Казалось бы, сама биологическая наука с ее евгенической составляющей развивалась в правильном направлении, даже невзирая на революционные перемены в нашей стране. Но очень скоро все изменилось и не в лучшую сторону.

Крупный современный ученый Эдуард Израилевич Колчинский осуществил поистине титаническую работу именно в этой, мало изученной области истории науки. В своей фундаментальной монографии «Биология Германии и России-СССР в условиях социально-политических кризисов первой половины ХХ века» (СПБ, 2007) он подробно, на основе богатейшего архивного материала показал, как целенаправленно уничтожали науку в нашей стране.

«Начавшаяся в 1928 году «культурная революция» и последовавший вскоре «великий перелом» коренным образом изменили процессы диалектизации биологии. Были предприняты усилия положить конец относительной свободе дискуссий по философским вопросам биологии. Создавались массовые марксистские организации, призванные насильственно внедрить диалектический материализм в практику биологических исследований и подчинить их задачам социалистического строительства. До этого власти не вмешивались в биологические дискуссии, используя внутринаучную конкуренцию для проведения своей политики. Но уже в апреле 1929 года руководитель Комакадемии М. Н. Покровский заявил о прекращении мирного существования с немарксистами-естественниками и об изживании фетишизма перед буржуазной наукой». Во всех слоях общества, в том числе и в среде научной интеллигенции, начались так называемые «зачистки» неугодных. Вначале по классовому признаку, а затем и по идеологическому.

В результате имя Трофима Денисовича Лысенко стало символом политических репрессий в науке и обрело устойчивый смысл уже как целое массовое явление – «лысенковщина» или «лысенкоизм» (в западной терминологии). Но каждый, кто хоть раз видел самого Лысенко в кадрах старой хроники, наверное согласится с тем, что тому не по умственным силам было возглавить идеологическое течение «инквизиции ХХ века». Безусловно у него были кураторы, например, Исай Израилевич Презент, которые выполняли роль провокаторов, буквально взрывающих общественное мнение с целью выявления всех мало-мальски самостоятельно мыслящих людей в России, так как потребность иметь свое собственное мнение по тому или иному вопросу более не соответствовала принципам социалистического общества. «Как никто другой, Презент умел придать любой дискуссии характер обострившейся классовой борьбы, будь то обсуждение методики преподавания или охрана природы», – подчеркивает Э. И. Колчинский.

Сталинский тезис об усилении классовой борьбы по мере построения социализма выразился в том, что если поначалу инакомыслящих увольняли с работы и изгоняли из научных сообществ, то в тридцатые годы их уже арестовывали и расстреливали. А затем, по подсчетам Колчинского, после Великой Отечественной войны в самый разгар разгрома генетики в 1948-1952 годах счет репрессированных ученых, только из числа представителей естественных наук, шел уже на тысячи (!!!). Как говорят военные, это были безвозвратные потери, поскольку если ученый и не был расстрелян, то долгие годы, проведенные им в сталинских лагерях, конечно же, вели к полной профессиональной дисквалификации и устойчивой боязни занятий первоначально выбранной темой. «Начавшийся «большой террор» положил конец евгенике и медицинской генетике. Всякие исследования в этом направлении были прекращены. Евгеника была первым направлением в генетике, которая подверглась идеологическому осуждению и была запрещена», – указывает Э. И. Колчинский.

Бесследно исчезали тысячи не просто талантливых и, главное, ни в чем не повинных людей, но даже академические институты и целые области науки. «Только в одном институте генетики АН СССР число репрессированных превышает численность биологов (профессоров и сотрудников институтов), уволенных, эмигрировавших и погибших в концлагерях во всей гитлеровской Германии». Лысенко лично руководил «зачистками».

В 1938 году был расстрелян С. Г. Левит, несмотря на то, что по убеждениям он был устойчивым марксистом; зимой 1943 года в саратовской тюрьме от истощения скончался Н. И. Вавилов; еще в 1937 году под прикрытием интернациональных бригад, направляющихся в Испанию, страну покинул Герман Мёллер; а в 1948 году он был исключен из числа член-корреспондентов Академии Наук СССР за свою критику разгрома генетики в СССР.

Мы помним, что Н. К. Кольцов, как и многие русские евгенисты, писали не просто о евгенике, а именно о расовой евгенике, так как их целью было оздоровление не только абстрактного человечества, но конкретной расы – белой расы, создавшей Россию. Поэтому и здесь правящему режиму нужно было внести полную идеологическую ясность. Разгромом русской антропологической школы, изучавшей расовую проблему, руководили такие люди, как Аркадий Исаакович Ярхо. В 1930 году он возглавил «Русский антропологический журнал», который сразу же «потерял» слово «русский» в названии. В 1934 году на страницах журнала Ярхо опубликовал теоретическую статью под названием «Очередные задачи советского расоведения», где предельно ясно писал: «Борьба с расовыми теориями предполагает наличие совершенно определенной тактики и стратегии. Только при условии, если в противовес тезисам расовых теорий нами будет выставляться концепция исторического материализма, если мы перенесем центр тяжести критики из плоскости биологии в плоскость социологии, наша критика будет действенна. Поэтому первое и основное – это систематическое разоблачение роли расового фактора в истории».

Теперь совершенно понятно, как и почему биология превратилась во вредную и опасную для советской власти науки. Официальное заигрывание режима с дарвинизмом выполняло роль ширмы, ибо никакого естественнонаучного обоснования постулатов марксизма, кроме социально-политической демагогии, не было и быть не могло.

Картина русской евгеники будет неполной, если мы не расскажем еще об одном явлении, не имеющем аналогов в мировой истории науки. Как в известных русских сказках, здесь была не только живая вода, но и мертвая. Согласно архивным изысканиям таких современных ученых, как Эдуард Израилевич Колчинский и Кирилл Олегович Россиянов, в молодой советской республике велись работы по выведению не только расы сверхчеловеков, но и их антиподов – недочеловеков, в самом прямом смысле этого слова, ибо проводилось масштабное экспериментирование по скрещиванию человека и обезьяны. Советским женщинам на «идеологической основе» предлагалось зачать от спермы обезьян, с целью выведения масс послушных, выносливых, а главное безропотных работников – строителей коммунизма. Вначале эти эксперименты по научному скотоложеству проводились централизованно по инициативе Академии наук СССР в Африке усилиями специально отправленной туда экспедиции. «Знаменитый животновод И. И. Иванов, работавший в Институте экспериментальной ветеринарии и в Московском высшем зоотехническом институте, поставил экзотические опыты по выведению нового биологического вида. Он впервые предпринял попытки получения гибридов человека и человекообразных обезьян путем искусственного осеменения. Он выполнял работы под эгидой АН СССР, которая в 1926 году направила возглавляемую им экспедицию в Африку с целью осеменения самок обезьян спермой человека. В то время Иванов был главным экспертом по искусственному осеменению домашних животных и их гибридов. Однако осеменение трех самок шимпанзе спермой человека в первой половине 1927 года закончилась неудачно. Тогда Иванов решил продолжить свои эксперименты в Сухумском приматологическом центре, где спермой орангутанга оплодотворяли девушек, жаждавших добровольно пойти на опасный эксперимент ради науки. Эти эксперименты, без учета научной обоснованности, содержали целый ряд нравственно-юридических проблем, так как в случае удачи оставался бы непонятным биологический и социальный статус гибрида человека и обезьяны, его расовая принадлежность, этническая идентификация», – пишет Колчинский.

Обратите внимание на сугубо биологический аспект социальной пропаганды пресловутого советского интернационализма, ибо если в Африке большевики издевались над обезьянами, то у нас в стране – над нашими женщинами. Как видим, любые бредовые идеи марксизма осуществлялись за счет физических и нравственных сил русского народа. Самое же страшное заключается в том, что никто на официальном уровне даже и не пытался скрывать это кощунство в стране, где еще были живые идеалы православия. В среде профессиональных антропологов при дискуссиях для обозначения данного процесса употреблялись такие понятия, как «лабораторное обезьяноводство», а сам ожидаемый результат скрещивания получил определение «поместный гомункулус». В 1930-е годы данная экспериментальная деятельность была прекращена, а все ответственные лица, в том числе и пресловутый И. И. Иванов, были расстреляны. Пострадали ли сами инициаторы проекта, достоверно неизвестно. Но достоверно известно, что «гуру» Т. Д. Лысенко И. И. Презент в 1960-е, когда идеологический вектор изменился, как ни в чем не бывало отказался от своих убеждений и перешел на более умеренные позиции, словно и не был причастен к разгрому русской биологии советской эпохи.

Можно полностью согласиться с Колчинским, что в Третьем Рейхе, ужасами которого средства массовой информации пугают с завидным постоянством, ничего подобного никому и в голову не пришло, так как в условиях национал-социалистического государства здоровье немецкой нации был приоритетной задачей, а честь немецкой женщины – основной общественной ценностью.

В заключении данного исследования ваш покорный слуга считает необходимым подчеркнуть, что не претендует на полное раскрытие темы. Однако же, как известно, масштабных публикаций в области анализа именно идеологических основ русской евгеники еще не предпринималось, и предлагаемая хрестоматия призвана восполнить этот пробел в изучении истории отечественной науки.

Хочу выразить самую искреннюю благодарность за предоставленные мне уникальные материалы, фотографии, а также оказание консультаций Эдуарда Израилевича Колчинского – доктора философских наук, профессора Санкт-Петербургского государственного университета, директора Санкт-Петербургского филиала Института истории естествознания и техники; Евгения Владимировича Пчёлова – кандидата исторических наук, доцента Российского Государственного Гуманитарного университета; Бориса Николаевича Казаченко – кандидата биологических наук, сотрудника Лаборатории расоведения Научно-исследовательского института и музея антропологии МГУ, а также Кирилла Олеговича Россиянова – кандидата биологических наук, сотрудника Московского института истории естествознания и техники РАН.