Не так давно субботним утром в небольшом городке во Франции я подошел к банкомату, вмонтированному в массивную каменную стену банка, закрытого на выходные. Я вставил в банкомат кусок пластика, нажал пару кнопок, подождал несколько секунд и получил около 200 долларов; все это происходило без всяких контактов с людьми, и никто здесь меня не знал. Затем я взял такси до аэропорта, где обратился к служащему фирмы, сдающей автомобили в аренду, показал ему другой кусок пластика, подписал форму и вышел с ключами от автомобиля стоимостью 20 000 долларов, который я пообещал вернуть через несколько дней в другом месте.

Эти сделки настолько обычны, что читатель может спросить, зачем я о них упоминаю. Но задумайтесь на мгновение о чудесах современного мира: человек, которого я никогда раньше не видел, который никогда больше меня не увидит снова, с которым я почти не общался, доверил мне машину. Банк установил автоматическую систему, которая выдает мне наличные за тысячи миль от моего дома. Всего одно поколение назад такие вещи были невозможны; два поколения назад они казались бы немыслимыми; сегодня это привычная инфраструктура нашей экономики. Как возникла такая международная сеть доверия? Экономические аспекты этой системы мы рассмотрим подробно ниже. В этой и нескольких следующих главах я хотел бы проанализировать, как мы переходим от отдельного человека к сложной сети объединений и связей, образующих современный мир.

Индивидуализм

Для либертарианцев базовым элементом социального анализа является индивид. Трудно представить в этом качестве что-то другое. Во всех случаях источником и основой творчества, деятельности и общества являются отдельные люди. Думать, любить, осуществлять проекты, действовать может только отдельный человек. Группы не могут ничего планировать. Лишь индивиды способны выбирать, т. е. сравнивать результаты от разных линий поведения и взвешивая последствия. Разумеется, люди часто объединяются в группы и работают совместно, но в конечном итоге выбор осуществляет разум индивида. Что самое важное, только индивиды могут нести ответственность за свои действия. Как писал Фома Аквинский в сочинении “О единстве интеллекта”, концепция группового разума или воли означала бы, что индивид “не является хозяином своих действий и любое его действие не было бы достойным похвалы или порицания”. Каждый человек несет ответственность за свои действия; именно это дает ему права и обязывает уважать права других.

А что можно сказать об обществе? Разве у общества нет прав? Разве общество не несет ответственности за множество проблем? Для людей существование общества жизненно необходимо, о чем мы будем говорить в следующих главах. Как объяснили Локк и Юм, люди объединяются в общество и создают систему прав именно для того, чтобы получить выгоды от взаимодействия с другими людьми. Однако на концептуальном уровне нам следует понимать, что общество состоит из отдельных людей. Оно не существует само по себе. Если общество состоит из десяти человек, то существует только десять человек, а не одиннадцать. Точно так же трудно определить границы общества. Где заканчивается одно “общество” и начинается другое? И наоборот, легко увидеть, где заканчивается один человек и начинается другой, — это важное преимущество для социального анализа и распределения прав и обязанностей.

Либертарианский автор Фрэнк Ходоров писал в книге “Расцвет и упадок общества”, что “общество — это люди”:

Общество — это собирательная концепция, и ничего более; это удобный термин для обозначения нескольких человек… Метафизическая идея Общества рассыпается в прах, когда мы принимаем во внимание, что Общество исчезает при рассеивании его составных частей, как в случае с “городом-призраком” или цивилизацией, о которой мы узнаём по оставленным ею памятникам материальной культуры. Когда исчезают индивиды, исчезает целое. Целое не имеет самостоятельного существования.

Мы не можем избежать ответственности за свои действия, обвиняя общество. Другие люди не могут налагать на нас обязательства, взывая к предполагаемым правам общества или объединения. В свободном обществе у нас есть естественные права и общая обязанность уважать права других людей. Остальные наши обязательства — это обязательства, которые мы решаем принять на себя по договору.

Это вовсе не является защитой некоего “атомистического индивидуализма”, который философы и профессора любят высмеивать. Мы действительно живем вместе и работаем в группах. Каким образом в нашем сложном современном обществе человек может быть атомистическим индивидом, не вполне ясно: означает ли это, что человек питается только тем, что вырастит, одевается только в то, что сошьет сам, живет в доме, построенном своими руками, ограничивается природными лекарствами, полученными из растений? Некоторым критикам капитализма и сторонникам “возврата к природе” подобный план мог бы понравиться, но среди либертарианцев не многие захотели бы перебраться на необитаемый остров и отказаться от благ того, что Адам Смит назвал Великим Обществом, — сложного и производительного общества, которое стало возможным благодаря социальному взаимодействию.

Взаимодействие с другими людьми приносит огромные выгоды каждому. Традиционные философы обычно выражали эту мысль словом “сотрудничество”, а современные тексты по социологии и менеджменту пишут о “синергизме”. Если бы каждый жил сам по себе, жизнь была бы тяжелой, жестокой и короткой.

Достоинство человека

В либертарианстве достоинство индивида способствует повышению социального благосостояния. Либертарианство является благом не только для индивидов, но и для обществ. Позитивная основа либертарианского социального анализа — методологический индивидуализм, или признание того, что действует только индивид. Этическая, или нормативная, основа либертарианства — уважение достоинства и ценности каждого (другого) человека. Эта мысль сформулирована в афоризме философа Иммануила Канта: всякого человека должно воспринимать не как средство, а как цель саму по себе.

Конечно, и до Джефферсона, и в его время идеи личной свободы и других прав человека распространялись далеко не на всех людей. Уже в то время проницательные наблюдатели обратили внимание на эту проблему и стали расширительно толковать звучные цитаты из “Второго трактата о правлении” Локка и Декларации независимости. Равенство и индивидуализм — фундамент, на котором вырос капитализм, — естественным образом заставили людей задуматься о правах женщин и рабов, особенно афроамериканских рабов в Соединенных Штатах. Феминизм и аболиционизм не случайно взошли на дрожжах Промышленной революции, а также Американской и Французской революций. В 1837 году, когда на фоне борьбы американцев с конкретными несправедливостями, от которых страдали колонии, росло понимание естественных прав, Анджелина Гримке, активистка феминистского и аболиционистского движения, заметила в письме Кэтрин Бичер: “Я убеждена, что дело борьбы с рабством в нашей стране является школой нравственности, в которой права человека рассматриваются более глубоко и понимаются и преподаются лучше, чем в любой другой”.

Феминизм

Либеральная писательница Мэри Уоллстоункрафт (жена Уильяма Годвина и мать Мэри Уоллстоункрафт-Шелли, автора романа “Франкенштейн”) ответила на “Размышления о революции во Франции” Эдмунда Бёрка статьей “Защита прав человека”, где утверждала, что “прирожденным правом человека… является такая степень свободы, гражданской и религиозной, которая соответствует свободе любого другого человека, с которым он объединен социальным соглашением”. Всего через два года она опубликовала статью “Защита прав женщин”, в которой задавала вопрос: “Задумайтесь… когда мужчины борются за свои свободы… не является ли непоследовательностью и несправедливостью порабощение женщин?”

Женщины, принимавшие участие в аболиционистском движении, подхватили феминистский лозунг, в обоих случаях опираясь в своих доводах на идею самопринадлежности — фундаментальное право собственности на свою личность. Анджелина Гримке недвусмысленно основывала свой труд в поддержку упразднения рабства и прав женщин на либертарианском фундаменте Локка: “Человеческие существа имеют права, поскольку они — нравственные существа: права всех людей проистекают из их нравственной природы; а поскольку все люди имеют одну и ту же нравственную природу, они имеют одни и те же права… Если права основываются на природе нравственных существ, то простое отличие по признаку пола не дает мужчинам большие права и обязанности, чем женщинам”. Ее сестра Сара Гримке, также участница кампании за права черных и женщин, в письме Бостонскому женскому обществу борьбы с рабством критиковала англо-американский юридический принцип, в соответствии с которым жена не отвечает за преступление, совершенное по указанию или даже в присутствии ее мужа: “Было бы трудно создать закон, более подходящий для устранения ответственности женщины как морального существа, или свободного агента”. В данном доводе нашла выражение фундаментальная индивидуалистическая точка зрения, что все индивиды должны и только индивиды могут нести ответственность за свои действия.

Либертарианец непременно должен быть феминистом в том смысле, что он обязан отстаивать равенство мужчин и женщин перед законом, хотя, к сожалению, многие современные феминистки далеко не либертарианцы. Либертарианство — это политическая философия, а не исчерпывающее руководство, как строить свою жизнь. Разделяющие либертарианские взгляды мужчины и женщины вполне могут придерживаться в браке традиционной модели — работающий муж/неработающая жена, но это является их добровольным соглашением. Либертарианство лишь говорит нам, что они политически равны и имеют полное право выбирать образ жизни, предпочтительный для себя. В вышедшей в 1986 году книге “Гендерная справедливость” Дэвид Керп, Марк Юдоф и Марлен Стронг Фрэнкс одобрили либертарианскую концепцию феминизма: “Суть данной проблемы не равенство в силу сходства и не равенство в силу различий, а совершенно другая идея равной свободы перед законом, вытекающая из идеи автономии индивида”.

Рабство и расизм

Аболиционистское движение также логически развилось из локковского либертарианства Американской революции. Действительно, могли ли американцы провозглашать, что “все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами”, и не замечать, что они сами держали в рабстве других людей? Конечно, не могли: первое в мире общество против рабства было основано в Филадельфии за год до того, как Джефферсон написал эти слова. Джефферсон сам был рабовладельцем, но, несмотря на это, включил пылкое осуждение рабства в свой проект Декларации независимости: “[Король Георг] развязал жестокую войну против самой человеческой природы, нарушая самые священные права на жизнь и свободу людей, находящихся далеко от него и не причинивших ему никакого зла”. Континентальный Конгресс удалил этот пассаж, однако американцы чувствовали себя неуютно из-за очевидного противоречия между своей приверженностью правам личности и институтом рабства.

Рабство и расизм не одно и то же, хотя в американской истории они тесно переплетены. В Древнем мире акт порабощения другого человека не подразумевал его моральную или интеллектуальную неполноценность; просто было принято, что победители могут порабощать побежденных. Греческие рабы часто были учителями в римских домах, их высокий интеллект признавался и использовался.

Как бы то ни было, расизм в той или иной форме — это стародавняя проблема, но он, безусловно, противоречит универсальной этике либертарианства и равным естественным правам всех людей. В эссе “Расизм” Айн Рэнд отмечала:

Расизм — самая низкая, грубая и примитивная форма коллективизма. Согласно этой идее, генетическому происхождению человека приписывается моральная, социальная или политическая значимость… на практике это означает, что о человеке должно судить не по его характеру и действиям, а по характеру и действиям всех предков.

В своих работах Рэнд подчеркивала важность действительного достижения индивидом чувства собственной полезности и счастья. Она утверждала: “Подобно всякой другой форме коллективизма, расизм — это стремление к незаслуженному. Это поиск автоматического знания для автоматической оценки качеств людей, не принимающей во внимание необходимость использования рационального и нравственного суждения, и, самое главное, поиск автоматического самоуважения (или псевдосамоуважения)”. Таким образом, некоторые люди хотят думать о себе хорошо, поскольку у них один и тот же цвет кожи с Леонардо да Винчи или Томасом Эдисоном, а не в силу своих личных достижений; а некоторые стремятся опорочить достижения более умных, производительных и совершенных людей, просто бросив расистский эпитет.

Индивидуализм сегодня

Как индивид чувствует себя в сегодняшней Америке? Консерваторы, либералы и коммунитарианцы время от времени сетуют на “чрезмерный индивидуализм”, как правило имея в виду, что американцы больше интересуются своей работой и семьей, чем планами государственных чиновников, экспертов и групп организованных интересов из Вашингтона. Однако действительной проблемой в Америке сегодня является не избыток свободы индивида, а мириады способов, которыми правительство нарушает права и унижает достоинство личности.

На протяжении большей части истории Запада расизм существовал со стороны белых по отношению к черным и в меньшей степени по отношению к людям других рас. Вспомним джимкроуизм^[27], Комиссию по суверенитету штата Миссисипи, всеобъемлющую расистскую систему апартеида^[28], обращение с коренными жителями Австралии, Новой Зеландии и Америки. Некоторые белые использовали принуждающие механизмы государства для отрицания гуманности и естественных прав людей с другим цветом кожи. Американцы азиатского происхождения также подвергались ограничениям свободы, хотя никогда не были рабами. В качестве примера можно привести Закон об исключении китайцев 1882 года, запрещающий американцам китайского происхождения давать показания в суде, но наибольшим позором стало заключение в тюрьму американцев японского происхождения (и кража их собственности) в годы Второй мировой войны. Европейские поселенцы в Северной Америке иногда торговали и жили в мире с индейцами, но гораздо чаще захватывали индейские земли и истребляли коренное население. Возьмем хотя бы печально известное изгнание индейцев из южных штатов и их переход по Тропе слёз в 30-х годах XIX века.

Миллионы американцев боролись за отмену рабства, а затем, в более поздние времена, против расовой дискриминации и других проявлений поддерживаемого государством расизма. Однако в конце концов движение за гражданские права оторвалось от корней и отвернулось от своей либертарианской цели равных прав перед законом, начав защищать новую форму организуемой государством дискриминации. Вместо гарантирования каждому американцу равных прав на владение собственностью, заключение договоров и участие в государственных институтах, законодательство сегодня требует расовой дискриминации как от правительств, так и от частных предприятий. В 1995 году Управление исследований Конгресса выяснило, что в 160 федеральных программах используют критерии, открыто основанные на признаках расы и пола. В начале 1990-х годов Калифорнийский университет в Беркли, руководствуясь своей политикой приема, набирал одну половину первокурсников на основе оценок и результатов тестов, а другую — на основе расовых квот. Другие крупные колледжи, несмотря на всю риторику, направленную на запутывание вопроса, делают то же самое.

Если мы предоставляем работу и принимаем в колледж на основе расовых признаков, можно ожидать возникновения массы конфликтов между разными группами по поводу того, сколько мест получит каждая из них. Примеры таких конфликтов наблюдаются во многих странах, где блага распределяются на основе расовых квот, от Южной Африки до Малайзии. У нас будет расти количество случаев, подобных жалобе члена Совета управляющих Почтовой службы США, выходца из Латинской Америки, на то, что Почтовая служба нанимает слишком много черных и недостаточно латиноамериканцев. Подобно тому как в первой половине XX века некоторые черные пытались “сойти” за белых, чтобы получить права и возможности, зарезервированные законом для белых, сегодня мы видим, как некоторые — и их число будет расти — пытаются заявить о принадлежности любой расовой группе, имеющей самые высокие квоты. В 1995 году в округе Монтгомери, штат Мэриленд, двум девочкам пяти лет, наполовину белым, наполовину азиаткам, было отказано в поступлении в школу с углубленным изучением французской культуры как кандидатам-азиатам, но при этом сказано, что они могут снова подать заявление как белые. В Сан-Франциско сотни родителей ежегодно меняют свою официальную этническую принадлежность, чтобы их дети могли попасть в соответствующие школы, а белые пожарные проводят глубокие генеалогические исследования в надежде найти давно забытого предка-испанца, что даст им возможность называть себя испанцами. Один подрядчик из Калифорнии выиграл контракт на 19 млн долларов от Бюро городского общественного транспорта Лос-Анджелеса, поскольку был на 1/64 индейцем. Так нам скоро понадобится посылать наблюдателей в Южную Африку, чтобы изучить, как в свое время работал их Закон о регистрации населения с его расовыми судами, решавшими, кто является белым, черным, “цветным” или азиатом. Вряд ли это назовешь радужной перспективой для страны, некогда основанной на правах личности. Насколько лучше было бы нам сегодня, если бы в 1960 году Бюро переписи приняло предложение Американского союза гражданских свобод об исключении графы “раса” из бланков переписи населения.

Конечно, в наши дни официальная дискриминация по признакам расы и пола не единственный метод, с помощью которого государство рассматривает нас как группы, а не как отдельных людей. Нас постоянно призывают смотреть на государственную политику в свете ее влияния на группы, а не на то, относится ли она к людям в соответствии с принципом равных прав. Американская ассоциация пенсионеров, Национальная организация женщин, Национальная рабочая группа геев и лесбиянок, Ветераны международных войн, Национальная организация фермеров, Американская федерация государственных служащих и другие группы организованных интересов побуждают нас считать себя членом группы, а не отдельной личностью.

Примером, указывающим на некоторые проблемы, с которыми индивидуализм сталкивается в современной Америке, может служить первая леди Хиллари Клинтон. Начиная с разумной, хотя и несколько гротескной пословицы “воспитание ребенка — дело всей деревни”, она заканчивает свою книгу “Дело всей деревни” призывом к 250 миллионам американцев воспитать каждого ребенка. Разумеется, невозможно всем нести ответственность за миллионы детей. Хиллари Клинтон призывает к “консенсусу ценностей и общему видению того, что мы можем сделать сегодня, по отдельности и коллективно, чтобы построить крепкие семьи и общины”. Однако такого рода коллективный консенсус невозможен. В любом свободном обществе миллионы людей будут иметь разные представления о том, как образовывать семьи, как воспитывать детей и как вступать в добровольные объединения с другими людьми. Эти различия не являются следствием недостаточного понимания друг друга; не имеет значения, сколько будет проведено гарвардских семинаров и общенациональных диалогов на деньги Национального фонда гуманитарных наук, — мы никогда не придем к национальному консенсусу относительно столь интимных нравственных вопросов. Хиллари Клинтон неявно признает это, когда настаивает, что иногда нужно, чтобы “сама деревня [читай: федеральное правительство] действовала вместо родителей” и взяла “на себя эти обязанности ради всех нас на основе полномочий, вверенных нами правительству”. В самом конце книги она обнаруживает свое антилибертарианство: решения о том, как мы воспитываем детей, должно принимать государство.

Пока государство не дошло до того, чтобы забирать детей у родителей, Хиллари Клинтон подумывает об этом, постоянно советуя, напоминая, дразня родителей: “Видеоролики со сценами правильного ухода за детьми — как вызвать у грудного младенца отрыжку, что делать, когда мыло попадает ему в глаза, как успокоить ребенка, у которого болит ухо, — можно постоянно крутить в кабинетах врачей, клиниках, больницах, автотранспортных конторах или любых других присутственных местах, где людям приходится ждать. Ролики со сценами ухода за грудными детьми можно заменить роликами, рассказывающими о правилах диетического питания, вреде курения и наркотиков, необходимости вторичной переработки бытовых отходов, технике безопасного секса, радостях хорошего физического самочувствия и всего, что необходимо знать ответственным взрослым гражданам сложного современного общества”. Один к одному телеэкран из романа Джорджа Оруэла “1984”.

Заявляя, что в соответствии с данными ему полномочиями и во имя “молодежи Соединенных Штатов” он вводит новые правила, касающиеся табакокурения, Билл Клинтон высказался о подрастающем поколении так: “Мы — их родители, и защитить их — наша обязанность”. А в 1996 году Хиллари Клинтон говорила журналу Newsweek: “Не существует такого понятия, как чужие дети”. Это глубоко антииндивидуалистические и антисемейные идеи. Вместо того чтобы признать родителей морально ответственными личностями, которые способны и должны отвечать за свои собственные решения и действия, Клинтоны предпочитают абсорбировать их в гигантскую массу коллективного родительства, управляемую федеральным правительством.

Растущее государство все больше относится к взрослым гражданам как к детям. Оно отнимает все больше и больше денег у тех, кто их зарабатывает, и маленькими порциями выдает обратно через мириады “трансфертных программ”, от “Рывка на старте” и студенческих ссуд до субсидий фермерам, корпоративного велфера, программы борьбы с безработицей и социального обеспечения. Оно не доверяет нам самим решать, какие лекарства принимать (даже посоветовавшись с врачом), в какую школу отдавать своих детей и какие сайты просматривать. Удушающие объятия государства особенно пагубны для тех, кто попадает в усиленно расхваливаемую сеть социальной защиты, когда люди погружаются в кошмарный мир субсидий и зависимости, снимающий с них обязанность как ответственных взрослых людей самим зарабатывать на жизнь, а с этим отнимающий и самоуважение. Не так давно человек, позвонивший в ток-шоу на государственной радиостанции, пожаловался: “Урезая бюджет, вы экономически — а в некоторых случаях и физически — уничтожаете миллионы тех, кому некуда обратиться, кроме как к федеральному правительству”. Что сделало правительство, чтобы заставить миллионы взрослых американцев бояться, что они не смогут выжить, если лишатся чека на социальное пособие? Либертарианцы иногда говорят: “Консерваторы желают быть вашим папочкой, указывающим вам, что делать и чего не делать. Либералы хотят быть вашей мамочкой, кормящей, кутающей вас и вытирающей вам нос. Либертарианцы предлагают, чтобы с вами обращались как со взрослым”.

Либертарианство — это разновидность индивидуализма, соответствующая свободному обществу: воспринимающая взрослых как взрослых, позволяющая им принимать собственные решения, пусть даже ошибочные, и доверяющая находить наилучшие решения для собственной жизни.