Прежде всего, надо отметить то, что во всех инкриминируемых ему случаях криминального насилия тип его поведения и эмоцио- нальные реакции полностью соответствовали этому привычному для М. эмоционально-поведенческому стереотипу – по варианту аффективной «вспышки». Данный тип реагирования характерен для испытуемого с раннего детства и стал привычным типом реакций в личностно-значимых ситуациях (например, эпизоды с убийством собачки учителя, выбитым зубом у замполита спецшколы и т.п.). В этих ситуациях М. как бы сознательно отпускает волевой контроль, как бы разрешая себе войти в это состояние.

Обязательным условием реализации этого стереотипа реакций и облачения их в форму криминального насилия является состояние вы- раженного (среднего или тяжелого) смешанного опьянения, вызван- ного сочетанным употреблением разнообразных транквилизаторов бензодиазепинового ряда (доза в абсолютных цифрах неизвестная), чифиря и, одновременно или последовательно, различных спиртных напитков (пива, водки, вина). Трезвым он никогда никого не уби- вал. Экспертами у М. диагностирован алкоголизм II стадии, одним из проявлений которого являются эксплозивно-импульсивно-подобные формы осложненного простого алкогольного опьянения.

Рассмотрим динамику психического состояния М. в криминальной ситуации на примере первого совершенного им убийства.

Исходное состояние М. характеризуется выраженным эмо- циональным напряжением. В значительной степени это состояние определялось противоправной деятельностью М. (кражами чужого имущества и разбойными нападениями), страхом ареста и очередного заключения, которого он панически боялся не только из-за страха лишения свободы, но и в связи с гомосексуальным принуждением, которому он систематически подвергался со стороны других осуж- денных. Он должен был постоянно контролировать ситуацию, свое поведение, слова и проявления чувств, опасаясь разоблачения.

В день убийства он планировал очередное хищение. Увязавшаяся несовершеннолетняя Г-ва, помимо того, что была представительни- цей «враждебного» ему женского пола, еще и стала существенным препятствием на пути к достижению цели. М. не мог отказаться

от задуманного в силу присущей ему и усугубленной алкогольным опьянением ригидности, снижающей способность быстро реагиро- вать на изменение ситуации. Он пытался бежать от девушки, но она его преследовала.

Неудачные попытки устранить помеху вызвали дальнейший рост эмоционального напряжения. Привычный способ реагирова- ния в трудных ситуациях (возложение ответственности и вины на окружающих) перевел ее в ранг «врага», от которого необходимо избавиться.

Сравнительно незначительные действия Г-вой (заигрывая, она укусила его в плечо) стали поводом, запустившим привычный сте- реотип поведения, типичной для М. аффективной реакции, сопрово- ждающейся мощным агрессивным взрывом, что приобрело внешний психологический смысл устранения препятствия, а по своей сути впервые продемонстрировало новый способ мести и повышения своей самооценки путем господства не только над человеком, но и над его жизнью, телом, вещами.

Смерть девушки не привела к разрядке состояния, наоборот, реак- ция на содеянное еще более усилила эмоциональную напряженность М.: «подписала мне приговор по 102-й статье. Я готов был разорвать ее труп». В ярости он разорвал одежду девушки, безуспешно пытался сжечь тело на сырых камышах. Но и это не принесло разрядки. В воз- буждении где-то потом долго ходил. Но и вернувшись домой, переодев- шись и снова выпив порошка и водки, никак не мог успокоиться.

В дальнейшем факт убийства девушки стал для М. сильнейшим фактором, дестабилизирующем его эмоциональное состояние и обусловившим постоянное высокое эмоциональное напряжение. Он писал, что это убийство «полностью выбило из колеи, пережил кошмар, все время ожидал ареста». Противоречивые переживания безысходности своего положения, страх перед содеянным, возмож- ность разоблачения, с одной стороны, и потребность поддержания своей самооценки, самоутверждения, с другой, еще больше усугу- бляют внутренний конфликт. Это подтверждается и агрессивно- эмоциональными высказываниями в адрес убитой им девушки:

«Чего она лезла, дура!». С этого времени М. начинает употреблять алкоголь (к которому он раньше не был особенно склонен) с эска- пистскими (облегчающими) целями именно как средство снижения этого напряжения. Именно этим объясняется резкое повышение оглушающих доз. Однако употребление алкоголя, давая только

временно-иллюзорный эффект, в то же время приводит к сниже- нию волевого контроля над поведением. Аффективные вспышки с мощной агрессивной разрядкой повторяются и учащаются. Способ совершения преступлений в значительной степени определяется и выраженной демонстративностью подэкспертного и его склон- ностью в трудных ситуациях избирать способом психологической защиты перенос – обвинение окружающих, а не себя. Выбор этого способа защиты «Я» привел к оправданию убийств вызывающе- угрожающим поведением жертв. Поводы для убийств облегчаются, убийства становятся повторными, стереотипными по фабуле и тех- нике, «безадресными», направленными на совершенно незнакомых, случайных людей, в первую очередь женщин.

Психологический анализ динамики эмоционального реагиро- вания в ходе развития эксцесса (тест Люшера и ЦТО) показал, что основным мотивом совершения агрессивных действий выступает фрустрированная потребность в самоутверждении, усугубленная измененной формой простого алкогольного опьянения. Агрессия выступает в данном случае как месть обществу за перенесенные унижения. «Запускающим механизмом» этого поведения являются незначительные поступки жертв, воспринятые им неадекватно.

Состояние подэкспертного во всех инкриминируемых ему ситуациях характеризуется высоким исходным уровнем возбуждения, снижением волевого контроля над поведением, честолюбием, стремлением во всем проявлять свою волю и лидировать, потребностью в признании.

Незначительный повод, поданный жертвой, вызывает резкий рост эмоционального напряжения, агрессивно-деструктивные действия выступают средством снятия этого напряжения. В момент соверше- ния собственно криминальный действий жертва полностью депер- сонифицируется: она воспринимается как некий «враг», который должен быть наказан и уничтожен.

По мере развития эксцесса наблюдаются постепенный рост уровня активности и эмоционального напряжения. С помощью агрессии М. стремится утвердить свою власть над жертвой. При этом сама по себе власть над жертвой не дает ему полного удовлетворения, ему не- обходимо признание жертвой его права распоряжаться ее судьбой.

Однако его эмоциональное состояние, усугубленное измененной формой простого алкогольного опьянения, выражается в импуль- соподобном взрыве, протекающем кратковременно и бурно. Смерть жертвы наступала быстро, не давая М. полностью отреагировать (в

силу торпидности его аффектов). С другой стороны, быстрая смерть жертвы не давала ему возможность удовлетворить потребность в признании жертвой его права властвовать над ней, что приводило не к разрядке напряжения, а дальнейшему его росту. Повышение эмоциональной напряженности требовало дальнейших действий, которые направляются на тело погибшей жертвы и ее одежду.

Эмоциональное состояние М. в момент нанесения ранений, из- влечения кишечника, матки, расчленения трупов, при манипуляциях с одеждой характеризуется возрастанием усилий к достижению цели, утверждением власти над жертвой путем деструктивных действий, с одной стороны, и переживанием чувства бессилия, неполноценности и собственной ущербности, с другой. Агрессия по отношению к жерт- ве и переживание чувства собственной неполноценности остаются и после полного поведенческого отреагирования. Воспоминания о содеянном также вызывают только агрессивную реакцию, связан- ную с переживанием социальной изоляции, собственной ущербно- сти. Весьма показательно то, что цветовые раскладки эмоционального состояния при переживании обвинений в импотенции или педера- стии и состояния при завершении криминальных действий значимо коррелируют между собой (р < 0,001), что по-видимому обусловлено сходством и остротой переживаний.

На следующий день испытывал раскаяние в содеянном. Однако от эпизода к эпизоду его напряженность и сила падает; оно всегда сопровождается жалостью к себе и обвинением в случившемся самих жертв, которые «спровоцировали» его на преступление: «Не надо было ко мне лезть, не надо было меня зацеплять. У меня даже дома мать с отцом с бланшами ходили». Параллельно рос страх не- отвратимого сурового наказания, что еще более повышает уровень эмоционального напряжения.

В то же время надо отметить, что эмоциональная агрессивная вспыш- ка» не относится к состояниям, достигающим глубины аффекта.

1. Отсутствуют признаки аффектогенности ситуации: личност- ная значимость и субъективная внезапность. «Вина» потерпевших определяется только личностными особенностями подэкспертного: особенностями ценностно-мотивационной сферы, неадекватностью его самосознания и механизмов психологической защиты, склонно- стью к внешнеобвиняющим реакциям.

2. Низкий порог фрустрационной толерантности у М. связан как  с индивидуально-психологическими  его  характеристиками

(свойствами нервной системы и темперамента), так и с недостат- ками эмоционально-волевой сферы личности (он позволяет себе впасть в это состояние, действуя по принципу «нечего терять») и в значительной степени обусловлен психосоциальной дезадаптацией и образом жизни подэкспертного – необходимостью скрываться, страхом перед разоблачением, усугубляемыми с каждым новым преступлением.

3. Как уже отмечалось, поведение М. в криминальной ситуации соответствует его привычным стереотипам эмоционального и по- веденческого реагирования – плохо контролируемые агрессивные

«вспышки», порой по сравнительно незначительному поводу.

4. Отсутствует типичная динамика аффективного возбужде- ния, выраженность его фаз, в частности, постаффективная  асте- ния. Наоборот, во всех криминальных эпизодах после убийства жерт- вы обнаруживается мобилизующий эффект эмоций, обусловленный реакцией на содеянное.

Таким образом, психическое состояние М. во время совершения криминальных действий ни по содержанию, ни по динамике еще не может быть оценено как собственно патосексуальное.

ВывОды

Проведенный анализ показал, что специфические признаки изменения личности и поведения М. только начинают формиро- ваться и. По сути дела, его еще нельзя назвать собственно серийным убийцей. В каждом отдельном эпизоде сохраняется специфичность мотивации. Криминальный почерк М., хотя и имеет индивидуально- психологическую природу, что характерно для серийных преступ- ников, еще далек от своего завершения. Отсутствуют и признаки инверсии причинно-следственных отношений между психическим состоянием и внешним поведением: агрессивные действия М. вы- ступают как разрядка мощно актуализированной фрустрации.

В то же время характер и тенденции обнаруживаемых измене- ний (выраженность предиспозиционных факторов, специфичность деформации системы ценностей, самосознания и всей структуры личности) позволяют утверждать, что в данном случае фактически речь идет о начальном непатологическом этапе формирования «фе- номена Чикатило».