Господа!

Галлюцинации зрения, хотя и значительно более редкие при хроническом бреде, не являются, однако, чем-то исключительным. Большинство авторов описывает их при этом заболевании и мы также находили их у части больных; обычно они находятся у них в связи с овладевающими представлениями. Что же касается расстройств общего чувства, то они появляются большей частью одновременно со слуховыми галлюцинациями, но могут и предшествовать им и служат тогда основным материалом для идей преследования. Они вообще чрезвычайно часты у таких больных, описывающих мучения, вызываемые их врагами, в выражениях вроде: «жгут, колют, магнетизируют, действуют электричеством, усыпляют, дают газ» и т. д.. Иногда такие расстройства заставляют больных принимать странные позы: один виденный нами несколько лет назад больной говорил, что его «темпорализовали»: его невеста будто бы проскочила в его тело через отверстие в височной (темпоральной) области и все ее органы наложились на его собственные: глаз к глазу, ухо к уху, пупок к пупку и т. д.. Так как он находился в мужском отделении, двойственность его персоны, состоявшей одновременно из мужчины и девушки, ставила его в самое затруднительное положение. Когда он вставал или ложился спать, то со стыдливостью юной девицы спешил натянуть на себя рубашку или поскорей лечь; днем же постоянно скрещивал ноги, охраняя таким образом свою девственность.

Следующий больной, чей бред длится уже 34 года, демонстрирует преемственность двух периодов болезни: длительного этапа инкубации с беспокойством, иллюзиями и бредовым толкованием событий, возникшего у больного, до 30-ти лет пользовавшегося хорошим общим и психическим здоровьем; и второго периода — преследования с галлюцинациями слуха и зрения и расстройствами общего чувств. На него будто бы действуют током, его гипнотизируют, его обрызгивают серной кислотой, его жену заряжают электричеством: чтоб его било разрядами; он боится отравления, плюет в бутылки и относит их в префектуру полиции; его оскорбляют, обсуждают между собой все его действия. После пяти стационирований он несколько лет назад вошел в фазу бреда величия. Слуховые галлюцинации сообщили ему, что он получит 75000 франков в виде возмещения за понесенные им страдания и убытки.

Набл. Н. Длительное течение бреда (34 года). Период инкубации, иллюзии. Период преследования: слуховые галлюцинации, расстройства общего чувства (электричество, магнетизм, серная кислота). Начало периода величия.

Больной С… 64-х лет поступил впервые в психиатрическую лечебницу в 1873г в связи с бредовыми идеями преследования; с тех пор он поступал сюда еще 5 раз — все это время персекуторный бред развивался и расширялся и со временем стал сочетаться с бредом величия.

Семейный анамнез.— Отец и мать спокойные, умные. Братья и сестры хорошо ладят между собой, все подолгу жили в родительском доме; семья всегда была сплоченной, до сих пор только наш больной оставил родные места и не видится с близкими. У всех много детей, они также здоровы.

Личный анамнез.— Больной, детство и юность которого прошли в спокойной обстановке, никогда не пил и не болел ничем серьезным. До 13 лет посещал школу и был там в числе первых. Учитель приглашал его давать уроки в вечерней школе для взрослых. Он был в хороших отношениях с приятелями и охотно играл с ними, все в деревне его любили. По окончании школы стал писцом у судебного исполнителя и два с половиной года проработал на одном месте — пока не перешел на службу к своему кузену, который предложил ему больший заработок. Он пробыл у него 6 месяцев, затем другой его родственник, торговец вином, оценив его качества, пригласил его к себе в Париж. Революция 1848г и последовавшая за ней смерть хозяина заставили его искать новое место. Ему удалось получить место писца при судебном исполнителе в Блуа, где он оставался в течение 4-х лет; он был здесь в наилучших отношениях со своим нанимателем, активно интересовался делами, в которых принимал участие, и мог заменять хозяина на время его отсутствия.

В 1854г он возвращается в Париж и женится. Тогда это был, по словам жены, человек с веселым нравом, любимый товарищами. Положение в семье однако недолго оставалось таким безоблачным: С… вскоре становится все более придирчив, пасмурен и обидчив: в это время, видимо, начинает проявляться его заболевание. В 1857г он заподозрил товарищей по конторе во взяточничестве и те будто бы начали косо на него смотреть, перестали доверять ему, увидели в нем шпиона. Он покидает это место, работает теперь с женой на дому, шьет, но жена говорит, что никакая серьезная работа ему теперь не дается: он взбудоражен, находится в постоянном движении, встает, выходит, возвращается, поднимается наверх, снова спускается, наотрез оказывается работать где-либо кроме дома. Ему начинает казаться, что соседи вмешиваются в его дела, он ожесточается против них, они будто бы говорят про него дурное. Он старается не обращать на них внимания, «набирается терпения», дела, по его мнению, идут успешно. В это время к ним часто заходит муж его сестры — у него закрадываются сомнения относительно его отношений с женой: однажды, возвратившись домой, он находит их одних, будто бы удивленных и застигнутых врасплох его появлением. Он предлагает супруге держаться от того подальше — потому что он «часто закладывает». В 1859г он присутствует на сеансе гипноза, ему делают пассы — в течение суток после этого у него болит голова. Он понимает теперь, каковы возможности гипноза. Примерно в это же время на него начинают насылать «электрическую краску» и гипноз. Чуть погодя он начинает слышать неприятные замечания в свой адрес: «Вон идет рогоносец» и т. д.. С 1860 по 1870 год его почти постоянно «мучают машинами», всячески на него воздействуют, но он еще не знает, кто непосредственно занимается всем этим. Он слышит, как говорят: «Если один не справится, мы возьмемся за него вчетвером, впятером — нужно будет, найдем и сто тысяч». Жена вспоминает, что в 1869г он не выходил уже из дома иначе, как со спрятанным в рукаве оружием. Однажды он взял с собой большой гаечный ключ и вернулся несколько часов спустя бледный, с окровавленной рубашкой, сказав: «Этот меня больше рогоносцем звать не будет, я набил ему морду».

В 1870г он переехал жить к сестре. Тут также делается всем недоволен, отказывается разговаривать с зятем, устраивает ему шумную сцену ревности: какие-то нашептывания говорят ему, что тот живет с его женой. В 1871г он переезжает в Париж, ему предлагают место судебного исполнителя при Коммуне. Это стало будто бы широко известно и, когда его впоследствии задерживают и стационируют, то это только из-за этого. Начиная с 1870г, у него нет ни одной спокойной минуты, он днем и ночью на ногах — иногда лишь усаживается где-нибудь в углу и подолгу неотступно глядит в одну точку. Он не спит более с женой и, когда та проходит мимо или берет его за руку, тут же начинает мыть руки и чиститься. «Ее заразили, говорит он, чтоб через нее и до меня добраться». Его жену заряжают электричеством: чтоб его било током. При малейшем возражении с ее стороны он утверждает, что это не она с ним говорит, а некие «зачинщицы». Они постоянно преследуют его с помощью гипноза и электричества. Он окружает себя тысячью предосторожностей, носит корсет с магнитами и «изолирующие» шелковые носки, покупает лечебный пояс, ставит кровать на стеклянные подножки и т. д.. В 1873г он обращается с жалобой в комиссариат полиции. Профессор-гипнотизер, будто бы живущий этажом ниже, воздействует на него током, отчего у него «все трещит», он не может спать из-за этого. На него направляют потоки электрических лучей, из-за чего грудная клетка его делается фиолетовой: излучение идет из окон соседнего дома, но конкретных исполнителей и виновников этого он не знает. На лестнице ему говорят двусмысленности: «слово — серебро, а молчанье — золото», «осторожность — мать надежности». Его задерживают, помещают в психиатрическую больницу, откуда он выходит несколько месяцев спустя более спокойным, но с тем же бредом. В 1875г. — новое стационирование; он считает, что преследование его организовано зятем: тот однажды развел в вине головки спичек и дал ему выпить. В 1878г он подает жалобу о попытке отравления — его снова задерживают, когда он приносит в префектуру бутылки, в которые наплевал и затем их запечатал: они будто бы содержат яд, которым его хотели извести. Он месяцами не моется, не меняет белья, не пьет воду, предварительно не вскипятив ее: полагает, что она может быть отравлена. Все время записывает что-то на клочках бумаги, которые сохраняет в качестве важных документов. В 1880г — те же переживания, тот же страх отравления, «гипноз» и «электричество». Он не захотел принять участия в Коммуне — теперь коммунары, Интернационал, в котором всем заправляют красильщики, кожевенники и им подобные субъекты, опрыскивают его «электрической краской» и «гнильем». В больницах Воклюза и Св. Анны они подсовывали ему слюну сумасшедших, всякое «гнилье», от которого «воняло сумасшедшими». Все это, а также снотворные, морфий, серную кислоту, к нему доставляется через некую «помешанную». В 1883г он приходит к выводу, что его мучает некое красильное заведение: он проходил мимо него, когда оттуда (он это почувствовал) выпустили струю розовой, очень крепкой серной кислоты — она вошла в него сзади и сильно на него подействовала. Он потребовал тогда, чтобы хозяин вышел к нему, но тот и не подумал сделать это. В тот же день кто-то послал в него новую струю — уже зеленого цвета, но столь же неприятного свойства. «Это Интернационал, решает он, возвращенцы с Нумеа». — Они используют в своих целях «электрические фотографии», показывают ему маски собак, лошадей и т. д.. Он слышит в свой адрес ругань и во всеуслышание ссорится со своими обидчиками. Они говорят ему, что убили его отца: сделали это, «взбесив», наэлектризовав лошадь. (Отец его погиб, пытаясь остановить понесшую лошадь; смерть его представлялась ему в свое время совершенно естественной и он не думал бы о ней, если бы его преследователи не сказали ему, что были ее причиной.) Его ребенок, умерший в 4 года, был также убит «электрическим гнильем». Он слышит, как его гонители говорят между собой, как они переругиваются, бранят правительство, обзывают президента Сади Карно «Сади Руиной», а Республику — «Руин-публикой»: это коммунары преследуют его, потому что он когда-то не захотел к ним присоединиться.

Уже десять лет назад, говорит он, ему обещали 25 тысяч франков в качестве возмещения за понесенные им страдания. Теперь одни ругают его, другие, напротив, поддерживают, обещают ему новые суммы в качестве откупного. В последние 2-3 года речь идет о 75 тысячах. Интернационал достаточно богат, чтоб позволить себе сделать это — так ему было сказано. Некоторые его члены покровительствуют ему и говорят с ним в доброжелательном тоне. «Надо платить, говорят они, его столько мучили». Ему говорят, где хранятся эти 25, 75 тысяч: они в Женеве, Лондоне, Брюсселе — у них в распоряжении миллионы, они спрятаны в разных местах, им нетрудно заплатить ему.

В больнице он держится обособленно и бывает тревожен. Время от времени у него возобновляются галлюцинации и расстройства общего чувства, но он как бы отгораживается от них: «Теперь у меня ничего нет, это все пустяки, не так, как раньше. Потом я знаю что делать, я держусь от них подальше, а как еще? Пусть говорят — слушать их не имеет смысла. Мне 65 лет, а это все продолжается уже 32 года».

Нередки и галлюцинации полового чувства — особенно у женщин, но и мужчины не застрахованы от них и жалуются тогда на содомические акты, с ними совершаемые, на насильственный онанизм, которым их враги день и ночь с ними занимаются. Женщины жалуются, что являются жертвами полового насилия — даже тогда, когда лежат рядом с мужьями. Они принимают разного рода предосторожности: одна из таких больных наглухо пеленалась каждую ночь, чтоб оградить себя от грязных посягательств. Другая, также лечившаяся у нас, ложилась спать на бок, помещая бедра в широкий котел: защищая себя таким образом от насильников, которые каждую ночь, с ее слов, вводили ей всевозможные предметы в половой и задний проходы.

Вот случай, в котором расстройства половой чувствительности особенно выражены.

Набл. III. Галлюцинации слуха и полового чувства. Бурные реакции больной; смутные подозрения, все более проясняющиеся; открытие преследователя.

Жанна М… 30 лет. Отец был парализован в 55 лет. Сестра страдает меланхолией. В течение трех с половиной лет М… считает, что является объектом постоянной травли: ей портят пищу, к ней проникают в дом, распространяют слухи о ее мнимом замужестве. Постепенно к этим галлюцинациям присоединяются обманы в области полового чувства: соседи и швейцар с помощью каких-то порошков вызывают у нее состояние летаргии и ночью, пока она спит, практикуют с ней самые бесстыдные акты: проституируют ее рот, потом обмывают его, чтоб не оставалось следов, вводят ей во влагалище ложки, вилки, ножи; делают ей ядовитые клизмы и зашивают задний проход — потом рвут его и вставляют в него палки. Когда ее нет дома, они проникают в ее комнату и перед ее портретом предаются гнусному разврату, загрязняя половыми выделениями ее пищу, твердую и жидкую. За ней все время наблюдают, все ее движения просматриваются, над ней все время издеваются, поднимают на смех небольшой дефект, который у нее имеется. Однажды, когда она спала, к ней пришли, чтоб отрезать ей губы. В отчаянии от этих ужасов, она обрушивается с руганью на соседей и бежит с ножом за одной из соседок. Больная — девственница.

Таковы общие признаки и эволюция чувственных расстройств и галлюцинаций у больных с хроническим бредом.

Мы видели, как развиваются у таких больных собственно бредовые расстройства. В конце периода инкубации, на фоне продолжающихся и со временем усиливающихся иллюзий, болезненных толкований, галлюцинаций и расстройств общего чувства, кончаются всякие сомнения и устанавливается стойкая бредовая концепция происходящего: бред утверждается окончательно, обретает законченные очертания. Бредовые идеи претерпевают в своем течении закономерное развитие: вначале смутные, неопределенные, разнонаправленные, они затем сужаются, ограничиваются, отливаются в четкие и уже неколебимые формы. «Они» — таково обычное определение врагов, которым пользуются преследуемые больные в начале своего заболевания: бред еще плохо сформирован, больной называет своих гонителей неопределенными местоимениями. Позднее он уточняет, сужает круг подозреваемых и, сообщая об испытываемых им мучениях, обвиняет в них уже определенные группы лиц: это полиция, франкмасоны, иезуиты, врачи, члены какого-то общества, наемные убийцы, «братья с побережья», красильщики, как говорили двое из наших больных; или же относит свои мучения за счет действия сил природы — например, электричества; или же, следуя иному ходу идей, обвиняет во всем оккультные силы: магию, волшебство, чертей, фей, колдунов, злых духов.

Другие, если можно так выразиться, охотятся за научными открытиями: их загадочность и неясность позволяет им широко пользоваться ими для объяснения собственных странных ощущений: эти говорят о телефонах, микробах, гипнозе, магнетизме, внушении. Таков больной, чья история заболевания изложена ниже. После сопровождавшегося пьянством периода инкубации: с характерными иллюзиями и бредовыми интерпретациями, он уже год как перешел во второй период — преследования: с галлюцинациями слуха и обоняния, расстройствами общего чувства, которые он сам относит за счет «гипнотизации, осуществляемой посредством «гилядок» стрихнина. Отметим у этого больного левосторонность галлюцинаций, диалоги, феномен эха мысли, призывы покончить с собой, исходящие от преследователей, его бредовое поведение: перемену мест жительства, ношение ножа, уничтожение двух стофранковых ассигнаций; его усы будто бы хотят похитить и присвоить его недруги и он их сжигает.

Ha6A. IV. Алкогольные наслоения, обостряющие бред в периоде инкубации. Период преследования: галлюцинации слуха, обоняния, расстройства общего чувства (воздействие через телефон, внушение, гипноз), эхо мысли. Бредовое поведение.

Sau… Леон 46 лет, рантье. Психическая патология в семье неизвестна.

Получив классическое образование, г. Sau… стал бакалавром филологических наук и, пройдя конкурс, поступил на службу в государственное управление табачных фабрик, где проработал в течение 10 лет. В 1869г он вышел в отставку и начал помогать отцу в ведении хозяйства на принадлежавших тому фермах. После смерти последнего в 1880г, когда больному было 30 лет, он принял к себе на службу некую женщину, завязал с ней определенные отношения и приобрел затем для нее и для ее мужа бакалейную лавку. Чета В…. считая, что он платит недостаточно, начала угрожать ему и устраивать сцены — после шумных объяснений со своими недавними подопечными Sau…, спасаясь от них, покидает родной город.

В то время он часто пил и к беспокойству и страхам, обусловленным отношениями с В…, добавляются кошмары и бессонница, причиняемые алкогольными эксцессами.

Больной переезжает в Париж. Здесь в первый же день он видит себя на улице окруженным «нанятой В… бандой» и, охваченный страхом, соскакивает с кареты, которую едва успел нанять, убегает, возвращается в отель и на 4 дня запирается в номере. Затем выходит, садится в поезд, едет в Лион, где в течение трех дней чувствует себя спокойнее, ему кажется, что он избежал слежки; в это время он перестал пить. Но все-таки он уезжает затем в Женеву и живет там в течение года под чужой фамилией: чтобы не быть обнаруженным четой В…. Время от времени он испытывает иллюзии и здесь: ему видятся подозрительные личности, но затем он удостоверивается в ошибке. Он продолжает принимать меры предосторожности: адресует письма брату не на его имя, а посреднику: потому что почтовые служащие на его родине могут быть в сговоре с его преследователями. Он перебирается затем в Аннеси — здесь в кафе какой-то лейтенант смотрит на него косо: этого для него достаточно — он едет в Гренобль, но и тут вскоре после его приезда двое военных глянули на него особым образом и засмеялись. Он живет под новым именем и почти не выходит из дома. В 1887г уезжает в Марсель, называет себя Люком Северином — здесь заканчивается первый период его болезни, для которого были характерны иллюзии, и наступает второй: с галлюцинациями и идеями преследования, все более стремящимися к систематизации.

За ним все время ходят какие-то хулиганы, он слышит голоса, над ним подсмеиваются. Ему говорят, что он загипнотизирован посредством вредных веществ, которые полиция безопасности подмешивает ему в вино. В общем говоре он различает голоса «братьев с побережья» — людей, которые хотят иметь все не работая: они заодно с полицией безопасности, которая «колдует», — действует от имени Вельзевула, гипнотизирует, толкает людей к самоубийству: с целью завладеть их имуществом. За ним неотступно следят агенты охранки. Куда бы Он ни шел, они смеются над ним, говоря: «Гляди, как он хорошо идет, какой он сильный, что строит из себя…» и т. д..

Его гипнотизируют «через слух», заставляют все время оборачиваться, приводят в отчаяние, произнося одни и те же оскорбления. Враги смелют один другого, чтобы повторять одно и то же и стрелять в него «гилядками», белены, вьюнка, стрихнина через сделанные в стенах дома отверстия. Он объясняет нам, что только загипнотизированный может слышать гипнотизера на расстоянии — поэтому мы, стоящие рядом, ничего не слышим. Гипнотизер может следовать за ним всюду и сообщаться с ним посредством маленького вогнутого зеркала, в котором видит его отражение: чтобы больной его услышал, ему достаточно вставить трубку в ухо в отражении в этом зеркале. Больной может слышать гипнотизера обоими ушами, но может и одним, где слышно всегда лучше — левым. Гипнотизер может использовать для такой передачи и любой другой шум — особенно ритмический или непрерывный; так, с больным говорят, пользуясь качающимся маятником: «Ты прав, свинья», или же — через капли воды в водопроводном кране; иногда голоса возникают в стуке колес, в биении сердца и т. д..

Sau… хорошо различает голоса естественные и гипнотические: последние ниже по тембру и, проходя через слуховые трубки полиции безопасности, приобретают дополнительный отзвук «пап-пап», который производится движением губ в их специальных средствах связи; наконец, гипнотические голоса лишь контролируют и отражают его мысли, но не сообщают ничего, чего бы он не знал раньше; если он берет, например, в руку платок, голоса констатируют это: «Гляди, платок взял». «Гилядки» стрихнина в него мечут с помощью шприцов фирмы Pravaz. Однажды он почувствовал легкий удар по книге, которую держал пред собой открытой, и закричал своему преследователю: «Ага, промахнулся!»

Поскольку его мысли постоянно читаются, он, чтобы уйти от всевидящих врагов, должен прибегать к самым необычным мерам безопасности: когда встает вопрос о перемене больницы, он просит брата не говорить ему, куда он едет, и даже сказать неправду, чтобы ввести в заблуждение преследователей: «Без этого переезд ничего не даст и лучше уж оставить меня тогда в Святой Анне».

В июле, постоянно слыша под окнами ужасную мешанину из «трубок» и голосов, он решает переночевать в гостинице и уехать наутро в Экс. Но голоса преследуют его повсюду: в поезде, в Эксе. Он садится в омнибус и тут же слышит, как один из главарей банды «братьев с побережья» кричит про него: «Это сумасшедший!» По пути он встречает головореза, которого, как он считает, послали сюда из Марселя, чтоб он спровоцировал драку: его голос повсеместно его сопровождает. Гипнотические голоса извещают его, что готовится приказ о его аресте и что для чести семьи было бы лучше, если бы он покончил с собой. Его семью осыпают грязной руганью: «Всех, кого я любил, пишет он, кого и сейчас люблю: нашу мать, отца — всех самым возмутительным образом, в выражениях, которые моя рука отказывается повторить здесь, втаптывают в грязь, и тебя тоже, брат мой и R…, и G…, и Т…, и Z…, и других наших — короче, всю нашу родню — и делают это систематически и без всякой жалости.»

Всех своих преследователей больной знал еще по Витре, где жил прежде. Цель их, считает он, заключается в том, чтобы довести его до невменяемого состояния и выманить из него деньги. «Чтобы оставить меня в покое, они потребовали с меня 20 тысяч, потом 5 тысяч, в Святой Анне — 3 тысячи франков. Сидящих за шведским столом гостиницы он принимает за судей и полицейских, также участвующих в травле. Ночью он не может спать, так как непрерывно слышит голоса: Ты сволочь, педераст, только притворяешься республиканцем, твой брат изнасиловал малолетнюю. На твоем месте я бы давно себя прикончил.»

Раздеваясь в ванной, он слышит, как они издеваются над ним, называют его «табу (священным существом), потому что крайняя плоть у него не прикрывает головку полового члена, а мошонка при эрекции сокращается и яички как бы прилипают к телу. Он становится на колени, крестится пытается утопиться в ванной — попытка его не удается, он слышит: «Ничего не вышло — теперь будешь жить в вечном позоре». Ему говорят на следующий день, что его отравят — он соглашается с этим и дважды в течение дня пьет жидкости, которые кажутся ему ядовитыми. Голоса становятся все более назойливыми и изматывающими, он переходит от обороны к нападению, оборачивает ручку ножа носовым платком: чтоб удобнее было напасть на преследователей, но голоса тут же говорят с издевкой: «В морской пехоте ножами не пользуются». Потом один из бандитов начинает жалеть его, ему стало совестно, что он побуждал его утопиться: «Человек, который спас троих тонущих, решил сам утонуть в ванне»; потом больной слышит, как он, напевая, удаляется: Ночью другой бандит говорит, что после его смерти отрежет его усы (длинные и пышные, они представляют предмет гордости больного), наклеит их на плакат и пойдет с ним по городу, говоря, что это усы генерала Буланже — слыша это, больной спалил усы на пламени свечки. Он возвращается в Марсель. Голоса говорят ему, что его квартира опечатана — он поселяется в гостинице. Ему дают номер — травля продолжается и здесь. «Братья с побережья» будто бы сняли три соседних комнаты. Ему советуют выброситься из окна или заколоться. Эти способы самоубийства вызывают у него особый протест. Голоса говорят, что, поскольку он в Марселе и Гренобле жил под чужим именем, то если он выйдет в город, следственный судья немедленно приговорит его к штрафу в 500 франков и 15-ти дням тюремного заключения — поэтому он в течение трех дней не покидает гостиницы.

Какая-то женщина в соседнем номере принимает ванну — в шуме падающей воды он слышит: «Ты негодяй, уф!» и т. д.. Он начинает менять отели, но подобные оскорбления наносятся ему повсеместно — ему кричат, например, подражая голосу брата: «Спускайся же, падаль, спускайся!» Он думает, что кричит следственный судья, спрятавшийся внизу под окнами, отвечает ему руганью, но тут же слышит брата, который говорит ему: «Хорошо же ты встречаешь своего родственника, который столько проехал, чтоб навестить тебя!» Некто R… продолжает гипнотизировать его, подделывается под голос брата и заставляет бегать по гостинице в его поисках.

Каждый день ему грозят судебным расследованием. Голоса говорят с ним через полицейские трубки, шлют его, с чемоданом наготове, от одной тюрьмы к другой в ожидании ареста.

Он снова меняет отель: на этот раз под его окнами «разыгрывают целую баталию, чтобы толкнуть его на самоубийство». Он ищет где взять револьвер, возвращается в номер и, поскольку в этот день какой-то праздник, надеется, что преследователи дадут ему передышку.

Но вскоре все начинается снова. «Гиляды стрихнина» делают «тик-так». Он ложится, не может заснуть, думает о самоубийстве, видит бутылку с успокоительным средством, оставленную предыдущим жильцом, слышит голос, говорящий: «Вон, видишь бутылку?» — встает, видит, что у него украли трость со спрятанным внутри лезвием, выпивает два больших стакана оставленного питья — его рвет, он корчится в болях, колотится о стену. На следующий день голос говорит: «Ну и посмеялись же мы, когда ты вчера плясал на стенке, твой желудок теперь ни к черту не годится, ловко мы тебя надули». Подозрения его направлены теперь на консьержа: голоса сказали, что это высокопоставленный сотрудник полиции. Он подает жалобы в комиссариат полиции и на имя председателя суда. В августе, слыша, как кто-то распевает: «Сумка, сумка», он решает, что братья с побережья хотят отобрать у него содержимое его саквояжа, и сжигает лежащие в нем две стофранковые купюры. Он проводит затем две ужасные ночи. Некто V… посылает ему «гиляды» белены и стрихнина, наполняет его комнату зловонным газом, запахами мочи и экскрементов, жженных квасцов и т. д.. Спасаясь от них, он проводит ночь в крохотной кухонке, затем решает вернуться в Париж. В дороге галлюцинации не прекращаются ни на минуту и он, по его словам, развлекается тем, что «топит» их в стуке колес поезда.

В гостинице преследователи уже опередили его и гипнотизируют «слуховыми трубками» и «гилядками»; голоса говорят ему, что он занимает проклятый Богом номер тут повесился один аббат — ему предлагают сделать то же самое. Он обращается в мэрию с просьбой защитить его, его отсылают в префектуру полиции, где он, чтоб уйти от врагов, дает о себе ложные сведения, говорит, что имеется указ о его аресте. В полицейской медчасти видит одного из своих преследователей, марсельца М…, который тоже дал арестовать себя, чтобы последовать за ним и сюда: он воздействует на него гипнозом.

Поступив в приемное отделение, он слышит, как М… отвечает на вопросы уже не гипнотическим, а настоящим голосом. Через несколько дней этот человек куда-то переводится — больной видит, как он уезжает, но поскольку голоса не прекращаются, решает, что он вернулся сюда в обличье двух других пациентов.

Во время беседы с врачом он постоянно слышит левым ухом голос этого М…: «Вот он назвал меня по имени». М… говорит о себе, что он из секретной марсельской полиции и, находясь в больнице Св. Анны, сменил имя. М… сует ему под нос ночной горшок, и больной тут же ощущает запах его содержимого. Он может испускать газы на расстоянии, и Sau… немедленно это чувствует. В другой раз сам больной ему в отместку действует таким же образом и М… сразу же начинает громко жаловаться.

Стоит больному подумать о чем-нибудь, как М… формулирует его мысль и тут же на нее отвечает. В письме, направленном брату, больной рассказывает, что ему снова внушают мысль о самоубийстве, и добавляет: «Преследование низкими голосами, внушениями и гилядами, от которого я постоянно, начиная с 7 августа, страдаю, продолжается и здесь, в Святой Анне».

Больные с хроническим бредом, как показывают нам оба последних случая, достигнув определенного этапа болезни, не ограничиваются тем, что обвиняют в своих несчастьях некую группу людей, какое-то сообщество, но идут далее: сужают круг обвиняемых, называют вполне определенных лиц, X, Y или Z, — именно они возглавляют преследование и являются его инициаторами.

Начиная с этого момента, важного не только для развития бреда, но и еще более — с практической точки зрения, больной делается действительно опасен для окружающих: позиция его в противоборстве меняется — из преследуемого он становится активным преследователем.

Каково бы ни было происхождение бреда, он всегда сохраняет тягостный для больного характер. Предрасположение больного к переживаниям отрицательного свойства налагает мощный отпечаток на все его мысли и ощущения; его бредовые интерпретации, иллюзии и галлюцинации — лишь отражение этих общих и первичных сдвигов в сознании и, хотя бред может показаться вначале следствием какой-то отдельной галлюцинации, не следует забывать, что в основе его лежит глубинная интеллектуальная и моральная перестройка психики, которая предшествует во времени и бреду и галлюцинациям.

Пятая лекция. Дата: 2018-12-28, просмотров: 237. ⇐ Предыдущая14151617181920212223Следующая ⇒ Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. © 2018 - 2024