Если в конечном счете подлинное обоснование Чистилища содержится в учении святых мужей (в XIII в. наиболее удачное принадлежит Фоме Аквинскому) и в соответствии с ним любой христианин теоретически может помочь покойному быстрее покинуть Чистилище, тогда заступничество, действительно, является и должно являться главным образом делом близких покойного. Вопрос о заступничестве, таким образом, решается на уровне двух базовых структур средневекового общества: системы родственных уз и системы корпоративных связей.

К заступничеству имеют касательство главным образом кровные родственники и супруги. Особенно следует подчеркнуть роль вдов. В одном из видений начала XII в., когда обитатели Чистилища только начинали посещать землю, отец Гвиберта Ножанского явился своей

127

вдове. Как утверждает Цезарий Гейстербахский, вдова льежского ростовщика сократила необычайно долгое пребывание в Чистилище своего покойного мужа, великого грешника, приняв за него продолжительное по времени покаяние: она четырнадцать лет прожила в уединении. Великими специалистами по заступничеству являлись религиозные общины, с которыми покойные нередко были связаны либо сословной принадлежностью, либо через родственников, состоявших в кровном и/или духовном родстве с кем-либо из ее членов. Среди exempla o Чистилище имеются рассказы, иллюстрирующие эту посмертную (post mortem) солидарность, которой, совершенно очевидно, придавалось большое значение; религиозные ордена, особенно те, члены которых приняли активное участие в процессе создания или распространения нового верования, оказывали широкую поддержку «своим» усопшим. Цезарий Гейстербахский в Диалоге о чудесах свидетельствует об этом от имени цистерцианцев, а Жерар из Фраше в своей Vita Fratrum — от имени новых братьев-проповедников.

По воле Данте, подробно описавшего различные типы поведения в Чистилище, обитатели горы взывали то к кому-либо из родственников, то к своим семьям, то к жителям своего города.

Корпоративная власть над временем Чистилища не является простым продолжением той роли, которую исполняли религиозные сообщества, молясь за усопших; с XI в. власть над временем Чистилища стала служить средством возвышения Клюнийского аббатства10. Корпоративность лежит в основе появления новых типов сообществ и объединений, как религиозных, так и мирских, о чем свидетельствует создание и развитие корпораций горожан, различных братств, новых нищенствующих орденов. Корпоративность также связана с возрастанием роли новых форм коллективной памяти; среди мирской аристократии она получает свое выражение в составлении генеалогий. Значение «родовой вертикали», корнями уходящей в глубокое прошлое, подчеркивалось уже не раз11. Теперь к ней прибавляется время пребывания в Чистилище, способствующее активному поддержанию памяти об усопшем после его смерти.

Время Чистилища и индивид

Создание Чистилища явилось одним из первых свидетельств возросшей важности, придаваемой в последние века Средневековья индивидуальному суду. Время пребывания в Чистилище, которое Гос-

128

подь определяет каждому в момент его смерти, несомненно, является индивидуальным временем. Оно индивидуально, потому что, подобно земной жизни, оно для каждого свое. Оно индивидуально еще и потому, что во многом зависит от поступков индивида. Если после смерти срок пребывания в Чистилище зависит от заступничества, то до наступления смерти на продолжительность его влияют как заслуги, так и проступки, как добродетели, так и пороки, как раскаяние, так и рецидивы проступков, как хождение на исповедь, так и небрежение этой процедурой, а также покаяние, которое успел или, наоборот, не успел совершить будущий покойник. Таким образом, если в период раннего Средневековья человека определяли главным образом по его положению, полу, возрасту, роду занятий и сословию, то с наступлением новой эпохи он начинает осознаваться не только представителем определенной группы (социальной, возрастной, профессиональной и т.д.), но и как индивид, с присущими ему индивидуальными чертами.

Не случайно первый святой, которого показывают во время краткой прогулки по Чистилищу, — святой Бернар, а первый король Франции, кающийся в Чистилище, — Филипп Август. Типичный святой и типичный суверен, они являются современниками - или почти современниками — рождения Чистилища. Но еще они являются двумя индивидами, чьи личности мы, быть может, впервые можем разглядеть сквозь наслоения общих мест (topos) в жизнеописаниях святых и королей, пусть даже каждый из них все еще числится в своем типологическом ряду.

Время пребывания в Чистилище — это время, скроенное по индивидуальной мерке, продолжительность его зависит от соединенных усилий личности, индивида и сообщества, к которому он принадлежит. При определении времени пребывания в Чистилище упор делается на индивидуальную ответственность в момент смерти и на коллективную ответственность после смерти; такой подход объясняет изменение, произошедшее в восприятии смерти; впоследствии это изменение, изрядно преувеличив его значение, причислили к характерным чертам Ренессанса. Ренессанс считается эпохой формирования личности, но в отношении к смерти личность начинает формироваться уже при переходе от XII в. к XIII в. Средние века считаются эпохой коллектива, но коллективная ответственность за души Чистилища не прекращается, а напротив - по крайне мере в католической части христианского

129

мира, — продолжает жить даже с наступлением времени, которое принято называть Новым, следовательно, Ренессанс остается явлением глубоко средневековым. Как для времени Чистилища, так и для всей западноевропейской истории, Ренессанс является всего лишь одним из периодов долгого Средневековья.

Примечания

* Le Temps chretien de la fin de l'Antiquite au Moyen Age, IIP — XIIIe s., Edition du C.N.R.S., 1984, pp. 517-530.

1 Позволю себе сослаться на свою книгу La Naissance du Purgatoire (Paris, 1981), где содержатся библиографические отсылки.

2 R. Bultot. Christianisme et valeurs humaines: la doctrine du mepris du monde en Occident de saint Ambroise a Innocent III, t. VI: Le XIe siecle. Paris, 2 vol., 1963-1964.

3 A. Murray. Reason and Society in the Middles Ages. Oxford, 1978.

4 H. Dondaine. L'objet et le medium de la vision beatifique chez les theologiens du XIIIe siecle // Revue de theologie antique et medievale, 19, 1952, pp. 60-130.

5 M. Dykmans. Les Sermons de Jean XXII sur la vision beatifique. Rome, 1973.

6 J.-Cl. Schmitt. Temps, folklore et politique au XIIe siecle. A propos de deux recits de Walter Map, De Nugis Curialium, I 9 et IV 13. Le temps chretien de la fin de l'Antiquite au Moyen Age. Paris, C.N.R.S.(1981), 1984, pp. 489-515.

7 См.: J. Chiffoleau. Le Comptabilite de l'au-dela. Les hommes, la mort et la religion dans la region d'Avignon a la fin du Moyen Age. Rome, 1980.

8 См.: J. Le Goff. La Naissance du Purgatoire, chap. VIII // La mise en ordre scolastique.

9 См.: Ж. Ле Гофф. Средневековье: время церкви и время купца //Другое Средневековье..., с. 36—48.

10 См. труды Ж.-Л. Лемэтра (J.-L. Lemaitre), в частности его Введение к работе: Repertoire des documents necrologiques francais, t.l. Paris, 1980 (Recueil des Historiens de la France. Obituaires, VII, sous la direction de P. Marot), pp. 23-24.

11 См.: J. Wollasch. Les Obituaires, temoins de la vie clunisienne // Cahiers de Civilisation medievale, 86, avril-juin 1979, pp. 139—171.

ВРЕМЯ НРАВОУЧИТЕЛЬНОГО «ПРИМЕРА» (XIII в.)

«Пример», exemplum, короткая история, случившаяся в недавнем прошлом и используемая как аргумент для убеждения, уходит корнями в греко-римскую Античность. Однако со временем это оружие судебных и политических ораторов древности превратилось в эффективный инструмент идеологического воздействия христианского моралиста1. «Примеры» первых веков христианства отличаются от «примеров» XIII столетия и по природе своей, и по функции. Если первоначально в центре повествования находились образцовые персонажи, коим следовало подражать (примером для подражания par excellence был Христос), то теперь их место заняли ситуация и поступок; «примеры» превратились в сюжетные рассказы, истории, воспринимать которые следует как единое целое, целостный предмет, инструмент назидания и/или воздействия2.

Новый exemplum связан с новым типом проповеди, утверждавшейся в конце XII - в начале XIII в. и предназначавшейся для нового общества, сложившегося в результате крупных социальных перемен, произошедших на Западе между XI и XIII вв. Это общество характеризуется ростом городов, заменой системы «сословий» (ordres) на систему «состояний» (etats), еретическим протестом мирян против ряда церковных постулатов и институтов, перепланировкой интеллектуального и ментального пространства (представлений о числе, пространстве, времени, о соотношении устного и письменного слова и т.д.). Exemplum XIII в., золотого века жанра «примера», - это «короткий рассказ, выдаваемый за правду (=случившееся на самом деле) и предназначенный для включения в речь (преимущественно в проповедь) с целью преподать слушателям душеспасительный урок»3.

Exemplum, являющийся частью нарративной литературы, представляет собой короткое повествование, родственное лэ, фаблио,

131

сказке. Следовательно, его время, так или иначе, должно быть временем повествовательным, а значит, последовательным. Данное явление заслуживает углубленного изучения со стороны грамматистов, лингвистов, исследователей интеллектуальных и общественных институтов.

Время «примера» обусловлено контекстом проповедей, аргументация которых зиждется на трех основных источниках: auctoritates (ссылки на авторитеты), rationes (доводы), exempla (примеры,). Время «примера» развивается в диахроническом времени, относящемся не только непосредственно к сюжету, но и определенным образом к ходу земной истории; это время совмещается с ретроспективным и эсхатологическим временем auctoritates и с вневременными rationes. Вместе с тем время в exemplum не должно выходить за временные рамки проповеди, в которую он включен. Ссылки на авторитеты, в основном библейские, на уровне цитат отличаются временной многоплановостью, однако само обращение к Библии с целью заслужить вечное спасение одинаково необходимо и в настоящем, и в будущем, вплоть до самого конца света. Гомилетический комментарий авторитетных высказываний относится к вневременному настоящему, ибо речь идет о вечных истинах. Rationes же пребывают в дидактическом настоящем. Повествовательное время exemplum, историческое, линейное и членимое, «втискивается» между эсхатологическим временем Библии, актуализированным и направленным в определенное русло посредством комментария, и вечностью прописных истин. Если исходить из классификации Э. Бенвениста, в exemplum имеется три времени «исторического плана сообщения»: аорист = (passe simple или passe defini, «прошедшее совершенное»), имперфект (imparfait), плюсквамперфект (plus-que-parfait)4.

Привязкой во времени для «примера» является указание на источник, откуда автор или «пользователь» почерпнул его. Например, на триста двенадцать exempla, помещенных в sermones vulgares или ad status Жака де Витри5, сто шестьдесят вводятся глаголом audivi (слышал), указывающим на устный источник происхождения, тридцать четыре начинаются глаголами memini, novi, vidi (помнил, знал, видел), свидетельствующими о недавнем происхождении истории, употребленный семьдесят пять раз глагол legimus (читали) отсылает к письменному источнику, а зафиксированный сорок пять раз глагол dicitur (говорят) вообще не соотносится ни с

132

каким временем. Следовательно, временной упор делается на недавнее прошлое, на время рассказчика, настаивающего на актуальности историй, составляющих exempla, и располагающего их в nostris temporibus (в наших временах).

Итак, несмотря на весь престиж прошлого (и вечности), которым обладают авторитеты и доводы, убедительная сила «примера» состоит именно в привязанности описанных в нем событий к настоящему времени. Уже папа Григорий Великий, творец средневекового exemplum, располагал действие своих занимательных историй в настоящем времени, полагая, что пропагандировать веру среди аудитории, для которой письменное слово, равно как и прошлое, представленное в письменном виде, совершенно недоступно, следует на примерах, легко подвергающихся устной проверке. Действие в exemplum происходит в «наше время», в недавнем прошлом, что, как указывает Бернар Гене6, согласуется с характерным для XIII в. возрождением жанра исторического описания, основанного на показаниях очевидцев. Наряду с древней историей, записанной учеными книжниками для потомков, возникает история недавняя, существующая исключительно благодаря аудиовизуальному опыту самих людей («я видел, я слышал» — метод исторического описания Геродота7), хранящаяся у них в памяти и реализуемая в устной форме. Не случайно «основными пропагандистами этой истории, равно как и exempla, стали монахи нищенствующих орденов; это настоящие специалисты по недавнему прошлому.

Случай, память о котором индивид сохранил, становится сюжетом «примера». В период перехода от XII к XIII в., когда формируется новая концепция греха и устанавливается новая форма исповеди с глазу на глаз, во время которой человек должен проанализировать все свои поступки и сам произвести их оценку, в том числе и поступков, которые он только намеревается совершить, значение памяти как фактора морального и духовного совершенства неизмеримо повышается. После того как, согласно постановлению omnis utriusque sexus IV Латеранского собора (1215), каждый верующий, как мужчина, так и женщина, теперь был обязан хотя бы раз в год приходить на исповедь, в специальных пособиях по ведению исповеди стали помещать рекомендации, как должно побуждать индивида вспомнить все его проступки. Новое воспитание памяти становится частью общей культуры памяти, которая

133

получает свое развитие в XIII в.8 Exempla вписываются в увещевания, с которыми исповедник обращается к грешнику, призывая его recolere peccata suа (вспомнить свои грехи). Время, запечатленное в памяти индивида, становится временем exempla, a время exempla запечатлевается в памяти индивида.

Но это время также должно совпадать с предполагаемым временем спасения. Временем, имеющим, если можно так сказать, две кульминационные точки. Его конечным пунктом является наступление спасения, эсхатологическое время. Событие, рассказанное в определенной последовательности и расположенное в реальном историческом времени (преимущественно в недавнем прошлом), должно привести слушателя «примера» к обещанной ему вечности, если он сумеет извлечь из него для себя урок. Однако, выслушав поучительный рассказ, слушатель прежде всего должен совершить решающий для своего будущего спасения поступок: он должен покаяться. Exemplum — инструмент покаяния, и это покаяние должно свершиться немедленно. Проповедник часто призывает аудиторию hodie (сегодня) извлечь урок из проповеди и содержащихся в ней exempla. Для слушателя вполне могут сбыться слова Иисуса, адресованные покаявшемуся разбойнику: «Hodie mecum eris in paradiso» («Ныне же будешь со мною в Раю», Лк., XXIII, 43). Историческое время exemplum направлено к настоящему времени совершения покаяния, которое в будущем должно обеспечить счастливую вечность.

Итак, задача exemplum — направить историческую реальность в русло эсхатологического времени. Время exemplum подчиняется диалектике взаимодействия между историческим временем и временем спасения, определение которого относится к одной из главных проблем классического Средневековья (XII—XIII вв.).

Примечания

* Le Temps chretien de la fin de l'Antiquite au Moyen Age, IIIe-XIIIe s., Editions du C.N.R.S., 1984, pp. 553-556.

1 См. материалы круглого стола, проведенного в 1979 г. в Риме: Rhetorique et Histoire. L'exemplum et le modele de comportement dans le discours antique et medieval, MEFRM, t. XCII, 1980-1, pp. 7-179.

134

2 См.: Cl. Bremond, J.Le Goff, J.-Cl. Schmitt. L'«Exemplum», fasc. 40 de la Typologie des sources du Moyen Age occidental, publiee par L. Genicot et R. Bultot. Tournhout, 1982.

3 Определения, данные интеллектуалами — учеными книжниками и знатоками Античности, свидетельствуют, скорее, о непрерывности традиции exempla, чем о ее разрыве. В Средние века были известны определения Цицерона: «Exemplum est quod rem аисtoritate aut casu alicuius hominis aut negotii confirmat aut infirmat» (Пример есть то, что подкрепляет или опровергает вещь на основании авторитета какого-либо человека или произошедшего в каком-либо деле случая) (De Inventione, I, 49), а также из приписываемой ему «Риторики к Гереннию» (IV, 49, 62): «Exemplum est alicuius facti aut dicti praeteriti cum certi auctoris nomine propositio» (Пример есть изложение некоего прошлого поступка или высказывания с указанием того, кто совершил это или сказал). В начале XIII в. Жан де Гарланд дал следующее определение exemplum: «Exemplum est dictum vel factum alicuius autentice persone dignum imitatione» (Пример есть достойные подражания высказывание или поступок какого-либо определенного лица) (Poetria... de arte prosaica, metrica et rithmica, ed. G. Mari. Romanische Forschungen, XIII, 1902, p. 888).

4 См.: Э. Бенвенист. Общая лингвистика, гл. XXI. М., «Прогресс», 1974. — Прим. перев.

5 В настоящей статье мы используем данные, полученные Группой по изучению исторической антропологии средневекового Запада Высшей школы исследований в области общественных наук на материале Dialogus miraculorum (Диалога о чудесах) Цезария Гейстербахского; sermones vulgares ou ad status (всеобщих проповедей, или к сословиям) Жака де Витри (в рукописи, кроме exempla, изданных Крейном); Tractatus de diversis materiis praedicabilibus (Трактата o различных материях, похвалы достойных) Этьена де Бурбон (в рукописи, кроме exempla, изданных Лекуа де Ла Маршем) и Alphabetum narrationum (Алфавита примеров) Арнольда Льежского (в рукописи).

6 В. Guenee. Histoire et culture historique au Moyen Age. Paris, Aubier, 1981.

7 Fr. Hartog. Le Miroir d'Herodote. Paris, Gallimard, 1980.

8 См.: Fr. Yates. L'Art de la memoire, trad. franc. Paris, Gallimard, 1975