в) Особенности основных психологических функций в интровертной установке.

Мышление

Описывая экстравертное мышление, я уже дал краткую характеристику интровертного мышления, на которую я здесь хотел бы еще раз сослаться. Интровертное мышление ориентируется прежде всего на субъективном факторе. Субъективный фактор представлен по крайней мере субъективным чувством направленности , которое в конечном счете определяет суждения. Иногда масштабом до известной степени служит и более или менее готовый образ. Мышление может быть занято конкретными или абстрактными величинами, но в решительный момент оно всегда ориентируется на субъективно данном. Следовательно, из конкретного опыта оно не ведет обратно к объективным вещам, а к субъективному содержанию.Внешние факты не являются причиной и целью этого мышления (хотя интровертный очень часто хотел бы придать своему мышлению такой вид), но это мышление начинается в субъекте и приводит обратно к субъекту, даже если оно делает широкие экскурсии в область реальных фактов. Поэтому оно в деле установления фактов имеет, главным образом, косвенную ценность, поскольку оно передает прежде всего новые воззрения и в гораздо меньшей мере знание новых фактов. Оно выдвигает вопросы и теории, оно открывает перспективы и направляет взор вглубь, но к фактам оно относится со сдержанностью. Оно принимает их в качестве иллюстрирующих примеров, однако они не должны преобладать. Оно собирает факты лишь в качестве доказательств, но никогда не ради их самих. Если же это случается, то только в виде комплимента в сторону экстравертного стиля. Для этого мышления факты имеют второстепенное значение, а преобладающую ценность имеет для него развитие и изложение субъективной идеи, изначального символического образа, который более или менее туманно вырисовывается пред его внутренним взором. Поэтому оно никогда не стремится к мысленной конкретной действительности в области мысли, а всегда к претворению темного образа в ясную идею. Оно хочет достигнуть фактической действительности, оно хочет видеть внешние факты, как они заполняют рамку его идеи, а творческая сила его проявляется в том, что оно способно создать и ту идею, которая не была заложена во внешних фактах и все же является самым подходящим абстрактным выражением их; и его задача исполнена, если созданная им идея представляется как бы исходящей из внешних фактов и если она может быть доказана ими в своей верности.

Но сколь мало удается экстравертному мышлению извлекать из конкретных фактов прочное опытное понятие или создавать новые факты, столь же мало удается интровертному мышлению всегда претворять свой изначальный образ в приспособленную к фактам идею. Подобно тому как в первом случае чисто эмпирическое накопление фактов калечит мысль и душит смысл, так интровертное мышление обнаруживает опасную склонность втискивать факты в форму своего образа или, более того, игнорировать их, для того чтобы иметь возможность развернуть свой фантастический образ. В этом случае изображенная идея не сможет скрыть своего происхождения из темного архаического образа. Ей будет свойственна мифологическая черта, которую можно будет истолковать как «оригинальность», а в худших случаях как причудливость, ибо ее архаический характер, как таковой, не виден для ученого специалиста, не знакомого с мифологическими мотивами. Субъективная убедительность такой идеи обычно бывает велика, — вероятно, тем более велика, чем менее она входит в соприкосновение с внешними фактами. Хотя представителю идеи может казаться, будто его скудный фактический материал является основанием и причиной достоверности и значимости его идеи, однако на самом деле это не так, ибо идея извлекает свою убедительность из своего бессознательного архетипа, который, как таковой, имеет всеобщее значение и истину и будет истинным вечно. Однако эта истина столь всеобща и столь символична, что ей всегда нужно сначала вплестись в признанные или способные быть признанными познания данного момента, для того чтобы стать практической истиной, имеющей какую-нибудь жизненную ценность. Чем была бы, например, каузальность^[32], которая не была бы нигде познаваема в практических причинах и практических действиях?

Это мышление легко теряется в необъятной истине субъективного фактора. Оно воздает теории ради теории, как будто имея в виду действительные или по крайней мере возможные факты, однако с явной наклонностью перейти от идейного к чисто образному. Таким путем возникают, правда, воззрения, располагающие многими возможностями, из которых, однако, ни одна не становится действительностью, и в конце концов создаются образы, которые вообще не выражают больше никакой внешней действительности, а являются еще «только» символами того, что безусловно непознаваемо. Тем самым это мышление становится мистическим и совершенно настолько же бесплодным, как мышление, разыгрывающееся исключительно в рамках объективных фактов. Подобно тому как последнее опускается на уровень простого представления фактов, так первое улетучивается, превращаясь в представление непредставимого, находящегося по ту сторону даже всякой образности. Представление фактов имеет неоспоримую истинность, ибо субъективный фактор исключен и факты доказываются из самих себя .Точно так же и представление непредставимого имеет субъективно непосредственную, убеждающую силу и доказывается своей собственной наличностью. Первое говорит: Est, ergo est; последнее же: Cogito, ergo cogito. Доведенное до крайности интровертное мышление доходит до очевидности своего собственного субъективного бытия; напротив, экстравертное мышление — до очевидности своего полного тождества с объективным фактом. Подобно тому как это последнее, своим полным растворением в объекте, отрицает само себя, так первое отрешается от всякого, какого бы то ни было содержания и довольствуется одной только своей наличностью. В обоих случаях ход жизни вытесняется этим из функции мышления в области других психических функций, которые до тех пор существовали в сравнительной неосознанности. Чрезвычайное оскудение интровертного мышления в отношении объективных фактов компенсируется обилием бессознательных фактов. Чем более сознание вместе с функцией мысли ограничивается самым малым и по возможности пустым кругом, который, однако, содержит в себе, по-видимому, всю полноту Божества, тем более бессознательная фантазия обогащается множеством архаически оформленных фактов, пандемониумом (адом, местообиталищем демонов) магических и иррациональных величин, принимающих особые лики, смотря по характеру той функции, которая прежде других сменяет функцию мышления в качестве носительницы жизни. Если это интуитивная функция, то «другая сторона» рассматривается глазами Кубина (Kubin. The other side) или Майринка (Meyrink. Das grime Gesicht). Если это функция чувства, то возникают неслыханные доселе, фантастические, чувствующие отношения и чувствующие суждения, имеющие противоречивый и непонятный характер. Если это функция ощущения, то внешние чувства открывают нечто новое, доселе никогда не испытанное, как в собственном теле, так и вне его. Более внимательное исследование этих изменений может без труда установить выступление примитивной психологии со всеми ее признаками. Конечно, испытанное не только примитивно, но и символично; и чем старше и первобытнее оно кажется, тем истиннее оно для будущего. Ибо все древнее в нашем бессознательном подразумевает нечто грядущее.

При обыкновенных условиях не удается даже переход на «другую сторону» (намек на книгу Kubin'a), не говоря уже о спасительном проходе через бессознательное. Переходу в большинстве случаев мешает сознательное противление против подчинения моего эго бессознательной фактической действительностии обусловливающей реальности бессознательного объекта. Такое состояние есть диссоциация, другими словами, невроз, имеющий характер внутреннего изнурения и прогрессивного мозгового истощения — характер психастении.

 (стр. 331-334)

_____­­­­­­­­­­

_______________________________

Женщины, имеющие детей, вкладывают многое из этого в них,тайно внушая им свою страстность.

Хотя у нормального типа указанная тенденция, стремящаяся к тому, чтобы тайно почувствованное было однажды открыто и явно поставлено над объектом или насильственно навязано ему, не играет вредной роли и никогда не приводит к серьезной попытке в этом направлении, однако кое-что из этого все-таки просачивается в личное воздействие на объект в форме некоторого, часто трудно определимого доминирующего влияния. Оно ощущается, например, как давящее или удушающее чувство, которое налагает какие-то цепи на окружающих. Благодаря этому такой тип приобретает некую таинственную силу, которая способна в высшей степени очаровать именно экстравертного мужчину, потому что она затрагивает его бессознательное. Эта сила исходит от восчувствованных, бессознательных образов, но легко относится сознанием к эго, вследствие чего это влияние ложно истолковывается в смысле личной тирании.Но если бессознательный субъект отождествляется с эго, тогда и таинственная сила интенсивного чувства превращается в банальное и претенциозное властолюбие, тщеславие и тираническое принуждение. Тогда слагается тип женщины, известный в неблагоприятном смысле своим беззастенчивым честолюбием и коварной жестокостью. Однако такой оборот приводит к неврозу.

Тип остается нормальным до тех пор, пока эго чувствует себя ниже уровня бессознательного субъекта и пока чувство раскрывает нечто более высокое и более властное, нежели эго.Хотя бессознательное мышление архаично, однако оно при помощи редукций^[33] успешно компенсирует случайные поползновения возвести эго до субъекта. Но если этот случай все-таки наступает вследствие совершенного подавления редуцирующих бессознательных влияний мысли, тогда бессознательное мышление становится в оппозицию и проецирует себя в объекты.От этого субъект, ставший эгоцентрическим, начинает испытывать на себе силу и значение обесцененных объектов. Сознание начинает чувствовать то, «что думают другие». Другие думают, конечно, всевозможные низости, замышляют зло, втайне подстрекают и интригуют и т. д. Все это субъект должен предотвратить, и вот он сам начинает превентивноинтриговать и подозревать, подслушивать и комбинировать. До него доходят всевозможные слухи, и ему приходится делать судорожные усилия, чтобы по возможности превратить грозящее поражение в победу. Возникают бесконечные таинственные соперничества, и в этой ожесточенной борьбе человек не только не гнушается никакими дурными и низкими средствами, но употребляет во зло и добродетели, только для того, чтобы иметь возможность козырнуть. Такое развитие ведет к истощению.

(стр. 340.; в) Особенности основных психологических функций в интровертной установке; 4. Интровертный чувствующий тип. )

_____________________________

Предпосылка субъективности и объективности)

5.Общий обзор интровертных рациональных типов.

Оба предыдущих типа суть типы рациональные, ибо они основываются на функциях разумного суждения. Разумное суждение основывается не только на объективно данном, но и на субъективном. Преобладание того или другого фактора, обусловленное психическим расположением, существующим часто уже с ранней молодости, склоняет, правда, разум в ту или другую сторону. Ибо действительно разумное суждение должно было бы ссылаться как на объективный, так и на субъективный фактор, будучи способным отдать должное и тому и другому. Но это было бы идеальным случаем и предполагало бы равномерное развитие экстраверсии и интроверсии. Однако оба движения взаимно исключают друг друга, и, пока их дилемма существует, они несовместимы в порядке сосуществования, разве только в порядке последовательности. Поэтому при обычных условиях невозможен и идеальный разум. Рациональный тип всегда обладает типически видоизмененным разумом. Так, интровертные рациональные типы несомненно обладают разумным суждением, но только это суждение ориентируется преимущественно по субъективному фактору. При этом нет даже нужды нарушать правила логики, ибо односторонность заложена в предпосылке. Предпосылка и есть то преобладание субъективного фактора, которое имеется налицо до всяких выводов и суждений. Субъективный фактор выступает с самого начала как имеющий, само собою разумеется, более высокую ценность, нежели объективный. При этом, как уже сказано, речь идет отнюдь не о какой-то приписанной ценности, а о естественном предрасположении, существующем до всякой оценки. Поэтому суждение разума неизбежно представляется интровертному в нескольких оттенках иначе, нежели экстравертному. Так, например — чтобы привести самый общий случай, — интровертному представляется несколько более разумной та цепь умозаключений, которая ведет к субъективному фактору, чем та, которая ведет к объекту. Это, в единичном случае, сначала маловажное, почти незаметное различие ведет в больших размерах к непримиримым противоположностям, которые тем более раздражают, чем бессознательнее является в единичном случае то минимальное перемещение точки зрения, которое вызвано психологической предпосылкой. Главная ошибка, которая встречается при этом почти неизменно, состоит в том, что стараются указать ошибку в умозаключении, вместо того чтобы признать различие психологических предпосылок. Такое признание является трудным для всякого рационального типа, ибо оно подрывает якобы абсолютное значение его принципа и отдает его на усмотрение его врага, что равносильно катастрофе.

Интровертный тип подвержен этому недоразумению, может быть, даже больше, чем экстравертами; и не потому, чтобы экстравертный был для него более беспощадным или более критическим противником, чем он сам мог бы быть, но потому, что тот стиль эпохи, в котором он участвует, — против него. Не по отношению к экстравертному большинству, а по отношению к нашему общему западному мировоззрению он должен чувствовать свое меньшинство. Так как он по убеждению следует за общим стилем, то он подкапывается сам под себя, ибо современный стиль с его почти исключительным признанием видимого и осязаемого оказывается противным его принципу. Он вынужден обесценивать субъективный фактор вследствие его невидимости и заставлять себя следовать за экстравертной переоценкой объекта. Он сам слишком низко оценивает субъективный фактор и поэтому страдает от посещающего его чувства собственной неполноценности. Поэтому неудивительно, что именно в наше время и особенно в тех движениях, которые несколько обгоняют нашу современность, субъективный фактор обнаруживается в преувеличенном и поэтому безвкусном и карикатурном виде. Я имею в виду современное искусство.

Недооценка собственного принципа делает интроверта эгоистичным и навязывает ему психологию угнетенного. Чем эгоистичнее он становится, тем более ему кажется, будто другие, те, которые, по-видимому, могут принять современный стиль целиком, являются угнетателями, от которых он должен защищаться и обороняться. В большинстве случаев он не видит, что главная его ошибка заключается в том, что он не привязан к субъективному фактору с той верностью и преданностью, с которой экстраверт ориентируется по объекту. Вследствие недооценивания собственного принципа его склонность к эгоизму становится неизбежной, и этим-то он и заслуживает того предубеждения, которое имеет против него экстраверт. А если бы он остался верен своему принципу, то было бы совершенно ложным осуждать его как эгоиста; тогда правомерность его установки была бы удостоверена силой ее общих воздействий и рассеяла бы недоразумения.

(стр. 341-342) 5.Общий обзор интровертных рациональных типов.

(Юнг. Психологические типы)

______________________

Ощущение

Ощущение, которое по всему своему существу зависит от объекта и от объективного раздражения, также подлежит в интровертной установке значительному изменению. Оно тоже имеет субъективный фактор, ибо рядом с объектом, который ощущается, стоит субъект, который ощущает и который привносит к объективному раздражению свое субъективное расположение. В интровертной установке ощущение основывается преимущественно на субъективной части перцепции^[34]. Что мы имеем в виду при этом — легче всего увидеть из произведений искусства, воспроизводящих внешние объекты. Если, например, несколько художников пишут один и тот же пейзаж, стараясь точно передать его, то все-таки каждая картина будет отличаться от другой, и не только благодаря более или менее развитому умению, но, главным образом, вследствие различного видения; мало того, в некоторых картинах проявится даже ясно выраженное психическое различие в настроении и движении красок и фигур. Эти свойства выдают более или менее сильное соучастие субъективного фактора. Субъективный фактор ощущения есть, по существу, тот же самый, как и в других, выше обсужденных функциях.Это есть бессознательное предрасположение, которое изменяет чувственную перцепцию уже во время ее возникновенияи тем самым лишает ее характера чисто объективного воздействия.В этом случае ощущение относится преимущественно к субъекту и лишь во вторую очередь к объекту. Насколько необычайно силен может быть субъективный фактор, свидетельствует яснее всего искусство. Преобладание субъективного фактора доходит иногда до полного подавления чисто объективного воздействия; и все же при этом ощущение остается ощущением, но, конечно, в таком случае оно становится восприятием субъективного фактора, а воздействие объекта опускается до роли простого возбудителя. Интровертное ощущение развивается в этом направлении. Хотя настоящее чувственное восприятие и существует, однако кажется, будто объекты совсем не проникают, собственно говоря, в субъект, но будто субъект видит вещи совсем по-иному или видит совершенно иные вещи, чем другие люди.В действительности данный субъект воспринимает те же вещи, как и всякий другой, но совсем не останавливается на чистом воздействии объекта, а занимается субъективным восприятием, которое вызвано объективным раздражением.

Субъективное восприятие заметно отличается от объективного. В объекте его или совсем нельзя найти, или же, самое, большее, можно найти лишь намек на него, иными словами, оно хотя и может быть сходным в других людях, однако его нельзя непосредственно обосновать объективным состоянием вещей. Оно не производит впечатления продукта сознания, для этого оно слишком родовое. Но оно производит психическое впечатление, ибо в нем заметны элементы высшего психического порядка. Однако этот порядок не согласуется с содержаниями сознания. Дело идет о коллективно-бессознательных предпосылках или предрасположениях, о мифологических образах, изначальных возможностях представлений. Субъективному восприятию присущ характер значительного. Оно говорит что-то большее, чем чистый образ объекта, — конечно, лишь тому, кому субъективный фактор вообще что-нибудь говорит. Другому же кажется, что воспроизведенное субъективное впечатление страдает тем недостатком, что оно не имеет достаточного сходства с объектом и поэтому не достигает своей цели.

Поэтому интровертное ощущение больше постигает глубокие планы психического мира, нежели его поверхность.Оно ощущает, как имеющую решающее значение, не реальность объекта, а реальность субъективного фактора, и именно изначальных образов, которые в их совокупности представляют собой психический мир зеркальных отображений. Но это зеркало обладает своеобразным свойством -изображает наличные содержания сознания не в знакомой и привычной нам форме, но, в известном смысле, sub specie aeternitatis, то есть примерно так, как видело бы их сознание, прожившее миллион лет. Такое сознание видело бы становление и исчезновение вещей одновременно с их настоящим и мгновенным бытием, и не только это, но одновременно и другое — то, что было до их возникновения и будет после их исчезновения. Настоящий момент является для этого сознания неправдоподобным. Само собой разумеется, что это лишь уподобление, которое, однако, мне нужно для того, чтобы хотя до некоторой степени наглядно пояснить своеобразную сущность интровертного ощущения. Интровертное ощущение передает образ, который не столько воспроизводит объект, сколько покрывает его осадком стародавнего и грядущего субъективного опыта. От этого простое чувственное впечатление развивается в глубину, исполненную предчувствий, тогда как экстравертное ощущение схватывает мгновенное и выставленное напоказ бытие вещей.

 (стр. 342-343)

_____________________________

(Пророческая интуиция)

Пророческая интуиция – интровертная интуиция

(Юнг К.Г. Психологические типы)

в) Особенности основных психологических функций в интровертной установке.

8. Интуиция

Интуиция в интровертной установке направляется на внутренние объекты, как можно было бы с полным правом обозначить элементы бессознательного. Дело в том, что внутренние объекты относятся к сознанию совершенно аналогично внешним объектам, хотя они имеют не физическую, а психологическую реальность. Внутренние объекты представляются интуитивному восприятию в виде субъективных образов вещей, не встречающихся во внешнем опыте, а составляющих содержания бессознательного — в конечном итоге коллективного бессознательного. Эти содержания сами по себе, конечно, не доступны никакому опыту — свойство общее у них с внешним объектом.Подобно тому как внешние объекты лишь совершенно относительно таковы, какими мы их перципируем^[35], так и формы явлений внутренних объектов релятивны^[36] и суть продукты их, недоступной нам сущности и своеобразности интуитивной функции.

Как ощущение, так и интуиция имеют свой субъективный фактор, который в экстравертной интуиции по возможности подавляется, а в интровертной становится определяющей величиной. Хотя интровертная интуиция и получает, может быть, свой пробуждающий толчок от внешних объектов, однако она не задерживается на внешних возможностях, а останавливается на том, что было вызвано внешним внутри субъекта. Тогда как интровертное ощущение ограничивается главным образом тем, что воспринимает посредством бессознательного своеобразные явления иннервации и задерживается на них, интуиция подавляет эту сторону субъективного фактора и воспринимает образ, вызванный этой иннервацией. Например: кто-нибудь испытывает припадок психогенного головокружения. Ощущение останавливается на своеобразном свойстве этого расстройства иннервации и воспринимает во всех подробностях все его качества, его интенсивность, его течение во времени, способ его возникновения и его исчезновения, нисколько не возвышаясь над этим и не проникая до его содержания, от которого расстройство возникло. Интуиция же, напротив, берет из этого ощущения лишь толчок, побуждающий к немедленному действию; она старается заглянуть дальше, за ощущение, и действительно вскоре воспринимает внутренний образ, вызвавший данное симптоматическое явление, а именно головокружение. Она видит образ шатающегося человека, пораженного стрелою в сердце. Этот образ поражает деятельность интуиции, она останавливается на нем и старается выведать все его единичные черты. Она удерживает этот образ и с живейшим сочувствием констатирует, как этот образ изменяется, развивается далее и наконец исчезает.

Таким образом, интровертная интуиция воспринимает все, что происходит на дальних планах сознания, приблизительно с такою же ясностью, с какой экстравертное ощущение воспринимает внешние объекты. Поэтому для интуиции бессознательные образы получают достоинство вещей или объектов. Но так как интуиция исключает сотрудничество ощущения, то она или вовсе ничего не узнает, или узнает лишь недостаточно о расстройствах иннервации, о влияниях бессознательных образов на тело. От этого образы являются как бы отрешенными от субъекта и существующими сами по себе, без отношения к личности. Вследствие этого в вышеприведенном примере интровертный интуитивный, имевший припадок головокружения, и не подумал бы даже, что воспринятый им образ мог бы как-нибудь относиться к нему самому. Это покажется, конечно, почти немыслимым для человека, установленного на суждение; а между тем это факт, который я часто наблюдал у этого типа.

Странное безразличие, которое обнаруживает экстравертный интуитив по отношению к внешним объектам, свойственно и интровертному по отношению к внутренним объектам. Подобно тому как экстравертный интуитив постоянно чует новые возможности и идет по их следу, не заботясь ни о своем, ни о чужом благополучии и несчастье, небрежно шагая через человеческие отношения и преграды, и, в вечной жажде перемен, разрушает только что воздвигнутое, так интровертный переходит от образа к образу, гоняясь за всеми возможностями, заключенными в творческом лоне бессознательного, и не устанавливая связи между явлением и собою. Как для того, кто лишь ощущает мир, он никогда не становится моральной проблемой, так и для интуитивного мир образов тоже никогда не становится моральной проблемой. Мир как для одного, так и для другого есть эстетическая проблема, вопрос восприятия, «сенсация». Таким образом, у интровертного исчезает сознание своего телесного существования, так же как и его воздействие на других. С экстравертной точки зрения о нем сказали бы: «Действительность не существует для него, он предается бесплодным грезам». Правда, созерцание образов бессознательного, создаваемых творческой силой в неиссякаемом изобилии, бесплодно в смысле непосредственной пользы. Но поскольку эти образы суть возможности концепций, могущих при известных условиях сообщить энергии новый потенциал, постольку и эта функция, наиболее чуждая внешнему миру, неизбежна в общем психическом домоводстве, так же как и психическая жизнь народа отнюдь не должна быть лишена соответствующего типа. Израиль не имел бы своих пророков, если бы этого типа не существовало.

Интровертная интуиция захватывает те образы, которые возникают из основ бессознательного духа, существующих априори, то есть в силу наследственности. Эти архетипы, сокровенная сущность которых опыту недоступна, представляют собой осадок психического функционирования у целого ряда предков, то есть это суть опыты органического бытия вообще, накопленные миллионократными повторениями и сгущенные в типы. Поэтому в этих архетипах представлены все опыты, которые издревле встречались на нашей планете. И чем чаще, и чем интенсивнее они бывали, тем явственнее они выступают в архетипе. Архетип, говоря вместе с Кантом, есть как бы ноумен того образа, который интуиция воспринимает и, воспринимая, создает.

Так как бессознательное не есть нечто неподвижное вроде психического caput mortuum («мертвая голова»), а, напротив, нечто принимающее участие в жизни и испытывающее внутренние превращения — превращения, которые стоят во внутреннем отношении к общему свершению вообще, — то интровертная интуиция через восприятие внутренних процессов дает известные данные, которые могут иметь выдающееся значение для понимания общего свершения; она может даже с большей или меньшей отчетливостью предвидеть новые возможности, а также и то, что впоследствии действительно наступает. Ее пророческое предвидение можно объяснить из ее отношения к архетипам, представляющим собою закономерное течение всех вещей, доступных опыту.

 (стр. 346-348)

______________________________