«Толковый словарь русского языка» поясняет: «Смех – короткие и сильные выдыхательные движения при открытом рте, сопровождающиеся характерными прерывистыми звуками». Все верно. Но если бы в смехе было лишь это, то он годился бы только на то, чтобы рушить карточные домики, и никогда не стал бы предметом эстетического рассмотрения.

На деле смех, как отметил Салтыков – Щедрин, оружие очень сильное, ибо ничто как не обескураживает порока, как сознание, что он угадан, и что по поводу его уже раздался смех. (Салтыков – Щедрин. Полн. Собр. Соч., том 13. Л., 1936, стр. 270). Герцен писал, что «смех одно из самых мощных орудий разрушения; смех Вольтера бил и жег, как молния. От смеха падают идолы, падают венки и оклады, и чудотворная икона делается почернелой и дурно нарисованной картинкой». (А. И. Герцен. Собр. Соч. в тридцати томах, том 14. М., 1958, стр. 117). Для В. Маяковского острота – «оружия любимейшего род».

Можно было бы бесконечно продолжить восторги и славословия в честь смеха. И это не плохой объем поклонения. Во всяком случае, лучше поклонение юмору, чем обожествленной личности. В известном смысле смех и обожествленная личность – соперники, взаимоисключающие друг друга. Победа одного почти исключает бытие второго.

Все панегирики в честь смеха утверждают за ним славу мощнейшего оружия. В век атомной бомбы славить оружие было бы негуманно, однако, в отличие от всякого другого оружия, смех обладает колоссальной избирательностью. «Пуля – дура», не разбирает, в кого летит, ей это безразлично. Смех всегда «метит шельму». Он может попасть только в уязвимое место личность или в уязвимую личность. Смех – могучее средство общественного воздействия, грозное и гуманное оружие.

Комическое – реальность. Идеалисты отрицают объективную основу комического. Вот так, например, немецкий писатель и эстетик Жан Поль рассматривает природу комизма на материале одного из эпизодов «Дон – Кихота» Сервантеса. Когда Санчо Панса висит всю ночь в воздухе над мелкой канавой, считая, что под ним зияет пропасть, то при данном предположении его действия вполне понятны. Он был бы глупцом, решившись спрыгнуть и разбиться. Почему же мы смеемся? Суть комического для Жана Поля в «подстановке»: «Мы ссужаем его (Санчо Панса) стремлению наше понимание дела и взгляд на вещи и извлекаем из такого противоречия бесконечную несообразность…комическое…всегда обитает не в объекте смеха, а в субъекте». (Жан Поль. «Дошкольная эстетика». Гамбург, 1804, стр. 104).

Однако, в эпизоде с Санчо Панса дело не в том, что мы подставляем под чужое стремление противоположное понимание обстоятельств. Комическое заключено в самом объекте. Комичен сам Санчо Панса, так как при всей трезвости мышления он оказался трусоват и не смог разобраться в реальной обстановке. Эти качества противоположны идеалу, и потому, естественно, они служат объектом осмеяния.

Человеческое общество – истинное царство комедии, так же как и трагедии. Человек – единственное существо, которое может и смеяться, и вызывать смех, или, точнее, человеческое, общественное содержание есть во всех объектах комедийного смеха. Порою исследователи ошибочно ищут источник комизма в естественных особенностях явлений природы: в причудливости облаков, утесов, минералов (например, сталактитов), в необычности облика и поведения обезьян, медведей, лис, в странном виде кактусов. Немецкий философ А. Цейзинг говорит, что в одной из сцен «Гамлета» Шекспир смеется над комичными метаморфозами облаков. Но так ли это?

Гамлет. Вы видите вот то облако, почти что вроде верблюда?

Полоний. Ей – богу, оно действительно похоже на верблюда.

Гамлет. По-моему, оно похоже на ласточку.

Полоний. У него спина, как у ласточки.

Гамлет. Или как у кита?

Полоний. Совсем как у кита.

Однако Шекспир здесь осмеивает не «метаморфозы облаков», а метаморфозы беспринципного, угодливого Полония.

Некоторые теоретики приводят на первый взгляд более убедительные примеры природного комизма – животное в басне. Однако еще эстетика 18 в. доказала, что животные в баснях олицетворяют те или иные человеческие характеры. Комическое всегда объективная общественная ценность явления. Естественные свойства животных (подвижность и гримасничанье обезьяны, развитые инстинкты лисы, помогающие ей обманывать врагов, неповоротливость медведя и т. д.) ассоциативно сближаются с человеческими привычками, поступками, манерами и становятся объектом эстетической оценки на основе общественной практики. Они предстают в своем комизме лишь тогда, когда через их природную форму просматривается социальное содержание – человеческие характеры, отношения людей и т. д. Через природные явления осуществляется осмеяние человеческих недостатков: суетливости, хитрости, неуклюжести, медлительности, тугодумия.

Смех могут вызвать разные явления: и щекотание, и горячительные напитки, и веселящий газ. В Африке отмечены случаи инфекционно – эпидемического заболевания, выражающегося в долгом, изнурительном смехе. Скупой Рыцарь улыбается своим сокровищам, а Чичиков – по поводу счастливого исхода своего бесчестного дела.

Однако не все смешное комично, хотя комическое всегда смешно.

Комическое – прекрасная сестра смешного, порождающая социально значимый, одухотворенный эстетическими идеалами, светлый, высокий смех, отрицающий одни человеческие качества и общественные явления и утверждающий другие. В зависимости от обстоятельств явление может быть или смешно, или комично. Когда у человека неожиданно падают брюки, окружающие могут рассмеяться. Однако здесь нет истинного комизма. Но вот в короткометражном венгерском фильме «Месть брака» изображен нерадивый работник пошивочной мастерской, надевший брюки собственного производства. Когда падают брюки с этого виновника собственных злоключений, смех обретает комедийный характер.

Комизм социален своей объективной (особенности предмета) и своей субъективной (характер восприятия) стороной. Восприятие комического всегда социально обусловлено. То, что смешно одному, другому может представляться печальным. Историческое, национальное, классовое и общечеловеческое находятся в комическом в сложном диалектическом единстве.