Одно из главных явлений современной жизни, с которым обязательно сталкивается любая политическая теория, — это моральный плюрализм. У разных людей разные представления о смысле жизни, существовании Бога, путях поиска счастья. Одной из реакций на эту реалию является перфекционизм, или доктрина морального усовершенствования, — политическая философия, ищущая институциональную структуру, которая совершенствовала бы природу человека. Такой ответ предложил Маркс, утверждая, что социализм впервые позволит людям полностью раскрыть свой человеческий потенциал. Теократические религии откликаются на это иначе, предлагая объединить всех людей общим пониманием их связи с Богом. Коммунитарианские философы также стремятся построить общество, в котором “реальная жизнь”, выражаясь словами философа Майкла Уолзера из Гарвардского университета, “протекает по определенному пути, отвечающему общему пониманию его членов”. Даже некоторые современные консерваторы, считающие, как выразился журналист Джордж Уилл, что “искусство управления государством — это искусство управления душой”, пытаются использовать власть правительства для исправления феномена морального плюрализма.

Либертарианцы и либералы-индивидуалисты предлагают другой ответ. Либеральная теория признает, что в современных обществах будут существовать неразрешимые разногласия относительно того, что является благом для людей и какова их изначальная природа. Некоторые либералы аристотелевского толка утверждают, что люди действительно имеют одну природу, но у каждого человека свои индивидуальные таланты, потребности, жизненные обстоятельства и амбиции, поэтому определение хорошей жизни одного человека может отличаться от определения другого, несмотря на их одинаковую природу. Независимость, возможность выбирать собственный путь в жизни сами по себе являются элементами человеческого счастья.

Таким образом, при любом подходе либертарианцы полагают, что задача государства не навязывать конкретные моральные принципы, а установить систему правил, гарантирующую каждому человеку свободу в поисках собственного счастья двигаться своим путем — как индивидуально, так и во взаимодействии с другими, — пока он не посягает на свободу других. Поскольку ни одно современное государство не может исходить из того, что его граждане разделяют единый и исчерпывающий моральный кодекс, обязательства, налагаемые на людей принудительно, должны быть минимальны. В либертарианской концепции фундаментальные правила политической системы должны строиться только в форме отрицания: не нарушай права других идти к своему счастью собственным путем. Если государство будет распределять ресурсы или налагать обязанности на основе определенной моральной концепции — в соответствии с потребностями или в силу моральных заслуг, — оно спровоцирует социально-политический конфликт. Это не означает, что не существует никаких моральных принципов или что все образы жизни “одинаково хороши”, это лишь значит, что консенсус в отношении того, что является наибольшим благом, едва ли достижим и, когда подобные вопросы переносятся в политическую сферу, конфликт неизбежен.

Веротепимость

Религиозная терпимость — одно из очевидных следствий индивидуализма, или идеи о том, что каждый человек — морально ответственная личность. Либертарианство развилось в процессе долгой борьбы за веротерпимость, от первых христиан в Римской империи, Нидерландов, анабаптистов^[29] в Центральной Европе, диссентеров^[30] в Англии до Роджера Уильямса и Энн Хатчинсон в американских колониях.

Принцип самопринадлежности, безусловно, включает в себя идею “собственности на свою совесть”, как выразился Джеймс Мэдисон. Левеллер Ричард Овертон писал в 1646 году, что “каждый человек по природе является Священником и Пророком в пределах и границах самого себя». Локк соглашался, что “свобода совести — это естественное право каждого человека”.

Однако, помимо моральных и теологических аргументов, существуют также веские практические доводы в пользу веротерпимости. Как пишет в своем эссе 1991 года “Философии веротерпимости” Джордж Смит, любая группа защитников веротерпимости предпочла бы видеть единообразие религиозных убеждений, “но они не желали налагать единообразие на практике в силу ошеломительных социальных издержек этого шага — массового принуждения, гражданских войн и общественного хаоса”. Они рекомендовали веротерпимость как лучший путь достижения мира в обществе. Еврейский философ Бенедикт Спиноза, разъясняя голландскую политику веротерпимости, писал: “Чтобы люди жили вместе в гармонии, очень важно даровать свободу мнений, какими бы различными или даже откровенно противоречивыми они ни были”. Спиноза указал на процветание, которого голландцы достигли, позволив людям всех сект мирно жить и вести дела в своих городах. Когда англичане, следуя примеру голландцев, стали проводить политику относительной веротерпимости, Вольтер обратил внимание на тот же результат и рекомендовал эту политику французам. В отличие от Маркса, который позже критиковал рынок за его безличную природу, Вольтер признавал достоинства такой обезличенности. Как пишет Джордж Смит: “Возможность вести дела с другими обезличенно, сотрудничать с ними исключительно ради взаимной выгоды означает, что личные характеристики, как, например, религиозные убеждения, в значительной степени утрачивают свое значение”.

Другие защитники веротерпимости подчеркивали пользу религиозного плюрализма для теории. В спорах, говорили они, рождается истина. Великим защитником этой точки зрения был Джон Мильтон, но ее одобряли также Спиноза и Локк. В борьбе с истеблишментом англиканской церкви британские либертарианцы XIX века использовали такие термины, как “свободная торговля в религии”.

Некоторые английские диссентеры приехали в Америку, чтобы обрести свободу исповедовать свою религию, но не предоставлять такую же свободу другим. Они не выступали против особых привилегий для одной религии; они просто хотели, чтобы это была их собственная религия. Среди новых американцев были не только поддерживавшие веротерпимость, но и призывавшие к отделению церкви от государства, что в то время являлось поистине радикальной идеей. Роджер Уильямс после изгнания из Колонии Массачусетского залива в 1636 году за еретические взгляды написал сочинение “Кровавый догмат преследования за убеждения”, призывая к отделению церкви от государства, чтобы защитить христианство от политического контроля. Наряду с идеями Джона Локка идеи Уильямса распространились по всем американским колониям; церкви, провозглашенные государственными, постепенно лишались этого статуса, и в Конституцию, принятую в 1787 году, не было включено никаких упоминаний о Боге или религии, за исключением запрета на проверку религиозности при приеме на государственную службу. В 1791 году была принята Первая поправка, гарантировавшая свободу исповедания религии и запрещавшая присвоение какой-либо религии статуса государственной.

Религиозные правые сегодня настаивают, что Америка является, или по крайней мере являлась, христианской страной с христианским правительством. Баптистский проповедник из Далласа, освящавший Национальный республиканский съезд в 1984 году, говорит, что “отделения церкви от государства не существует”, а основатель Христианской коалиции Пэт Робертсон пишет: “Конституция была создана для увековечения христианского порядка”. Однако Исаак Крамник и Лоренс Мур замечают в своей книге “Безбожная Конституция”, что предшественники Робертсона лучше понимали Конституцию. Некоторые американцы воспротивились ратификации Конституции на том основании, что она была “холодно безразлична к религии” и предоставляла “религии отвечать только за себя”. Тем не менее революционная Конституция была принята, и большинство из нас считают, что эксперимент по отделению церкви от государства оказался удачным. Как мог бы предсказать Роджер Уильямс, в США церкви, вынужденные заботиться о себе сами, гораздо сильнее, чем в европейских странах, где до сих пор существует государственная церковь (как, например, в Англии и Швеции) или где церкви существуют на налоги, собираемые государством с их сторонников (как, например, в Германии).