Поступки, имеющие благотворительную цель и вызываемые достойными побуждениями, кажутся единственно достойными награждения, ибо они одни признаются заслуживающими благодарности и способными вызвать чувство признательности в душе постороннего человека.

Поступки, имеющие целью причинить зло и вызываемые порочными побуждениями, кажутся единственно достойными наказания, ибо они одни заслуживают возмездия и пробуждают симпатическое негодование в душе беспристрастного свидетеля.

Благотворительность всегда бывает добровольна; она ни в коем случае не может быть вынуждена. Поэтому неблаготворительный человек не может подлежать наказанию, ибо он не причиняет никакого положительного вреда. Он может, правда, обмануть справедливые ожидания и этим вызвать отвращение и порицание, но он не может внушить человечеству негодования, которому бы мы сочувствовали. Человек, не помышляющий об отплате своему благодетелю, когда представляется случай к этому и когда благодетель нуждается в его помощи, становится виновным в черной неблагодарности. Всякий беспристрастный наблюдатель откажется от сочувствия к его эгоистическим мотивам и посмотрит на такое поведение с крайним неодобрением. А между тем человек этот никому не делает положительного зла; он отказывается только от доброго дела, внушаемого естественным долгом. Он может даже возбудить к себе чувство ненависти, естественно вызываемое в нас возмутительной противоестественностью чувствований и поступков. Но он не становится предметом негодования, потому что последняя страсть обыкновенно зарождается в нас поведением, прямо причиняющим вред нашим ближним. Поэтому он не может быть наказан за отсутствие в нем благодарности. Понуждение его к такой благодарности, какую желал бы видеть беспристрастный наблюдатель, было бы еще более неприлично, чем сама неблагодарность. Человек, оказавший ему благодеяние, унизил бы себя, если бы решился потребовать от него вознаграждения силой, а третий человек, который принял бы на себя подобную заботу, не имея на то права, вызвал бы только смех.

Из всех обязанностей, возлагаемых на нас благотворительностью, признательность ближе всего подходит к тому, что может быть названо полным и безусловным обязательством. Мы постоянно слышим о долге, налагаемом благодарностью, но редко нам случается слышать об обязанностях, налагаемых любовью к ближнему, великодушием, даже дружбой, по крайней мере, если последняя основана на одном только уважении и если к ней не примешивается признательность за полученные благодеяния.

Природа одарила нас чувством негодования, по-видимому, только для нашей защиты и исключительно только для нее. Чувство это служит порукой справедливости и охраной невинности. Оно побуждает нас к отпору готовящейся нам обиды, к отплате за нее, если она уже нанесена, чтобы принудить обидчика раскаяться в своей несправедливости и чтобы страхом возмездия удержать других людей от подобных же поступков. Вот в чем состоит цель негодования, но если оно переходит за эти границы, то мы перестаем ему сочувствовать. Что же касается отсутствия благотворительных добродетелей, то хотя оно и обманывает наши надежды, но не дает нам повода стремиться к защите от какого-либо зла.

Существует, впрочем, добродетель, соблюдение которой не предоставлено на наш произвол, которая, напротив, может быть истребована насильственно, забвение которой побуждает к негодованию и вызывает, стало быть, наказание. Добродетель эта – справедливость. Нарушение справедливости представляется оскорблением. Нарушение это действительно оскорбляет косвенным образом человека, против которого оно направлено, теми побуждениями, которые вызывают сочувствие у людей к негодованию обиженного. Поэтому оно заслуживает как этого негодования, так и наказания, естественно обусловливаемого негодованием. Как одобряется людьми насилие, имеющее в виду отплатить за зло, причиненное несправедливостью, так еще сильнее одобряется ими насилие, имеющее целью предупредить, дать отпор, воспрепятствовать нападающему человеку причинить вред своему ближнему. Само лицо, замышляющее несправедливый поступок, сознает, что будет законной сила, к которой прибегнет против него человек, которому он хочет причинить вред, как для предупреждения его преступления, так и для наказания, если преступление будет уже им совершено. На этом-то чувстве основано весьма важное отличие справедливости от прочих добродетелей, отличие, на которое обратил свое особенное внимание один глубокомысленный и оригинальный писатель[20], а именно что мы строже связаны обязанностью руководствоваться справедливостью, чем дружбой, состраданием и великодушием; что исполнение последних трех добродетелей предоставлено в некотором роде нашему произволу, между тем как мы чувствуем себя обязанными, связанными положительным обязательством поступать справедливо. Мы сознаем, что это может требоваться от нас и что насилие против нас в этом отношении будет встречено всеобщим одобрением. Ничего подобного мы не можем сказать о прочих добродетелях.

Тем не менее мы должны тщательно отличать то, что заслуживает неодобрения и порицания, от того, что должно быть предупреждено и наказано. Всякий поступок, не отличающийся той степенью добра, какую мы привыкли встречать в людях, заслуживает порицания; а всякий поступок, превышающий в этом отношении наше ожидание, напротив, кажется нам достойным похвалы. Поступок же, соответствующий этой степени, не заслуживает ни похвалы, ни порицания. Отец, брат, сын, поступающие таким же образом, как и большая часть отцов, братьев и сыновей, не вызывают ни нашей похвалы, ни нашего порицания. Но человек, удививший нас необыкновенной и неожиданной добротой или непостижимой и беспечной необязательностью, в первом случае заслуживает похвалы, а во втором – порицания.

Между равными людьми даже обыкновенная степень доброты и благорасположения не может быть вынуждаема силой. Каждый человек и до установления общественных учреждений естественно пользовался всеми признанным правом защищаться от всяких обид и требовать до некоторой степени наказания за те, которые причинены ему. Человек сострадательный не только одобряет это право, но готов оказать ему свое содействие. Когда кто-либо нападет на человека с целью обидеть или погубить его, то тревога распространяется среди всех его соседей и все они считают себя вправе броситься на обидчика, чтобы отомстить за обиженного или не допустить его обиды. Но когда отец не выражает своему сыну той нежности, которою обыкновенно проявляют родители к детям; когда сын не оказывает того уважения, которое отец имеет право ожидать от него; когда брат не чувствует к брату привязанности, естественно внушаемой природой; когда человек закрывает в своем сердце путь к состраданию и отказывается помочь своему ближнему, между тем как он мог бы легко сделать это, то хотя такого рода поведение во всех этих случаях и заслуживает порицания, но никто не станет утверждать, что даже тот, кто скорее всего мог рассчитывать на нежность и расположение, имел бы право требовать их насильно. Пострадавший человек имеет право в таком случае только сетовать, а посторонний не может прибегнуть для его пользы ни к какому другому средству, кроме совета и убеждения. Прибегнуть при таких обстоятельствах к силе среди равных было бы крайней дерзостью и самоуверенностью.

Начальник может иногда заставить силой своих подчиненных поступать друг с другом до некоторой степени прилично, и в таком случае он встречает одобрение. Законы всех образованных народов обязывают родителей заботиться о своих детях, а детей уважать своих родителей; они предписывают всем людям быть снисходительными и добрыми. Гражданским магистратам предоставлена не только власть для поддержания всеобщего спокойствия посредством предупреждения преступлений, но и забота об общественном благоустройстве посредством учреждения бдительной полиции, преследующей пороки и все, что оскорбляет нравственность: они могут поэтому не допускать граждан до обид и ссор между собой и требовать до некоторой степени от них взаимных услуг. Если правитель предписывает что-либо, что само по себе совершенно безразлично и что до издания указа могло не исполняться, не вызывая неодобрения, то ослушание перед таким распоряжением заслуживает не только порицания, но и наказания. Но если он предписывает действие, которое и до издания закона не могло не вызывать неодобрения в случае его неисполнения, то неповиновение тем более заслуживает наказания. Из всех обязанностей правителя более всего требуют осторожности и благоразумия постановления полицейские, имеющие в виду нравы общества. Пренебрежение к ним порождает в государстве чудовищные беспорядки, а чрезмерное развитие их мало-помалу уничтожает всякую свободу, безопасность и справедливость.

Хотя простое отсутствие благорасположения друг к другу среди равных людей и не заслуживает наказания, тем не менее чувство это, перешедшее за обыкновенные границы, достойно, по-видимому, действительной награды. Оно порождает множество добрых поступков, самым справедливым образом вызывающих живейшую благодарность.

Напротив, хотя нарушение требований справедливости и вызывает наказание, тем не менее соблюдение их едва ли достойно награды. Соблюдение справедливости, без сомнения, до некоторой степени естественно, и в этом отношении оно вполне заслуживает одобрения, вызываемого всем тем, что естественно, но так как оно не несет никакого положительного добра, то оно и не имеет особенного права на признательность. Простая справедливость представляется почти всегда отрицательной добродетелью, состоящей только в том, чтобы не делать другому зла. Человек, только воздерживающийся от того, что может причинить вред жизни, собственности и доброму имени прочих людей, разумеется, представляет всем этим мало заслуг: он лишь исполняет, собственно, обязанности так называемого правосудия и делает только то, что могут от него требовать силою и за неисполнение чего могут наказать его. Для исполнения таких требований справедливости часто бывает достаточно ограничить себя бездействием.

Как поступает человек с другими людьми, так и с ним могут поступать: закон воздаяния есть основной закон нашей природы. Мы считаем своей обязанностью платить великодушием и благотворительностью тому, кто с нами поступает великодушно и благотворительно. Мы полагаем, что люди, недоступные чувству человеколюбия, должны быть, в свою очередь, лишены расположения к ним ближних; они заслуживают, чтобы общество обратилось для них в огромную пустыню, в которой никто не заботился бы о них и никому бы до них не было никакого дела. Человек, нарушивший законы справедливости, должен испытать то же зло, какое причинено им другому; так как его не остановили страдания ближнего, то он должен сдерживаться страхом собственных страданий. Человек, не запятнавший себя никаким преступлением, соблюдающий справедливость к ближним, избегающий зла, заслуживает не более того, чтобы прочие люди строго исполняли относительно него то же самое.