Глава VIII. Христианская жизнь в апостольской Церкви
Поможем в ✍️ написании учебной работы
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

 

Источники

Учение и пример Христа, представленные в евангелиях, а также учение и пример апостолов, представленные в Деяниях и посланиях, в сравнении и сопоставлении с раввинской этикой и состоянием еврейского общества, а также с греческими философскими системами и нравственным состоянием Римской империи, описанным в сочинениях Сенеки, Тацита, римских сатириков и др.

I. Соответствующие разделы сочинений по истории апостольской церкви. Неандер: I. 229–283 (нем. изд.); Шафф: §§ 109–123; Ланге: II. 495–534; Вейцсакер: 647–698.

II. Труды по богословию апостольской эры. Шмид, Реусс, Баур, Вайсс и др.

III. Системы христианской этики. Шлейермахер, Рот, Неандер, Шмид, Вюттке, Харлесс, Мартенсен, Лютхардт и Леки (Lecky, History of European Morals, 1869, vol. I. 357 sqq.).

IV. А. Тома (пастор из Маннгейма): Α. Torna, Geschichte der christlichen Sittenlehre in der Zeit des Neuen Testamentes, Haarlem, 1879 (380 с). Признанный венец деятельности Тейлеровского библейского общества. Первая попытка составить отдельную историю новозаветной этики, предпринятая, однако, в негативном духе тюбингенской школы, а потому крайне неудовлетворительная. Работа разделена на три части: 1) этика Иисуса; 2) этика Павла; 3) этика собрания.

V. Исследования, посвященные жизни христиан в послеапостольский период (Кейв, Арнольд, Шмидт, Шастель, Прессенсе и др.), будут рассмотрены во втором томе.

 

 

Духовная сила христианства

 

На практике христианство представляет собой проявление новой жизни: духовной (в противоположность интеллектуальной и нравственной) и сверхъестественной (в противоположность естественной). Это жизнь в святости и мире, жизнь в единстве и общении с Богом Отцом, Сыном и Духом. Это вечная жизнь, которая начинается возрождением и завершается воскресением. Она проникает в глубины сердца человека, освобождает его из–под власти греха и приводит к повседневным взаимоотношениям с Богом во Христе. Действуя из глубины сердца, эта жизнь очищает, облагораживает и упорядочивает все качества человека — чувства, волю и разум — и даже тело его превращает в храм Святого Духа.

Христианство намного превосходит все прочие религии в теории и практике добродетели и благочестия. Оно дает высочайший пример любви к Богу и к ближнему; и это не просто абстрактное учение или объект стремлений и надежд, но живая реальность в лице Иисуса Христа, жизнь и поступки Которого обладают большей силой и влиянием, чем все изречения и предписания мудрецов и законодателей. Дела говорят громче слов. Prœcepta docent, exempla trahunt. Даже лучшим системам нравственной философии оказалось не под силу возродить и покорить мир. Евангелие же Христово сделало это и делает непрерывно до сих пор. Мудрейшие мужи Греции и Рима одобряли рабство, многоженство, внебрачные связи, притеснения, месть, детоубийство или дискредитировали свои правильные слова собственными поступками. Этические нормы иудеев были гораздо выше, но ни один из их патриархов, царей или пророков не претендовал на совершенство, и Библия честно рассказывает о немощах и грехах Авраама, Иакова, Моисея, Давида и Соломона наряду с их добродетелями.

Христос же от колыбели до гроба хранил незапятнанную чистоту, Он — вне упреков и подозрений. И друзья, и враги признавали Его самым праведным и самым мудрым Человеком из всех родившихся на земле. В Нем Бог приблизился к человеку, а человек — к Богу настолько, насколько это возможно. Христос являет Собой самую совершенную гармонию идеального и реального, божественного и человеческого, какую только можно вообразить и которой возможно достичь. Христианская церковь в руках грешных людей может прийти в упадок, но учение и жизнь ее Основателя — это неиссякаемый источник очищения.

Ученики Христа должны унаследовать от Него жизнь в полной гармонии с Богом и стремление к совершенствованию человеческого рода. Христианская жизнь — это подражание жизни Христа. На протяжении всех восемнадцати столетий Его Слово и Дух, живущие и властвующие в церкви, изливали на отдельных людей, семьи и народы непрерывный поток искупающей, освящающей и прославляющей силы — и этот поток не иссякнет до тех пор, пока мир не превратится в Небесное Царство, а Бог не станет всем во всём.

Одно из самых убедительных доказательств сверхъестественного происхождения христианства заключается в его превосходстве над культурными и нравственными нормами, на которых были воспитаны его первые приверженцы. Самая совершенная жизнь и самое совершенное учение были описаны необразованными галилейскими рыбаками, никогда не покидавшими пределов Палестины и едва умевшими читать и писать! Апостолы проповедовали величайшие тайны Царства Небесного, воплощения, искупления, возрождения и воскресения в собраниях, состоящих из бедных и неграмотных крестьян, рабов и вольноотпущенников! В числе призванных было «не много мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных», потому что «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом. От Него и вы во Христе Иисусе, Который сделался для нас премудростью от Бога, праведностью и освящением и искуплением, чтобы было, как написано: "хвалящийся хвались Господом"».[610]

Контраст между нравственной атмосферой апостольских церквей и реальным состоянием окружающей иудейской и языческой культуры столь же поразителен, как контраст между цветущим оазисом, где журчат источники и растут высокие пальмы, и бесплодной пустыней, где нет ничего, кроме камня и песка. Распяв Спасителя мира, иудейские власти совершили тягчайшее преступление и ускорили собственную погибель. Языческий же мир был соответственно представлен такими чудовищами, как Тиберий, Калигула, Нерон и Домициан, и являл собой картину полного разложения и упадка, которую описывал в мрачных красках не только апостол Павел, но и его современник — язычник, мудрейший моралист–стоик, учитель и жертва Нерона.[611]

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Стоящий на позициях рационализма автор книги «Сверхъестественная религия» сделал замечательное признание: «Учение Иисуса вознесло нравственность на высочайшие вершины, которых достигло или только способно достичь человечество. Влиянию Его духовной религии еще более способствуют беспримерная чистота и величие Его личности. Своей безупречной простотой и серьезностью Он затмил нравственное величие Сакья Муни и посрамил несколько запятнанные, хотя и в целом выдающиеся учения Сократа, Платона и всей плеяды греческих философов, тем самым продемонстрировав миру жизнь, которая — насколько мы можем судить — отличалась неизменным благородством и полностью отвечала Его собственным высоким принципам, так что "подражание Христу" стало едва ли не последним словом в проповеди Его религии и непременно останется одним из самых важных условий ее неизменности» (Supernatural Religion, II. 487).

Леки, очень способный и честный историк, столь же склонный к рационализму, в своей «Истории европейской морали» делает важное замечание: «Именно христианству было дано явить миру идеал, всегда, вопреки произошедшим за восемнадцать столетий переменам, вдохновлявший человеческие сердца на страстную любовь, доказавший свою способность влиять на все времена, народы, темпераменты и условия, бывший не только высочайшим примером добродетели, но и сильнейшим побуждением к добродетельной жизни, — и его влияние было так сильно, что простая летопись трех коротких лет исполненной деяниями жизни сделала для возрождения и смягчения человечества больше, чем все изыскания философов и все увещания моралистов. Он поистине был источником всего самого доброго и чистого в христианской жизни. Несмотря на грехи и ошибки, несмотря на интриги и козни духовенства, смертельно опасные гонения и фанатизм, Церковь сохранила в образе и примере своего Основателя вечный принцип возрождения» (History of European Morals, II. 9).

К этим высказываниям можно добавить свидетельство философа–атеиста Джона Стюарта Милля из его эссе «Теизм», написанного незадолго до смерти автора (1873) и опубликованного в 1874 г. в сборнике «Три эссе о религии»: «Самый важный аспект влияния, которое христианство оказало на человека, выдвинув в качестве идеала и образца для подражания Божественную Личность, доступен даже абсолютно неверующему человеку, и человечество уже никогда его не лишится. Ибо в качестве примера человеческого совершенства христианство представило верующим не Бога, а Христа. Не Бог евреев и не Бог природы, а воплощенный Бог, будучи идеализирован, столь прочно и благотворно укоренился в современном сознании. И чего бы еще ни лишила нас рациональная критика, у нас по–прежнему останется Христос — уникальный Человек, отличавшийся от Своих предшественников не больше, чем все Его последователи, даже те из них, кому посчастливилось учиться у Него лично. Не стоит и говорить, что Христос, изображенный в евангелиях, — это не исторический образ, и мы не знаем, как много замечательных мыслей Его ученики добавили в свое предание впоследствии. Предание последователей могло дополнить историю любым количеством чудесных событий — может быть, они выдумали все чудеса, которые Он якобы совершил. Но кто из Его учеников или их прозелитов мог бы сочинить слова, которые приписывают Иисусу, или выдумать жизнь и образ, раскрытые в евангелиях? Конечно, не галилейские рыбаки; и, конечно, не апостол Павел, поскольку это было совсем не в его характере; и уж тем более не раннехристианские писатели, поскольку все доброе, что было в них, они явно черпали из высшего источника и всегда открыто признавали это» (John Stuart Mill, «Theism», Three Essays on Religion, p. 253, амер. издание).

 

 

Духовные дары

 

См. толкования на Рим. 12:3–9 и 1 Кор. 12 — 14.

Со дня Пятидесятницы апостольская церковь была наделена всеми дарами, необходимыми для нравственного возрождения мира. Эти дары были для нее как бы свадебным нарядом и одновременно доспехами, которые защищали ее от враждебности иудеев и язычников. Их называют харизмами,[612] или дарами благодати — в отличие от природных талантов, хотя и не обязательно в противоположность последним. Духовные дары — это особые действия и проявления Святого Духа в верующих ради общественного блага.[613] Таким образом, они имеют сверхъестественную природу, но при этом соответствуют естественным добродетелям человека и проявляются в согласии с его интеллектуальными и нравственными способностями, пробуждая людей к более высоким делам и освящая их для служения Христу. В основе всех духовных даров лежит вера, этот «дар даров».

Духовные дары можно разделить на три категории: во–первых, интеллектуальные дары знания, которые носят преимущественно теоретический характер и связаны, прежде всего, с учением и богословием; во–вторых, эмоциональные дары ощущения, которые проявляются главным образом в поклонении Богу и личном наставлении; в–третьих, практические дары воли, которые предназначены для созидания церкви, управления ею и поддержания в ней порядка. Но каждый из этих даров существует не сам по себе — все они гармонично дополняют друг друга, преследуя единую цель: созидание Тела Христова. В Новом Завете конкретно упоминаются десять даров благодати; первые четыре связаны преимущественно (но не исключительно) с богословием; следующие два — с поклонением; и последние четыре — с руководством и практическими вопросами.

1. Дар мудрости и знания,[614] или дар глубокого понимания природы, системы Божьего Слова и учения о христианском спасении.

2. Дар учительства,[615] или практического применения дара знания; способность ясно толковать Писания для обучения и назидания людей.

3. Дар пророчества[616] родствен двум предыдущим дарам, но побуждает, скорее, к благочестивым чувствам, нежели к теоретическим размышлениям, и обычно использует высокий язык вдохновения, а не логических объяснений и убеждений. Этот дар вовсе не ограничивается предсказаниями будущего. Его предназначение в том, чтобы открывать людям сокровенную волю Бога, глубинный смысл Писаний, сердечные тайны, бездну греха и славу искупительной благодати. Дар пророчества особенно часто проявляется в годы больших перемен, во времена мощных пробуждений; дар же учительства больше подходит для спокойных времен, когда церковь растет естественным путем. Оба дара действуют не только в сфере богословия, но и в сфере поклонения, и в этом отношении могут быть причислены и к дарам ощущений.

4. Дар различения духов[617] выполняет, главным образом, роль подспорья для третьего дара, помогая отличать истинных пророков от ложных, а данное свыше вдохновение — от человеческого или бесовского энтузиазма. В широком смысле это способность различать истину и заблуждение и судить о нравственных и религиозных качествах; это святая критика, необходимая постоянно и предназначенная для того, чтобы поддерживать чистоту учения и порядок в церкви.

5. Дар языков,[618] когда человек говорит что–то, находясь в бессознательном экстатическом вдохновении, а слушатели не в состоянии понять его слова без переводчика. Он отличается от пророчества, произносимого в контролируемом, хотя и возвышенном состоянии духа и непосредственно действующем на пользу церкви — почему Павел и отдает предпочтение пророчеству.[619] Говорение на языках — это непроизвольная, похожая на псалом молитва или песнь, произносимая в состоянии транса и на особом языке, данном Святым Духом. Душа не принимает в этом почти никакого участия, выполняя роль инструмента, из которого Дух извлекает Свои небесные мелодии. Таким образом, этот дар никак не связан с распространением христианства в других странах и народах, но является актом поклонения, предназначенным для назидания самого говорящего и — косвенно, посредством истолкования, — его слушателей. Впервые дар языков проявился в день Пятидесятницы, но это произошло прежде, чем Петр обратился к народу с собственно миссионерской проповедью; потом мы встречаемся с этим даром в доме Корнилия и в коринфской церкви, где он служит к назиданию верующих, а не неверующих слушателей, хотя для последних языки были важным знамением,[620] которое привлекало их внимание к действующей в церкви сверхъестественной силе.

6. Дар истолкования[621] дополняет дар языков и позволяет церкви извлечь из него пользу — истолкователь переводит молитвы и песни с экстатического языка духа[622] на понятный рассудку язык.[623] Этот дар побуждает людей к размышлениям, что позволяет отнести его как к первой, так и ко второй категории.

7. Дар служения и вспоможения[624] особенно важен для диаконского служения и обычного церковного попечения о бедных и больных, а в широком смысле — для любого проявления христианского милосердия и благотворительности.

8. Дар церковного управления и душепопечительства[625] необходим всем пасторам и начальникам церкви, а в особенности апостолам и мужам апостольским, соразмерно масштабам стоящих перед каждым из них задач. Петр призывает своих коллег–пресвитеров не поддаваться начальственному высокомерию и не господствовать над чужой совестью (чем с тех пор грешили многие священники, епископы, патриархи и папы), а также напоминает им о примере великого Пастыря и Архиепископа, Который в безмерной любви отдал за овец собственную жизнь.[626]

9. Дар чудотворения[627] — это данная апостолам и мужам апостольским (таким как Стефан) власть исцелять всевозможные физические недуги, изгонять бесов, воскрешать умерших и творить другие подобные дела сверхъестественной силой веры и посредством слова, молитвы и возложения рук во имя Иисуса и ради Его славы. В те времена и для того народа, вера которого зиждилась на подобных знамениях, чудеса были видимым знаком и удостоверением, что апостолы действуют от имени Бога. Но постепенно положение христиан в мире упрочилось, необратимое влияние, которое христианство оказывало на нравственную жизнь людей, само по себе наилучшим образом свидетельствовало о его истинности, и необходимость во внешних, осязаемых чудесах отпала.

10. Наконец, дар любви — самый великий, самый драгоценный, самый практичный, самый нужный и самый долговечный из всех даров. В 1 Кор. 13 Павел описал и прославил этот дар ангельским пером, устремив свои помыслы и взоры к Богу безграничной любви.[628] Любовь — это освященная и обитающая в духовной сфере естественная доброта и привязанность, или, скорее, новая небесная привязанность, порожденная в душе человека знакомством со спасительной любовью Божьей во Христе. Подобно тому как вера лежит в основе всех даров, любовь следует считать не просто одним из даров, но душой их всех. Любовь не позволяет использовать духовные дары в эгоистичных или честолюбивых целях, направляет их к общественной пользе, объединяет и доводит до совершенства. Только любовь придает дарам истинную ценность, и без любви даже говорение на ангельских языках или вера, способная передвигать горы, — ничто перед Богом. Любовь держит в своих объятьях небо и землю. Она «всему верит», а когда уходит вера, она «всего надеется», а когда умирает надежда, она «все переносит», но «никогда не перестает». Любовь — это самый нужный из всех даров на земле, а потому она переживет все остальные дары и будет украшением и радостью святых на небесах, ибо любовь — это внутренняя сущность, как бы само сердце Бога, основа всех Его качеств и лейтмотив всех Его дел. Любовь — это начало и конец творения, искупления и освящения, нить, связывающая нас с Богом, важнейшая добродетель христианства, исполнение закона, узы совершенства и источник блаженства.

 

 

Христианство в лицах

 

Преображающая духовная сила христианства прежде всего проявляется в жизни отдельных людей. Апостолы и первые христиане достигли гораздо большего уровня нравственности и благочестия, чем поборники языческих добродетелей и даже иудейские святые. Их повседневная жизнь представляла собой живой союз со Христом, непрестанное стремление прославлять Бога и нести спасение людям. Многие важнейшие добродетели — например, смирение и любовь к врагам — не были известны миру до возникновения христианства.

Петр, Павел и Иоанн олицетворяют собой основные формы или модели христианского благочестия и богословия. Они не были непорочными — более того, они признавали только одно безгрешное существо, своего Господа и Владыку, и откровенно говорили о своих собственных недостатках.[629] И все–таки они были почти совершенны — настолько, насколько это возможно в грешном мире — и нравственное влияние, которое их жизнь и писания оказали на все поколения церкви, безмерно. В каждом из них дух и жизнь Христа проявились особенным образом, поскольку Евангелие не уничтожает, но освобождает и освящает природные таланты и черты характера человека. Оно ставит горячность Петра, энергию Павла и задумчивость Иоанна на служение одному и тому же Богу. Способность Евангелия создавать новое творение поразительным образом проявилась в неожиданном превращении апостола язычников из самого опасного врага церкви в ее самого преданного друга. На Павла Дух Божий сошел как сокрушительный ураган; на Иоанна — как ласковый, освежающий ветерок. Но во всех троих воздействовал один и тот же новый, сверхъестественный, божественный закон жизни. Все они являют собой живое свидетельство в пользу христианства, против силы которого не может устоять ни одно сердце, любящее истину.

Обратите внимание и на то, каким образом нравственное влияние христианства проявляется в женских образах Нового Завета. Христианство освобождает женщину от рабского положения, в котором она находилась как в Израиле, так и в языческом мире, и помогает ей осознать свое истинное нравственное достоинство и значимость. Христианство призывает женщину к одинаковому с мужчиной участию в спасении[630] и открывает ей дорогу к самым возвышенным и прекрасным добродетелям. Однако, в отличие от современных псевдочеловеколюбивых идей эмансипации, христианство не изгоняет женщину из естественной для нее сферы частной, семейной жизни, а посему не лишает ее природной красоты и присущего только ей очарования.

Дева Мария знаменует Собой поворотный пункт в истории женского пола. Будучи Матерью Христа, второго Адама, Она занимает место Евы и в духовном смысле является Матерью всех живущих.[631] В лице Марии, «благословенной между женами», благословлены были все женщины, и проклятие, лежавшее на женщинах со времен грехопадения, было снято. Но вопреки учению, которое начиная с 8 декабря 1854 г. без всякого библейского основания проповедует католическая церковь, Мария не была свободна от греховных поступков и первородного греха. Наоборот, Она была дочерью Адама и, как все люди, нуждалась в искуплении и освящении Христа, единственного подателя безгрешной святости, и Сама недвусмысленно называла Бога Своим Спасителем.[632] Тем не менее в лице Матери и Наставницы Спасителя мира мы, несомненно, можем и должны почитать образец женской христианской добродетели, чистоты, отзывчивости, простоты, смирения, совершенного послушания Богу и полного подчинения Христу, хотя мы не должны Ей поклоняться.

Далее следует упомянуть об окружавших Господа ученицах и спутницах, к числу которых принадлежали Мария, жена Клеопы; Саломия, мать Иакова и Иоанна; Мария из Вифании, которая сидела у ног Иисуса; ее беспокойная и гостеприимная сестра Марфа; Мария Магдалина, которую Иисус избавил от бесовской одержимости; грешница, которая омывала Его ноги своими слезами и вытирала своими волосами; а также все знатные женщины, которые служили Сыну Человеческому в Его земном уничижении дарами любви,[633] до последнего момента оставались подле Его креста[634] и первыми пришли к Его открытой гробнице на утро воскресения.[635]

Начиная с этого момента женщина — уже не рабыня мужчины и не орудие похоти, а гордость и счастье своего мужа, любящая мать, воспитывающая своих детей в добродетели и благочестии, украшение и сокровище семьи, верная сестра, ревностная помощница христианскому собранию во всяком деле благотворительности, сестра милосердия, отважная до самоотречения мученица, ангел–хранитель мира, пример чистоты, смирения, доброты, терпения, любви и верности до гроба. Прежде мир не видел таких женщин. Язычник Либаний, восторженный певец древнегреческой культуры, невольно прославил христианство, когда воскликнул, глядя на мать Иоанна Златоуста: «Что за женщины у христиан!».

 

 

Христианство и семья

 

H. Grégoire: De l'influence du christianisme sur la condition des femmes. Paris, 1821.

F. Munter: Die Christin im heidnischen Hause vor den Zeiten Constantin's des Grossen. Kopenhagen, 1828.

Julia Kavanagh: Women of Christianity, Exemplary for Acts of Piety and Charity. Lond., 1851; N. York, 1866.

 

Таким образом, возвращая женскому полу подлинную свободу и достоинство, христианство полностью изменяет и освящает семейную жизнь. Оно упраздняет многоженство и узаконивает моногамию как единственно правильную форму семейных отношений; оно осуждает внебрачное сожительство, а также любые проявления непристойности и нечистоты. Христианство представляет взаимные обязанности мужа и жены, родителей и детей в истинном свете и уподобляет супружеский союз мистическому союзу Христа с Его Невестой–Церковью, тем самым наделяя его святостью и небесным предназначением.[636]

Отныне семья — хотя она по–прежнему глубоко уходит корнями в природную почву, в тайну плотской любви, — становится возвышенным понятием, колыбелью самых чистых и прекрасных добродетелей, маленькой церковью, в которой отец, словно пастырь, ежедневно водит своих домочадцев на пастбища Божьего Слова и, словно священник, приносит в жертву Господу их совместные прошения, ходатайства, благодарения и славословия.

Наряду с семейными людьми, в виде исключения, Евангелие привлекает на служение Царству Божьему и одиноких — свидетельством тому служит жизнь Павла, Варнавы и Иоанна, а также история миссионерской деятельности и аскетического благочестия. Восторженное отношение к безбрачию, которое так быстро распространилось по всей древней церкви, нужно воспринимать как однобокую, но естественную и в целом благотворную реакцию на разложение и упадок семейной жизни среди язычников.

 

 

Христианство и рабство

 

H. Wallon (проф. современной истории в Париже): Histoire de l'esclavage dans l'antiquité, Par. 1879, в 3–х т., очень тщательно рассматривает историю рабства на Востоке, среди греков и римлян, вступительная статья посвящена современному негритянскому рабству в колониях.

Augustin Cochin (мэр и муниципальный советник Парижа): L'abolition de l'esclavage, Paris, 1862, в 2–х т. Эта работа посвящена не только отмене рабовладения в наши дни, она также включает в себя компетентное рассмотрение вопроса о взаимоотношениях христианства и рабства (II. 348–470).

Möhler (католик, ум. 1848): Bruchstücke aus der Geschichte der Aufhebung der Sklaverei, 1834. («Vermischte Schriften», vol. II, p. 54).

H. Wiskemann: Die Sklaverei. Leiden, 1866. Очень известный труд.

P. Allard: Les esclaves chrétiens depuis les premiers temps de l'église jusqu'à la fin de la domination romaine en Occident. Paris, 1876, 480 c.

G. V. Lechler: Sklaverei und Christenthum. Leipz. 1877 — 1878.

Рн. Schaff: глава «Рабство и Библия» в книге Christ and Christianity (Ν. York and London, 1885, pp. 184–212).

См. толкования Послания Павла к Филимону, в особенности Брауна и Лайтфута (Colossians and Philemon, 1875).

Проблеме негритянского рабства, по счастью упраздненного в США после Гражданской войны 1861 — 1865 г., посвящены многочисленные работы американских авторов: Чаннинга, Паркера, Ходжа, Барнса, Уилсона, Чивера, Бледсоу и других.

 

Постепенным отмиранием рабства мы обязаны христианству.

Этот порок тяжким проклятием лежал на всех народах, а во времена Христа большая часть человечества была низведена до положения животных — даже в таких цивилизованных государствах, как Греция и Рим, рабов было больше, чем свободнорожденных и вольноотпущенников. Величайшие философы древности оправдывали рабство, считая его естественным и необходимым институтом. Аристотель говорил, что все варвары — рабы от природы, не годные ни к чему, кроме покорности. Согласно римским законам, рабы не могли голосовать, носить имена и титулы; им нельзя было вступать в брак, и они были ничем не защищены от прелюбодеяния; их можно было продать, купить или подарить, словно частную собственность; хозяева могли их пытать, чтобы добиться признания, и по своему усмотрению предать смерти. Говоря словами известного специалиста по гражданскому праву, рабы в Римской империи «были в гораздо худшем положении, чем любое домашнее животное». Катон–старший выгонял старых и больных рабов из своего дома. Адриан, один из самых человечных императоров, выколол глаз одному из своих рабов палочкой для письма. Римские матроны за малейшую оплошность кололи острыми железными иглами своих служанок, когда те, полуобнаженные, помогали им совершать туалет. Более всего подобное бесправие и жестокое обращение сказывались на характере рабов. По свидетельству древних авторов, они были подлы, трусливы, подобострастны, неискренни, жадны, невоздержанны, сластолюбивы, а также черствы и жестоки, когда обретали какую–нибудь власть над другими. В Римской империи говорили: «Сколько рабов, столько врагов». Отсюда и постоянный страх перед восстаниями рабов, которые не раз приводили республику на край гибели и служили оправданием для самых жестоких мер самозащиты.

Евреи, надо отдать им должное, придерживались более высоких нравственных норм, но и они относились к рабству терпимо, хотя и соблюдали разумные меры предосторожности против дурного обращения с рабами. Кроме того, в иудаизме существовало предписание о том, что в юбилейные годы, служившие прообразом восстановления теократии, все евреи должны отпускать рабов на свободу.[637]

Евангелие выступает против этой системы непрерывного угнетения и нравственного упадка не столько какими–то конкретными предписаниями, сколько всем своим духом. Евангелие никоим образом не призывает к насилию и мятежам, которые в те времена ничего не могли бы изменить, но предлагает иное, радикальное решение, которое сперва ограничивает зло и отнимает у него жало, а затем приводит к полному его исчезновению. Прежде всего христианство стремится искупить человека, независимо от его положения в обществе, от самого худшего рабства — проклятия греха и дать ему истинную духовную свободу; христианство утверждает первоначальное единство всех людей в образе Божьем и проповедует общее искупление и духовное единство перед Богом во Христе;[638] христианство настаивает на том, что любовь — это высшая обязанность и добродетель, которая сама по себе уничтожает социальные различия; христианство обращает утешение Евангелия прежде всего к бедным, гонимым и угнетенным людям. Павел отправил беглого раба, Онисима, которого обратил ко Христу и которому напомнил о его долге, обратно к хозяину; Филимону же апостол написал ясное увещание принять беглого раба и отныне обращаться с ним как с братом во Христе, как с сердцем самого Павла. Более радикальное решение проблемы в те времена и в рамках общепринятых законов и обычаев невозможно себе представить. Ни одно произведение античной литературы не сравнится с маленьким Посланием к Филимону в безукоризненной учтивости и тактичности, а также в заботливом сочувствии к бедному рабу.

Этот христианский дух любви, человечности, справедливости и свободы, которым проникнут весь Новый Завет, постепенно упразднил институт рабства почти во всех цивилизованных государствах, и голос его не смолкнет до тех пор, пока все цепи греха и страданий не будут разорваны, пока весь мир не признает личное и вечное достоинство человека, искупленного Христом, и пока мы не придем к полноте евангельской свободы и братству всех людей.

 

Дата: 2018-11-18, просмотров: 226.