Глава VI. Образование централизованного государства

На протяжении всей долгой китайской истории произошло лишь два события, радикально изменивших политическую и социальную структуру государства. Первым стал великий переворот 221 года до н. э., полностью уничтоживший феодальную систему Древнего Китая и заменивший ее централизованной монархией. Второе - революция 1911 года, низвергшая императорскую власть, в ходе которой китайцы под воздействием культурного влияния Запада попытались приспособить свои политические и социальные институты к новой эпохе международных связей. Великий переворот, начавшийся после завоевания последнего феодального царства государством Цинь в 221 году до н. э., закончился консолидацией автократической и абсолютной монархии при Лю Бане, основателе династии Хань, в 202 году до н. э. Значение этих великих перемен не всегда было очевидным для последующих веков. Слава ханьской династии при потомках Лю Бана заслонила собой скромное происхождение ее основателя, и в новом обществе, где выходцы из народа легко достигали высших постов, память о древней феодальной системе быстро тускнела. И тем не менее революция Цинь-Хань была самым глубоким и далеко идущим переворотом во всей китайской истории. Ши Хуан-ди, "Первый император", титул, который принял правитель Цинь после разгрома всех своих противников, имел древнюю родословную и претендовал, как и все удельные князья, на происхождение от мифического героя Хуан-ди. Когда он вступил на трон, Китай все еще был феодальным обществом, хотя и находившимся "на последнем издыхании". Знать, представители ограниченного числа древних кланов, оставалась единственным классом, обладавшим политической властью; крестьяне и торговцы были полностью лишены всех привилегий и должностей, их единственный долг перед государством состоял в том, чтобы поставлять человеческую силу и деньги для непрекращающихся войн, от которых они же и страдали. Когда же, наконец, консолидация, осуществленная ханьской династией, принесла разрушенной стране продолжительный мир, эта система исчезла. Император Лю Бан по происхождению был простым крестьянином. Феодальную аристократию истребили, знать утратила свое положение и рассеялась, а авантюристы самого низкого происхождения поднялись до высочайших постов. Такие кардинальные изменения не имели аналогов в восточной Азии вплоть до наших дней. Ши Хуан-ди был более чем императором. Он стал также одним из величайших разрушителей истории. Он смел с лица земли не только государства противников, социально-политическую систему Древнего Китая, литературу прошлого, но и наследие своих предков и своей семьи. Приняв титул Первого Императора, он надеялся, что основанная им империя будет передаваться потомкам на протяжении "десяти тысяч поколений" и что его последователи засвидетельствуют этот факт, принимая титулы Второго, Третьего, Четвертого Императора и так далее до конца времен. На самом же деле его сын и единственный наследник правил менее четырех лет, после чего могущественная система циньской империи была уничтожена, а императорская семья полностью погибла. Однако даже тень столь печальной судьбы не затронула великого новатора на протяжении его собственной жизни. Он мирно скончался в 210 году до н. э. после тридцати семи лет правления в родном царстве Цинь и одиннадцати лет пребывания императором Китая. За несколько лет своей непререкаемой власти он сумел осуществить свои грандиозные планы с такой беспощадностью, что буря протеста, разразившегося после его смерти, была бессильна свести на нет его труды. Ши Хуан-ди заслужил ненависть всех последующих поколений китайских ученых за сожжение книг и неуважение к прошлому, но их осуждение не смогло разрушить его сокровенный монумент, идеал единой империи, оставленный им в наследство всем династиям. Намереваясь сделать новую империю единой, прочной и долговечной, император и его министр Ли Сы уделяли равное внимание как изменению обычаев людей, так и искоренению власти аристократии. Во всех частях империи были не только отменены старые законы и силой введен циньский кодекс, но и уничтожены различные стандарты мер и весов, затруднявшие торговлю и мешавшие сбору налогов, бравшихся натурой. Вместо них были введены циньские стандарты. Другой важной реформой, за которую ученым следует отдать дань уважения императору, стала унификация различных стилей написания иероглифов. До этого в каждом царстве существовало свое, особенное письмо, отличавшееся от используемого в других частях Китая. Ши Хуан-ди запретил такое использование, поскольку оно могло стать ощутимым препятствием к осуществлению его планов, и эта реформа, сделавшая письменный язык понятным во всей стране, в последующие века доказала свое значение, ибо письмо навсегда осталось великой связывающей культурной силой. Безопасность государства, защита как от внутренних мятежей, так и от нападений варваров, обеспечивалась мероприятиями, проводимыми с таким же размахом. Все боевое оружие, не нужное циньской армии, было собрано, перевезено в столицу и переплавлено. Тем самым завоеванное население было разоружено, а опасность мятежей уменьшена. Если помнить о том, что недавно завоеванные царства содержали большие армии хорошо обученных воинов, ныне лишившихся средств к существованию, такая предосторожность не может считаться актом тирании. Тем не менее, это стало одним из самых непопулярных шагов нового правительства, и в ожесточенной критике этого закона мы можем уловить эхо возмущения лишенной наследства аристократии старых царств, "цзюнь-цзы", ныне утративших наследное право командования на войне. В равной степени непопулярным было и строительство Великой Стены для защиты от набегов кочевников из монгольских степей. В действительности Ши Хуан-ди - не первый, кто начал строить такие стены, и не вся существующая ныне стена сооружена им. Правители Чжао и Янь (Шаньси и Хэбэй), чьи государства граничили с землями кочевников, ранее уже строили отдельные участки, чтобы закрыть проходы. Ши Хуан- ди соединил эти узлы обороны, протянул стену на востоке до моря, а на западе - до самой отдаленной северо-западной заставы Цинь на расстояние 1400 миль. На этой громадной стройке трудились десятки тысяч сосланных преступников под надзором безжалостных надсмотрщиков. Если ученые каждого нового поколения проклинают имя Первого императора за сожжение книг, в памяти народной традиции оно вызывает неумирающую ненависть из-за строительства стены. Даже сегодня, спустя более двух тысяч лет, люди повторяют, что там погибло около миллиона человек, и каждый камень стоит человеческой жизни. Возможно, Ши Хуан-ди и Ли Сы, опасаясь враждебности недавно завоеванного и привыкшего к войне населения, пытались направить энергию нации на эти гигантские общественные работы. В то время, как тысячи трудились на строительстве стены, множество других было занято прокладыванием магистральных дорог, которые расходились радиусами к самым отдаленным границам империи из столицы Сяньяна в Шэньси. Любопытный пример законотворчества - указ о стандартизации длины осей у повозок - определенно был связан с намерениями императора улучшить коммуникации. В западном и северном Китае, где земли лессовые, колеса повозок глубоко врезались в сухую песчаную почву, поэтому каждая повозка вынуждена была следовать по наезженной колее, а сами дороги представляли собой углубления, гораздо ниже общей поверхности. Повозки с другой длиной осей не смогли бы проехать по таким дорогам, ибо колеса не попали бы в существующие колеи. Поэтому часто требовалось перекладывать груз или ставить новые оси на повозки. Эта система, типичная для партикуляризма феодальной эпохи, являлась большим препятствием для транспортировки товаров, собранного в качестве налога зерна и продовольственного снабжения армии. Таким образом, по указу Ши Хуан-ди длина оси стала соответствовать единому стандарту. Строительство дорог было благодеянием для империи, но в то же время представляло опасность для самой циньской династии. Когда происходили восстания, новые дороги не в меньшей, если не в большей степени помогали мятежникам. Все пути вели к столице, и армии повстанцев легко и быстро могли уйти в западные горы, до того времени труднодоступные, а циньским полководцам, пытавшимся бороться с мятежами во всех частях Китая, из-за отсутствия боковых дорог было довольно трудно действовать. Пока железная рука новой единой власти сокрушала местные традиции и заставляла строптивую империю кардинально подчиниться новой модели государства, политика императора вызывала сильное негодование среди класса, для которого эти изменения вели к разрушению и деградации. "Цзюнь-цзы" завоеванных царств единодушно противились циньской империи и централизованному государству. Свержение местных правящих домов лишало их наследственной власти, влияния и значительной части богатств. Циньские чиновники, непосредственно подчиненные трону, правили в бывших столицах царств. Они не нуждались в услугах местной аристократии, той, которую они справедливо подозревали во враждебном отношении к их государю. Императорский двор был полон революционно настроенных министров и чиновников, оказывавших поддержку тем, кто разделял их взгляды. Хотя не менее семидесяти "ученых величайшего знания" находилось при дворе, их советам не следовали. Император и его двор вполне отдавали себе отчет в силе этой оппозиции и опасности, исходящей от нее. Немедленно после завоевания и усмирения империи, по его приказу 120 тысяч аристократических семей со всех концов страны было перевезено в Шэньси, чтобы уничтожить древнюю, основанную на землевладении власть знатных родов. Такое массовое переселение, подорвавшее их влияние в наследных землях, стало страшным ударом, от которого феодальное общество так и не очнулось. Стоит отметить, что многие лидеры великого восстания были выходцами из народа, что могло являться результатом отсутствия местной аристократии - самого непримиримого врага циньской империи. Антифеодальный настрой при дворе был особенно очевиден. Благодаря записи великой дискуссии по вопросу о восстановлении системы феодальных царств для циньских наследных принцев Сыма Цянь, ханьский историк сохранил речи главных действующих лиц, которые даже после литературной обработки достаточно правдиво отображают выдвинутые аргументы. Один из консервативных министров ратовал за восстановление феодальных государств: "Правители недавно уничтожены, но земли Янь (Хэбэй), Ци (Шаньдун) и Чу (долина Янцзы) очень далеко. До тех пор, пока там не будут посажены князья, не будет возможности добиться их преданности и покорности. Предлагаю, чтобы сыновья императора стали правителями этих земель". Ли Сы, самый непримиримо настроенный из министров Ши Хуан-ди, придерживался иных взглядов. Он ответил: "Вэнь-ван и У-ван из чжоуской династии в большом количестве раздавали уделы своим сыновьям и братьям. Со временем эти тесные отношения умерли, ветви отделились и отношения отдалились. Тогда правители стали нападать друг на друга, как на врагов, и уничтожали друг друга в войнах, а Сын Неба не мог управлять ими. Сейчас все в пределах четырех морей, благодаря сиятельному гению Вашего величества, сведено к единой системе областей и военных округов. Сыновья из императорской семьи и все заслуженные люди щедро вознаграждены титулами, пожалованиями с налогов и ритуальными обязанностями. Этого вполне достаточно. Империей будет легко управлять, если не трогать нынешний порядок вещей. Поставить правителей было бы невыгодно". Ши Хуан-ди согласился с мнением Ли Сы и сказал: "Если целая империя бедствовала и являлась жертвой войн и соперничества, разрушавших мир, то это потому, что были знать и правители. Благодаря помощи моих предков империя была восстановлена. Если возвести новых правителей, войны разразятся опять и нынешнее спокойствие будет потревожено. Разве это не будет бедствием?" Решение двора против восстановления института феодализма усилило ненависть "цзюнь-цзы". Школа Конфуция, которая уже стала самой распространенной из "ста школ", яростнее всех критиковала имперский режим. Конфуций жил в то время, когда феодальные отношения еще были нетронутыми. Его учение предназначалось тому миру, который он знал. Живя в эпоху, когда старые обязанности ослабли, а на смену рыцарству пришли жестокие методы периода непрекращающихся раздоров, аристократ из Лу пытался призвать современников к полузабытым обязанностям и ритуальному долгу "золотого века" феодального общества. Он обратился к прошлому за примерами подлинной добродетели. Осуждая нарастающий хаос своего времени, он рисовал, возможно, в слишком идеализированных тонах, совершенную эпоху гармонии и взаимного уважения, которая, согласно традиции, процветала при совершенномудрых правителях далекого прошлого и была восстановлена У-ваном. Так как сам Конфуций не видел централизованной империи, в его сочинениях такая форма правления не осуждается явно, но раз в них воспеваются древние феодальные эпохи подлинной добродетели и справедливости, его последователи решили, что авторитет мудреца можно использовать для оправдания прошлого и осуждения нововведений Ши Хуан-ди. К тому же критики, постоянно цитировавшие литературу прошлого, не забывали отметить, что в этих старых книгах государство Цинь изображается в невыгодном свете, как полуварварское. В период Чуньцю (722-481 до н. э.) "земля между перевалами" (нынешняя Шэньси) едва ли считалась частью Срединного царства. Было невероятно, чтобы осуществленные этими грубыми людьми с запада перемены являлись более предпочтительными по сравнению с божественной санкционированной системой, созданной совершенномудрыми героями прошлого. Ли Сы, министр Ши Хуан-ди, и наиболее непримиримые реформаторы при императорском дворе осознавали опасность этой хитрой пропаганды. Пока образование находится в руках врагов режима, а осуществляемое ими обучение основывается на литературе, полностью враждебной новому порядку, силы реакции, хотя и разгромленные на поле боя, по-прежнему имеют опасное оружие для нападок на новую империю. Сы решил, что реформы должны пойти дальше. Недостаточно уничтожить феодализм. Необходимо выкорчевать даже память о прошлом, отменить саму историю и заставить врагов государства замолчать. Предлог для такого шага был предоставлен самими консерваторами, подавшими еще одну безрезультатную петицию, ратующую за восстановление системы уделов под управлением циньских наследных принцев. Тогда Ли Сы выдвинул свой печально известный план сожжения книг, чем заслужил вечную ненависть последующих поколений ученых. Он сказал: "Пять императоров не подражали друг другу, три династии [Ся, Шан и Чжоу] не копировали предшественников. У каждого была своя форма правления. Это не значит, что они противились методам предтеч, но что времена изменились. Ваше величество является первым, завершившим великое дело. Он достиг славы, которая будет жить на протяжении десятка тысяч поколений. Это то, чего не могут понять узколобые ученые. К тому же то, о чем говорил Шуньюй , касается трех династий. Почему мы должны брать их за образец? Раньше князья постоянно воевали. Они ценили странствующих ученых и искали их совета. Ныне империя успокоена. Законы и приказы исходят от одной власти. Простой народ занят ремеслом и сельским хозяйством, высшие чины изучают закон и методы управления. Несмотря на это, знатные ученые (цзюнь-цзы) не ведут себя по-новому, но изучают прошлое для того, чтобы обесславить настоящее. Они сеют сомнения и беспокойство среди народа. Я, канцлер Ли Сы, подданный Вашего величества, не скрывая, что заслуживаю смерти, предлагаю: "В прошлом Земли Поднебесной были в беспокойстве и разделены. Никто не мог объединить их. Поэтому одновременно правили князья. В своих рассуждениях ученые говорят о прошлом, чтобы принизить настоящее. Они используют лживые примеры, чтобы посеять беспорядки в нынешнем положении вещей, они провозглашают превосходство идей, изученных ими, чтобы хулить то, что установило Ваше величество. Сейчас, когда Император владеет всей Поднебесной и установил единство, они почитают прошлое и устраивают тайные беседы. Эти люди, сопротивляющиеся новым законам и указам, как только услышали о новом эдикте, тут же стали обсуждать его в соответствии со своими учениями. При дворе они скрывают свою ненависть, но повсюду обсуждают эти дела и побуждают простой народ верить в клевету. Таково положение вещей. Пока мы не предпримем действий, авторитет государя будет унижен, а группы недовольных будут все сильнее. Необходимо предотвратить это. Ваш подданный предлагает сжечь все истории [государств], за исключением циньской. Кроме тех, кто обладает званием "ученого великих знаний", все люди в империи, обладающие экземплярами "Шу цзина", "Ши цзина" и сочинениями "ста школ", должны сдать эти книги в управы, где они будут преданы огню. Тот, кто осмелится обсуждать и комментировать "Шу цзин" и "Ши цзин", будет предан смерти, а его тело - выставлено на площади. Те, кто проповедует древние учреждения и принижает существующий порядок, будут истреблены вместе с членами их семей. Чиновники, смотрящие сквозь пальцы на нарушения этого закона, будут считаться совершившими преступление. Тридцать дней спустя после издания указа те, кто не сжег свои книги, будут заклеймены и отправлены на строительство Великой стены. Книги, которые будут разрешены, - только те, которые касаются медицины, гадания, сельского хозяйства и лесоводства. Те же, которые хотят изучать закон и управление, должны взять в учителя государственных чиновников"". Этот указ, предложенный Ли Сы, был "утвержден". Такова была причина знаменитого сожжения книг, той катастрофы, что оставила невосполнимые пробелы в истории Древнего Китая и почти уничтожила философские сочинения "ста школ". Героическое мужество ученых, игнорировавших приказ, позволило сохранить основной костяк древней литературы. Прежде всего уничтожения избежали книги конфуцианской школы, и сам по себе этот факт свидетельствует, что они имели наибольшее число последователей. На некоторое время древняя литература исчезла полностью. Многое было сожжено, остальное спрятано в стенах и захоронениях и зачастую забыто в суматохе последующих лет. Указ осуществлялся при циньской династии со всей жестокостью, и не менее 460 ученых было предано смерти за укрывание книг. Цель Ли Сы была достигнута. Сожжение книг и запрещение всех древних учений и историй подорвали силу и влияние "цзюнь-цзы", уже сломленных насильственным переселением и уничтожением царств. Хотя его закон не смог продлить существование Цинь, он выкорчевал саму память о древних институтах. Когда при династии Хань старые книги были собраны и воссозданы из фрагментов и по памяти стариков, они уже перестали отражать наличествующую социально-политическую систему. Спустя менее ста лет даже ученый и историк Сыма Цянь уже не понимал различий между именами знатных кланов и фамилиями семей, на которые они делились. Он постоянно путает обозначающие клан и семью древние слова. Ибо это различие было очень важным только в феодальную эпоху, когда лишь ограниченное число знатных кланов могло играть какую-то роль в политической жизни государств. Аристократия к концу реформ настолько утратила свои привилегии и полномочия, что ученый и консерватор просто не понимал того факта, что древние привилегии основывались на знатном происхождении, а не на образовании. Сожжение книг уничтожило последние надежды феодальной партии. Оно также ослабило и саму циньскую династию. За исключением чиновничьего класса, аристократия всей империи объединилась во вражде и ненависти к режиму. Более того, в оппозицию встали и те слои, которые прежде не интересовались политическими вопросами. Разрушение аристократии, к правлению которой крестьяне уже привыкли, привело их под жестокое ярмо циньского деспотизма, под его разорительные налоги и непрерывный принудительный труд. Местные обычаи были попраны. Чужаки запада обосновывались в провинциях с беспощадным презрением к страданиям народа. Народ, живший в хаосе периода "Борющихся царств", был рад любому облегчению, но обнаружил, что попал "из огня да в полымя". Своих старых правителей они знали и уважали по древней традиции преданности. Новые же были военачальниками Цинь, относившимися к восточным провинциям как к захваченным землям. Поэтому когда "цзюнь-цзы" призывали к восстанию, крестьяне были готовы слушать. Поднялась волна преступлений и разбоя. Император, надменный и таинственный, был окружен лицемерами и не обращал внимания на недовольство. С момента восхождения на престол единственного и высшего абсолютного монарха Ши Хуан-ди окружил себя ореолом тайны и великолепия, призванным повысить его престиж, но на деле скрывавшим от него последствия его же собственных указов. Он отказался от древнего титула правителя, чтобы принять новый, назвавшись "хуан-ди", "император". Чжоуские Сыны Неба довольствовались титулом "вана". Только полубожественные легендарные герои прошлого величались "хуан-ди". Для людей той эпохи новый титул был равен признанию божественности. Император жил и работал в обстановке тщательно охраняемой секретности. В огромных дворцах, сооруженных им в Сяньяне, он тайно переходил из одних апартаментов в другие, и только горстка евнухов знала, где его следует искать. Его жизнь была настолько таинственной, что когда он умер во время путешествия по восточным провинциям, об этом не знал даже императорский кортеж. Странная процессия двигалась через весь Китай в столицу с телом умершего императора, о чем ведомо было лишь пяти-шести евнухам и министру Ли Сы. Так как было лето и труп начал разлагаться, на повозке, следовавшей за императорской колесницей, везли протухшую соленую рыбу, чтобы солдаты и слуги не подозревали, что повелитель мертв. Была и другая причина скрывать смерть великого завоевателя. Наследный принц являлся противником крайних мер против ученых, предпринятых Ли Сы. Он протестовал против сожжения книг, и поэтому ему было приказано покинуть двор и отправиться на север к армии, охранявшей Великую стену от набегов кочевников гуннов (сюнну). Ли Сы и главный евнух Чжао Гао боялись, и не без оснований, что, если наследник взойдет на трон, их сместят и, может быть, казнят. Если бы о смерти императора стало известно, то принц с Северной армией мог бы прибыть в Сяньян задолго до того, как министры достигнут столицы. Поэтому они скрыли запечатанное письмо, в котором Ши Хуан-ди называл наследного принца своим преемником. Вместо этого они послали тайно сфабрикованное письмо, приказывающее наследному принцу и Мэн Тяню, главнокомандующему севера, покончить с собой. Обман не был раскрыт, наследник и Мэн Тянь погибли. Этот полководец был самым известным из циньских военачальников, которому Цинь в значительной степени было обязано окончательной победой над феодальными царствами. Затем Ли Сы и евнух Чжао Гао возвели на престол второго сына Ши Хуан-ди. Он правил по воле своего отца как "Эр-ши Хуан- ди", "Второй император". Дворцовая интрига, ставшая возможной в силу того таинственного образа жизни, который вел Ши Хуан-ди, оказалась фатальной для циньской династии. Новому правителю был двадцать один год, у него не было ни опыта, ни способностей. Всю власть он передал Чжао Гао. Всемогущий евнух, боясь авторитета министров и полководцев, сместил самых способных и преданных Ши Хуан-ди чиновников, заменив их своими ставленниками. Налоги были увеличены, законы стали еще более жестокими, ссыльных и каторжников становилось все больше. Зависть и страх не обошли стороной даже принцев императорского дома. Ли Сы сам пал жертвой соперничества сподвижников евнуха и погиб от рук палачей. Падение циньской династии, произошедшее, когда Второй император не пробыл на троне и трех лет, побудило ханьского ученого Цзя И составить один из самых замечательных и глубоких политических документов древнего мира. "Ошибки Цинь" ("Го Цинь лунь") сохранились в сочинении ханьского ученого Сыма Цяня (145-86 до н. э.), который жил чуть позднее Цзя И. Автор этого произведения был ученым, а следовательно, консерватором, он сожалеет о феодальной эпохе, но не может отрицать царившего до циньской династии хаоса. Затем он обсуждает великую возможность, представившуюся Ши Хуан-ди благодаря добродетели его завоеваний, помноженной на естественную мощь царства его предков, ибо Цзя И, в отличие от столь многих китайских ученых, разбирался в стратегии. Далее он рисует состояние империи при правлении Цинь и причины великого восстания. Цзя И, живший с 198 по 165 год до н. э., был почти современником событий и, безусловно, говорил с теми, кто помнил циньские времена: "Когда Цинь обратился лицом к югу и правил империей, то он был не просто Сын Неба. Сразу же бесчисленное множество людей стало надеяться на мир, к которому они склонны по природе. Не было такого, кто не покорился бы и не относился бы к нему с почтением. В этом состоял подлинный принцип спокойствия, продолжительной славы и устранения опасности. Но правитель Цинь был низок и жаден. Он опирался на свои собственные суждения, не доверял министрам, обладающим способностями, и не желал расположить к себе знать и народ. Он умножал пытки, а наказания становились все более ужасными. Его начальники управляли с величайшей жестокостью. Награды и наказания были несправедливыми. Налоги и поборы были невыносимыми. Империя была раздавлена принудительным трудом, чиновники не могли поддерживать порядок, сто родов были на последней грани нищеты, а правитель не имел к ним никакой жалости и не оказал им помощи. Повсюду множились преступления, а император и его приближенные обманывали друг друга. Осужденных было бесчисленное множество; изуродованные и искалеченные шли непрерывной чередой по дорогам [к месту ссылки]. От принцев и министров наверху до самых бедных внизу - все были напуганы и боялись за свою жизнь. Никто не чувствовал себя в безопасности в своем ведомстве, все легко могли быть разжалованы. Поэтому Чэнь Шэ не понадобилось быть мудрецом, подобно Тану или У-вану (основателям династии Шан и Чжоу), не нужно было иметь ранга гуна или хоу, а нужно было только потрясти оружием, чтобы вся Поднебесная откликнулась, словно эхо. Когда человек обладает титулом Сына Неба, и все богатства Поднебесной как его собственные, и при этом он не может избежать бойни, это потому, что он не смог различить средства, которыми охраняется власть, и причины, которые ведут к беде". Эр-ши Хуан-ди еще до того, как пробыл на троне четыре года, действительно разрушил не только труд всей жизни своего отца, но и фатальным образом подверг опасности наследие, переданное ему всеми предшествующими правителями Цинь. В 209 году до н. э., когда не прошел и год, как Ши Хуан-ди покоился в могиле, простой солдат из Чу (Хубэй) подбил своих товарищей на мятеж. Так началось великое восстание. Чэнь Шэ, как с болью говорит Цзя И, не был ни потомком павшего правящего дома, ни аристократом. Он был человеком из народа, бедным и неизвестным. И, тем не менее, "на его призыв Поднебесная откликнулась, словно эхо". Как будто бы это был заранее условленный сигнал, хотя на самом деле каждое восстание было спонтанным выражением всеобщего отчаяния, вся "земля за пределами перевалов" - южный и восточный Китай - подняла восстание. Руководители мятежей чаще всего оказывались авантюристами, но они снискали народную поддержку, прежде всего восстановив древние царства. Они искали сомнительных потомков старых правящих семей и провозглашали их правителями Чу, Хань, Вэй, Чжоу и Ци. Хотя циньские командующие, чьи войска были хорошо вооружены, быстро подавили первые очаги выступлений, другие возникали тут же и оказывались гораздо более значительными. Лидеры восставших договорились о разделе империи между собой. В последний месяц 207 года до н. э. будущий основатель династии Хань Лю Бан без сопротивления подошел к Сяньяну и взял циньскую столицу. Эр-ши Хуан-ди к тому времени уже погиб от рук евнуха Чжао Гао. Его преемник, правивший только сорок три дня, подчинившись Лю Бану и отрекшись от трона, спустя несколько месяцев был со всей семьей казнен Сян Юем, главным вождем повстанцев. Хотя восставшие начали с восстановления старых правящих домов и даже дали вновь взошедшему на престол правителю Чу титул Сына Неба, на самом деле вся власть и сила оставалась в руках полководцев, авантюристов низкого происхождения. Самым могущественным из этих военачальников был Сян Юй, который, в отличие от большинства своих сподвижников, происходил из аристократии и был потомком знатной чуской семьи, передававшей по наследству ранг командующего в древнем царстве. Пока Лю Бан захватывал незащищенный Сяньян, его начальник и главный соперник Сян Юй разгромил огромную армию, которая была последней надеждой циньской династии. Завладев в результате этой победы восточным Китаем, Сян Юй приступил к созданию новой политической системы на освобожденных от циньской тирании землях. Старые царства были восстановлены, но в урезанных границах, ибо большие территории должны были быть отданы могущественным авантюристам, командовавшим армиями. Поэтому были возвращены к жизни не только семь древних царств, но за счет их сокращения было создано множество искусственных государств. Цинь было разделено на три части и роздано циньским полководцам, подчинившимся восставшим. Будущий основатель ханьской династии получил в качестве своей доли земли в нынешних Сычуани и южной Шэньси, получивших название Хань по протекающей в тех местах реке. Сам Сян Юй принял титул "ба ван", "правитель- гегемон" и распределил восточные территории между своими полководцами и помощниками. Эта попытка восстановить феодальную систему с самого начала была обречена на провал. Сян Юй быстро освободился от номинального императора Чу. Его полководцы, недовольные доставшейся им долей циньских трофеев, напали на восстановленные владения древних правящих домов и разграбили их. Лю Бан низложил трех новоявленных правителей Цинь и сам стал единственным хозяином "земли между перевалами". Новая феодальная система рассыпалась полностью и сразу: в результате началась жестокая и беспощадная война между бывшими союзниками. Едва ли возможно более убедительное доказательство глубины проведенных Ши Хуан- ди преобразований, чем полная неудача его противников, когда в час реакции им представился шанс восстановить старую систему. Цинь была уничтожена, разделена и унижена. Невозможно представить лучшей возможности для восстановления феодальной системы, если бы она была подлинным решением проблем государства, ибо теперь она получила новый глоток воздуха. Однако она рухнула моментально. Древние правящие дома полностью утратили свой престиж и были свергнуты с трона авантюристами. Новые же хозяева не были привязаны к своим доменам ни узами крови, ни установившейся преданностью. Они нападали и грабили друг друга, нисколько не заботясь о священности союзов и альянсов. Менее чем через год новый порядок обернулся хаосом и борьба превратилась в незамаскированное соперничество за восстановление единой империи ради выгоды самого сильного в военном отношении вождя. Эта война между Лю Баном на западе и Сян Юем, контролировавшим восточные провинции, окончилась пять лет спустя полной победой первого и основанием династии Хань. Китайцы обожали в исторических сочинениях, романах и драмах описывать эту знаменитую войну, подчеркивая разительный контраст характеров двух ее главных действующих лиц. Этот контраст имел более чем драматическое значение. Это была борьба между новым и старым, идеалом централизованного государства и идеалом феодализма, между выходцем из крестьян и аристократом. Лю Бан обладал всеми достоинствами и недостатками своего класса. Он был практичным и осторожным, веселым и добродушным, прекрасно разбирался в людях, но не был знаком с придворными манерами и мало заботился о кодексе чести. Он понимал свой класс, народ и, не стесненный выхолощенными идеями, внушаемыми образованием, всегда реально оценивал ситуацию. На поле боя он блистал отвагой и не был слишком удачлив. В заранее спланированных сражениях он чаще терпел поражение, чем побеждал, но ни разу не проиграл кампании. Политической проницательности ему было не занимать. Сян Юй был классическим аристократом, представителем уничтоженных "цзюнь-цзы", в такой же мере, в какой Лю Бан был порождением великих преобразований. "Правителя-гегемона" отличали исключительное сложение, высокий рост и огромная физическая сила. Воспитанный в традиционных ценностях, он был поэтом, вежливым и вышколенным господином, храбрым и отважным воином и наводил ужас на врагов. Он никогда не проигрывал ни одной отдельной битвы вплоть до самого конца своей карьеры, но в равной степени ничего не извлекал из своих побед. Он был надменен и жесток. Его необузданный нрав приводил к таким крайностям, о которых он сожалел, но слишком поздно. Он подчинял своих союзников и полководцев гордостью и амбициями. У Сян Юя не было другой политической программы, кроме восстановления дискредитированного феодализма, который сам он не желал поддерживать, если его ограничения встречались с его личными амбициями. Наконец, после пяти лет изменчивой фортуны Сян Юй оказался окруженным врагами, численность которых значительно увеличилась за счет его бывших сторонников, ныне политическим искусством переманенных его противником-крестьянином. Последняя сцена этой памятной борьбы так запечатлена ханьским историком: "Ночью Сян Юй услышал, как со всех сторон поют чуские песни [его соотечественники, находящиеся в лагере врага]. Он был очень встревожен и воскликнул: "Хань собрала всех людей Чу?" Затем правитель поднялся и провел ночь, распивая вино в своем шатре. У него была прекрасная жена по имени Юй и великолепный конь по кличке Чуй, с которым он никогда не расставался. Правитель печально пел о своих горестях. Он сочинил такие стихи: Моя сила вырывала с корнем горы, Мое могущество правило миром. Счастье более не благоволит мне. Чуй больше не может мчаться. Если Чуй больше не может мчаться, Чего могу я достигнуть? Юй, Юй, какой будет твоя судьба? Правитель и его супруга спели вместе много стихов. Правитель плакал, и слуги не могли сдержать своих слез. Никто из них не смел поднять голову и взглянуть на правителя". Сян Юй отрезал себе выход, дав окружить армию, и покончил с собой, когда пленение было уже неизбежным, на берегах реки У около Хэчжоу в провинции Аньхой. Великое свершение подошло к концу, и крестьянин Лю Бан стал абсолютным властителем всей Поднебесной. Империя, основанная Лю Баном, во многих отношениях представляла собой восстановленную циньскую автократию, для свержения которой за пять-шесть лет до этого объединилась вся нация. Подобно своему предшественнику, новый император, хотя и был уроженцем юго-востока (север Цзянсу), установил свою столицу в хорошо защищенной "земле среди перевалов", Шэньси, определившей мощь царства Цинь, взять которую у Сян Юя недостало стратегического таланта. Ученые и знать также не были в большой милости при дворе в первые годы ханьской династии. Сам Лю Бан был человеком низкого происхождения и недостаточного образования. Едва ли следовало ожидать, что он будет благоволить аристократической партии, последовательно выступавшей за возвращение к прошлому. Новый император был достаточно умен, чтобы понять, что политика Ши Хуан-ди являлась для правителя единой империи единственно возможной, однако осуществлять ее следовало более тактично и постепенно. Поэтому он не осуждал феодальные институты открыто. Он раздал своим сподвижникам уделы, но установил правило, согласно которому никто, кроме членов его семьи, не мог стать императором. Новый феодализм, или, вернее, фасад феодализма, под которым ханьский император скрывал фактическую автократию, весьма отличался от старого. Князья управляли небольшими территориями. Их государства представляли собой анклавы между провинциями, в которых властвовали императорские чиновники в циньской манере. Их часто перемещали, либо давая удел в другой части империи, либо убирая совсем. Лю Бан с жестокой неблагодарностью, хотя и политически мудрой, лишал своих полководцев тех царств, которые они получили за службу. Даже Хань Синь, военному искусству которого он был обязан победой над Сян Юем, был смещен и позднее казнен. За некоторыми исключениями, все военачальники, своими победами способствовавшие основанию династии, были унижены и казнены по справедливым или сфабрикованным обвинениям. Преемники Лю Бана успешно продолжали его политику. За всеми наследными принцами, бывшими членами императорской семьи Лю, надзирали чиновники, непосредственно подчиненные императору. Их часто вызывали ко двору, смещали или понижали в ранге за малейшие нарушения. Наконец, император Сяо-цзин (Цзин-ди) нашел способ свести их существование к только номинальному. Указом 144 года до н. э. все сыновья удельного князя становились сонаследниками своего отца, и его владения распределялись между ними. Когда какая-либо ветвь не имела наследника, такое государство подавлялось и становилось императорской областью. Так, при Лю Бане в империи было 143 удела, к концу ханьской династии их число увеличилось до 241, однако это были теперь крошечные поместья, включающие в себя два-три города. Такая политика осуществлялась не беспрепятственно. Например, император вынужден был пожертвовать одним из министров после восстания семи влиятельных князей в восточных провинциях в 154 году до н. э. Тем не менее, двор становился все сильнее, а влияние удельных князей уменьшалось с каждым поколением. После правления императора У-ди (141-87 до н. э.) феодальные государства перестают играть какую- либо значимую роль и упоминаются редко. Исчезновение феодализма стало возможным благодаря политике ханьских императоров по отношению к очень влиятельному и до того времени непримиримо- консервативному классу, "цзюнь-цзы". Аристократия была фактически уничтожена кардинальными мероприятиями Ши Хуан-ди, но она передала свои идеалы и политические убеждения новому классу - ученым и чиновникам централизованной империи. Начиная с этого времени, "цзюнь-цзы" перестали быть наследной знатью, отличающейся своей принадлежностью к ограниченному числу кланов. Территориальная и клановая опора старой аристократии была уничтожена навсегда. "Цзюнь-цзы", включая многих представителей старых аристократических семей, превратились в класс, отделенный от большинства народа образованием, и только образованием. Хотя, начиная с ханьских времен и вплоть до сего дня, древние фамилии, как, например, самого Конфуция, пользовались уважением, редко оказываемым выскочкам, настоящий правящий класс никоим образом не зависел от аристократической крови. Само значение старых понятий стало туманным. Ранее быть "цзюнь-цзы" значило быть сыном князя, членом знатного клана. При новом же режиме это понятие постепенно стало обозначать человека, получившего хорошее образование. Поздние ханьские императоры искусно благоволили новому образованному классу. Они были крестьянского происхождения и не имели никаких признаков божественности или голубой крови, чтобы подкрепить свое право на престол, но для них было жизненно важно отыскать некий принцип легитимности своей власти. Они не могли похвастаться аристократической кровью или божественным происхождением; сила, на которую опиралась Цинь, оказалась палкой о двух концах. Гениальным ходом ханьских императоров стало призвание в поддержку централизованного государства той самой системы, которая до последнего поддерживала старый порядок. Преемники Лю Бана не только отменили законы о запрещении книг, но и установили императорскую опеку над последователями Конфуция. Древняя литература из тайников появилась на свет и была собрана по кусочкам. Совершенномудрые и герои Феодальной эпохи почитались, как никогда прежде. Но при этом ханьские императоры все время неуклонно проводили политику, направленную на искоренение последних пережитков прошлой эпохи. Их наивысшим достижением стало убеждение нового ученого класса, которому феодальная эпоха не была известна непосредственно, в том, что учение Конфуция вполне применимо к новому политическому режиму. Мудрец из Лу учил о покорности сыновей родителям, знати - князю, а князей - Сыну Неба. Ханьские правители расширили этот последний тип преданности и распространили аристократический нравственный кодекс Конфуция на всех подданных императора. Не только знать, но и каждый человек, находящийся на службе государства, должен сделать своим идеалом конфуцианскую преданность правителю, а этот правитель должен быть никем иным, как императором. Такой мудрой корректировкой древнего идеала ханьские императоры сделали учение Конфуция самым сильным оружием поддержки централизованной автократической монархии, которой сам мудрец никогда не знал и которой его последователи сопротивлялись до последнего вздоха. Победа была полной. Очень быстро подлинный характер феодальной эпохи стал смутным и для самих ученых. Прошлое интерпретировалось в терминах настоящего, а легенда о существовании в далекой древности единой империи, позднее деградировавшей в феодализм, стала общепринятой. Ши Хуан-ди пытался уничтожить память о прошлом; ханьские властители, действуя более тонко, преуспели в его извращении. Трактовка учения Конфуция, утвердившаяся при ханьской династии, явилась одним из самых долгосрочных итогов преобразований. Идеал централизованного государства тесно связывался с ученым классом и последователями конфуцианской системы. С этого времени ученые, столь рьяно ставшие на защиту феодализма, начали выступать против всех центробежных течений. Причиной временных перерывов между правлениями централизованных династий, если они не были вызваны вторжением извне, всегда было стремление военачальников к неограниченной власти, и эти века разделения неизменно определялись учеными как "века смуты".