Господа!

Продолжая дискуссию об основных группах психиатрических болезней, Медико-психологическое, общество поставило в повестку одного из заседаний проблему хронического бреда. Первое сообщение на эту тему было сделано г. Gamier, главным врачом специальной медицинской части префектуры полиции. Его ясный и четкий доклад излагает основные сведения об этой форме психического заболевания. Обсуждение доклада было не столь бурным, как в случае наследственного помешательства. Выделение данной группы не вошло в противоречие с какими-либо существующими теоретическими воззрениями. Предлагая ее, мы основывались на многочисленных исследованиях в этой области: Lasegue, Legrand du Saulle — по бреду преследования, Foville, Garnier, наши работы — по бреду величия. Больные с хроническим бредом являют собой бесконечное разнообразие в отношении содержания бредовых идей, но имеют во всех случаях общие и существенные признаки, позволяющие рассматривать их как проявления одного и того же заболевания с характерным и закономерным течением, делящимся на четыре хорошо очерченных этапа, которые всем вам известны. На 2-ом и 3-ем этапах бред может иметь у разных больных различное содержание: в зависимости от образования и социального окружения, но он всегда имеет тягостный для больного характер во втором и приятный — на третьем этапе заболевания. В конце средних веков и в эпоху Возрождения больные говорили о колдовстве, злых духах, одержимости и овладении дьяволом: бред был отражением верований и предрассудков, глубоко укоренившихся в населении в эпоху общего невежества; в конце XVIII века появились месмеризм и магнетические флюиды; позднее — арсенал преследуемых пополнился спиритизмом, стучащими в окна духами и вращающимися столами. В наши дни прежние чудеса сменились политической борьбой, действиями естественных сил природы, магнетизмом, электричеством, различными физическими и химическими явлениями — именно они привлекают теперь общее внимание и становятся канвой бредообразования. Былые демонопаты и оборотни не кто иные как нынешние больные с манией преследования: если раньше их мучили дьявол, колдуны, злые духи, то теперь это делают иезуиты, франкмасоны, полиция, использующие для этой цели электричество, магниты, телефонные аппараты.

Следующая схема показывает эволюцию хронического бреда с его четырьмя периодами. В среднем разделе указаны варианты содержания бредовых идей, которые больные черпают из школьных уроков, предрассудков окружения и т. д..

Хронический бред (четыре периода). Содержание бреда в зависимости от образования и условий жизни.

Переход от периода преследования к следующему этапу может происходить как исподволь, постепенно, так и одномоментно, в результате мгновенного «озарения»: больной, чья психика уже подготовлена к этому изнутри, под влиянием галлюцинаций (ему говорят, например, что он король Испании), из преследуемого делается всесильным; тот, кто еще накануне был одержим дьяволом, становится богоносцем, жертва слежки — главой государства. Само по себе наличие мегаломании, религиозного бреда, богоносительства и т. д. ничего не говорит о прогнозе заболевания: необходимо знать течение заболевания и, прежде всего — был ли этот Бог или Король, прежде чем достигнуть высот своего положения, жертвой долгих преследований и мучительств. «Всемогущий владыка», до последнего времени страдавший от подобных домогательств, болен хроническим бредом и, с точки зрения клинициста, безнадежен; напротив, такой же больной, попавший в эту компанию без предшествующих испытаний, относится к группе наследственных девиантов и его бредовой приступ носит как правило преходящий, излечимый характер.

Вот два наблюдения, интересные в свете только что сказанного — они позволят нам рассмотреть обе клинические последовательности фактов в сравнении. Особый интерес они представляют собой еще и потому, что перед нами мать и дочь. Мать, страдающая хроническим бредом, больна много лет, бред ее отчасти воспроизводится в заболевании дочери. Это своего рода парное помешательство с бредом преследования, но у матери бред систематизирован и неизлечим, а дочь, хоть и отличается от нее низким интеллектом, от своего бреда вылечится: он не успел врасти в ее психику, развился чересчур быстро, без предварительного вызревания.

Набл. IX. Хронический бред, галлюцинации, расстройства общего чувства, v идеи преследования, систематизация бреда, особый лексикон заболевания.

M-м L.. — . поступила в приемное отделение 26 октября 1886г одновременно со своей дочерью, которая дебильна и склонна повторять бред матери. По словам больной, ее уже три года преследуют: во всяком случае, именно к этому времени относятся первые галлюцинации, участвовавшие в построении ее бреда. Заметим сразу, что для своего рассказа она подбирает слова самые необычные и эксцентричные, что вообще часто встречается у такого рода пациентов.

Она рассказывает, что в сентябре 1883г, она за какие-то восемь дней совершенно «вспухла», у нее «крутились» кишки, она должна была поэтому поддерживать живот руками и испытывала головокружения. Эти явления наступали у нее под воздействием дурных запахов, «корок», которые ей насылали через окна и двери. «Упражнялся» над ней некто в голубой рубашке, у него был осел, он стоял возле колодца перед ее окошком. Это он, притворяясь невинным человеком, «мечет» в нее дурные запахи, он же бросил в нее уже столько «корок», что сам заболел от этого. Вначале эти запахи были не столь отвратительны, как позже: это был запах, который грел, жег, отдавал водой Жавеля. Ее дочь в то же время ощущала зловоние, идущее из соседней конюшни.

Тогда же она стала слышать, как дети на улице говорили: «Она умрет от запахов, которые на нее нагоняют». Она услыхала, как некая дама подошла к хозяину дома и сказала: «Это черви», а он подтвердил: «Земляные», на что та сказала: «Помолчим». Это означало, что все, что ей посылалось через запахи, должно превратиться в червей. За 6 месяцев до этого она как-то почувствовала себя совершенно больной, почти парализованной, в течение получаса у нее тряслись руки. Она подумала тогда, что эта дрожь у нее от того, что кто-то подмешивает ей яд в пищу. То же повторилось впоследствии — теперь она была почти уверена, что ей что-то подсыпали в вино: она почувствовала вдруг необычную зябкость. После того как установились слуховые галлюцинации, она построила целое бредовое здание на фундаменте подобных чувственных обманов. Тогда же, когда она почувствовала «бросание корок», она услышала и «отклики» в ухе и, начиная с того же времени, у нее «отняли час». Кто-то сказал ей: «У нее отняли час». Слово «час» не означает для больной меру времени, она употребляет его в ином, собственном, значении и, кажется, обозначает им свою индивидуальность и целостность — как это явствует из следующих объяснений: «У каждого есть свой час, если в ушах нет откликов, значит, есть час, у меня его нет, его забрали, когда послали корки; я знаю, что уже не принадлежу себе, действую не по своей воле. Из-за того что у меня отняли час, торговцы знают, что я хочу у них купить: когда я вхожу в лавку, то сразу это вижу — когда я появляюсь, они перешептываются со своими покупателями и, когда я прошу что-нибудь, говорят: Вот видите». Значит, они знали, что я хотела у них купить.»

Все внешние воздействия, которым она подвергается, она называет «товаром». Товар — это «соединение часов, часы почета». Это ей сказали уже не в полный голос, а дали понять некие лица. На улице де ла Банк она увидела, как прохожий вынул из кармана часы и посмотрел на циферблату это означало, что у нее «отняли часы. Слово «часы» также употребляется ею превратно: для больной оно означает то же, что и «час». «Отняли часы» значит, что у нее забрали нечто ей принадлежащее, ее неотъемлемую сущность. Чуть погодя, на улице Клиши, она слышит, как люди говорят, между собой: «Не очень-то они щедры, эти господа, которые украли у нее часы». Когда кто-нибудь проходит мимо газового фонаря или освещенного окна лавки и видит, что она пошатывается при ходьбе, то это означает, что в мире появился новый больной. Наконец, два месяца назад, на бульваре Опера некий хорошо одетый молодой человек, проходя мимо нее и не подав никакого вида, обронил фразу: «Тебе будут сосать пуговицу.» Это последнее сыграло свою роль в стационировании больной. 25 октября она прогуливалась с дочерью по бульвару Осман. Дочь заметила, что какой-то полицейский многозначительно переглянулся с дамами, стоявшими рядом, и смерил ее взглядом с головы до пят. Больная, в свою очередь, увидела, что тот, разглядывая ее в упор, повернул на мундире пуговицу: «Это был знак и не слишком чистенький» — он напомнил ей недавнее замечание. Больная сообщила дочери результат своих наблюдений — обе удалились, но дочь при этом, в знак презрения, задрала юбку и показала полицейскому ляжки. Тот отвел обеих в комиссариат, где их задержали.

Набл. X. Дебильность. Лицевые тики. Неудержимый смех. Моральные перверзии. Идеи преследования.

В… Мария, дочь предыдущей больной, поступила в приемное отделение 25 октября 1886г в один день с матерью, с которой сожительствует. Последняя, страдая хроническим бредом, повлияла своими бредовыми высказываниями на слабый рассудок дочери — впрочем, влияние матери не исчерпывает ее болезни. Если она и переняла от матери некоторые ее галлюцинации и идеи преследования, то и сама она, и уже давно, также продуцирует бред подобного содержания.

Больная была задержана с матерью при уже названных обстоятельствах: последняя, находясь во власти бредовых переживаний, вообразила, что полицейский, прикасаясь к пуговице мундира, делает ей непристойное предложение (этому предшествовали известные слуховые галлюцинации). Мать сообщила об этом дочери — та, желая выразить презрение полицейскому, подняла юбку и обнажила бедра. Для нее это означало: «На, дурак, хочешь смотреть, гляди!» Их задерживают и помещают в больницу.

Лицо ее почти лишено выражения. Имеется явная лицевая асимметрия, мимика лишь временами разнообразится тиками, которых больная не замечает.

Умственное развитие ее соответствует выраженной дебильности, граничащей с имбецильностью. Несмотря на свой возраст, В… сохраняет детскую непосредственность, которую сама ругает: «У меня детский характер, я не могу защитить себя, всем уступаю.» Она не способна к сколько-нибудь длительному сосредоточению внимания и, когда выходит из дома, часто забывает, зачем вышла. Когда с ней заговаривают, она с трудом постигает, чего от нее хотят: начинает отвечать правильно, затем теряет нить разговора, речь ее становится путаной и пространной, полной непонятных намеков — можно вынести впечатление, что она сама не знает, что хочет сказать. В детстве ее поместили в монастырь, она выучилась читать и писать, но позднее так и не смогла приспособиться ни к какому ремеслу, хотя очень хотела этого. Работала она только поденно, несколько раз ее брали на какое-то время в прислуги, но полная неспособность к работе и, сверх того, ее странности, которые мы опишем ниже, приводили к тому, что от нее всякий раз быстро освобождались. Случалось и так, что ей не платили при этом за сделанную работу, что стало в последующем предметом ее бредовых интерпретаций. Она всегда жила в нищете, в обществе матери, которая, вначале вследствие своего исходного психического состояния, затем — развившегося бредового психоза, тоже не смогла найти себе постоянную работу. Обе собирали милостыню, но могли и с презрением ее отвергнуть — чаще же всего жили на средства, посылаемые братом больной. У нее рано обнаружилась половая распущенность, она впоследствии усилилась и стала сопровождаться выпадением памяти на эксцессы в этой области. В школе она активно онанировала, теперь, отличаясь явной склонностью ко лжи, отрицает, что продолжает практиковать акты взаимного онанизма, но характер ее ответов позволяет в этом усомниться. В 15 лет она простодушно разрешала отцу себя ощупывать. «Однажды, говорит она, когда я спала, отец вошел в комнату, поднял мои простыни, потом рубашку и положил мне руку на грудь, потом сказал, чтоб я полежала с ним минут десять. Мать сказала мне, чтоб я делала все, что он скажет. Я поднялась и легла с ним, я не знала, чего он хочет, он снова положил мне на грудь руку. Когда я это увидела, то подумала, что это очень странно, сказала: «Это свинство» и убежала. Через несколько дней он снова пришел, был в одной рубашке, показал мне зад и сказал: «У меня там блоха, по-моему». Я думаю, он просто издевался надо мной. Я тогда ушла и больше никогда его не видела. Когда я потом приходила к нему, он не хотел впускать меня.» С 18-20 лет, она, вначале без всякого расчета, затем, видя, что может таким образом заработать на жизнь, начала проституировать и ради денег тоже. Но она никогда не делала этого как обычная продажная женщина, не приставала на улице к мужчинам, но когда ей было нужно, охотно давала увлечь себя. Она рассказывает об этом с большой долей наивности. «Мне говорили на улице, что я хорошенькая, месье заговаривали со мной, уводили меня к себе и давали деньги. Мне нравились иностранцы, особенно — англичане. Один господин, с которым я провела ночь, дал мне сто франков. Но я всегда просила деньги вперед». Три года назад она сошлась с молодым человеком, которого встретила в Фоли-Бержер, и прожила с ним два с половиной года. Она думала, что это на всю жизнь: «он ведь сам так сказал». Когда ее спрашивают о занятиях проституцией, она говорит: «Если б я была помоложе, то пожалуй, снова бы на это польстилась: если б были нужны деньги.» У нее рано начались и феномены иного рода. У В… приступы непроизвольного, неудержимого смеха. Иногда среди серьезного разговора лицо ее невпопад оживляется улыбкой или же она начинает громко хохотать. «У меня всегда был такой недостаток, меня всю жизнь за него ругали, говорит она. Бывают дни, когда я все время должна себя удерживать, иначе обязательно расхохочусь; вначале, когда я была у вас, я не смеялась, а теперь уже несколько дней, как все время хочу смеяться.» Однажды, вызвав ее к себе для беседы, я увидел, что она входит ко мне громко смеясь. «Я, правда, сейчас смеюсь, сказала она, но это не от чистого сердца, а почему, сама не знаю. И смеюсь, но об этом не думаю, вообще не знаю, что смеюсь.»

Приступы такого рода всегда были ей присущи. Однажды она жила в прислугах в одной семье в Англии и накрывала на стол. Она только что внесла какое-то блюдо и вдруг разразилась неистовым хохотом, крайне шокировав этим хозяев. «Я так хохотала в тот день, что совсем не могла удержаться.» Между тем, никаких шуток в тот день сказано не было, у нее и в мыслях не было ничего веселого, она никого не видела и не слышала, кроме гостей, чинно разговаривавших между собою, и ничем не могла объяснить взрыв своего хохота. Иногда же смех бывал более мотивирован, она реагировала им на самые разные обстоятельства. Так, на улице, слыша, что ее называют хорошенькой, она разражалась смехом, который вызван был в данном случае приятным чувством, связанным с комплиментами.

У нее бывали и состояния с грустью и печалью, частично объясняемые условиями, в которых обе жили. Так, незадолго до поступления в больницу, оставшись в очередной раз без работы, она сделалась тосклива и тревожна — настолько, что ей пришла мысль выброситься из окошка. «Но я себе сказала, что мне будет больно, еще разобью себе голову, это меня остановило.» На таком изначально патологическом фоне легко возникали бредовые идеи. Они у больной двоякого происхождения: одни, более многочисленные, принадлежат самой больной, другие заимствованы ею у матери. У нее самой всегда были наготове идеи преследования — иногда они целиком захватывали ее воображение и сопровождались галлюцинациями: в последние годы — в особенности. Будучи не в состоянии, как и ее мать, найти работу, она считает, что кто-то препятствует ей в этом; но в то время как мать думает, что происходит это от того, что «забрали ее час», дочь полагает попросту, что причина в том, что стали известны ее отношения с молодым человеком, который ее оставил: «Они наверно узнали это или догадываются». Пока она была с ним, им тоже все время чинили препятствия и мешали жить вместе. «Мне завидовали, делали всякие гадости, как это и с другими тоже бывает. Консьержка думала, что я живу за его счет, прямо в лицо не говорила, но я это видела: надо было давать ей каждый месяц одно су, чтоб она обращалась со мной по-человечески. Она пустила слух, что я беременна, не всем сказала, а только мне, когда я проходила мимо — сказала: «готово». Каждый раз, когда я выхожу на улицу, там уже толпа людей и все мне завидуют». В этот же период и также на улице люди смотрели на нее и говорили: «Пожрать бы и ее…». Все эти оскорбительные намеки и злонамеренные ремарки имели лишь одну цель — унизить ее женское достоинство: чтоб она пала духом и не смогла устроиться на работу.

Таков бред, рожденный самой больной. Приведем теперь пример идей, заимствованных ею у матери. Уже несколько лет обе видят на улице мужчин, с провокационной целью подносящих руку к ширинке. Мать говорит при этом: «Ну и сволочи, опять это, все время это.» Дочь же считает, что это маневр, имеющий ту же цель — помешать ей в поисках рабочего места.

Дочь никогда не могла понять основную концепцию бреда матери, которую она не считает бредом, но говорит, что у матери странные понятия. Она не понимает, что такое «корки» или «почетный час» или «товар», но как и мать, ощущает насылаемые запахи. Нужно отметить, правда, что она не испытывала их до того, как мать сказала об этом и обратила на них ее внимание. Мать всегда играла и сохраняет ведущую роль в этой паре, она спрашивает дочь: «Ты слышала?» — и та отвечает: «Наверно так оно и было». Она повторяет то, что говорит та, и иногда не может сказать, к кому обращались на улице, к ней или к матери. Что касается грубостей и ругательств, которые слышала мать, то дочь уверяет, что часть их слышала своими ушами — это она утверждает с определенностью. «Мамаша-негритоска, две негритоски — это они вправду говорили»: уличные мальчишки будто бы так высмеивали убогость их нарядов.

Семейные предшественники В… уже достаточно описаны. Отец занимался «ощупыванием» собственной дочери — это достаточно характеризует состояние его морали. Около 20 лет назад он оставил жену и дочь и с тех пор не объявлялся. Мать страдает хроническим бредом.

Таковы две первые клинические группы, которые фигурируют в нашей классификации душевных болезней. Третья группа, периодические психозы — последняя, о которой мы хотим сказать несколько слов. Прочие признаются большинством современных авторов.