После того как была создана методика для классификации по типу привязанности младенцев и маленьких детей, ученые задумались, насколько репрезентация привязанности у родителей может вносить вклад в качество привязанности их детей. Как уже упоминалось, Мэри Мэйн разработала полуструктурированное интервью – так называемое «Интервью о привязанности для взрослых» – для учета репрезентации привязанности у взрослых (George et al., 1985; Main et al., 1985). Взрослых расспрашивают об их детстве и об отношениях с родителями, например о воспоминаниях, касающихся конкретных событий и переживаний, прежде всего, применительно к оценке ситуаций, в которых родители утешали ребенка в его горе и разбирались с подробностями произошедшего с ним. Затем задавались вопросы о значении привязанностей, расставаний и потерь, о которых взрослые вспомнили в ходе опроса, чтобы можно было оценить влияние родителей на их личностное развитие, вопросы об изменениях в отношении к родителям для сравнения того, что было раньше, с тем, что есть сейчас, а также вопросы о том, как человек сегодня переживает расставание с собственными реальными или воображаемыми детьми (подробно вопросы «Интервью о привязанности для взрослых» представлены в приложении).

Это интервью должно активировать воспоминания на уровне репрезентации. При этом учитывается, что на воспроизведение в форме речевого диалога влияют психологические защиты интервьюируемого, это приводит к некогерентностям в описаниях, которые не замечаются или не исправляются им (см. приводимые далее примеры из книги: Buchheim et al., 1998).

Результаты оцениваются с помощью особого лингвистического анализа. Главный критерий этого дискурсного анализа – когерентность. Когерентный дискурс (по: Grice, 1975) должен соответствовать следующим критериям:

• качество («будь откровенным и подтверди свои высказывания примерами»);

• количество («будь краток, но давай полную информацию»);

• понятная структура («говори понятно и упорядоченно»).

Полученные по этой методике оценки взрослых можно разделить на четыре категории, которые отражают их репрезентацию привязанности (Main, 1991; Main et al., 1985).

Надежная внутренняя репрезентация с высокой предрасположенностью к привязанности («free autonomous»). Взрослые сообщают о позитивных переживаниях, связанных с их родителями, о ситуациях привязанности, в которых они получали утешение, ласку и нежную заботу. Если детские переживания были отмечены болью, разлукой и потерями, то взрослые могут сообщать об этом дифференцированно и после применения лингвистического метода оценки отвечают критериям когерентности для диалога. Специальный метод оценки, разработанный Фонаги с соавт. (Fonagy et al., 1996b), показывает, что респонденты с надежной внутренней репрезентацией характеризуются высокой способностью к саморефлексии, к анализу собственной судьбы и собственных описаний.

Мэйн обращает внимание на следующий момент: те взрослые, которые сообщают о негативных переживаниях, но делают это очень когерентно, рефлексивно, приобрели эту способность к саморефлексии в течение жизни благодаря важным референтным лицам или в рамках психотерапии. Благодаря этому болезненные события, как пишет Мэйн, могут быть заново пережиты и описаны саморефлексивно и в контексте. В психотерапии известно такое изменение в изложении событий и переживаний пациентами, когда сравнивается начало и окончание лечения. Мэйн (Main, 1995) называет эту приобретенную позже репрезентацию надежной привязанности, которую кто-то заслужил, «заслуженно надежной» (см. также: Pearson et al., 1994).

Пример I (с позитивным опытом ) (Buchheim et al., 1998)

(И . – интервьюер, П . – пробанд, испытуемый)

И .: Что вы делали в детстве, поранившись или ударившись?

П .: Хотя у моей матери и было мало времени, и тогда это создавало для меня много неудобств, но, если у меня что-то болело или если она мне была нужна, она была со мной.

И .: Вы можете привести какой-нибудь пример, подтверждающий это?

П .: Я помню, например, как я разбила коленку, это было на летних каникулах, мне было примерно 6 лет, я тогда слишком быстро ехала на велосипеде, не вписалась в поворот, упала и была в шоке. Я тут же прибежала к маме, она все бросила, взяла меня на руки и сказала: «О, наверно, тебе больно, но все заживет».

Да, когда я так об этом думаю, я должна сказать, что она тогда правильно поступила.

Ненадежно-избегающая организация внутренней репрезентации с заниженной предрасположенностью к привязанности («dismissing»). Такие интервью отличаются тем, что у взрослых остается мало воспоминаний о собственном детстве, они не придают привязанности большого значения в своей биографии. Часто обнаруживается идеализация отношений с родителями, но в описаниях это не может быть подтверждено примерами.

Пример II

И .: Как бы вы описали свои тогдашние отношения с родителями?

П .: Они были… я была… у меня было счастливое детство, то есть оно было просто классное!

И .: Вы могли бы мне привести какой-нибудь пример, подтверждающий это?

П .: Просто гармоничная семья, как ее себе обычно представляют, в общем, ну, то есть совершенно нормальная.

И .: Что вы понимаете под словом «нормальная»?

П .: Понятия не имею, то есть – ой, ну да, очень сердечная.

И .: Есть какое-нибудь воспоминание об этом?

П .: Нет, не припомню, нет, никакого.

И .: Приходит ли вам в голову что-нибудь конкретное, что описывало бы эту сердечность?

П .: Ну, я помню только, что в детстве меня всегда нервировало, когда мне приходилось носить затасканные платья моей сестры, вот такие вещи мне приходят в голову, но все было, собственно говоря, просто супер!

Ненадежно-амбивалентная организация внутренней репрезентации с противоречивой предрасположенностью к привязанности («enmeshed, preoccupied»). Интервью с такими взрослыми кажутся интервьюеру «бесконечными». Они отличаются массой подробностей и запутанным содержанием, а также противоречивыми высказываниями. Примечательно, что сам интервьюируемый не замечает, насколько его суждения противоречивы.

Пример III 17

И .: Как вы воспринимали отношения со своей матерью?

П .: О, все упрямство и своенравие, своеволие и узость мышления, и из-за этого у меня, правда, очень-очень поздно была сильнейшая размолвка; мне пришлось пойти на это, чтобы освободиться и отделиться, но именно мать все решала за нас: все в практических вопросах и дома, и вообще; все было чисто, и «туда ты не пойдешь, это сделаю я, ты наденешь это», это решает она, и «вы будете хорошо играть на инструменте», это же было ясно, так ведь нельзя; и в школе, все это заходило очень, очень далеко, я был такой нерешительный.

И .: Вам приходит в голову еще что-нибудь, что описывало бы тогдашние отношения с ней?

П .: И я все время хочу ее защитить, не знаю почему. До сих пор, собственно говоря, мы ссоримся, и до сих пор мне снится, что я просто испытываю агрессию к ней. Это мучает меня до сих пор, и все-таки хочется к ней, и ее детство мне тоже близко и где-то даже близко к состраданию.

Ненадежная организация внутренней репрезентации привязанности с неразрешенной травмой и/или потерей («unresolved trauma of loss»). У взрослых из клинических выборочных проб часто обнаруживались высказывания, отличавшиеся дезорганизацией и дезориентированностью. Клиницистам такие диалоги знакомы по первичным интервью с пациентами, страдающими пограничными расстройствами, в которых на уровне содержания, мыслительного процесса и в описании эмоциональных переживаний в диалоге встречаются разрывы, вплоть до проявлений отдельных психотических эпизодов, которые можно описать как психическую дезорганизацию (Gergely et al., 2003).

В биографических анамнезах таких проинтервьюированных пациентов часто обнаруживалось, что они в свое время переживали травмы, такие как экстремальные потери, жестокое обращение или насилие, которые так и остались непроработанными.

Пример IV

И : Как вы тогда восприняли смерть своей бабушки?

П : Ах, это было ужасно, я никак не могу поверить, что она умерла, я все еще не осознала этого, она умерла 2 года назад, а для меня это было как будто вчера… (пауза в течение примерно 30 секунд)

И : Вы были на похоронах?

П : Да, в прошлом году, это было ужасно, я точно уже не помню, во сколько это было, нет, помню, было ровно 12, когда гроб опустили в могилу, а на моей бабушке была надета ее любимая блузка, та, с красными цветочками, ее очки слегка съехали.

И : Вы говорите, похороны были в прошлом году, а когда умерла ваша бабушка?

П : Два года назад.

Есть и другие инструменты для проведения научных исследований, позволяющие измерять репрезентацию привязанности у взрослых. Хорошая подборка содержится в книге Глогер-Типпельт (Gloger-Tippelt, 2001). «Проективный тест привязанности взрослых» (Adult Attachment Projective Test, AAP) разработала Кэрол Джордж, которая ранее также предложила вопросы для «Интервью о привязанности для взрослых» (Adult Attachment Interview, AAI) (George et al., 1997, 1999; George & West, 2001; Buchheim et al., 2003; West & George, 2002). В тесте ААР испытуемым показывали вклейки-репродукции, которые изображали конфликтные ситуации, характерные для привязанности. На этих картинках так мало деталей, что они оставляют испытуемому достаточно простора для интерпретаций и проекций. Так, из историй, которые рассказывают по этим картинкам, можно с помощью системы анализа сделать выводы о репрезентации привязанности испытуемого. У теста AAP и интервью AAI есть много совпадений, включая возможность классифицировать «неразрешенную травму». Правда, нарративы к вклейкам-репродукциям AAP не позволяют судить о биографии испытуемых. AAI дает важные сведения об истории жизни обследуемого и поэтому обладает особой клинической ценностью; зато в повседневной клинической практике AAP можно проводить и обсчитывать гораздо быстрее, что позволяет оперативно получать результаты для классификации привязанности взрослых. Тем, кто хочет работать с обоими этими методами, нужно пройти длительное обучение для надежного освоения специфических систем оценки результатов.

Если и AAI, и AAP можно проводить уже с подростками, то для обследования младших детей существует полуструктурированное интервью, так называемое «Интервью о привязанности для детей» (Child Attachment Interview, CAI, Target et al., 2003). По структуре и по своим вопросам оно является производным от «Интервью о привязанности для взрослых»; посредством CAI исследуются способности испытуемого к саморефлексии.

Для исследования репрезентации привязанности школьников существует «Методика игры в куклы с дополнением», которая может надежно применяться уже к детям детсадовского возраста. Для различных групп испытуемых были разработаны надежные процедуры, различающиеся по предложенным историям, которые дети должны были дополнить своими нарративами (Gloger-Tippelt & König, 2000; Gloger-Tippelt et al., 2002; George & Solomon, 1994; Bretherton et al., 1990a, 1997; Steele et al., 2002). Существуют разные системы оценки результатов, но все они предназначены для того, чтобы создать классификацию детей согласно их репрезентациям надежной и ненадежной привязанности.

Для дошкольного возраста предложена ситуация тестирования, производная от процедуры методики «Незнакомой ситуации»; она также предполагает расставание ребенка с человеком, к которому он привязан, и наблюдение за ребенком при воссоединении с матерью (Cassidy & Marvin, 1992; Greenberg & Marvin, 1982; Posada et al., in press).

Некоторые группы исследователей изучали также систему родительского ухода за ребенком (care-giving-system), которая дополняет систему ребенка, связанную с поиском привязанности. Как правило, благодаря этой системе у лиц, к которым ребенок испытывает привязанность, создается мотивация чутко реагировать на сигналы привязанности ребенка. В оптимальном случае система поиска привязанности у ребенка и система ухода за ребенком у людей, к которым ребенок испытывает привязанность, подходят друг к другу, как ключ к замку. Ведь чуткие действия этих людей при уходе за ребенком отвечают на сигналы привязанности ребенка, так что происходит взаимное усиление обеих этих систем и, тем самым, укрепление связи между ребенком и ухаживающим за ним взрослым (Marvin & Brittner, 1995; George & Solomon, 1989, 1999a, b; Solomon & George, 2000).