Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

 

а) Прибыль

 

С тех пор, как возник общественный класс торговцев, установилось особое выражение — «прибыль» — для обозначения его доли в общественном продукте, тогда как долю ремесленника, напр., обозначали словом «заработок». Различие этих терминов ясно указывает на то, что по воззрениям, господствующим среди общества, доход ремесленника является прямым результатом его труда, тогда как доход торговца не находится в такой зависимости от его труда. Принято думать, что торговец ничего не производит , так как продукт выходит из его рук в таком же виде, в каком был им приобретен; труд ремесленника, наоборот, производит очевидные изменения в материале, создает новый продукт.

Взгляд этот основывается на одной видимости явлений и вытекает из ошибочного суждения. Продукт нельзя считать законченным, если он не может быть потреблен там, где он произведен; перемещение его из одной местности в другую или из одного хозяйства в другое есть необходимая заключительная операция «производства». В этом смысле труд торговца ничем не отличается от ремесленного труда; и поскольку прибыль определяется общественно-полезной затратою трудовой энергии со стороны торговца, постольку она есть настоящий заработок.

Но в том-то и дело, что доход купца отнюдь не сводится, вообще говоря, к одному торговому заработку. Купец с самого начала выступает в роли торгового капиталиста . Он подчиняет себе мелкие предприятия, и та прибыль, которую он из них извлекает, находится в зависимости не от количества выполняемого им общественно-полезного труда, а от размеров его капитала и его власти над производителями. Таким образом, в наибольшей своей части прибыль не есть заработок; и чем дальше, тем в большей степени действительный торговый заработок тонет в торговой «прибыли», оказывается ничтожным по сравнению с ней.

То же относится и к промышленному капиталисту: получаемая им прибыль не стоит ни в каком соответствии с величиною тех затрат трудовой энергии, которых стоит ему его организаторская деятельность. Наоборот, параллельно с расширением предприятия, капиталист, обыкновенно, передает все большую часть своей работы наемным работникам и сокращает размеры своего организаторского труда; а прибыль в то же время возрастает.

В этом смысле обыденное противоположение капиталистической прибыли заработку вполне соответствует действительности.

Происхождение промышленной прибыли было выяснено в предыдущем: она возникает из прибавочной стоимости, т.-е. из прибавочного труда наемных работников. Прибыль торгового капитала в домашне-капиталистической системе также является результатом прибавочного труда мелких производителей, независимых только формально; разница между обоими случаями несущественная, и все более сглаживается по мере того, как торговый капитализм переходит в промышленный.

Исследуя вопрос о прибыли капиталиста, надо прежде всего принять во внимание, что норма прибавочной стоимости далеко не достаточная мера прибыли; норма эта выясняет только одну сторону дела — насколько невыгодно для работника быть исполнителем в чужом предприятии, но она не показывает другой стороны дела — насколько для капиталиста выгодно вести свое предприятие.

В предыдущем разбирался один пример капиталистического предприятия — производство ружья. Норма прибавочной стоимости была там 100%, потому что те 12,5 рублей, которые капиталист затратил на покупку рабочей силы, принесли ему 125 часов прибавочного труда, соответствующих 12,5 рублям. Но капиталист вложил в дело не один переменный капитал, а еще 50 рублей постоянного капитала — затрата на материалы и орудия. Он, по его расчету, получил 12,5 рублей прибыли на целых 62,5 рубля затраченного капитала, или 20% на капитал. Число процентов прибыли на весь капитал называется нормою прибыли.

Очевидно, что норма прибыли меньше нормы прибавочной стоимости, потому что норма прибавочной стоимости считается с одного переменного капитала, а норма прибыли — со всего капитала, и постоянного, и переменного. В приведенном примере, весь капитал в 5 раз больше переменного, и норма прибыли в 5 раз меньше нормы прибавочной стоимости.

У другого предпринимателя в дело затрачено, положим, сравнительно еще большее количество постоянного капитала, напр., целых 112,5 рублей на те же 12,5 рублей переменного. Тогда, при той же норме прибавочной стоимости, норма прибыли всего 12,5: 125 т.-е. 10%. Следовательно, второе предприятие представляется менее выгодным, чем первое; и зависит это от того, что постоянного капитала вложено во втором предприятии значительно больше.

Вообще, при одинаковой норме прибавочной стоимости, норма прибыли тем ниже, чем меньше переменный капитал по сравнению с постоянным.

Иначе это выражают так: норма прибыли при данной норме прибавочной стоимости тем ниже, чем выше органический состав капитала . «Органическим составом» капитала называют отношение по стоимости между его постоянной и переменной частями; «выше» считается органический состав тогда, когда постоянная часть относительно больше, — и это потому, что процесс, развития, как будет дальше выяснено, ведет к возрастанию относительной величины постоянного капитала.

Весь предыдущий расчет представляет дело в очень упрощенном виде: речь идет в нем о норме прибыли только для одного оборота капитала. Капиталист купил однажды материалы и орудия, нанял рабочих, продал товар, и затраченный капитал вернулся с прибылью. В действительности дело происходит не так просто. Предприниматель не ограничивается одним оборотом своего капитала, а ведет дело в течение более или менее долгого времени. Выгодность своего предприятия он измеряет процентом прибыли за год . По мере надобности он покупает рабочую силу, орудия, материалы; по мере возможности — он продает товар.

Его капитал делает целый ряд оборотов; притом обороты эти невозможно с точностью отделить один от другого. Предприниматель одновременно и продает изготовленный товар, и производит посредством купленной рабочей силы новый, и покупает все необходимое для дальнейшего производства. Денежный капитал затрачивается по частям и по частям возвращается, и далеко неравномерно.

Затрата на покупку рабочей силы возвращается капиталисту целиком при каждой продаже товара, который создан потреблением этой рабочей силы. Точно так же возвращается целиком при каждой продаже стоимость материалов, которые пошли на производство товара. Если, напр., капиталист продает 1.000 аршин ситцу, то он должен при этом выручить все, во что ему обошлись материалы и рабочая сила, потребленная при производстве данных 1.000 аршин (он должен, конечно, получить, сверх того, прибыль, но ее пока можно оставить в стороне).

Не то происходит с капиталом, затраченным на орудия: на мастерскую, станки, инструменты. Эта часть капитала не возвращается сразу при каждой продаже товара. Продавая 1.000 аршин ситцу, капиталист еще не получает в числе прочих денег ту сумму, которую он затратил на мастерскую, — напр., 100.000 рублей. И это вполне естественно: мастерская не уничтожилась, она стоит на своем месте и послужит еще, может быть, на много лет производства. Ее хватит, положим, на производство миллиона аршин ситцу: тогда в стоимость каждого аршина входит одна миллионная стоимость мастерской, и при продаже 1.000 аршин должна вернуться только 1/1000 затраченного на мастерскую капитала.

То же относится к инструментам: при продаже ситцу к капиталисту возвращается каждый раз только некоторая часть его затрат на станки, веретена, при помощи которых товар произведен. Если станка хватает на 100.000 аршин, то при продаже 1.000 аршин капиталист возвращает себе в денежной форме 1/100 стоимости станка, и т. д. Одно орудие служит дольше, чем другое: мастерская, напр., 50 лет, станок — 5 лет. Та доля капитала, которая затрачена на мастерскую, возвращается мелкими частями, и вернется вся только через 50 лет; другими словами, продолжительность ее оборота — 50 лет. Для капитала, употребленного на покупку станка, полный оборот совершается всего в 5 лет. Капитал, потраченный на материалы и рабочую силу, оборачивается еще быстрее, напр., в 1 месяц.

Для капиталиста большое значение имеет отмеченное различие между двумя долями его капитала: одна — затраты на материал и рабочую силу — сразу возвращается к предпринимателю при каждой продаже товара; это — так называемый оборотный капитал ; другая — затрата на орудия — по частям возвращается капиталисту; это — основной капитал . Основной капитал затрачивается при начале предприятия в сравнительно большом количестве сразу; оборотного же для ведения дела надо лишь столько, чтобы его хватало от одной продажи товара до другой; для расчетов предпринимателя такая разница очень важна.

Между основным и оборотным капиталом есть еще другие черты различия. Основной капитал за все время своего применения, пока не станет негодным, не изменяет формы: мастерская остается мастерской, топор — топором. Оборотный капитал при производстве меняет свою форму: пряжа переходит в ткань, уголь сгорает, — и то, и другое перестает существовать в прежнем виде; и рабочая сила, раз она потреблена, перестает быть капиталом, она не принадлежит более капиталисту, и он принужден снова покупать ее для дальнейшего производства.

Следует избегать смешения оборотного капитала с переменным и основного — с постоянным. Одно разделение капитала на части делается с точки зрения предпринимателя, другое — с точки зрения работника. Переменный капитал — стоимость рабочей силы — есть только часть оборотного, потому что в оборотном содержится еще стоимость материалов; постоянный же капитал больше основного, так как заключает в себе эту самую стоимость материалов.

 

Зная время оборота отдельных частей капитала, можно вывести среднюю продолжительность оборота всего капитала, т.-е. выяснить, во сколько времени вся сумма вложенного капитала по частям, при отдельных продажах, в денежной форме перебывает в руках капиталиста.

Не трудно понять, какую роль в расчетах капиталиста играет это среднее время оборота: если при каждом обороте получается 2% прибыли, то при трех оборотах процент прибыли будет 6%, а при пяти — целых 10%.

Для вопроса о проценте прибыли имеет особое значение органический состав капитала, т.-е. отношение между стоимостями его постоянной и переменной частей. Покажем это на примере.

Положим, что мы имеем 3 предприятия в трех различных отраслях производства. Одно из них А обладает низким органическим составом капитала: роль машин по сравнению с ролью живой рабочей силы в нем незначительна. Второе предприятие В обладает средним, а третье С — высоким составом капитала: оно применяет усовершенствованные технические средства и при помощи сравнительно небольшого количества рабочих приводит в движение огромные по стоимости количества материалов, вспомогательных средств и т. д.

Допустим, что норма прибавочной стоимости в данном обществе равна 100% т.-е. что на этом уровне классу капиталистов удается поддерживать эксплоатацию. Положим, далее, что во всех трех предприятиях затраченный капитал совершает годичный оборот, т.-е. что он в течение года переносит всю свою стоимость на производимый продукт, который в конце года распродается целиком в один прием. В действительности дело обстоит не так просто: основной капитал (строения и машины), как мы видели, «изнашивается», или переносит свою стоимость на изготовляемый при его посредстве продукт в продолжение не одного года, а целого ряда лет, и при том разные части в различные периоды (в приведенном примере строения в 50 лет, станки в 5 лет); кроме того, продажа продукта в конце года, да еще целиком, встречается разве только в сельском хозяйстве, и то в виде исключения. Но все эти допущения лишь упрощают наш пример, а на наши выводы никакого влияния оказать не могут.

Далее, положим, что все три предприятия (А, В и С) обладают одинаковыми капиталами, равными 1 миллиону рублей, и что их переменные капиталы равны соответственно 240.000 руб., 150.000 руб. и 60.000 рублей.

Мы получим тогда следующую таблицу (числа выражают тысячи рублей или единицы труда):

 

Итак, предполагая, что товары продаются по их трудовой стоимости, мы видим, что нормы прибыли весьма различны в зависимости от органического состава капитала данного предприятия: А дает 24% прибыли, В — 15%, С-6%.

Допустимо ли, однако, такое положение дел в действительности? Нет, потому что оно противоречит законам конкуренции, которые господствуют в капиталистическом обществе. Когда в действительности предприятия одной отрасли производства оказываются более выгодными, чем предприятия другой, тогда совершается переход капиталов из второй в первую: в первой происходит расширение производства, и предложение ее продуктов на рынке возрастает; во второй происходит сокращение производства, и предложение ее продуктов понижается; тогда понижаются цены в первой отрасли производства и повышаются во второй, а вместе с тем изменяется выгодность тех и других предприятий, их норма прибыли. Следовательно, в силу конкуренции, происходит перемещение цен в таком направлении, чтобы доходность понизилась для более выгодных предприятий. Годовой процент прибыли, таким образом, стремится уравняться , он стремится к норме прибыли на весь общественный капитал, к средней норме прибыли.

Если органический состав предприятия В совпадает с органическим составом всего общественного капитала, то 15% и будут той нормой прибыли, к которой стремится доходность всех капиталистических предприятий. Перелив капиталов из третьей отрасли промышленности в первую повлечет за собой падение цен ниже трудовой стоимости в А и подъем выше трудовой стоимости в С, и процесс этот будет продолжаться до тех пор, пока не установятся такие цены, которые дадут всем нашим предприятиям один и тот же процент прибыли, в нашем примере — 15%. А при 15-процентной норме прибыли все наши предприятия, обладающие одинаковым катиталом, дадут и одинаковую прибыль, именно 150.000 рублей. Сумма эта не совпадает с величиной прибавочной стоимости, созданной в рассматриваемых нами предприятиях: для А она будет меньше созданной в нем приточной стоимости на 90.000 рублей (240.000–150.000), для С — больше та 90.000 рублей (150.000-60.000), и только для В обе эти величины совпадут.

Представив полученные результаты в виде таблицы, мы получим (в тысячах рублей и единиц труда).

 

Если мы предположим, что каждое из предприятий производит по 10.000 штук изготовляемого в них товара, то трудовая стоимость и фактическая средняя цена единицы товара выразятся следующими цифрами:

 

Итак, отдельный товар продается не по трудовой стоимости, а выше или ниже ее. То, что выигрывается на цене одних товаров, проигрывается на цене других. Только в общем и среднем, не для отдельного товара, а для всего общественного продукта цена вполне соответствует его трудовой стоимости.

Цены товаров, выравненные конкуренцией по расчету средней прибыли, называются ценами производства .

Противники трудовой теории говорят, что если каждая цена производства может отклоняться от трудовой нормы, то вся теория падает, потому что эти отклонения должны неограниченно расти. Капиталист покупает для своего предприятия, в виде орудий и материалов, множество различных товаров, и все они, или почти все отклоняются от величины трудовой стоимости. Значит, в расчет издержек войдут уже эти измененные величины, и все их отклонения прибавятся одни к другим, да еще присоединится новое, зависящее от средней нормы прибыли. Увеличенное таким образом изменение цены войдет в расчеты других капиталистов, покупающих товар у первого, и увеличит отклонения их цен, и т. д. Средние трудовые величины теряют тогда, как-будто, всякое значение.

Ошибку здесь обнаружить легко, если примем во внимание, что капиталист продает свой товар прежде всего затем, чтобы продолжать производство в прежних или еще увеличенных размерах и, следовательно, на вырученные деньги покупает, в первую очередь, орудия, материалы и рабочую силу для дальнейшего хода предприятия. Поэтому, если оставить в стороне прибыль, то можно сказать, что капиталист меняет свой товар на средства производства, а деньги — только минутный посредник в этом обмене. Это и есть основной обмен при капиталистическом производстве. Исследуем дело, принявши его во внимание.

Пусть на один оборот производства в предприятии тратится постоянного капитала C , в виде материалов и изношенной части орудий, количество, по трудовой стоимости равное 900 тысяч часов простого труда.

Переменный капитал V , заработная плата рабочих, т.-е., в сущности, те продукты, которые они купят на нее, и потребление которых поддерживает их рабочую силу на время данного оборота производства, составляет, положим, по трудовой стоимости 100.000 часов.

Итак, какова же будет трудовая стоимость произведенного товара? Очевидно, 900 тысяч, плюс 100 тысяч, плюс еще вся сумма прибавочного труда рабочих предприятия за этот оборот производства; т.-е. 1 миллион часов плюс M , или прибавочная стоимость.

А за сколько он будет продан или, вернее, обменен? Товары, которые должны быть на него, через посредство денег, приобретены, это, конечно, опять средства производства для следующего оборота, т.-е. такое же количество материалов, какое было затрачено, и восстановление изношенной части орудий, что составляет опять трудовую стоимость 900 тысяч часов, плюс снова такое же количество рабочей силы — 100 тысяч часов, плюс еще все то, из-за чего, собственно, капиталист ведет дело: его предметы потребления и дополнительные средства производства, если он расширяет предприятие; или же, если пока не расширяет, то деньги, которые он накопляет для будущего. Все эти последние приобретения вместе составляют реальную прибыль капиталиста.

Что же оказывается? Произведенная трудовая стоимость равна миллиону часов, плюс M (прибав. стоимость); обменивается она на товары, стоимость которых тоже миллион часов, плюс то количество товаров, которое образует прибыль капиталиста. И так же для всякого другого предприятия. Ясно, что отклонения от трудовой стоимости лежат только во второй части, т.-е. там, где прибавочная стоимость превращается в реальную прибыль; а в первой, главной части, образованной постоянным и переменным капиталом, C+V , отклонения нет.

Если противники трудовой теории этого не видят, то именно потому, что они останавливаются на денежной цене, не замечая, что деньги — только посредник в приобретении средств производства и потребления.

Надо еще прибавить, что основной товар капитализма — рабочая сила — нормально обменивается вообще по трудовой стоимости, без таких постоянных отклонений, которые зависят от нормы прибыли, а только со случайными и частными отклонениями. Дело в том, что она обменивается, при посредстве денег, именно на предметы потребления рабочих; а ее стоимость и есть, в то же время, трудовая стоимость этих средств потребления.

Продажа отдельных товаров не вполне по их стоимости есть особенность капиталистического производства. При хозяйстве меновом, но не капиталистическом, а мелко-буржуазном, — которое, впрочем, никогда не существовало в чистом виде, но к которому приближалось ремесленно-городское и, кое-где, вольно крестьянское хозяйство, — продавцом выступал непосредственный производитель; так или иначе, он должен был сообразоваться при обмене со стоимостью продуктов, в противном случае отдельные хозяйства, как было показано, приходят в упадок и сокращают производство, и происходящие, в силу этого, изменения в спросе и предложении стремятся восстановить соответствие цен со стоимостями. Средняя рыночная цена товара тогда могла подходить к его стоимости.

Не то в капиталистическом обществе: товар продается не тем лицом, которое его произвело, а другим — капиталистом. Для капиталистов не является необходимостью обмен равных количеств общественно-трудовой энергии, для них важна прибыль . Процент прибыли должен быть одинаков, хотя бы цена и уклонялась от стоимости; и процесс конкуренции действует таким образом, что предприятия, отличающиеся высоким органическим составом, получают, кроме своей прибавочной стоимости, еще прибавочную стоимость, созданную в предприятиях низкого органического состава. Совокупная прибавочная стоимость, созданная руками всего рабочего класса, приобретает, таким образом, характер добычи, которую отдельные капиталисты в ходе конкурентной борьбы делят между собой соответственно величине затраченных ими капиталов.

Все изложенное относительно годового процента прибыли относится не только к чисто промышленным, но так же к торговым и кредитным предприятиям. Как бы ни был незначителен переменный капитал таких предприятий, как бы ни была незначительна сумма действительно производимой в них прибавочной стоимости, они должны давать обычный годовой процент прибыли, или будут оставлены, как невыгодные, а капиталы перейдут в другие отрасли общественного производства.

Впрочем, в различных отраслях производства могут удерживаться известные различия в высоте годового процента прибыли. Различия эти прежде всего зависят от того обстоятельства, что организаторская деятельность капиталиста в одних предприятиях представляется более сложной и трудной, в других — менее. Перелагая свою организаторскую деятельность на наемных рабочих, капиталист должен довольствоваться несколько уменьшенным процентом прибыли. По аналогичной причине и кредитный процент на капитал обыкновенно ниже обычной промышленной прибыли. Если в промышленном предприятии владелец денег получил бы в год на свои 100 рублей 7 рублей прибыли, то, отдавая эти 100 рублей взаймы промышленному капиталисту, он удовольствуется и 5-ю рублями, и зато избавится от массы хлопот, с которыми связано промышленное дело.

Другое условие, создающее различия в высоте прибыли, есть степень риска, соединенного с ведением дела. Чтобы было из-за чего капиталисту итти на необычно большой риск, прибыль должна быть выше обычной. Особенно это легко видеть на примере кредитных предприятий. При обычных 7% промышленной прибыли кредитный капиталист согласится взять, напр., 5 на 100 лишь в том случае, если должник представит достаточный залог; если такого залога не найдется, для кредитора 5% уже недостаточное вознаграждение, так как он рискует совсем не получить обратно своих денег. Поэтому кредитор может взять в подобном случае 6, 8, 10% и даже более.

Наконец, третьей причиной, препятствующей уравнению нормы прибыли, является степень технического закрепления капитала в предприятиях. На высоких ступенях развития капитализма все возрастающая часть капитала затрачивается на строения, машины и т. под. Основной капитал быстро растет по сравнению с оборотным (сырьем, вспомогательными материалами и заработной платой), и перенесение капиталов из одной отрасли в другую становится при этих условиях все более и более затруднительным. Сравним два случая. Пусть какое-нибудь торговое предприятие, под влиянием конкуренции, начинает давать пониженный процент прибыли. Тогда собственник этого предприятия легко может реализовать весь свой оборотный капитал, — сбыть имеющиеся у него товары и распустить приказчиков — и продать элементы своего основного капитала — прилавки, полки и т. д. Вырученные деньги он может вложить в другую, более прибыльную отрасль промышленности. Не таково положение собственника металлургического завода. Если бы прибыль его предприятия понизилась, он не мог бы с такой легкостью, как торговец, извлечь свой капитал и перевести его в другое предприятие; он был бы принужден пользоваться пониженной нормой прибыли, пока отсутствие притока новых капиталов в его отрасль и увеличение спроса на производимые им товары не уравняют его прибыль со средней нормой.

Обычная норма годовой прибыли для данного общества определяется всей суммой его капиталов и всей суммой производимой за год прибавочной стоимости. Если сумма капиталов — 1.000 миллионов, а прибавочная стоимость — 100 миллионов, средняя норма прибыли — 10%. Впрочем, здесь надо сделать поправку вот в каком смысле: часть прибавочной стоимости берет в виде податей и налогов государство, другую часть, как будет показано дальше, в виде ренты — землевладельцы. Пусть обе эти части составляют 30 миллионов. Тогда вся прибыль капиталистов 70 миллионов, средняя годовая норма 7%.

В эпоху мануфактур норма прибыли была очень высока, измерялась вообще десятками процентов (а при особенно благоприятных условиях доходила до 300–400%). Объяснять себе это приходится таким образом: пока труд остается ручным, затраты на рабочую силу, т.-е. переменный капитал, представляют очень значительную часть всего капитала, а так как прибыль создается переменным капиталом, то чем он больше, тем процент прибыли выше. Поэтому, хотя в мануфактурных предприятиях норма прибавочной стоимости и не очень высока, процент прибыли значителен.

Кроме того, пока мануфактур мало и конкуренция между ними слаба, а преобладает ремесленное, ручное производство, они находятся как бы в привилегированном положении: производительность труда в них выше, чем в ремесленных предприятиях, а продавать они могут по той же цене, что и ремесленники; следовательно, получают своего рода сверхприбыль.

Период машин характеризуется по отношению к прибыли капиталистов двумя особенностями: во-первых, постепенным уменьшением годового процента прибыли на капитал и, во-вторых, быстрым возрастанием ее общей суммы. Рассмотрим основные причины той и другой особенности.

Машина есть орудие труда, и ее стоимость входит в состав постоянного капитала . Между тем, машина заменяет работника-исполнителя и вытесняет, следовательно, часть рабочей силы: затраты на покупку рабочей силы уменьшаются, т.-е. уменьшается переменный капитал.

Таким образом, при введении каждой новой машины на место некоторой части переменного капитала становится известное количество постоянного: рядом с возрастанием постоянного идет уменьшение переменного.

Если при введении машины производство очень быстро расширяется, то и переменный капитал может сам по себе не уменьшиться, а даже увеличиться: несмотря на машину, работников может понадобиться больше прежнего. Но постоянный капитал — затраты на машины и материалы — и в этом случае возрастает, очевидно, гораздо сильнее переменного, и по сравнению с постоянным переменный все-таки уменьшается, т.-е. представляет меньшую его часть, чем прежде. Например, до введения машины переменный капитал был 5.000 при 10.000 постоянного, т.-е. 1/2 постоянного, или 1/3 всего капитала; а при новых условиях переменного капитала оказывается 8.000 на 32.000 постоянного, т.-е. 1/4 постоянного или 1/5 всего капитала. Другими словами, взятый абсолютно , сам по себе, в отдельности, переменный капитал возрос, а относительно — взятый по сравнению с целым капиталом, — как часть целого капитала, — он уменьшился.

В общем, это относится и ко всякому прогрессу техники: если в известном производстве повышается производительность труда, то на данное количество постоянного капитала — орудий и материалов — требуется меньше живого труда, чем прежде, меньше рабочей силы, меньше переменного капитала. Но именно в машинном производстве, где повышение производительности труда происходит особенно быстро, данное явление выступает с особенной яркостью.

В английском бумагопрядильном производстве в начале XVIII века весь вложенный капитал состоял наполовину из постоянного и наполовину из переменного. Уже в 60-х годах XIX века постоянная часть капитала была 7/8, а переменная только 1/8, т.-е. относительно меньше прежнего в 4 раза, абсолютно же эта восьмая, благодаря росту всего капитала, была значительно больше прежней половины.

В предыдущем было выяснено, что прибавочная стоимость создается приложением рабочей силы, и что поэтому величина прибавочной стоимости зависит не от величины капитала, а от величины переменной его части, на которую покупается рабочая сила.

Норма прибавочной стоимости показывает, сколько процентов составляет прибавочная стоимость на переменный капитал; норма прибыли показывает число процентов прибавочной стоимости на весь — и постоянный, и переменный капитал. Поэтому норма прибыли во столько раз меньше нормы прибавочной стоимости, во сколько раз переменный капитал меньше всего капитала.

При введении машин и вообще при развитии техники производства переменный капитал относительно уменьшается. Если норма прибавочной стоимости не изменяется, то норма прибыли должна понизиться.

Положим, норма прибавочной стоимости 100%, постоянный капитал 8.000, переменного 2.000 рублей, т.-е. первый составляет 4/5, а второй 1/5 всего капитала. Тогда прибавочная стоимость равняется 2.000 рублей, и норма прибыли 20%.

Применение новых машин доводит постоянный капитал до 27.000, переменный, положим, 3.000, т.-е. 9/10 и 1/10. Тогда прибавочная стоимость 3.000, норма прибыли только 10%. Хотя переменный капитал и возрос абсолютно на 1.000, но относительно он вдвое уменьшился (1/10 вместо 1/5), и норма прибыли уменьшилась вдвое.

Для упрощения расчетов здесь принято, что вся прибавочная стоимость превращается в прибыль капиталиста. В действительности это не так; но неточность тут незначительная и сущности дела нисколько не изменяет.

Возвращаемся к нашему примеру. Если бы предпринимателям удалось достигнуть того, чтобы норма прибавочной стоимости повысилась вдвое, т.-е. до 200%, то норма прибыли оказалась бы опять 20%, т.-е. уменьшения процента тогда бы не произошло. Таким образом у предпринимателей есть способ воспрепятствовать понижению процента прибыли, а именно увеличение нормы прибавочной стоимости, т.-е. усиление эксплоатации. И они пользуются этим способом (удлинение рабочего дня, увеличение интенсивности труда и т. д.).

Но, применяя эти приемы, капиталист имеет дело не с мертвой машиной, а с живым существом. Машина инертна: в зависимости от воли предпринимателя она может действовать непрерывно по 24 часа в сутки и с такой скоростью, какую только допускает ее устройство; при этом она износится, станет негодной для производства в 4 раза скорее, чем если бы работала 12 часов и двигалась вдвое медленнее. Не таков организм человека; и усиление эксплоатации раньше или позже наталкивается на сопротивление со стороны рабочих, которое непрерывно возрастает и переходит в систематическую борьбу. Тогда относительное уменьшение переменного капитала, вытеснение его постоянным ведет к понижению процента прибыли, что и наблюдается в действительности.

Поэтому в странах с мало развитым капитализмом процент прибыли сравнительно высок: в России, напр., до войны, были не редкостью предприятия, дающие 25% на капитал, тогда как в Западной Европе 10% считались очень хорошей доходностью. Конечно, тут действуют и другие причины, но главной и основной остается относительное уменьшение переменного капитала.

Понижение процента прибыли еще не означает уменьшения абсолютной величины прибыли, ее суммы. Если получать 20% с капитала в 10.000. то это составит доход в 2.000; но всего 10% с капитала в 40.000 равняются целым 4.000. Вообще, прибыль увеличивается, если возрастание капитала идет быстрее, чем понижение процента.

В эпоху машин капиталистическое накопление идет с поражающей скоростью. Значительное накопление было необходимым условием машинного производства; но само машинное производство в своем необычайно быстром развитии вызывает весьма ускоренное накопление.

Несмотря на возрастающее потребление непроизводительных классов, непрерывно увеличивается и та доля прибавочной стоимости, которая обращается в капитал, служащий для дальнейшего извлечения прибавочной стоимости из наемного труда. Накопление происходит гораздо быстрее, чем понижение процента прибыли, так что величина прибыли не только возрастает, но возрастает притом быстрее, чем когда-либо прежде.

Считают, что в Германии «накоплялось» в начале нынешнего века ежегодно более одного миллиарда рублей, в Англии — около двух миллиардов. В Соединенных Штатах накопление шло еще быстрее: в 1840 году все национальное богатство исчислялось там в 3.700 миллионов долларов, в 1894 году — около 82 миллиардов (1 доллар = 1 руб. 96 коп. золотом), в настоящее время около 200 миллиардов.

В Англии и Ирландии цифра ежегодного дохода капиталистов и землевладельцев за период 1843–1883 г. увеличилась более чем вдвое — с 344 до 720 милл. фунтов стерлингов (1 фунт стерл. = 9,4 рубля). Наибольшая доля этого возрастания приходилась именно на прибыль предпринимателей.

Эти цифры дают некоторое понятие и о величине собственно прибыли, и о всей той массе прибавочной стоимости, которая ежегодно создается в странах машинного производства, а также и вообще о скорости развития общественных производительных сил.

Надо, впрочем, напомнить, что различия в денежной оценке национальных доходов и национальных богатств для различных периодов могут зависеть не от одного накопления, но отчасти также от понижения стоимости денег (вследствие повышения производительности труда, создающего деньги-товар). Такое понижение стоимости денег действительно происходило за последний период, но оно так мало, что лишь в слабой степени уменьшает значение приведенных цифр. Кроме того, это значение еще несколько ослабляется для цифр национального богатства возрастанием ценности того фиктивного капитала, который представляет из себя право частной собственности на землю (цена земли повышается благодаря повышению ренты).

 

б) Земельная рента

 

В феодальную эпоху жизни человечества, когда земледелие представляло из себя основную и господствующую форму производства, землевладение было неразрывно связано с организаторской ролью в общественной борьбе с природой. Доход землевладельца феодала (барщина и оброк) был необходимым следствием этой организаторской деятельности, и в то же время необходимым условием для того, чтобы землевладелец выполнял свою общественно-полезную роль.

Развитие менового хозяйства изменяет характер и значение землевладельческого дохода. По форме, изменение заключается в том, что доход начинает получаться не в натуральном виде, т.-е. не прямо в продуктах, а предварительно обращается в деньги. По существу, изменение заключается в том, что доход этот все менее связывается с организаторской производственной деятельностью землевладельца, так как, вовлеченный в систему меновых отношений, феодал все в большей степени избавляет себя от такой деятельности.

Это не значит, что доход землевладельца стал уменьшаться. Напротив, как было выяснено, именно под влиянием развивающегося обмена феодальная эксплоатация значительно усиливалась и породила сперва прикрепление крестьян к земле, а затем их обезземеление, полное или частичное.

Когда исчезают барщина и оброк, а зависимый крестьянин сменяется частью свободным мелким собственником-земледельцем, частью арендатором, тогда от феодально-организаторской роли почти ничего не остается. Впрочем, помещик не всегда отдает свою землю в аренду, а нередко при помощи наемных работников ведет на ней собственное хозяйство; но тип хозяйства и тогда вполне капиталистический, непохожий на феодальную организацию производства. Доход землевладельца становится аналогичен «прибыли» капиталиста: земля превращается в капитал, и из общей суммы прибавочной стоимости, производимой в данном обществе, владелец земли должен получить свою долю, как всякий другой капиталист. Только размеры этой доли определяются несколько иными условиями, чем для других капиталистов.

Развитие капиталистических форм землевладения совершалось с известной постепенностью. Обломки феодальных отношений только в Англии исчезли в средине XVIII века, в прочих же европейских странах сохранялись дольше: до конца XVIII века во Франции, до последнего времени — в Германии, Австрии и др. В России остатки феодально-крепостнических отношений сохранились до революции 1917 г., которая уничтожила помещичью собственность на землю.

Пережитки феодализма по форме весьма разнообразны для различных стран и эпох. Иногда они сводятся к натурально-хозяйственной аренде; сюда относится, во-первых, аренда за отработки, происшедшая из прежней барщины, во-вторых, половничество, сходное с феодальными оброчными отношениями (арендатор-половник отдает владельцу земли определенную часть своего продукта, всего чаще половину, нередко больше). Иногда, как, напр., в России, в силу особенных исторических условий, среди развивающихся капиталистических отношений сохранялись долгое время остатки крепостной общины: государство поддерживало общину в силу тех же причин, по которым раньше ее поддерживал феодал: в видах взыскания различных повинностей удобнее иметь дело с общиной, члены которой связаны круговой порукой, чем с отдельными хозяйствами.

Остатки прежних отношений экономическое развитие устраняет различными путями. Как было уже раньше указано, ради собственной выгоды помещик, с развитием денежного хозяйства, начинает переводить крестьянские повинности из натуральных в денежные, ради собственной выгоды заменяет потом в массе случаев зависимых наследственных арендаторов — вольными, и т. д. Там, где остатки прошлого сохраняются слишком долго, так что чувствительно стесняют развитие, они уничтожаются обыкновенно с помощью законодательных актов. Здесь не приходится рассматривать подробнее историю подобных изменений. Во всяком случае, они совершались всюду, где совершалось развитие менового общества.

Сущность ренты и законы ее изменений выступают всего яснее, если изучать их на развитых формах поземельных отношений капиталистического общества. Отношения менее законченные легче исследовать, уже основываясь на некотором знакомстве с более законченными.

Предприниматель, обладающий капиталом, желает организовать предприятие — промышленное, торговое, земледельческое — это безразлично. Никакое предприятие не может быть устроено вне пространства; следовательно, предпринимателю надо занять подходящий участок земли. Но в культурной, капиталистической стране нет земли без владельца, — землю надо купить или арендовать, потому что даром ее не уступят.

Итак, предприниматель покупает или арендует участок земли, положим, совершенно необработанной, не заключающей в себе ни атома человеческого труда — земли, которая не имеет стоимости. За что же, в таком случае, платит предприниматель? За возможность приложения общественного труда на данном пространстве земли . Тут обмен подчиняется не закону трудовой стоимости, а закону монополии. Если бы земля не была монополизирована, капиталисту не пришлось бы платить за участок земли, за возможность приложения на нем общественного труда. В уплате за простую возможность производственной деятельности нет ничего необычного для капиталистических отношений: ведь и сам предприниматель получает прибыль на том основании, что дает работнику возможность участвовать в общественном производстве.

Форма уплаты — покупка или аренда — не имеет большого значения для данного вопроса. Пусть арендная плата за землю — 1.000 рублей; если землевладелец продает данный участок, то он берет за него такую сумму, которая без хлопот и риска давала бы ему годовой доход, равный 1.000 рублей. Если обычный кредитный процент составляет 4% в год, то покупная цена участка составит 25.000 рублей, потому что эта сумма приносит владельцу 1.000 рублей дохода с тем же удобством, как в форме ренты за землю. Вообще, покупная цена земли представляет из себя, как принято говорить, капитализированную ренту, т.-е. ренту, замененную капиталом, дающим равную ей кредитную прибыль. Затративши капитал на покупку земли, предприниматель относит эту затрату к необходимым издержкам предприятия и должен получать обычную прибыль на эту затрату; другими словами, ставши землевладельцем, он должен впредь получать и ренту за землю.

Но с кого получает ренту предприниматель, который отдает ее землевладельцу, или берет себе, если земля принадлежит ему же? Очевидно, со своих покупателей, в цене продуктов. Таким образом, цена продукта, кроме обычных издержек производства и обычной прибыли, должна окупать еще ренту; иначе предприятие невыгодно для капиталиста. Положим, горнопромышленник затратил на орудия, материалы и рабочую силу 750.000 рублей, при чем произведено миллион пудов чугуна; обычная норма прибыли 10% в год, а рента за землю под рудником и заводскими строениями — 25.000 рублей; в таком случае продукт должен быть продан за 750.000+75.000+25.000 = за 850.000 рублей, по 85 копеек за пуд, чтобы предприятие могло считаться доходным.

Так обстоит дело с точки зрения отдельного капиталиста, отдельного землевладельца. В каком виде представится оно с точки зрения всего общественного хозяйства?

Землевладелец желает, чтобы рента была возможно выше; капиталист же стремится платить за землю возможно меньше, — в этом состоит противоположность их интересов. Отсюда — борьба за ренту. Исход борьбы определяется, как всегда в подобных случаях, взаимным отношением сил, степенью власти землевладельца над капиталистом, и обратно. Если в стране есть много свободной земли, которую ее владельцы желают уступить под какие-нибудь предприятия, земледельческие или промышленные, то капиталисты находятся в благоприятных условиях борьбы: землевладельцы сильно в них нуждаются, конкурируют между собою на земельном рынке и не могут требовать большой ренты. Наоборот, если незанятой земли, пригодной для предпринимательских целей, осталось уже сравнительно немного, тогда капиталисты больше нуждаются в землевладельцах, сильнее конкурируют между собою и принуждены платить более высокую ренту.

При таких условиях, очевидно, по мере расширения производства и по мере уменьшения площади земли, не занятой капиталистическими предприятиями, но пригодной для этого, должна возрастать власть земельных монополистов над предпринимателями, должна повышаться рента. Предел этого повышения во всякий данный момент зависит от соотношения сил и интересов в борьбе. В самом деле, если землевладельцы известной страны начинают требовать чрезмерно высокой платы за землю, т.-е. слишком сильно урезывают прибыль капиталистов, то капиталисты изыскивают средства перенести свои капиталы в другие страны, что и наблюдается нередко в действительности. Если же это средство неосуществимо, то должно произойти замедление в развитии производства, так как для капиталистов уменьшена возможность накопления; условия конкуренции станут особенно тягостны, так что крушение более мелких предпринимателей ускорится; их капиталы, объединившись в руках меньшего числа крупных капиталистов, представят из себя более значительную силу, чем прежде, потому что эта сила менее раздроблена; и землевладельцы, которые легче справлялись с более слабыми предпринимателями, принуждены будут итти на уступки перед более сильными.

Итак, общая сумма ренты, получаемой в данном обществе землевладельцами, зависит от следующих двух условий: во-первых, от общей суммы прибавочной стоимости, производимой в стране и подлежащей дележу между землевладельцами и предпринимателями; во-вторых, от исторически сложившегося соотношения сил обоих классов в борьбе за ренту и прибыль.

Первое условие определяется, очевидно, общим уровнем развития производства; но им же определяется и второе условие, как видно из того факта, что возрастание спроса на землю со стороны расширяющегося производства увеличивает власть землевладельцев над предпринимателями, а замена мелких предприятий крупными имеет обратное влияние.

Положим, общая сумма капитала страны — 400 миллиардов часов, что соответствует 40 миллиардам рублей; ежегодная сумма прибавочной стоимости — 40 миллиардов часов, в денежной форме 4 миллиарда рублей. Из них: землевладельцы берут себе 1 миллиард рублей, предпринимателям остается миллиарда. Норма прибыли за год оказывается тогда 7,5% (3 млд. на 40 млд.); и «норма ренты» для всей страны 2,5% (1 млд. на 40 млд:). С развитием производства капитал возрастает, напр., до 100 млд. рублей; прибавочная стоимость, положим, 9 миллиардов; из них землевладельцы, пользуясь возрастанием своей власти над капиталистами, которым труднее, чем прежде, находить для себя землю под предприятия, берут целых 3 млд., оставляя предпринимателям 6 млд.; норма прибыли 6%, величина ренты для всей страны 3%. Далее, производство еще возрастает: сумма капитала — 200 млд. рублей, прибавочная стоимость 15 млд.; но капиталистам удалось найти новое поле для приложения капиталов, напр., страна завела колонии, где много свободной дешевой земли, подходящей для земледельческих и промышленных предприятий. Тогда землевладельцы принуждены стать уступчивее; они берут уже меньше трети общей суммы прибав. стоим., именно млд. рублей; прибыль — 11 млд., норма прибыли — 5,5%, на долю ренты — 2%.

Перейдем теперь к вопросу о том, каким образом распределяется общая сумма ренты между отдельными землевладельцами.

При этом надо принять во внимание неоднородность различных участков земли: на одних приложение труда более производительно, на других — менее производительно. Такое различие особенно ясно выступает в добывающей промышленности: в земледелии — благодаря неодинаковому плодородию земли — оказывается, что на одном участке урожай сам 5, а на другом, при равных затратах капитала и труда, сам 10; в горном деле — на одном участке руда более богатая металлом, на другом — менее, и т. д. Но и в обрабатывающей промышленности немалое значение имеет близость, напр., воды, необходимой для производства, или возможность применить движущую силу течения реки, ручья. Даже во всех решительно капиталистических предприятиях весьма важным, по отношению к производительности труда, является расстояние от рынков, где покупаются материалы и продаются произведенные товары, а также наличность удобных или неудобных путей к этим рынкам. Ибо стоимость перевозки входит в стоимость продукту, и если перевозка стоит меньше труда, чем обыкновенно, то производительность труда в данном предприятии оказывается выше средней.

Итак, перед нами ряд однородных предприятий, положим, земледельческих, которые ведутся в неодинаковых природных условиях. На одном участке земли, при издержках на средства производства и рабочую силу, равных 10.000 рублей, получается 10.000 пудов хлеба, это — участок наихудшего качества; на другом, при тех же издержках, получается хлеба 15.000 пудов; на третьем, наилучшем по качеству, — 20.000 пудов. Обычный годовой процент прибыли, положим, — 5%. Предприниматель, который ведет хозяйство на худшем участке земли, должен получать свои 5%, т.-е. 500 рублей прибыли в год, иначе он счел бы предприятие невыгодным и постарался бы перенести свой капитал в другую область производства. Но так как земля не принадлежит ему и даром он ее получить не может, то он принужден еще, сверх того, платить землевладельцу известную ренту, конечно, не очень большую, потому что участок хуже других: иначе предприниматель перенесет свой капитал в другую страну, находя, что издержки по перевозке товаров меньше излишка ренты. Пусть рента — 300 рублей. Итак, в цене продукта предпринимателю следует получить всего 10.800 рублей (10.000 рублей издержек производства, 500 рублей прибыли и 300 рублей ренты). Следовательно, пуд хлеба он должен продавать по 1 руб. 8 коп.; дешевле он продавать не может, — тогда ему пришлось бы бросать дело; продать дороже ему, вообще говоря, не удается, — тогда его прибыль была бы выше обычной. Очевидно, в данном обществе рыночная цена хлеба и равняется приблизительно 1 руб. 8 коп. Если она ниже этой нормы, земледелие сокращается, и цена хлеба повышается, вследствие пониженного предложения; если она выше, — прибыль в земледелии больше обычной, капиталы стремятся в эту область, и землевладелец, пользуясь их конкуренцией, повышает ренту так, чтобы прибыль свелась к обычной, напр., берет себе 500 — 1.000 рублей.

Рента с наихудшего участка земли называется абсолютной рентой. Итак, обычная рыночная цена хлеба соответствует издержкам производства при наихудших природных условиях, в которых капиталисты еще ведут дело, плюс обычная прибыль, плюс абсолютная рента. Это, очевидно, относится не к одному хлебу, но и ко всем другим продуктам; при чем в обрабатывающей промышленности значение природных условий в наше время сравнительно менее велико, чем в земледелии с его отсталой техникой, с его сильной зависимостью от почвы, климата, с его потребностью в больших пространствах земли.

Рынок не делает никакого различия между продуктом, произведенным при худших и при лучших условиях: цена одна и та же, в нашем примере 1 руб. 8 коп.; 15.000 пудов хлеба, произведенных на втором участке, будут стало быть проданы за 16.200 руб., т.-е., сверх обычных издержек и прибыли, останется 5.700 руб., которые землевладелец и присвоит в виде ренты. Капиталисту из этих 5.700 руб. ничего не достанется — он получит только свою обычную прибыль, по закону годовых норм прибыли: если бы рента оказалась ниже 5.700 руб., а прибыль больше 500 руб., то немедленно явились бы конкуренты — другие капиталисты, которые согласились бы на повышение ренты.

Итак, владелец второго участка, сверх 300 руб. абсолютной ренты, получает еще 5.400 руб., которые и составляют так называемую дифференциальную ренту. Для владельца третьего, самого лучшего участка, дифференциальная рента еще больше — 10.800 руб., как можно видеть из простого вычисления, подобного предыдущему.

Тут может явиться вопрос, не противоречит ли теории трудовой стоимости указанная связь между рыночной ценой и худшими природными условиями, в каких только ведется еще производство. В конечном счете цены определяются стоимостями, а стоимость есть среднее количество трудовой энергии, необходимое для производства продукта, следовательно, величина стоимости соответствует затратам труда при средних природных условиях, а не при худших; казалось бы, и к средней рыночной цене должно относиться то же самое, т.-е. она должна соответствовать издержкам производства при средних природных условиях плюс прибыль, плюс абсолютная рента. Но противоречие здесь лишь кажущееся и легко устраняется анализом.

Стоимость товара распадается, как известно, на стоимость постоянного и переменного капитала и прибавочную стоимость. Цена, соответственно этому, должна разлагаться на средние издержки производства, среднюю прибыль и среднюю ренту (ибо общая сумма ренты и прибыли равна общей сумме прибавочной стоимости). У нас же цена разлагается иначе: вместо средних издержек производства взяты издержки производства на худшем, наименее удобном для данного рода предприятий участке земли, а вместо средней ренты взята абсолютная. Но нетрудно видеть, что насколько издержки на худшей земле больше издержек на средней, настолько абсолютная рента меньше средней , в которую, кроме абсолютной, входит еще средняя дифференциальная рента. Таким образом, две формулы цены между собою совершенно тождественны. Проверим это на нашем числовом примере, считая второй участок за средний.

Производство 10.000 п. хлеба на худшем участке требует издержек постоян. и перемен, капит. 10.000 руб.

 

Средний участок равных размеров с худшим, при затрате 10.000 руб. постоянного и переменного капитала, дает 15.000 пуд., значит для сравнения с худшим надо брать участок в 1,5 раза меньше, с которого получается также 10.000 пудов; тогда оказывается:

 

Дело в том, что при расчете для среднего участка издержек берется на З.ЗЗЗ,3 руб. меньше, прибыли на 166,6 руб. меньше, даже абсолютной ренты на 100 руб. меньше (200 руб. вместо 300 руб., потому что участок берется в 1,5 раза меньше), но зато в цену входит отсутствующая для худших участков средняя дифференциальная рента — 3.600 руб., и результат получается один и тот же (3.333,3 + 166,6 + 100 — 3.600 = 0).

Все эти расчеты применимы и ко всем другим товарам, с той только разницей, что в обрабатывающей промышленности рента имеет меньше значения, чем в земледелии: дифференциальная потому, что в земледелии более значительны колебания производительности труда, зависящие от естественных условий, а абсолютная — потому, что сельское хозяйство требует сравнительно больших участков земли.

Из этого расчета, между прочим, видно, в каком смысле цена определяется трудовой стоимостью в эпоху капитализма. Цена продукта определяется средними издержками постоянного и переменного капитала, плюс средний капиталистический доход (сумма средней прибыли и средней ренты). А средняя норма капиталистического дохода определяется отношением всей суммы прибавочной стоимости к трудовой стоимости всего капитала страны. Таким образом, закон трудовой стоимости определяет цены косвенно, определяя норму капиталистического дохода, которая, в свою очередь, определяет цену при данных затратах постоянного и переменного капитала.

Особенно громадных размеров достигает дифференциальная рента в промышленных местностях и в городах, где приложение общественного труда совершается наиболее интенсивно, где близость рынка создает большое сбережение труда на перевозке и хранении товаров. В самом деле, пусть одна фабрика, производящая миллион пудов товару, находится в 1 версте от рынка, а другая, такая же — в 11 верстах; перевозка миллиона пудов на 10 верст представляет громадную затрату, и если первая фабрика избегает этой затраты, то при обычной величине прибыли первого фабриканта все сбережение уйдет в дифференциальную ренту для землевладельца — в уплату за возможность прилагать общественный труд при особенно благоприятных условиях. Впрочем, экономическая сила крупного капиталиста такова, что нередко он оттягивает себе часть этой дифференциальной ренты — и тем легче побивает конкурентов.

Общий прогресс производства приводит, как было указано, к тому, что рента возрастает помимо всякого участия со стороны ее получателей: возрастает, вместе со спросом на землю для всякого рода предприятий, власть монополистов земли над предпринимателями.

При этом растет главным образом дифференциальная рента, особенно, когда вблизи каких-нибудь участков проводятся хорошие пути сообщения, сближающие эти участки с рынком, или когда на этих участках открываются новые природные богатства и т. п.[18]).

Так называемую арендную плату не следует прямо смешивать с рентой. Арендуется, по большей части, не голая, необработанная земля, а вместе с находящимися на ней строениями, вместе с улучшениями, произведенными в ней предыдущим трудом, нередко вместе с орудиями, скотом и т. п. Все это представляет из себя некоторый реальный капитал, который ссуживается арендатору и который должен приносить кредитору, т. е. землевладельцу, обычный кредитный процент. Часть арендной платы представляет, следовательно, обычную прибыль на кредитный капитал землевладельца; эту часть надо вычесть из арендной платы, чтобы получить чистую ренту.

Рядом с развитыми формами капиталистического землевладения на ранних ступенях развития капитализма и даже позже в большей части стран сохраняются формы менее законченные, особенно в земледелии. К числу таких форм можно, пожалуй, отнести и те хозяйства, в которых землевладелец и капиталистический предприниматель совмещаются в одном лице, которое получает и ренту, и прибыль. Но на этом здесь нет надобности останавливаться: такое совмещение почти ничего не изменяет в общем ходе дела.

Очень часто роль арендатора играет не капиталист, а мелкий производитель, обходящийся вполне или почти без наемного труда, обыкновенно крестьянин-земледелец. В этом случае «прибыль» фермера очень легко сводится к нулю: мелкий арендатор не обладает силой капиталиста, он не может успешно бороться с землевладельцем из-за арендной платы, и рента доводится до того уровня, при котором арендатору остаются только необходимые средства к жизни. В сущности, он тогда — наемный работник землевладельца, под маской самостоятельного арендатора. Под влиянием торгового капитала, который, со своей стороны, эксплоатирует мелкого арендатора, доля этого последнего падает иногда еще ниже, до такой степени, которая обусловливает вырождение производителя. Яркими примерами могут служить в этом отношении Ирландия и, в особенности, Россия. Русские крестьяне в огромном большинстве случаев обладали наделами, которых далеко не хватало для сколько-нибудь сносного существования. Это заставляло крестьян арендовать участки близ лежащих помещичьих земель, которые могли бы им давать дополнительный заработок. При таких условиях аренда имела кабальный характер. Помещик присваивал себе не только земельную ренту, но и прибыль крестьянина на затрачиваемый им незначительный, правда, капитал (на орудия, скотину и т. п.); мало того, в большинстве случаев он урезывал и значительную долю его дохода, соответствующего заработной плате. Статистические обследования кабальной (или «продовольственной») аренды в России показывают, что доход крестьянина, прибегающего к аренде дополнительного участка, меньше заработка наемного рабочего. Особенно резко выступал этот факт, когда крестьяне вынуждены были арендовать помещичью землю, отделяющую их надел от дороги, водопоя, пастбища и т. п.

В тех случаях, когда землевладелец и земледелец совмещаются в лице одного и того же крестьянина, дело сводится, на первый взгляд, к тому, что одно и то же лицо получает и заработную плату, и прибыль, и ренту. В действительности при этом прибыль обыкновенно весьма скоро переходит к торговому капиталисту — кулаку; а рента представляет, вообще, лишь незначительные размеры, потому что класс мелких земледельцев-собственников не имеет за собой такой значительной исторически сложившейся общественной силы, как класс крупных землевладельцев; а затем она тоже, большей частью, рано или поздно, отбирается торговым или ростовщическим капиталом.

Теперь вернемся к общему вопросу: что же такое земельная рента? Это та доля прибавочной стоимости, которую капиталист уступает землевладельцу за возможность приложения общественного труда на данном пространстве земли. Возможность эксплоатации сил природы общественным трудом неограниченна: даже наиболее плодородная почва и притом в наиболее густо населенных странах далеко не вся обработана. Но общество не может беспрепятственно всем этим пользоваться: оно встречает сопротивление со стороны класса землевладельцев, и сопротивление это преодолевается с помощью ренты.

Рента имеет стремление непрерывно возрастать с развитием промышленной жизни. Обусловливается это тем, что промышленное развитие общества, увеличивая спрос на землю для всякого рода предприятий, увеличивает тем самым монопольную силу землевладельческого класса, его власть над остальным обществом и позволяет этому классу присваивать все более значительную часть производимой прибавочной стоимости.

Таким образом, как бы быстро ни происходило возрастание прибыли капиталистов, рента возрастала еще быстрее. Однако, не без борьбы промышленно-торговая буржуазия подчинялась такому положению вещей. Она всеми силами противодействовала возрастанию ренты за землю, понижающему прибыль.

Борьба ренты и прибыли велась в самых разнообразных формах всюду, где встречались лицом к лицу интересы землевладельца и капиталиста. Ее простейшая форма — борьба капиталистического фермера с лэндлордом за арендную плату. Здесь все, чего фермер может достигнуть, — сохранение за собой обычной предпринимательской прибыли; но даже это не всегда ему удается: благодаря тому, что из земли трудно без убытков вынуть вложенный в нее капитал в виде строений, улучшений почвы и т. п., фермер иногда оказывается вынужден мириться с таким повышением арендной платы, которое ниже обычной нормы урезывает его прибыль.

Когда возрастание земледельческой ренты доводит хлебные цены в стране до чрезмерной высоты, повышая тем самым цену рабочей силы и еще более понижая прибыль, тогда для промышленно-торгового капитала становится выгодным и целесообразным бороться с рентой путем ввоза хлеба из других стран: в низко развитых земледельческих странах, где рента еще не успела достигнуть большой высоты, где производство хлеба обходится дешево благодаря дешевизне рабочих рук, цены на хлеб сравнительно низки, и ввоз этого дешевого хлеба в развитые страны с высокой рентой сильно урезывает ренту.

Против такого приема борьбы землевладельческий класс пускает в ход свою политическую силу, свое влияние на государство: добивается высоких, пошлин на привозимые земледельческие продукты, иногда — прямого запрещения их ввоза. Так, в Англии весьма долго держались «хлебные законы», допускавшие ввоз хлеба лишь в тех случаях, когда цена хлеба на внутреннем рынке достигала известной, весьма высокой нормы. Против политической силы, буржуазия могла пустить в ход только подобную же силу; на этой почве разгорелась борьба капитала и землевладения, как целых более или менее сплоченных общественных классов. Английская буржуазия победила в этой борьбе и в 1846 году добилась свободного ввоза хлеба. В результате земледельческая рента была остановлена в своем возрастании, даже на время довольно сильно понизилась.

Этим не ограничился победоносный капитал в своем торжестве: он колонизовал обширные, в высшей степени плодородные, черноземные равнины Сев. и Южн. Америки, Австралии, Южной Африки, связал их с европейскими рынками посредством усовершенствованных путей сообщения и организовал эксплоатацию их плодородия при помощи весьма совершенных технических приемов, при чем важную роль сыграла земледельческая машина. Высокая производительность земледельческого труда в этих странах привела к наводнению мирового рынка дешевым хлебом. Это было страшным ударом для земледелия старых капиталистических стран; и так как прибыль, по закону стремления к равной годовой норме, резко измениться не могла, то удар всего тяжелее отозвался на ренте этих стран: ее возрастание было так сильно замедлено, что далеко не могло итти наравне с возрастанием прибыли. Цифра земледельческой ренты в Англии даже несколько понизилась с 1843 года по 1893 (с 42.127.000 ф. стерл. до 41.682.000 ф. стерл.).

Но если европейские землевладельцы испытали понижение ренты, то новые землевладельцы черноземных стран стали за то получать громадную ренту, и суть дела не изменилась: общая сумма земледельческой ренты продолжала сильно возрастать. Понижение ренты было одной из главных причин той громадной задолженности европейского землевладения, которая развилась за последние десятки лет прошлого века. Другой важной причиной была потребность в улучшении земледельческой техники, возникшая из тяжелой конкуренции; на улучшение земли и способов производства требовались капиталы, и их землевладельцы должны были занимать. Задолженность эта привела к тому, что значительная часть ренты уплачивается в виде процента за долг кредитным учреждениям, которые, таким образом, понемногу заменяют прежних получателей ренты.

Что касается до ренты не-земледельческой — с земли под строениями и т. п., то она и в Европе не испытала остановки в своем возрастании. В Англии, напр., за 50 лет — с 1843 по 1893 г. — она возросла, по меньшей мере, раза в 3. Особенно быстро увеличивается она в больших промышленно-торговых городах; по мере расширения города плата за наем зданий в центральных частях доходит до громадных размеров, и ее возрастание приходится именно на ренту, потому что прибыль на капитал, вложенный в постройку зданий, остается прежней. В отдельных случаях размеры подобной ренты становятся почти невероятны: в центральных частях самых больших капиталистических городов в роде Лондона, Чикаго, цена квадратной сажени земли измеряется десятками тысяч рублей.

В отличие от дифференциальной ренты, абсолютная является чистейшим пережитком феодальных отношений, результатом экономического и политического господства класса землевладельцев над обществом. Она представляет собою вычет из совокупной прибавочной стоимости, который землевладельцы (лэндлорды, юнкера и т. д.) присваивают себе в силу факта владения землей и влияния на государственную власть. Поэтому вполне естественно, что буржуазия в борьбе за прибавочную стоимость стремилась, как мы видели, к уничтожению тех условий, которые давали землевладельцам возможность накладывать свою руку на часть прибавочной стоимости и тем самым уменьшать долю буржуазии. Крайней буржуазной мерой в этом направлении могла бы быть полная экспроприация ренты у класса землевладельцев; а средством для этого могла бы послужить национализация земли; государство затем сдавало бы ее в аренду за плату, соответствующую дифференциальной ренте. Так, в нашем примере с тремя участками арендатор второго участка платил бы государству 5.400 руб., вместо 5.700 руб. помещику; арендатор третьего — 10.500 руб.; арендатор первого ничего не платил бы, потому что абсолютная рента совсем уничтожилась бы вместе с монополией частного землевладения. Вся дифференциальная рента получалась бы буржуазным государством, т.-е., организацией класса капиталистов, взятого в целом. Но эту реформу капитализм вряд ли успеет осуществить и не только вследствие сопротивления землевладельцев. Дело в том, что борьба буржуазии с пережитками феодализма все более ослабевает по мере усиления борьбы ее с пролетариатом: помещики — ценный союзник в этой последней борьбе; да к тому же национализация подрывала бы принцип частной собственности в сознании народных масс.

 

в) Заработная плата

 

Форма заработной платы

 

Стоимость рабочей силы рабочий получает в виде заработной платы.

В периоды натурально-хозяйственные наемный труд представляет редкое исключение. Работа странствующего ремесленника феодальных времен на дому у заказчика из принадлежащего заказчику материала имеет лишь внешнее сходство с наемным трудом; плата, которую получает такой ремесленник, соответствует не стоимости его рабочей силы, а стоимости, вновь произведенной его трудом, — тут еще нет никакой эксплоатации, потому что ремесленник сам обладает орудиями производства и, по меньшей мере, так же легко может обойтись без всякого данного заказчика, как тот без него.

Впервые наемный труд начинает играть заметную роль в жизни тогда, когда в городах развивается цеховая организация ремесла. Подмастерья и ученики уже представляют из себя наемных работников мастера. Однако, до тех пор, пока сохраняются патриархальные отношения в пределах ремесленного хозяйства, пока роль подмастерья является только переходной ступенью к званию мастера, заработная плата подмастерья не строго определяется стоимостью рабочей силы, а бывает несколько выше ее; иначе подмастерье за время своей службы не мог бы скопить необходимых средств, чтобы устроить затем собственную мастерскую и собственное хозяйство. Но когда торговый капитал расстраивает прежнюю гармонию патриархально-ремесленных отношений и, эксплоатируя мастера, заставляет его эксплоатировать подмастерьев, тогда уровень заработной платы в ремесле падает до уровня стоимости необходимых жизненных средств, до уровня стоимости рабочей силы.

Как было выяснено, торговый капитал только формально не превращает мелкого ремесленника и крестьянина в наемных работников; в действительности же, за их труд он оставляет им только стоимость рабочей силы, так что по существу их материальное положение не отличается от положения наемных работников.

Развитие промышленного капитала означает развитие наемного труда, который только с этого времени начинает играть крупную роль в производственной жизни общества. «Заработок» самостоятельного мелкого производителя все более вытесняется заработной платой производителя- пролетария.

Первичной формой заработной платы является натуральная , т.-е. плата продуктами, предметами потребления. Эта форма заработной платы интересна, между прочим, в том отношении, что стоимость рабочей силы выступает здесь с очевидностью, как стоимость производства необходимых средств к жизни.

Натуральная плата удерживается особенно долго в земледелии, что и понятно, так как его продукты как раз представляют значительную часть необходимых жизненных средств работника. В этой области производства она отчасти сохраняется даже при довольно развитом капитализме, но уже непременно в соединении с денежной платой. В такой же смешанной, но по преимуществу натуральной форме получал свою плату подмастерье Средних веков. И до сих пор еще в мелких предприятиях хозяева часто находят более выгодным, чтобы работник жил «на хозяйских харчах», и только часть платы получал деньгами.

С широким развитием обмена и денежного обращения, натуральная плата всюду исчезает. Денежная форма удобнее и для рабочего, которому она дает возможность по личному выбору покупать средства потребления, и для капиталиста, которого она избавляет от труда покупать средства потребления для рабочих.

При крупном капиталистическом производстве можно встретить нечто в роде смешанной платы, но в совершенно особенной форме: так называемая «система прижимки». Предприниматель устраивает при своем промышленном предприятии лавку и заставляет рабочих покупать в ней продукты; цены назначаются, конечно, такие, которые дают хорошую прибыль. «Система прижимки» позволяет капиталисту до крайности уменьшать действительную заработную плату, не прибегая к явному ее понижению. (Во многих странах, в том числе в России, законодательство делало попытки уничтожить эту систему или хотя бы ограничить ее применение. Но предприниматели зачастую находили средства обходить запрещения.)

Заработная плата рассчитывается по двум различным способам: или поденно, понедельно, помесячно, вообще — повременно , или сдельно — поштучно . По первому типу производилась обыкновенно расплата мастера с его подмастерьями. Второй в наибольшей степени исторически связан с домашне-капиталистической формой промышленности, где производитель и не мог получать своей платы иначе, как поштучно.

В эпоху промышленного капитализма оба способа встречаются рядом: капиталист выбирает тот из них, который в данном случае для него выгоднее; оба имеют свои удобства и свои неудобства для предпринимателя.

При повременной плате рабочий менее напрягает свои силы, бережет их; его труд менее интенсивен. В самом деле, как бы усиленно он ни тратил своей энергии, а за день он получит столько же.

Поштучная плата принуждает работника трудиться гораздо напряженнее, он старается сделать как можно больше, потому что это увеличивает его заработок. Но, благодаря поспешности работы, понижается качество продукта. Следовательно, повременная плата выгоднее для предпринимателя там, где особенное значение имеет качество товара.

Впрочем, и при сдельной плате предприниматель может, путем строгой браковки и штрафов, добиться постепенно большей тщательности в работе, высокого качества, продуктов. Далее, сдельная плата имеет то преимущество для предпринимателя, что дает возможность мало-по-малу увеличивать прибыль получаемую от каждого рабочего. Это происходит так. В расчете на лишний заработок рабочие трудятся энергичнее и некоторое время действительно получают плату больше обычной. Но когда повышенная напряженность труда уже вошла у них в привычку, предприниматель понижает расценку, так что заработная плата спускается приблизительно до прежняго уровня. Чтобы увеличить заработок, работники должны опять повышать интенсивность труда; а затем вновь повторяется понижение расценки, и т. д.

При таких условиях естественно, что с развитием капитализма сдельная плата все более вытесняла повременную.

Чтобы заключить обзор форм заработной платы, приходится еще упомянуть о плате с участием в прибыли. Сверх повременной или сдельной платы, между работниками распределяется еще известная часть прибыли, напр., 5 — 10%. Применяется эта форма платы, главным образом, там, где особенно важно заинтересовать рабочих в качестве их работы, — напр., на мануфактурах музыкальных инструментов, или где желательно, в виду малочисленности в стране искусных и опытных работников данной специальности, привязать как можно теснее рабочих к данному предприятию. Ее значение заключается в том, что она затемняет противоречие классовых интересов рабочего и капиталиста.

Предприниматель отдает заработную плату после выполнения работы. Исключения из этого правила очень редки. Следовательно, рабочий, вообще говоря, ссужает капиталисту свою рабочую силу, отдает ее в кредит: она потребляется раньше, чем оплачивается.

Благодаря этому, приобретает для рабочего особенное значение срок расплаты — недельный, двухнедельный, месячный, и т. д. От одной получки до другой работник принужден обыкновенно жить в долг. Но лавочник, у которого он покупает предметы потребления, оказывает кредит не даром. Чем реже выдается плата, тем затруднительнее при таких условиях положение работника.

 

Величина заработной платы

 

Вопрос о высоте заработной платы представляет некоторые специальные трудности для исследования. Прежде всего следует рассмотреть, каким способом возможно производить сравнение величины заработной платы для различных местностей и периодов времени.

При натуральной форме платы такое сравнение является еще довольно легким: где работнику дают больше продуктов, там и плата выше (разумеется, если продукты одинаковые; в противном случае возможны только весьма приблизительные суждения).

При денежной форме платы затруднения возрастают. Если в одном месте работник получает вдвое больше денег, чем в другом, это еще не значит, что его действительная плата выше. Деньги не сами по себе важны для рабочего, а потому, что он покупает на них предметы потребления. Если в одной стране заработная плата 2 рубля, а в другой 1 рубль, но в первой стране все предметы потребления рабочих вдвое дороже, то действительная плата в обоих случаях должна считаться равной.

Таким образом, приходится различать номинальную, кажущуюся величину платы: столько-то рублей, копеек, — и реальную, действительную величину; чтобы составить себе понятие о реальной плате, надо выяснить, какое количество предметов потребления покупается на данную денежную плату: столько-то фунтов хлеба, мяса, столько-то аршин полотна и т. д.

Сравнивать прямо денежную плату можно только в одной и той же местности, в одно и то же время, иначе легко получаются грубые ошибки.

Это еще не все трудности. В суждении о высоте заработной платы необходимо принимать во внимание также длину рабочего дня и интенсивность труда, — вообще, количество затрат трудовой энергии. Если рабочие одной страны получают столько же за 10-часовой день, сколько рабочие другой страны за 12-часовой, то плату вторых следует, очевидно, признать ниже. Если рабочий день в обоих случаях равной длины, напр., 10 часов, но работа во втором случае интенсивнее, то уровень заработной платы для второй страны ниже.

В экономической литературе, благодаря всем указанным трудностям, нередки нескончаемые споры о том, повысилась или понизилась заработная плата там-то и за такой-то период времени.

Во всяком случае, заработная плата есть не что иное, как рыночная цена рабочей силы. Поэтому, в среднем, она приблизительно соответствует стоимости рабочей силы.

Как было изложено, стоимость рабочей силы есть стоимость удовлетворения привычных потребностей работника и его семьи. По этому поводу надо сделать еще некоторые пояснения.

1) В ряду привычных потребностей работника искусственно развитые имеют почти такое же влияние на стоимость рабочей силы и высоту платы, как естественные.

Наблюдения показали, что если где-нибудь заработная плата, в силу благоприятных условий, долго продержалась на повышенном уровне, там она уже редко возвращается к прежней величине или падает ниже ее. Рабочие упорно отстаивают повышенную плату, чтобы иметь возможность жить сообразно вновь приобретенным привычкам. Если же все-таки плата понижается, то нередко оказывается, что рабочий уменьшает потребление мяса, хлеба, лишь бы иметь возможность купить табаку, вина, чаю, книг и т. д.

2) Когда говорится, что в стоимость рабочей силы входит стоимость удовлетворения потребностей семьи работника, то при этом подразумевается именно семья среднего размера.

Далее при этом предполагается, что в данном обществе из целой семьи продает свою рабочую силу, средним числом, один только человек, который и зарабатывает на всех членов семьи. Если же из семьи работает не один человек, а больше, то плата всех вместе работников должна, в среднем, быть достаточна для удовлетворения потребностей семьи.

В общем доля всего общественного продукта, достающаяся рабочему классу, должна быть достаточна для того, чтобы рабочая сила могла воспроизводиться , чтобы к услугам капитала всегда было необходимое количество работников той или иной квалификации (токари, слесари, столяры и т. д.). Это значит, что заработной платы должно хватать для поддержания жизни рабочего и продления его рода. Ниже этого уровня она, в общем, быть не может, ибо в противоположном случае началось бы вымирание наемных рабочих, и капиталистической системе пришел бы конец. Что касается специально заработной платы квалифицированных рабочих, то и по отношению к ней применим тот же принцип. Устойчивое сокращение заработной платы рабочего, потратившего на обучение долгое время и нуждающегося в определенном уровне жизни, повлекло бы за собой ослабление и ухудшение качества его собственной рабочей силы и прекратило бы подготовку новых, подобных ему работников.

После этих замечаний о заработной плате вообще можно перейти к вопросу о заработной плате в эпоху мануфактур и в эпоху машин.

Труд остается даже в развитой мануфактуре все еще ручным, как и в ремесле. Поэтому личное искусство работника попрежнему имеет большое значение.

Различные виды труда при техническом его разделении оказываются проще или сложнее, требуют большего или меньшего искусства и обучения. По сложности работы, по степени искусства и обучения рабочие мануфактур разделяются на разряды, для которых заработная плата неодинакова.

Низший разряд составляют так называемые чернорабочие или неискусные работники — представители «простого» труда для эпохи мануфактур. От них не требовалось никакого специального обучения, им поручались такие операции, которые может исполнить всякий. Они получали наименьшую плату, соответственно своим весьма низко развитым потребностям. Обезземеленные крестьяне, бродяги больших дорог, нищие — доставляли мануфактурам наибольшую часть контингента чернорабочих.

Искусные рабочие составляли своего рода аристократию и получали гораздо больше чернорабочих. Между ними существовало также разделение на более мелкие разряды по степени искусства и по размерам платы. Источником искусных рабочих являлся первоначально класс разорившихся ремесленников, а также бывшие подмастерья.

Принимая во внимание, что заработная плата определяется стоимостью рабочей силы, т.-е. стоимостью удовлетворения жизненных потребностей работника, не трудно понять, что в эпоху манафактур могли существовать крупные и постоянные различия в заработной плате: выполняя неодинаковую роль в производстве, затрачивая в процессе работы неодинаковое количество общественно-полезной трудовой энергии, различные разряды работников должны были иметь и различный уровень потребностей: недаром они различались даже по происхождению из более зажиточных и менее зажиточных общественных групп. Не почему отдельный капиталист считается с различным уровнем потребностей своих работников, почему он не сбавляет плату обученных до размеров платы чернорабочих? Ведь он не заботится о том, что обучение работника чего-нибудь стоило; а об интересах общества в целом он не размышляет.

Во-первых, само собой понятно, что обученные рабочие энергично отстаивают свой высокий уровень потребностей. В истории борьбы рабочих Англии не раз наблюдалось, что такие рабочие при чрезмерном понижении платы предпочитали переходить в чернорабочие, где плата еще ниже, но и затраты нервной энергии гораздо меньше. Во-вторых, в борьбе за плату они находятся в сравнительно благоприятных условиях, гораздо более благоприятных, чем необученные. Первых — меньше, конкуренция между ними слабее, заменить их труднее, словом — отношение спроса и предложения для них более выгодно, и капиталисту особенно трудно сбавлять их плату.

Насколько выгодным являлось в общем положение обученных рабочих по отношению к предпринимателям мануфактур, можно видеть из следующего соображения. Если несколько работников, выполняющих отдельную, необходимую в ряду других и требующую искусства операцию, отказываются работать, то, при невозможности немедленно заменить их новыми, хозяин зачастую оказывается вынужден на время прекратить все производство или уступить. Спрос на искусных рабочих со стороны развивающегося мануфактурного производства был так значителен, что нередко они имели возможность предписывать условия хозяевам. Конечно, так было не всегда и не везде.

Во всяком случае, наиболее многочисленную часть пролетариата составляли чернорабочие и мало обученные работники. Выйдя из среды тех общественных классов, которые были угнетены и экономически обессилены до последней крайности, они лишь с чрезвычайной медленностью развивали свои потребности. Поэтому в веке XVI, XVII заработная плата стояла вообще низко. Еще в большей мере, чем к обрабатывающей промышленности, это относится к возникающему капиталистическому земледелию, где «искусного» труда вообще почти нет, а потребности трудящихся особенно неразвиты.

В предприятиях более отсталого типа, организованных по домашне-капиталистическому способу, уровень заработка производителей приблизительно такой же, как в мануфактурах, или еще ниже. Торговый капитал еще меньше заботится о производителе, чем промышленный, для которого изнуренный, вырождающийся рабочий слишком очевидно невыгоден.

Благоприятным условием для высоты заработной платы является в эпоху мануфактур тот факт, что женский и детский труд еще очень мало распространен: из всей семьи продает свою рабочую силу обыкновенно только один человек. Таким образом, продажа одной рабочей силы доставляет средства существования для целой семьи. Благодаря этому, женщина лродолжает играть в семье ту же «натурально-хозяйственную» роль, что и раньше: она ограничивается ведением домашнего хозяйства.

Низкая заработная плата эпохи мануфактур соединяется обыкновенно с не особенно продолжительным рабочим днем и невысокой интенсивностью труда.

В начале периода мануфактур длина рабочего дня мало отличается от той, какая существовала для ремесленных подмастерьев в эпоху процветания ремесла — 9, 10 часов в сутки; иногда она оказывается даже меньше этого. Один писатель XVII века горько жалуется на эгоизм и леность английских рабочих, которые, работая 4–5 дней в неделю по 8 часов, получают необходимые средства к жизни и совершенно не заботятся о том, чтобы трудиться побольше.

Для представителей сложного труда такая незначительная продолжительность рабочего времени объясняется главным образом их благоприятным положением на рынке труда. Для представителей простого труда дело зависело преимущественно от крайней неразвитости их потребностей: были слишком слабы побуждения добиваться большей платы путем более продолжительной работы. Теми же самыми причинами обусловливалась также сравнительно невысокая интенсивность труда.

Такое положение вещей заставляло законодательство того, времени принимать меры против излишней «лености» и «эгоизма» рабочих. Сюда прежде всего надо отнести строгие законы относительно «бродяг», т.-е. безработных, которые непременно должны были куда-нибудь наниматься, если желали избегнуть жестоких наказаний от плетей до виселицы включительно. Этим способом массы бездомного люда дисциплинировались для того, чтобы стать пригодными для целей промышленного капитала и, увеличивая собою предложение труда, сделать менее строптивыми остальных. Но цель достигалась лишь в незначительной степени.

Далее, законом регламентировался рабочий день: устанавливалась его наименьшая длина. Напр., английские законы XVII века определяют ее в 11–12 часов и, в случае заключения договора на менее продолжительный рабочий день, подвергают штрафу и хозяина, и рабочего. На практике подобные законы выполнялись нестрого: нередко их обходили различными уловками, а то и прямо нарушали.

В более поздних стадиях периода мануфактур дело изменилось, и не в пользу рабочих. Продолжающееся обезземеление крестьян и упадок мелкого производства все более увеличивали численность пролетариата. Ни мануфактурное производство, ни остатки ремесла не в состоянии были дать достаточно заработка этой массе голодного люда. Конкуренция на рабочем рынке все более обострялась.

Тем не менее, длина рабочего дня возрастала лишь очень постепенно. Точные данныя привести трудно; однако, следующий факт с убедительностью доказывает, что даже в самом конце мануфактурного периода рабочий день не отличался особенно большой продолжительностью. В 1770 году автор одного экономического исследования предлагает такой проект. Чтобы избавить Англию от всех безработных и праздношатающихся, следует устроить для них громадный рабочий дом, который был бы, по выражению автора проекта, настоящим «домом ужаса». Заключенные должны там получать необходимые средства существования, и за это работать «целых 12 часов в сутки». Судя по тому, что для «дома ужаса» предлагался 12 часовой день, можно думать, что обычная длина рабочего дня была значительно меньше.

Так обстояло дело на первых ступенях развития капитализма.

Мануфактурное разделение труда порождало раздробление рабочего класса на группы с различной высотою заработной платы, соответственно различной сложности исполняемого труда, различному обучению и искусству работников. Одного рабочего класса, благодаря этому, не было, а существовало множество классов рабочих, находившихся в довольно несходных материальных условиях жизни.

Устраняя мануфактурное разложение труда, заменяя его специализацией машин, машинное производство стремится устранить и прежние различия в заработной плате, стремится уравнять ее для всех работников. Если, благодаря машине, все более сходною становится производственная роль различных работников, то необходимо должно становиться сходным и их материальное положение.

Для работы при машине требуется так мало обучения, что всякий может пройти его в сравнительно короткое время. Все прежние разряды рабочих постепенно сводятся к одному, который во многом подходит к чернорабочим. Главная разница та, что работник при машине должен непременно обладать некоторым общим развитием, некоторой интеллигентностью: иначе рискованно и невыгодно было бы поручать ему машину, сложный механизм которой надо хоть сколько-нибудь понимать, чтобы всегда целесообразно управлять им. И чем машина автоматичнее, чем менее она требует от работника прямого физического вмешательства в ее работу, тем больше она требует от него чисто психической работы — напряженного внимания, соединенного с сознательным отношением к делу, с пониманием смысла и назначения различных частей механизма, их взаимной связи в работе.

Таким образом, подобно ручному труду чернорабочих, труд работников при машине превращается в простой труд, т.-е., требующий наименьшей суммы обучения и развития, при какой возможно участие в общественном производстве. Но в эту наименьшую сумму входит некоторая общая интеллигентность работника, и чем дальше, тем более значительная.

С большей интеллигентностью необходимо связан более высокий уровень потребностей, а, следовательно, — и более высокая заработная плата. Таким образом, хотя каждый капиталист стремится возможно больше понижать заработную плату, но потребности производства заставляют его мириться с фактическим ее повышением: если бы даже ему и удавалось временно преодолевать стремление рабочих к такому повышению, подавлять их требования, то сами они, при недостаточном удовлетворении их повышенных потребностей, оказались бы мало приспособленными к работе с машиной, а это было бы невыгодно и для него.

Кроме представителей «простого машинного» труда, в производстве, как было указано, продолжает принимать участие также особая группа представителей сложного труда — интеллигентно-технический персонал: ученые механики, технологи, химики, специалисты по общей организации предприятий — директора, бухгалтеры и т. д. Этот сравнительно немногочисленный слой, по своей заработной плате, значительно отличается от простых рабочих. Как средняя группа между предпринимателями и рабочими, он при развитом капитализме не может, вообще причисляться к рабочему классу[19] .

Уже в мануфактурный период капитализма женский и детский труд применяется в производстве, но только в весьма небольших размерах. Для ручного труда мануфактуры нужна в большинстве случаев такая физическая сила, какой не обладают женщины и дети, — сила взрослых мужчин. Поэтому, в эпоху мануфактур женщины и дети редко оказывали конкуренцию мужчинам продажею своей рабочей силы[20].

При машинном производстве ручного труда мало, большая часть работ не требует физической силы взрослого человека. Поэтому работа женщин и подростков начинает находить все больше применения; а там, где не требуется не только физической, но и психической силы взрослого человека, там выступает на сцену труд детей. В массе случаев для капиталиста является уже выгодным заменить взрослых мужчин более дешевыми, хотя и более слабыми работниками.

В результате — конкуренция между рабочими усиливается, благодаря появлению на рынке массы новых рабочих сил. Заработная плата падает тем сильнее, чем более возрастает применение женского и детского труда. Не трудно выяснить, где лежит та норма, к которой стремится плата в своем понижении. По закону стоимости заработная плата должна соответствовать цене обычных средств потребления рабочей семьи; но теперь это заработная плата не одного мужчины, как было раньше, а вместе всех продающих свою рабочую силу членов семьи. Как прежде, так и теперь семья получает, в среднем, необходимые средства существования; разница лишь та, что в капиталистическом производстве принимает участие уже не один глава семьи, но также и его жена и дети.

Размеры применения женского и детского труда возрастают с развитием капитала. В России, стране только с недавних пор капиталистической, женщины на фабриках в начале XX века составляли немного более 1/4, подростки около 1/12, дети около 1/40 всех работающих; специально же в прядильно-ткацкой промышленности, где женский труд применяется очень широко, женщины составляли около 2/5 общего числа рабочих. В старой, капиталистической стране — Англии отношение уже иное; так, в прядильно-ткацкой промышленности мужчины там составляли немного более четверти, женщины больше половины, подростки около 1/12 и почти столько же дети до 13 лет.

Разница в заработной плате мужчин, женщин и детей довольно значительна. Так, на фабриках и заводах московского района средняя плата мужчины была в 2 раза больше платы женщины и в 3 раза больше платы ребенка. Различия эти только отчасти зависят от меньшей способности женщин и детей к работе. Если сравнить плату за совершенно одинаковое количество работы, то оказывается, что мужчина все-таки получит больше, женщина меньше, ребенок еще меньше. Причина заключается в том, что на рабочем рынке женщины и дети в меньшей степени способны отстаивать себя, что они в общем менее сознательны и менее энергично борются за свои интересы.

Социальные результаты женского и детского труда весьма сложны и имеют частью отрицательный, частью положительный характер.

Усилившаяся конкуренция между рабочими ставит каждого из них в большую, чем прежде, зависимость от предпринимателя; рабочего становится легче заменить, в нем меньше нуждаются, чем прежде. Число безработных увеличивается.

Для женщин и особенно для детей фабричная работа означает, в большинстве случаев, преждевременное истощение организма; это истощение нередко доходит до такой степени, что влечет за собою настоящее вырождение рабочих.

Работа беременных женщин дурно отзывается на здоровье их будущих детей: дети рождаются слабыми, имеют вид недоношенных и подвержены усиленной смертности. К тому же у работницы матери слишком мало времени для ухода за ребенком.

Несколько подросши — иногда уже с 6–8 лет, если этому не препятствуют законы — ребенок сам нанимается на фабрику. О физической слабости таких детей свидетельствуют не только фабричные инспектора, но и сами предприниматели. (В Англии до издания фабричных законов восьмилетние дети работали на фабриках часов по 14 в сутки.)

Продолжительный фабричный труд не только изнуряет тело детей, он еще убивает в корне их умственные силы, делает детей тупыми, одичалыми, неспособными к развитию, иногда доводит прямо до идиотизма. Из таких детей вырастают люди, лишенные всякой самостоятельности, всякой нравственной энергии, существа безответные и беспомощные, непригодные ни на что, кроме пассивного орудия в чужих руках.

Совместная ночная работа мужчин, женщин и детей является для рабочего класса опасным источником половой развращенности.

Фабричный труд женщины и детей разрушает рабочую семью, отчуждая жену от мужа, мать от детей. С этим связана масса таких страданий, каких не знали предыдущие эпохи жизни человечества.

Но в то же время женщина выходит из прежнего рабского положения в семье. Становясь самостоятельной работницей, приобретая, таким образом, экономическую независимость, она постепенно достигает фактической равноправности с мужем. Положение детей в семье также становится менее бесправным.

Основное же значение женского и детского труда заключается в том возрастании производительных сил общества, которое достигается более полным участием женщин и детей в общей системе сотрудничества. Из этого вытекают отмеченные положительные результаты применения женского и детского труда; результаты же отрицательные вытекают только из современной капиталистической формы этого применения и не являются необходимыми при всяких общественных условиях, — напр., могут чрезвычайно ослабляться даже соответственно направленным фабричным законодательством; тем более необязательны они при коренном переустройстве общества.

 

Резервная армия капитализма

 

Женский и детский труд еще далеко не главная причина, вызывающая увеличение числа безработных. Более существенная причина — то быстрое повышение производительности труда, которое достигается при помощи машин и делает многих рабочих лишними для капиталистического производства, устраняет их от производственной деятельности. Этим путем создается такая масса безработных, какой не могло быть в предыдущие периоды общественного развития.

В общей системе капиталистических отношений и эта часть рабочего класса не лишена производственного значения. Она служит резервом для потребности производства в рабочей силе. Когда благоприятные условия рынка побуждают предпринимателей расширить производство, тогда эта резервная армия промышленности является к их услугам, так что в рабочей силе недостатка не оказывается.

Расширяясь, производство привлекает некоторую часть резерва, и он временно уменьшается. Но развитие техники или сужение рынка снова делает излишнею в производстве некоторую часть прежде занятых рабочих. (Особенно сильно действуют в этом направлении кризисы производства, о которых придется говорить в последующем.) Появление новых машин, вызывая быстрое увеличение резерва, обусловливает затем его постепенное уменьшение. Машина понижает цену товаров, так что они становятся доступными для более широкого круга покупателей; расширение спроса позволяет расширить производство; соответственно этому, вытесненные машиной рабочие руки вновь находят место в производстве. Однако, резервная армия далеко не всегда возвращается полностью к своим занятиям: нередко уменьшение числа занятых рабочих оказывается не временным, а постоянным. Так, напр., в Англии за период 1830 — 45 года, несмотря на расширение хлопчатобумажного производства на 142%, число занятых в нем рабочих уменьшилось на 4%.

В общем, с прогрессом машинного производства резерв возрастает. Своей конкуренцией с занятыми рабочими он тяжело давит на высоту заработной платы. Развитие путей сообщения стремится предоставить резервную армию каждой отдельной страны, даже всех стран вместе, к услугам каждого отдельного предпринимателя, так что безработица в одних местностях влияет на рабочий рынок других.

Кроме собственно рабочих, быстрый прогресс техники вытесняет из производства также самостоятельных мелких производителей, которые жили ручным трудом и не могут конкурировать с машинами. В странах технически отсталых, быстро, а не постепенно вводящих машины, или сразу становящихся рынками для машинного производства более развитых стран, этим путем создается в короткое время громадный «резерв» для крупной промышленности, из которого большая часть вымирает раньше, чем действительно понадобится капиталу. Такое влияние имели, напр., в Ост-Индии в 30-х годах английские хлопчатобумажные машины. Если же есть возможность, вновь созданная безработная армия отправляется искать работы в более развитые капиталистические страны. Так, разоренные силою европейского и нарождающегося китайского капитала мелкие китайские производители массами появляются на западном берегу Америки. Их конкуренция оказывает угнетающее действие на местный рабочий рынок, тем более, что при крайне низком уровне потребностей они за невероятно дешевую цену продают свою рабочую силу. Все это относится не только к целым экономически отсталым странам, как Китай, попадающим в сферу действия европейского капитала; это относится также к экономически отсталым частям отдельных капиталистических обществ. По мере того, как промышленное развитие захватывает такие отсталые области — обезземеливает крестьян, разоряет кустарей и ремесленников, — оттуда возникает наплыв рабочей силы в промышленные центры, на рабочий рынок крупного производства. Так было и в России. На фабриках и заводах нередко возникали столкновения между коренными рабочими и пришлыми из крестьян, благодаря тому, что эти последние сбивали плату.

Некоторое понятие о современных размерах промышленного резерва и его колебаниях могут дать следующие цифры. В 1856 году в Англии, по официальным спискам, насчитывалось 880.000 лиц, пользующихся общественной милостыней из налога для бедных. В 1863 — 64 году, вследствие кризиса в хлопчатобумажной промышленности, число это дошло до 1.080.000. Это еще не полные цифры безработицы: далеко не всякий нуждающийся решится прибегнуть к общественной благотворительности; многих удерживает чувство собственного достоинства; особенно, когда человек принадлежит к резервной армии лишь наполовину, т.-е. не совсем лишился работы, а только имеет ее недостаточно. Для начала нынешнего века цифра безработного населения Англии определялась наиболее компетентными исследователями в 1 миллион летом и в 1.750.000 зимою, не считая тех, которые живут всецело на счет общественной благотворительности. Для Германии же в конце 1895 г., т.-е. в эпоху чрезвычайно быстрого развития промышленности, официальные данныя насчитывали 771.000 безработных. Данныя по статистике безработных за более или менее продолжительные периоды имеются только для Англии и Франции, но и те касаются лишь организованных рабочих, получающих в случае безработицы поддержку от своих союзов. Эти данныя показывают, что в Англии безработные за 19 лет (1888–1906 г.) составляли в среднем 4,4% общего числа рабочих, входящих в союзы, при чем эта цифра лишь в одном году спускается до 2,1%, но зато в другие подымается до 7,5%. Не менее показательными являются данныя для Франции за 12 лет (1895–1906 г.г.), охватывающие, правда, еще меньшее количество рабочих, чем в Англии. Среднее число безработных составляло здесь за указанный период 8,2%. Но эти цифры, конечно, явно преуменьшенные, потому что рабочие, которых они касаются, были организованы и, следовательно, меньше остальных подвержены безработице.

В странах отсталых, быстро вводящих крупное капиталистическое производство, как Россия, цифры резервной армии должны быть относительно не меньше, если не больше, чем в странах развитых. Но для первых гораздо труднее сделать подсчет, потому что преобладает скрытая форма безработицы. Крестьянин, принужденный оставить подсобные промыслы и потому имеющий производительную работу только во время земледельческого сезона, — кустарь, сокращающий производство вследствие уменьшения спроса со стороны торгового капитала, — принадлежат в известной мере к производственно-излишнему при данных условиях населению, хотя, по внешности, остаются самостоятельными мелкими производителями.

Безработная часть рабочего класса представляет из себя наиболее чистую форму относительного перенаселения .

Средства существования капиталистического резерва разнообразны и неустойчивы: прежние трудовые сбережения, общественная благотворительность, воровство, проституция и т. д. При этом, вообще, и речи не может быть о полном удовлетворении потребностей: голод, холод, нужда, вплоть до смерти от истощения.

 

Рабочие организации

 

При существовании промышленного резерва условия рыночной конкуренции становятся в особенно сильной степени неравными для капиталиста и рабочего. Среди рабочих, естественно, возникает стремление хоть сколько-нибудь ослабить результаты этого неравенства условий.

Единственный способ уменьшить невыгоды, возникающие из чрезмерной конкуренции, это уменьшить самую конкуренцию. На такой путь и вступил рабочий класс. Стали возникать и развиваться различных типов промышленные организации рабочих .

Явления этого не знала мануфактурная эпоха капитализма с ее крайним разъединением рабочего класса, возникающим из мануфактурного разделения труда. Устраняя это разделение, делая все более сходною производительную роль различных работников, уравнивая заработную плату, машинное производство создает почву для ассоциаций. Объединяя массы людей в одной мастерской, за одним делом, которое ведется по строго определенным правилам, промышленный капитализм приучает работников к единению, воспитывает в них дух дисциплины — необходимая предпосылка для прочности и практического успеха каких бы то ни было организаций.

Таковы основные экономические условия, благодаря которым стало возможным возникновение и развитие современных рабочих организаций различного типа (профессиональные союзы или трэд-юнионы, политические союзы, производительные, потребительные товарищества и проч.).

Раньше всего профессиональные союзы стали складываться в Англии — стране, в которой раньше всего выступило на сцену машинное производство. Первый трэд-юнион современного типа явился в 1794 году, следовательно, именно в эпоху великого технического переворота, перехода от мануфактуры к машине. В прочих странах распространение союзов происходило, вообще, по мере распространения промышленного капитализма. Всюду развитие шло с возрастающей скоростью[21].

Первичная, наиболее простая, наименее устойчивая и в то же время наименее совершенная форма рабочей организации есть стачка — случайное, временное объединение рабочих на почве какой-нибудь частной практической цели, выражающееся обыкновенно в совместном прекращении работы. Непосредственное значение стачек заключается в том, что при благоприятных условиях они могут вести к частным улучшениям в материальном положении рабочих. Кроме того, нередко стачки служили толчком к созданию более определенных и более прочных организаций, каковы, напр., профессиональные союзы.

Профессиональные союзы представляют наиболее распространенную форму рабочих организаций. Они складываются в существенных чертах по одному и тому же типу и преследуют приблизительно сходные цели. Тип этот — более или менее централистическое объединение, построенное на выборном начале, цели — повышение материального уровня жизни посредством взаимопомощи в случаях болезни, несчастий и пр., ведение переговоров с предпринимателями относительно заработной платы, а главным образом — борьба с ними, устройство стачек и т. д.; нередко также повышение умственного и нравственного уровня посредством библиотек, товарищеского суда и т. п.

Профессиональные союзы вначале объединяют чаще всего рабочих одного предприятия, далее — одного рода предприятий, далее — нескольких близких между собою отраслей производства; при этом они ограничиваются пределами одного города, одной области, одного государства. Но в отдельных случаях они заходят и дальше всех указанных рамок — становятся международными, или в одной стране сливаются в обширные федерации рабочих союзов весьма различных отраслей промышленности.

Профессиональные союзы в наибольшей мере способны ослаблять конкуренцию между рабочими на рынке труда. Отсюда — определенная связь между развитием союзов и высотой платы: страны с значительным распространением профессиональных союзов, именно Америка, где в трэд-юнионах состоит треть всех рабочих, и Англия, где к ним принадлежит четверть рабочих, отличаются более высокой платой; плата рабочих принадлежащих к союзам, выше, чем не принадлежащих. В Англии, по старым цифрам Джиффена, с 1843 года по 1883 норма прибавочной стоимости понизилась в 17а раза: именно, в 1843 году доход ремесленников и рабочих составлял 171 миллион, прочих классов 342 милл. фунт. стерл., норма прибавочной стоимости около 200%; в 1883 году соответствующие цифры — 550 милл. и 720 милл., — норма прибавочной стоимости около 130%. По одному из новейших и, может быть, более точных расчетов на долю рабочих приходится, однако, только 500 миллионов, на долю других классов 800 милл., норма прибавочной стоимости 160%.

Существенно изменить условия жизни рабочих профессиональные организации не могут, по крайней мере до тех пор, пока охватывают не наибольшую часть рабочего класса. Рабочие, стоящие вне профессиональных союзов, оказывают сильную конкуренцию членам союзов. Притом те улучшения в условиях труда, которые достигаются экономической борьбою профессиональных союзов, не могут считаться прочными: капиталисты, выждав более удобного для себя момента, когда на рынке труда спрос на рабочие руки мал, а предложение велико, вновь уменьшают плату, удлиняют рабочий день и т. под.; рабочим приходится тогда или подчиняться, или начать новую борьбу при самых невыгодных, самых тяжелых условиях.

Все это приводит рабочих к убеждению, что необходимо законодательное закрепление сделанных ими в экономической борьбе завоеваний, законодательные улучшения условий труда. Необходимо, чтобы государственная власть охраняла жизнь, здоровье, интересы рабочих, чтобы к этому ее обязывали соответственные законы. Но так как государство вообще есть организация классового господства , а современное государство — организация господства буржуазии, то его только путем принуждения, только путем борьбы можно заставить издать и соблюдать законы, ограждающие интересы рабочего класса. Отсюда — политическая борьба пролетариата за фабричные законы, за законы о сокращении рабочего дня, о вознаграждении за несчастия от машин, о страховании на случай болезни и старости и т. п. Борьба эта ведется путем стачек, путем демонстраций, ведется и неорганизованными рабочими массами, и профессиональными союзами, и политическими рабочими организациями. Ее завоевания гораздо прочнее и надежнее, чем те, которые достигаются чисто экономической борьбой, а кроме того — они гораздо шире охватывают жизнь рабочих масс, потому что законы издаются обыкновенно не для отдельных предприятий или групп их, но для целых отраслей промышленности, или даже для всех них сразу.

Такая политическая борьба не захватывает, однако, самых основ экономической системы, и потому она все-таки может только до известной степени улучшить и смягчить условия жизни рабочего класса, но не изменить их по существу. Коренная необеспеченность продолжает тяготеть над всей жизнью рабочего; при самых лучших фабричных законах он может во всякое время остаться без работы и без средств к жизни, потому что остается прежняя анархия производства, прежняя стихийная власть рынка. Если вводится новая машина, или уменьшается на рынке спрос на тот или на иной товар, капиталисты принуждены выбрасывать на улицу десятки, сотни, тысячи рабочих; и этим выброшенным никто и ничто при капиталистическом строе не может гарантировать, что они найдут заработок. Перед рабочим классом, когда он доходит до ясного сознания этой коренной необеспеченности и до сознания ее зависимости от самых основ капиталистического строя, выступает вопрос о коренном преобразовании общественного строя, об изменении его основ, устраняющем анархию производства. Тогда рабочий класс начинает организоваться для борьбы за уничтожение частной собственности на землю и все средства труда, и за передачу всего этого в собственность общества, как целого, планомерно-организующего производство. Эта борьба за социализм ведется, конечно, также в форме политической борьбы, и она-то создает общую для целой страны политическую организацию рабочего класса и международный союз таких организаций — социалистические партии и рабочий интернационал.

В этой борьбе за коренное переустройство социальной системы профессионально-экономическая борьба и борьба за фабричные законы получают новое значение, как средства на пути к конечной цели, как способ развивать энергию и организованность и практические способности рабочего класса в его основной борьбе.

В странах несвободных, где господствующие буржуазные, а в самых отсталых странах — и феодальные классы стесняют в своих интересах всякую политическую жизнь рабочего класса и всякое развитие его самосознания, там и борьба профессионально-экономическая, и борьба за фабричные законы, и борьба за социализм вызывают, как свое необходимое средство и условие, борьбу за гражданскую свободу и демократическое государственное устройство. В этой борьбе рабочий класс может находить себе союзников в сознательных крестьянах, ремесленниках, в представителях плохо оплачиваемого умственного труда — вообще, в низших классах буржуазного общества, экономически и политически угнетаемых классами высшими.

Профессиональная борьба и борьба за фабричные законы особенно широко и успешно развивается в странах с наиболее обширным рынком, а значит, и наиболее обширным спросом на рабочую силу: таковы были до 900-х годов Англия и Америка. Движение же социалистическое наиболее сильно выступало не в этих странах и вообще не в тех, которые всего дальше ушли по пути развития промышленного капитала, а скорее в тех, которые отличались наиболее быстрым его развитием, как Германия. Но затем, на почве завоеваний этого движения, и профессиональная борьба и фабричные законы развивались с такой быстротой, что и в этом отношении такие страны быстро догоняли страны старого капитализма.

Особую форму рабочих организаций представляют. «кооперативы», потребительные и ссудо-сберегательные товарищества, которые, впрочем, не менее распространены в среде крестьянства и городской мелкой буржуазии, чем в собственно рабочей среде. Цель подобных организаций — улучшение условий жизни рабочих путем коммерческих операций: более дешевой оптовой покупки жизненных средств (потребительные товарищества), мелкого взаимного кредита (ссудо-сберегательные) и т. п. Всеобщего улучшения в материальных условиях жизни рабочих такие организации вызвать сами по себе, независимо от профессиональных и политических союзов , не могут, ибо если бы они и охватили весь рабочий класс, то покупатели рабочей силы получили бы возможность немедленно понизить заработную плату на такую сумму, какая сберегается для каждого рабочего его участием в подобных ассоциациях; и только деятельность профессиональных, политических и т. п. союзов может упрочить приобретенное повышение уровня жизни. В общем процессе экономического развития значение потребительных и ссудо-сберегательных ассоциаций таково, что они ускоряют своей конкуренцией гибель мелких торговцев и мелких ростовщиков.

Особенно важны кооперативы крестьянские. Они содействуют сплочению разрозненной массы мелких крестьян-хозяев, облегчают ей самозащиту от ростовщичества-кулачества, помогают улучшать технику производства, сообща заводя усовершенствованные орудия и машины, недоступные по цене отдельному хозяину, закупая высшего сорта семена, устраивая также нередко общий сбыт крестьянских продуктов. Кооперативы смешанные, где рабочие участвуют вместе с интеллигентными служащими и мелкой буржуазией, являются наименее прогрессивным типом; они не облегчают, а затрудняют классовое сплочение и часто заставляют рабочих — особенно, когда они в меньшинстве — подчиняться чуждым классовым интересам.

Особый тип кооперативов представляют производительные товарищества. Это группы рабочих, имеющие в своем распоряжении средства производства и ведущие собственные предприятия. Таким образом, члены этих ассоциаций являются и предпринимателями, и рабочими одновременно. Подобные организации способны довольно значительно улучшить материальное положение своих членов, устраняя переход прибыли в руки капиталиста.

Но только в редких случаях производительные ассоциации могут основываться без посторонней помощи (в роде, напр., помощи от государства): при современной технике для начала предприятия необходим, обыкновенно, значительный капитал. Далее, ведение дела производительной ассоциацией представляет большие трудности: непривычка рабочих к совместной организаторской деятельности в производстве, незначительность их капитала, враждебное отношение капиталистов, которым при их крупных средствах иногда удается конкуренцией подорвать предприятие рабочих, и т. д.

Организуясь среди капиталистических отношений, производительные ассоциации при благоприятных условиях радикально улучшают положение своих членов, т.-е. сравнительно немногих рабочих. Тогда интересы этих немногих начинают резко расходиться с интересами остальных. В самом деле, присоединять нового члена на равных условиях со старыми для ассоциации становится прямо невыгодным, когда у нее уже имеется порядочный капитал. Если у ассоциации накопилось, напр., по 1.000 рублей на человека, то принимать нового члена без тысячи рублей значит для него просто делиться своей прибылью с другими.

Вообще нет ничего легче, как превращение рабочих предпринимателей в особую аристократию среди рабочих. Нередко случается, что производительные ассоциации нанимают себе посторонних работников и платят им только обычную плату (напр., знаменитый «фамилистер» в Гизе). В своем развитии производительные ассоциации стремятся перейти в акционерные компании. Они, в сущности, только увеличивают мелкую буржуазию. Нередко они и устраиваются не из чистых работников, а из производителей мелкобуржуазного типа, напр., крестьянские артели в России. До сих пор производительные ассоциации сравнительно редко имели успех.

Гораздо устойчивее и жизненнее потребительно-производительные ассоциации. Накопивши большие средства, потребительные общества устраивают собственные мастерския, фабрики для производства некоторых, наиболее потребляемых членами общества товаров. При этом для производимых товаров сбыт оказывается более или менее обеспеченным, и производство может итти успешно, а рабочие предприятия обыкновенно получают при этом сравнительно хорошую заработную плату и пользуются выгодами участия в потребительной ассоциации.

 

Рабочее законодательство

 

Политическая борьба рабочих за улучшение экономических условий их жизни и труда в рамках капиталистического строя порождает фабричное законодательство.

Фабричное законодательство заключается в том, что государство вмешивается в организаторскую деятельность отдельных капиталов и ограничивает свободу договора между капиталом и трудом. Для государства потребность в таком ограничении возникает из столкновения интересов отдельных предпринимателей с интересами всего капиталистического общества, т.-е. класса собственников в целом. Какие бы формы ни принимало в различных случаях фабричное законодательство — ограничение рабочего дня, установление ответственности предпринимателей за несчастные случаи от машин, контроль за гигиеничностью условий работы и т. д. — по существу, дело сводится к одному — к изменению «заработной платы» в самом широком смысле этого слова, к изменению доли рабочих в общественном распределении.

Чтобы выяснить, каким способом машинное производство, реформируя все отношения, создает необходимость фабричных законов, остановимся на частном примере — на Англии. Англия, как страна, где машинный капитализм развился всего раньше, прежде всех других стран приступила и к фабричному законодательству.

Когда стремление капитала к удлинению рабочего дня и к понижению заработной платы привело ко многим крайностям, угрожавшим рабочему классу вырождением, тогда обнаружилось, что в изменении таких условий заинтересованы не только сами рабочие, энергично вступившие в борьбу за фабричные законы, но также и многие другие элементы общества. Во-первых, землевладельческий класс имел не мало оснований отнестись сочувственно к стремлениям рабочих: всякое улучшение условий жизни рабочих, повышая их потребности, повышает их спрос на предметы потребления, из которых значительная часть производится в земледелии: а усиленный спрос на продукты земледелия означает повышение ренты; кроме того, вражда землевладения с промышленным капиталом из-за ренты и прибыли располагала, вообще, землевладельцев выступить против промышленных капиталистов и в вопросе о фабричных законах. Мелкая буржуазия склонна была проявить деятельное сочувствие к рабочим по двум главным причинам: отчасти, в силу той же вражды к крупному капиталу, который побивает мелкую буржуазию во всех областях конкуренции; отчасти, в силу непосредственного сострадания к тяжкому положению работников, из которых иные еще недавно принадлежали к мелкой буржуазии и в положение которых многие из мелких буржуа сами легко попадают при неблагоприятных условиях. Более просвещенные из капиталистов, способные подняться над интересами данного предприятия и данной минуты, понимали, что некоторое повышение жизненного уровня рабочих окажется даже выгодным для самого капитала, так как улучшатся качество и интенсивность работы. Просвещенной английской бюрократии те же соображения были доступны еще в большей мере.

В результате всех таких условий у рабочего класса в его борьбе за фабричные законы нашлись сильные союзники, и явилось законодательное ограничение рабочего дня, первоначально только для женщин, подростков и детей, как тех элементов рабочего класса, от которых непосредственно зависят здоровье и сила его последующих поколений. Но при этом рабочий день взрослых мужчин по большей части ограничивался сам собою, так как женщины и дети составляли значительную часть работников, и продолжать производство без них оказывалось неудобным и невыгодным.

До фабричных законов 14–15 часовой день был довольно обычным явлением. Уже 14 часовой день оставляет человеку меньше двух часов на удовлетворение всех его высших человеческих потребностей, если считать 8 часов на сон. А между тем местами можно было встретить и 18 часовой день.

По закону 1833 года, рабочий день в важнейших отраслях промышленности был ограничен 12 часами. Затем, после ряда других мелких реформ в том же направлении, закон 1847 года довел рабочий день до 10 часов. За это же время была постепенно организована фабричная инспекция, особый государственный орган для проведения фабричных законов в жизнь и для преследования их нарушений. Благодаря сравнительно независимому положению, которое дано было английским инспектором в их деятельности, фабричные законы стали полнее осуществляться на практике. (Отчеты английских инспекторов впервые познакомили Европу с истинным положением рабочего класса, и дали богатый материал для исследования законов капиталистического строя).

В странах отсталых по своему политическому строю, как Россия, фабричная инспекция не обладала ни достаточной независимостью, ни достаточной просвещенностью и гуманностью, чтобы энергично отстаивать выполнение законов, ограждающих интересы рабочих. Поэтому в значительной степени законы эти оставались на бумаге.

После первых шагов в области фабричного законодательства последующие обходятся сравнительно дешевле, стоят меньших усилий. Между прочим, если законодательные ограничения вводятся только в некоторых отраслях промышленности, то капиталисты этих отраслей являются сторонниками дальнейшего распространения этих законов на другие производства, не желая, чтобы другие капиталисты имели преимущество перед ними в деле накопления. Точно так же, если, в силу местных условий, одной части капиталистов приходится довольствоваться менее значительным рабочим днем, чем остальным, то эти капиталисты нередко склонны бывают отстаивать законодательную нормировку рабочего дня всей страны, нормировку в таких только пределах, чтобы их конкуренты потеряли свое преимущество перед ними, а сами они не пострадали бы вовсе. Так, в 1896 году, во время больших стачек в Петербурге и др. местах России, стачек, в которых главным требованием являлось сокращение рабочего дня, лодзинские хлопчато-бумажные фабраканты, которые уже раньше вынуждены были энергичною борьбою своих рабочих сократить рабочий день, стояли за сокращение его законом для всей страны, чтобы их конкуренты из московского района, у которых рабочий день был очень длинный, лишились этого преимущества перед ними.

Значение нормировки рабочего дня для производства таково: давая рабочим возможность жить более сознательной жизнью, она создает условия для улучшения качества и повышения интенсивности труда. Является возможность увеличивать скорость машин, поручать одному рабочему большее их число, чем прежде, и т. п. Благодаря этому, уже вскоре после введения сокращенного дня оказывается, что ежедневная полезная затрата трудовой энергии больше, чем прежде: что 12 часовой день представляет более значительную сумму труда, чем 15 часовой, 10 часовой больше, чем 12 часовой.

Возрастание интенсивности труда заставляет капиталистов скоро примириться с законом о рабочем дне, так как прибыль обыкновенно оказывается не меньше, а нередко больше прежней. Впрочем, есть предел, за которым сокращение рабочего дня должно уменьшить прибавочную стоимость, так как дальше известных границ интенсивность труда итти не может. Трудно сказать, ближе или дальше этой границы лежит 8-ми часовой день; во всяком случае, при нынешних общественных условиях, он близок к этой границе. Движение в пользу 8 часового дня началось с 50-х годов и особенно усилилось с 1889 года, когда первый конгресс II Интернационала объявил 1-ое мая рабочим праздником, главным лозунгом которого является требование 8 часового рабочего дня.

Вначале уменьшение рабочего дня влечет за собою уменьшение безработицы; но, благодаря быстрому возрастанию интенсивности труда, уменьшение это бывает только временное: вскоре оказывается возможным обходиться с прежним или еще меньшим количеством рабочих рук.

Вслед за Англией, и другие капиталистические страны начали вводить у себя фабричные законы. При этом влияние исторической среды, влияние мирового капитализма на остальные страны выразилось в том, что им фабричное законодательство достается вообще легче, ценою меньшей борьбы (как и развитие промышленного капитализма идет в них сравнительно быстрее).

Во всех странах законодательство шаг за шагом захватывало различные стороны фабричного дела. Прежде всего, оно ограничивало, обыкновенно, труд женщин и детей. Работа детей до известного возраста по большей части вовсе воспрещается. Затем местами закон ограничил даже рабочее время взрослых мужчин. В России первый шаг в этом направлении, правда, очень незначительный и ненадежный, был сделан законом 2 июня 1897 года, результатом упомянутых выше стачек 1896 года.

Кое-где законом была воспрещена ночная работа для женщин и детей (в Швейцарии также для мужчин, за исключением, конечно, тех предприятий, в которых сама техника требует непрерывного производства). Значение этого закона очевидно: не говоря уже о прямом вреде ночной работы для здоровья людей, она служит еще сильным источником нездорового развития половой жизни среди рабочего класса.

Затем, во многих странах закон устанавливает правила относительно чистоты в мастерских, относительно их вентиляции, относительно мер предосторожности против вредных производств и опасных машин.

Жертвами нездоровых условий производства гибнут ежегодно многие тысячи людей; но эти жертвы не поддаются прямому учету — о них можно только косвенно судить по громадной смертности в той или другой отрасли производства. Относительно же числа людей, раненых и убитых при производстве, статистика существует, и для государств Западной Европы даже довольно точная. Из этой статистики видно, что, напр., в Германии за один 1894 год общее число несчастных случаев с работниками было 216.000, а число убитых равнялось 6.000 человек да около 3.000 вследствие сильных увечий лишились навсегда возможности работать. Насколько важными оказываются на практике законы о мерах предосторожности против несчастных случаев, видно, напр., из следующего: в Англии в 1874 году на железных дорогах было убитых — 1 из 320 рабочих, раненых — 1 из 89; в 1894 году, когда уже действовали некоторые законы о мерах ограждения, убитых было в 2,5 раза меньше: 1 из 796, раненых почти вдвое меньше — 1 из 140.

В некоторых странах фабричное законодательство определяет ответственность предпринимателей за несчастия с рабочими при производстве и организует страхование рабочих на случай болезни, увечья, старости — иногда с обязательным участием предпринимателей в страховых кассах (страховой закон 1912 года в России).

Местами фабричное законодательство обязывает хозяев иметь школы для подростков и т. п.

Общая экономическая отсталость сельского хозяйства сказывается, между прочим, в том факте, что законодательная защита сельских рабочих выступает позже и проводится в жизнь в гораздо меньших размерах, чем защита промышленных рабочих, — соответственно медленному развитию экономической и политической борьбы сельского пролетариата.

В развитии производительных сил общества законодательная нормировка условий труда имеет громадное положительное значение: во-первых, она ускоряет технический прогресс уже тем, что повышает стоимость рабочей силы, благодаря чему замена человеческой работы машиною становится более выгодной для предпринимателей; во-вторых, она ускоряет гибель мелких предприятий, которым гораздо труднее перенести повышение затрат капитала на рабочую силу и на различные улучшения обстановки работ, чем предприятиям крупным; в-третьих, государственное вмешательство лишает каждый отдельный капитал привилегии быть единственным и полновластным организатором производства; в-четвертых, улучшая положение рабочего класса, оно создает более благоприятные условия для развития пролетарского сознания и пролетарской борьбы, направленной к коренному преобразованию общества.

 

 

г) Налоги

 

Капиталистическое общество слагается из классов с противоположными интересами. В своем чистом, абстрактном виде оно состоит из буржуазии и пролетариата, которые ведут между собой непрерывную борьбу за раздел совокупного продукта производства. Буржуазия стремится к увеличению составляющей ее долю прибавочной стоимости, а пролетариат, наоборот, прилагает все усилия, чтобы добиться увеличения заработной платы, идущей на воспроизводство его жизненной энергии. Но так как и прибавочная стоимость и заработная плата суть части одного и того же целого — годового общественного продукта, производимого руками рабочих, то жизненные стремления обоих классов неизбежно выливаются в форму классовой борьбы, которая принимает то скрытые, то явные формы.

Если это так, если капиталистическое общество слагается из элементов, по существу своему враждебных друг другу, если между этими элементами происходит непрерывная борьба, и если, наконец, это общество не разваливается, а все-таки существует, то ясно, что должна быть какая-нибудь сила, которая поддерживает существующий порядок. Это прежде всего значит, что должна существовать организация, которая охраняет частную собственность, держит в повиновении рабочий класс и помогает буржуазии эксплоатировать его. Такою организацией и является буржуазное или капиталистическое государство с его бюрократией, постоянной армией, полицией, судами, тюрьмами и т. д., и т. д.

Капиталистическое государство есть та сила, которая дает буржуазии возможность непрерывно закреплять и воспроизводить существующие производственные отношения. Поэтому капиталистическое государство есть, в первую голову, орудие классового господства буржуазии (отсюда — «господствующие» или «правящие классы»), которая держит в своих руках весь государственный аппарат — безразлично, представляет ли он абсолютную или конституционную монархию, или демократическую республику.

Но этим задачи государства не исчерпываются.

Капиталистическое хозяйство характеризуется анархической структурой. Оно состоит из десятков и сотен тысяч отдельных предприятий, которые связаны между собой только обменом. Более прочной организационной связи они не знают. Следствием подобной структуры является конкуренция или, другими словами, борьба всех против всех. Но у отдельных производственных единиц, у отдельных предприятий есть и общие интересы. Это интересы всего класса капиталистов, взятого в целом. Помимо организации, которая держит в повиновении рабочий класс, буржуазия должна обладать аппаратом, выполняющим те общие задачи, которые являются технически необходимыми в производственной системе капитализма. К таким задачам относится организация путей сообщения и сношений, регулирование денежного обращения, организация дела народного образования, которое является могущественным орудием развития производительных сил и, следовательно, всего буржуазного общества, медицинской помощи для народных масс, болезни которых подрывают рабочую силу, ему необходимую, и угрожают, как эпидемии, здоровью высших классов, и т. д., и т. д. Выполнение всех этих задач также выпадает на долю организации господства буржуазии — капиталистического государства.

Но для всего этого государство нуждается в средствах. Эти средства при помощи налоговой системы извлекаются из национального дохода страны, т.-е. из ежегодно создаваемого в ней совокупного продукта. Спрашивается, из какой части национального дохода государство черпает налоги: из прибавочной стоимости или из заработной платы? Абстрактный анализ показывает, что источником налогов в чистом капиталистическом обществе может быть только прибавочная стоимость. В самом деле, заработная плата — это та часть совокупного общественного продукта, которая идет, как выяснено выше, на воспроизводство жизненной энергии рабочего класса, на поддержание существования и воспитание пролетариев; она выражает нормальную стоимость применяемой в производстве рабочей силы, стоимость средств существования работников. Затрата определенной части общественного продукта на содержание рабочих для капиталистической системы столь же необходима, как и затрата на восстановление изнашивающихся машин и создание новых орудий труда. Если бы капиталистическое хозяйство уделяло рабочему классу меньше, чем нормальную стоимость рабочих сил, то началось бы вымирание и дисквалификация (ухудшение качества труда) работников, началось бы, стало быть, разрушение основной производительной силы, а, следовательно, и общая деградация капиталистического хозяйства, чего при обычных условиях не наблюдается.

Принято различать два рода налогов: косвенные и прямые. Косвенными называются налоги на вступающие в обращение товары, напр., на чай, сахар, керосин, соль и т. п.; прямыми — те налоги, которые имеют объектрм обложения капиталы, землю, дома, людей, доходы и т. п. Основной особенностью косвенного обложения является возможность для облагаемого переложить соответствующие налоги на третьих лиц — именно на покупателей. Так, если русские сахарозаводчики в 1914 году уплачивали с каждого фунта сахара, выпускаемого на рынок, 5 коп., то зто значит, что покупатель платил за него на 5 коп. дороже той суммы, которую ему пришлось бы уплатить при отсутствии налога на сахар. Относительно прямых налогов принято считать, что они непереложимы, но это в полной мере относится лишь к одному из видов прямых налогов — к прогрессивно-подоходному[22]. Как бы то ни было, но указанное разграничение установилось потому, что способы их взимания различны и требуют различных технических аппаратов.

Приведенная характеристика косвенных налогов находится как будто в противоречии с высказанным выше положением о том, что источником налогов является прибавочная стоимость. В самом деле, косвенные налоги перекладываются на потребителей ; облагаются обычно предметы широкого потребления; покупателями последних в развитом, идеализированном капиталистическом обществе являются по-преимуществу рабочие. Значит, налог черпается из дохода рабочих, другими словами, из заработной платы. Но это противоречие только кажущееся, ибо введение косвенного налога вызывает уменьшение реальной заработной платы рабочих ниже нормальной стоимости рабочей силы, а это, как выяснено, влечет за собой неизбежное повышение денежной заработной платы за счет сокращения прибавочной стоимости капиталистов.

Все это относится, однако, к завершенному капитализму, к такому капитализму, при котором существуют только буржуазия и пролетариат и который не знает промежуточных классовых группировок, вроде ремесленников, крестьян и, вообще, самостоятельных мелких товаропроизводителей. В отсталых капиталистических странах, где мелкая буржуазия — в особенности крестьянство — составляет подавляющую часть населения, государство путем косвенного обложения извлекает огромные доходы из трудового заработка мелкого буржуа; оно при этом присваивает себе не только ту часть его дохода, которая соответствует прибавочной стоимости, но нередко отнимает у него часть необходимого продукта, который соответствует заработной плате. Типичным примером таких стран может служить Россия, где косвенные налоги в 1916 году составляли около 4/5 всех налоговых поступлений и где доходный бюджет был почти целиком построен на трудовом доходе многомиллионного крестьянства. Россия в этом отношении представляла прямую противоположность капиталистически развитой Англии, в которой косвенные налоги в том жё 1916 году составляли не более одной трети доходов государственной казны.

В странах отсталых, или только еще вступающих на путь капиталистического развития, косвенное обложение, едва затрогивающее прибавочную стоимость класса капиталистов и поражающее почти исключительно мелкую буржуазию, служит могучим орудием экспроприации самостоятельного товаропроизводителя. Вместе с торговым и ростовщическим капиталом, косвенное обложение экспроприирует крестьян и ремесленников и гонит их в ряды наемных рабочих. Это явление принимает особенно резкие формы в колониях, где передовые капиталистические нации сознательно применяют систему косвенных налогов с целью разорения туземцев.

Но все это касается стран отсталых, сохраняющих остатки до-капиталистического производства. Во вполне же развитом капиталистическом обществе налоги, как косвенные, так и прямые, черпаются в конечном счете из прибавочной стоимости. Но если это так, то почему пролетариат во всех капиталистических странах ведет столь решительную борьбу за уничтожение косвенного обложения и за замену его прямым?

Дело в том, что косвенные налоги лишь в конечном счете черпаются в капиталистических странах из прибавочной стоимости. При их первоначальном введении они увеличивают размеры совокупной прибавочной стоимости за счет уменьшения заработной платы. Это означает увеличение нормы эксплоатации в общественном масштабе, а, следовательно, — при прочих равных условиях-абсолютное ухудшение положения рабочего класса. — Мы говорили выше, что доля работников в общественном продукте не может быть меньше известного минимума, именно стоимости их необходимых средств существования. Но если косвенные налоги понижают заработную плату ниже этого минимума, то из этого отнюдь не следует, что денежная заработная плата немедленно же автоматически возрастает. Напротив того, она подымается в результате обостренной классовой борьбы, стачек и т. п., и рабочему классу приходится нередко затрачивать колоссальную энергию, чтобы вернуться к прежнему уровню жизни. Завоевание прежних позиций происходит при этом не сразу, а иногда в течение весьма долгого времени.

Кроме того, косвенные налоги имеют регрессивный характер: они падают на плательщика тем большей тяжестью, чем меньше его доход. В самом деле, косвенные налоги устанавливаются обычно на предметы широкого потребления, на соль, спички, сахар, табак и т. п. Но если доход одного лица больше дохода другого, положим, в 1.000 раз, то это отнюдь не значит, что первый съедает в 1.000 раз больше соли, или потребляет в 1.000 раз больше спичек: он покупает этих товаров раза, может быть, в 3–4 больше, чем первый; т.-е. лицо, имеющее доход в 100.000 рублей, платит лишь в 3–4 раза больше того, чей доход измеряется какой-нибудь сотней. Если обложение отнимает у второго 1% его заработка, то у первого лишь 0,004% дохода.

Все эти причины заставляют пролетариат и, вообще, трудящиеся массы бороться за полное уничтожение регрессивных косвенных налогов и за установление прогрессивно -подоходного налога. Последний взимается только с доходов, начиная с определенной величины. Трудовых доходов он не должен затрагивать. Кроме того, налоговая ставка при прогрессивно-подоходном налоге растет вместе с доходом, ложась наибольшей тяжестью на большие доходы.

Так, при доходе от 2 до 3 тысяч взимается 1%, при доходе от 3 до 7 тысяч 1,5% и т. д., причем прогрессия возрастает до определенного предела (иначе она могла бы вырасти до 100% и поглотить весь доход).

Прогрессивно-подоходным налогом избегается чересчур быстрое разорение мелких производителей — крестьян и ремесленников, — вредное для пролетариата тем, что оно создает громадную безработную армию. Для капитализма оно тоже может быть вредно тем, что подрывает покупательную силу крестьянских масс, их спрос на его продукты.

Установление единого прогрессивно-подоходного налога является одной из программных задач пролетариата, поскольку он ведет борьбу в рамках буржуазно-демократического государства. С осуществлением социализма всякие налоги, в том числе и прогрессивно-подоходные, должны стать излишними, потому что. весь общественный продукт как необходимый, так и прибавочный, поступает в распоряжение всего трудового коллектива, который целесообразно использует его в своих интересах.