего человека, в "частичного" человека. Оно развивает в нем одни человеческие способности за счет того, что устраняет возможность развития других. Одна способность развивается в одних индивидах, другая -- в других, и именно эта односторонность индивидуального развития связывает индивидов друг с другом как людей и оказывается единственной формой, в которой совершается всеобщее развитие.

Конкретная полнота человеческого развития осуществляется здесь именно за счет полноты личностного, индивидуального развития, за счет того, что каждый индивид, взятый порознь, оказывается ущербным, односторонним, абстрактным человеком.

И если Фейербах такого -- объективно абстрактного -- индивида считает "конкретным" человеком, то в этом заключается не только логическая фальшь его позиции, но и слепота буржуазного теоретика, идеологическая иллюзия, скрывающая подлинное положение дел.

Чтобы составить "конкретное" представление о "сущности человека", о "человеке" как таковом, Фейербах абстрагируется от всех реальных различий, общественно-развитых историей, -- он ищет то "общее", что портному одинаково свойственно с живописцем, слесарю -- с конторщиком, хлеборобу -- со священослужителем, а наемному рабочему -- с предпринимателем... В ряду свойств, одинаково общих для индивида любого класса и любой профессии, он и старается обнаружить "сущность человека", "подлинную, конкретную" природу человеческого существа...

То есть он абстрагируется как раз от всего того, что на деле и составляет реальную, развивающуюся через противоположности сущность человечества -- совокупность взаимообуславливающих способов человеческой жизнедеятельности.

Его индивид и есть мнимо-конкретный индивид, -- на деле этот индивид представляет собой чистейшую абстракцию.

Согласно логике Маркса и Энгельса, конкретное теоретическое представление о человеке, конкретное выражение "сущности человека" может быть образовано совсем обратным путем -- путем рассмотрения как раз тех различий и противоположностей -- классовых, профессиональных и индивидуальных, от которых Фейербах отворачивает взор. "Сущность человека" реальна только как развитая и расчлененная система способностей, как многосложная система разделения труда, образующая соответствующим своим потребностям индивидов -- математиков, плотников, ткачей, философов, наемных рабочих, предпринимателей, банкиров и лакеев...

Иначе говоря, теоретическое раскрытие "сущности человека" может состоять единственно в раскрытии той необходимости , которая рождает и развивает все многоразличные проявления общественной человеческой жизнедеятельности, все способы этой жизнедеятельности.

И если говорить о наиболее общей характеристике этой системы, о "всеобщей дефиниции" человеческой природы, то эта характеристика должна выражать реальную, объективно всеобщую основу, на которой разрастается с необходимостью все богатство человеческой культуры. Человек, как известно, обособляется от животного мира там и тогда, где и когда он начинает трудиться с помощью им же самим созданных орудий труда.

Производство орудий труда и есть первая (и по существу и по времени, и "логически", и исторически) форма человеческой жизнедеятельности, человеческого существования.

Так что реально-всеобщая основа всего человеческого есть как раз производство орудий производства. Именно из нее, в качестве ее следствий, развились все остальные многообразные качества человеческого существа, -- и сознание, и воля, и речь, и мышление, и прямая походка, и способность эстетически воспринимать окружающий мир, и т.д. и т.п.

И если попытаться дать всеобщее определение "человека", то оно будет звучать так: