Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Лидеры государств, принявших войска США, поначалу не стеснялись в эпитетах, описывая американских солдат как «спасителей». В ряде случаев не обходилось и без параллельных антироссийских сентенций. В частности, президент Узбекистана И. Каримов заявил в апреле 2002 г. следующее: «Решающую роль в снятии напряженности и опасности на южных рубежах Узбекистана сыграли исключительно США, их решимость и хорошо подготовленные вооруженные силы, а не участники Договора о коллективной безопасности в рамках СНГ»[199].
В принципе, несмотря на появление привлекательной американской альтернативы в военной и экономической области, центрально-азиатские страны вряд ли полагали, что изменение конфигурации военно-политических региональных отношений вообще выведет их из сферы российского влияния. Напротив, именно появление мощного игрока в лице США и, частично, западноевропейских акторов потребовало от большинства центрально-азиатских государств с большим вниманием отнестись к необходимости сохранения определенного баланса между американскими и российскими интересами. Так, в своем интервью во время визита в Москву президент А. Акаев заявил, что Киргизия будет продолжать развивать отношения с США, но не в ущерб своим отношениям с Россией[200]. Принимая в декабре 2001 г. госсекретаря К. Пауэлла, президент Казахстана Н. Назарбаев специально подчеркнул, что любая политика по исключению России из процесса решения международных проблем будет недальновидной и неверной. Для Казахстана, связанного с Россией сильнее, чем остальные республики (самая протяженная граница, особенности этнического состава населения и проч.), выбор между ней и США невозможен[201].
В то же время даже в Казахстане начали обозначаться тенденции, которые некоторые российские специалисты связывают с попытками дистанцироваться от России. Комментируя формирование нового кабинета министров, директор Института стран СНГ К.Ф. Затулин отметил: «По моему предварительному впечатлению, те люди, которые сегодня входят во власть в Казахстане, менее склонны учитывать интересы России»[202]. Затулин связывает это обстоятельство прежде всего с внутренними процессами, идущими в Казахстане, где молодые, более националистически настроенные политики начинают постепенно теснить Н. Назарбаева. Вместе с тем, определенную роль играет и внешний фактор – появившаяся возможность балансировать между Россией и США.
В принципе, ни одно центрально-азиатское государство не располагает сколько-нибудь серьезными побудительными мотивами к изоляции от России. Однако признание этого факта не исключает попыток немедленно извлечь из американского присутствия дивиденды, не обращая большого внимания на то, как они отразятся на интересах развития сотрудничества с Москвой. Американское присутствие не только стимулирует активность антироссийских сил, претендующих на доступ к власти, но и побуждает сами правящие режимы переходить на более жесткий язык общения с Москвой.
У Таджикистана, например, возникло желание получить с России за пребывание ее вооруженных сил на таджикской территории (ради защиты Таджикистана) суммы, эквивалентные американским выплатам.
Поспешность, с которой даже зависимые от России режимы пытаются в максимальной степени использовать все преимущества ориентации на США, вряд ли могла породить у Москвы разочарование в отношении ее региональных союзников. Однако слишком резкий поворот, граничащий с демонстративной переориентацией на США, мог бы стать важным фактором, способным усилить настороженность России в отношении американских намерений.
Между тем, новая геостратегическая обстановка выявила глубокий кризис ДКБ, этого краеугольного камня российской политики в области региональной безопасности. По словам российского обозревателя, «американский блицкриг в Афганистане, в одночасье повлекший за собой исчезновение "Талибана" как организованной политической и военной силы, поставил государства ДКБ в весьма щекотливую ситуацию. Предпринимаемые ими все последние годы усилия по консолидации ДКБ исключительно в расчете на угрозу со стороны погрязшего во внутренних смутах Афганистана оказались невостребованными и, более того, ненужными в принципе. Кроме того, низкая эффективность ДКБ была давно очевидна всем участникам блока»[203].
Судя по всему, американское военное базирование в регионе, даже весьма ограниченное по масштабам, будет объективно способствовать размыванию тех организаций и военно-политических союзов, которые были созданы в регионе ранее при активном участии России и Китая[204]. В этих условиях перспектива участия России в обеспечении региональной безопасности содержит значительный элемент неопределенности, однако Москву вряд ли устроил бы вариант создания новой структуры безопасности под эгидой США/НАТО. И дело здесь, прежде всего, не в идеологическом неприятии такого «расширения НАТО на Юг» (хотя для значительной масти российского общества и элиты и это немаловажно), сколько в сомнительной целесообразности такого подхода. Как отмечает российский ученый А.Ю. Умнов, «проблема заключается не в связях Южного Кавказа и Центральной Азии с НАТО, а в том, способна ли эта организация на постсоветском пространстве действовать столь же эффективно и не так конфронтационно, как в Европе. Ведь здесь НАТО придется иметь дело не с европейской, а принципиально иной пробуждающейся после долгой спячки цивилизацией с особыми законами, социальными структурами и представлениями о справедливости»[205].
Узбекистан стремится занять свою позицию между Россией и США. Во-первых, исходя из сбалансированного внешнеполитического курса, Узбекистан рассчитывает на поддержание баланса между великими державами в Центральной Азии. Одностороннее усиление позиций любого государства в регионе приведет к нарушению баланса сил, что принесет Узбекистану больше проблем, чем выгод. С другой стороны, Узбекистан сознает, что, несмотря на то, что Америка обеспечивает его внешнюю безопасность и оказывает экономическую поддержку, ее присутствие таит скрытую угрозу его суверенитету. После «революции роз», которая произошла в Грузии в 2003 г. при поддержке США, Узбекистан не мог игнорировать эту угрозу[206].
Во-вторых, российско-узбекское сотрудничество в области энергоносителей, а также в военно-технической области, несомненно, является существенным подспороьем для экономики Узбекистана. Природные ресурсы – главная продукция республики. Предприятия военной промышленности Узбекистана представляют собой часть системы военно-промышленного комплекса бывшего Советского Союза. Без участия России цепочка производства и реализации военно-технической продукции Узбекистана будет разорвана. Ожидается, что военно-техническое сотрудничество двух стран позволит восстановить работу военной промышленности Узбекистана.
В-третьих, после некоторого затишья в Узбекистане стал поднимать голову терроризм. В марте – апреле 2004 г. в Ташкенте и Бухаре впервые после 11 сентября прогремели два взрыва. Это означает, что террористическая угроза для Узбекистана вновь возросла. В июле 2004 г. в Ташкенте вновь были совершены три террористических акта. Узбекистану для обеспечения государственной безопасности необходимо сотрудничество с великими державами, особенно с находящимися в Центральной Азии.
И, в-четвертых, Узбекистан – самый активный стимулятор Центральноазиатской организации сотрудничества, целью которой является объединение всего региона в рамках единой системы интеграции. Участие России в этой организации в определенном смысле также демонстрирует взаимное понимание и поддержку между Россией и Узбекистаном.
Бывший же министр иностранных дел Киргизии Абдуразаков полагает, что обеспечение безопасности в Центральной Азии складывается в настоящее время из четырех основных факторов: антитеррористического союза, возглавляемого США, программы НАТО «Партнерство во имя мира», Договора о коллективной безопасности стран СНГ и ШОС. Такая структура обеспечения безопасности полностью соответствует интересам среднеазиатских государств[207].
Президент Киргизии на саммите ШОС в Астане в 2005 г. пообещал союзникам добиться того, чтобы американцы назвали конкретную дату вывода своей авиабазы, располагающейся в столичном аэропорту "Манас" (авиабаза Ганси). Сразу после этого в Киргизию прилетел глава Пентагона Дональд Рамсфельд, и по итогам его визита база была оставлена "до полной стабилизации ситуации в Афганистане"[208]. При этом Бишкек выторговал себе неплохой "приварок" к бюджету: США согласились существенно увеличить арендную плату за базу, с $2 млн. до $150 млн. плюс еще $15 млн. за пребывание американских военных. Официальный Бишкек тогда называл цифру в $207 млн., но американцам цену удалось сбить[209].
На сей раз тревожный звонок для американцев прозвучал уже из самой Киргизии. Сразу пять комитетов парламента рекомендовали денонсировать соглашение с США о размещении военной базы. Вице-спикер парламента Кубанычбек Исабеков тут же заявил о необходимости внесения в постановление пункта с требованием к США покинуть территорию Киргизии[210].
Ответом стало выступление премьер-министра Алмазбека Атамбаева, который заявил, что это практически невозможно, поскольку соглашение очень хитрое. При этом премьер не упомянул, что соседний Узбекистан после андижанских событий 2005 года в одностороннем порядке расторг соглашение и заставил американские войска покинуть базу "Карши-Ханабад", оставив единственную базу США в Центральной Азии лишь в Киргизии. Соратник Атамбаева по тюльпановой революции, экс-министр иностранных дел Роза Отунбаева отметила, что Россия и США не должны ломать копья на территории Киргизии, а в ответ на добрую волю и согласие на расположение двух военных баз быстро и эффективно помочь Киргизии выйти из затянувшегося экономического и долгового кризиса[211].
Но проблема не только в политике. Дело в том, что поведение американских военнослужащих в Киргизии уже вызвало несколько скандалов, а последней каплей стало убийство киргизского гражданина Александра Иванова. Его во время исполнения служебных обязанностей застрелил американский солдат. Жизнь Иванов США "оценили" в... $1 тыс., предложив выплатить именно такую компенсацию. Впрочем, после протестов общественности американцы увеличили сумму до $55 тыс.[212]
После этой истории президент Киргизии поставил перед правительством задачу лишить американских военнослужащих статуса дипломатической неприкосновенности, который не раз спасал их от неприятностей, в которые они не раз попадали по собственной "инициативе".
Так, в марте 2002 года офицер службы безопасности авиабазы Дэниэл Марион, управляя джипом, сбил в Бишкеке двух женщин. Обе были доставлены в больницу: одна с переломами конечностей, другой пришлось удалять селезенку и часть печени. Проверить офицера на наличие в его крови спиртного правоохранительные органы Киргизии не смогли из-за его дипломатического статуса. США выразили сожаление и выплатили пострадавшим компенсацию – в $700 и $300 соответственно. На счету американских солдат в Киргизии – драки и ДТП. Жители ряда районов, находящихся рядом с авиабазой, постоянно жалуются на то, что американские самолеты сбрасывают тонны авиакеросина перед посадкой (это техническая процедура)[213].
А 26 сентября 2006 г. на авиабазе произошел инцидент, отчасти связанный с президентом Киргизии. Тогда киргизский самолет Ту-154М (он обслуживает президента страны), совершавший рейс Бишкек – Ош – Москва с 52-мя пассажирами и 9-ю пилотами на борту, не сумел избежать столкновения с топливозаправщиком КС-135 Stratotanker. Американские пилоты не предупредили киргизских диспетчеров о том, что оставили самолет на пути у пассажирского транспорта. Правительственная комиссия пришла к выводу, что вина в инциденте с самолетами лежит на экипаже американского самолета[214].
Но в ответ на все претензии киргизской стороны Баучер, прилетевший в Киргизию на следующий день после визита Роберта Гейтса, заявил, что США не намерены лишать дипломатического иммунитета своих военнослужащих на базе "Манас". Это заявление стало повтором январского заявления Баучера[215].
Итогом визита Гейтса стала гарантия президента Курманбека Бакиева, что Киргизия будет твердо придерживаться принятых на себя обязательств в рамках усилий международной антитеррористической коалиции. Гейтс отметил, что США с пониманием относятся к позиции республики по всем имевшим место инцидентам, связанным с пребыванием американской базы, и приложат все усилия для скорейшего их разрешения и недопущения подобного в будущем.
Закрепить успех главы Пентагона был призван визит Ричарда Баучера, который сразу же отметил, что у России нет причин добиваться вывода американской базы из Киргизии. Отвечая на вопрос о возможном давлении Москвы на Бишкек по авиабазе в аэропорту "Манас", Баучер отметил: «Это нужно спросить, в первую очередь, у российской стороны. Мы же постоянно ведем диалог с российской стороной относительно необходимости сотрудничества, приложения усилий для того, чтобы добиться стабильности в регионе, и в Афганистане, в частности. Они вновь и вновь повторяют, что Россия хочет стабильности в Афганистане. Поэтому я не вижу ни одной причины, чтобы Россия пыталась остановить нашу деятельность в Киргизии или других странах»[216].
О чем говорили американские и киргизстанские чиновники на переговорах судить сложно, поскольку все они проходили за закрытыми для прессы дверьми. Лишь после них делались официальные заявления. Но не секрет, что финансовый аспект занимал далеко не последнее место.
После встречи с президентом страны обе стороны выразили уверенность, что имеются все возможности для обеспечения более высокого уровня киргизско-американских отношений, а Баучер сообщил, что Киргизия могла бы стать образовательным центром всего центрально-азиатского региона.
Стоит сказать, что после встреч Баучера с премьером Алмазом Атамбаевым и министром иностранных дел Эднаном Карабаевым киргизская сторона попросила правительство США пойти навстречу в вопросе включения страны в программу "Счет вызовов тысячелетия". При этом премьер выразил заинтересованность в участии в работах по восстановлению Афганистана и поддержке правительства США в поиске инвесторов для строительства электростанций, чтобы экспортировать избыток электроэнергии в Афганистан.
На это Баучер ответил: «Мы детально поговорим об увеличении производства и экспорта электроэнергии Киргизии. Кыргызстану будет нецелесообразно отдавать предпочтение какой-либо одной стране, одному партнеру или какому-то одному направлению торгового сотрудничества. Потому что независимость Киргизии заключается в том, чтобы использовать все эти возможности и не допустить превосходство над собой той или иной одной страны, торгового партнера, или других внешних факторов». Он заявил, что США поддержат проводимые в Киргизии реформы, но вопрос о включении Киргизии в программу помощи "Счет вызовов тысячелетия", по которой странам предоставляется финансовая помощь, останется открытым до конца августа[217].
МИД Киргизии считает недопустимым использование расположенной на территории столичного аэропорта Манас авиабазы сил международной коалиции вне рамок операции "Несокрушимая свобода". Об этом говорится в распространенном 22 мая 2007 года официальном сообщении киргизского внешнеполитического ведомства.
«Любое использование авиабазы в целях, выходящих за рамки операции "Несокрушимая свобода" на территории Афганистана, будет рассматриваться как нарушение заключенных соглашений», – говорится в сообщении. В документе также отмечается, что в соответствии с подписанным с США межправительственным соглашением бишкекская авиабаза предназначена исключительно «для использования в осуществлении членами международной антитеррористической коалиции гуманитарной помощи, боевых действий и их поддержки в рамках операции "Несокрушимая свобода"»[218].
На днях же в Киргизии появилось движение за вывод американской базы с территории страны.
Идея попросить американцев принадлежит партии коммунистов, они же обещают заручится поддержкой других политических сил. Новый виток антиамериканских настроений наблюдается на фоне слухов о вероятном использовании базы в Киргизии для возможного нападения на Иран. Другие аналитики видят в этом попытку торга и желание Бишкека снова пересмотреть арендную плату, в прошлом она неоднократно повышалась.
Таким образом, решение по финансированию Киргизии будет принято лишь после бишкекского саммита ШОС, который состоится в середине августа. И США получает возможность понаблюдать за поведением своего партнера, а только потом решать – дать Киргизии финансирование или нет. Пока же ясно одно – что база Ганси в Киргизии остается до "полной стабилизации ситуации в Афганистане".
Когда же наступит устраивающая заокеанских воинов стабилизация, не известно даже им самим.
3.2 Позиция Китая
Во второй половине 1990-х годов возрастающую обеспокоенность Соединенных Штатов стало вызывать расширение влияние Китая в регионе. Руководство Казахстана и Кыргызстана, граничащих с Китаем и поддерживающих достаточно тесные отношения с США, пыталось привлечь внимание Вашингтона к собственным опасениям, связанным с усилением экономического присутствия Китая в регионе, нестабильностью в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, сохранением территориальных противоречий с Пекином.
Охлаждение отношений между США и Китаем во второй половине 1990-х годов и распространение в американском экспертном сообществе точки зрения, что «сильный Китай неизбежно представит собой главный вызов США и остальной международной системе»[219], побуждало американских политиков и специалистов по центрально-азиатской проблематике рассматривать активизацию Китая в регионе в качестве потенциальной угрозы интересам Соединенных Штатов. В Вашингтоне с тревогой воспринимали сближение позиций России и Китая по ряду основных вопросов международной политики и успешное взаимодействие Москвы и Пекина в Центральной Азии в рамках «шанхайского процесса», который оценивался американскими экспертами как попытка России и Китая совместными усилиями «противостоять влиянию Соединенных Штатов»[220]. Знаком растущих противоречий между США и Китаем в Центральной Азии и усиления позиций Пекина в регионе стали результаты тендера, проведенного в 1997 г. в Казахстане на право разработки Актюбинского и Узенского нефтяных месторождений: невзирая на просьбу администрации США, руководство Казахстана отдало победу Китайской национальной нефтяной компании, а не американской компании «Амоко».
Расширение военно-политического сотрудничества Соединенных Штатов с новыми независимыми государствами Центральной Азии должно было ограничить рост влияния Китая в регионе. Эта задача центрально-азиатской политики Вашингтона оставалась тщательно закамуфлированной и до конца 1990-х годов почти не находила отражения в заявлениях официальных лиц. Более того, ряд американских экспертов придерживался точки зрения, что интересы США и Китая в регионе в значительной степени совпадают и Вашингтон и Пекин могут сотрудничать в поддержании стабильности в Центральной Азии, обеспечении независимости стран региона и развитии его энергетического потенциала[221]. В Пекине, однако, вполне сознавали, что Соединенные Штаты намерены не только демонтировать российскую сферу влияния в Центральной Азии, но и не допустить доминирования в регионе Китая. Анализируя политику США в Центральной Азии, китайские эксперты отмечали, что Соединенные Штаты стремятся «сдержать стратегические планы Китая и, в частности, оказать давление на Синьцзян». Пекин, не выступив напрямую против присоединения стран региона к программе «Партнерство ради мира», негативно воспринимал участие американских военнослужащих в учениях Центрально-азиатского миротворческого батальона[222].
Военное присутствие США в Центральной Азии весьма заботит влиятельных аналитиков в Пекине. Они практически уверены в том, что кампания против Афганистана и военное присутствие США в Узбекистане и Киргизии не ответ на террористическую атаку на Соединенные Штаты, а часть долгосрочной стратегии по достижению глобального доминирования. В качестве подоплеки этого стратегического устремления указываются различные имперские цели: контроль над каспийской нефтью, стремление угрожать Китаю, Ирану и России, соединение НАТО с американо-японским альянсом и так далее. А за всеми этими целями Пекину рисуется самая глубокая – окружение Китая, его раскол и недопущение превращения его в великую державу.
Эти взгляды отражают полное непонимание американской позиции, которое распространено в Китае и омрачало отношения двух стран на протяжении 90-х годов: США якобы стараются сделать Китай слабым и зависимым или даже "развалить" его тем же самым образом, каким "Соединенные Штаты развалили СССР". Между тем пресловутые "антикитайские тенденции" появились в политике США после 1989 года (прежде всего, из-за негативной реакции людей на нарушения прав человека в Китае)[223]. Действительно, во второй половине 90-х годов американцы все больше воспринимали КНР в качестве потенциального военного противника. Однако это стало результатом усилий самого Китая, старавшегося убедить США в том, что они могут быть втянуты в войну, если вмешаются в назревающий конфликт между сторонами Тайваньского пролива – Пекином и Тайбэем. Представление, что американская озабоченность Китаем или недавнее размещение войск в Центральной Азии проистекают из желания сделать Китай слабым и уязвимым, является фантазией. Это такое же заблуждение, как трактовка случайной бомбежки посольства КНР в Белграде в качестве умышленного "испытания" Китая или "провокации". Но ошибочность идей еще не означает, что люди не будут руководствоваться ими в своих действиях[224].
При этом ряд авторитетных китайских экспертов понимает ошибочную природу и пагубные последствия распространенных в их стране заблуждений относительно политики США. Этим умеренным силам трудно играть роль советников в атмосфере антиамериканского национализма, который раздувался режимом начиная с 1989 года. Рассуждения о том, что США в своих действиях не вдохновляются "отвратительными антикитайскими мотивами", зачастую кажутся недостаточно патриотичными. Этот жесткий и основанный на заблуждениях подход последних 13 лет регулярно приводил к дорогостоящим конфликтам (последними примерами была реакция на бомбежку посольства в Белграде и инцидент со столкновением самолета-разведчика ЕР-3 в апреле 2001 года). И в последние годы появились признаки того, что мнение китайских внешнеполитических кругов разделилось, а это дает шанс более трезвому и реалистичному подходу, нацеленному на сотрудничество, а не на конфронтацию с Соединенными Штатами[225].
В событиях 11 сентября китайское руководство ясно увидело возможность заново определить и стабилизировать отношения КНР и США путем возрождения "общего врага", отсутствующего с 1991 года. В основе этой стратегии лежит другое заключение: американская "гегемония" оказалась более устойчивой, чем предполагалось. На протяжении 1990-х годов китайские аналитики ожидали, что "однополярная гегемония" США рухнет под давлением внутренних и международных противоречий. Однако в конце 1990-х господствующим стало убеждение, что "однополярная гегемония" США продержится еще достаточно долго, возможно до середины XXI века. Из этого следовало, что Китаю нужно приспосабливаться к этой гегемонии. Смена курса была выполнена превосходно. К концу 2001 года стратегическое партнерство КНР и США было более прочным, чем когда-либо при президенте Клинтоне, хотя внутриполитические требования не дают администрации Буша громко заявить об этом[226].
После событий 11 сентября 2001 г. и завершения американской операции в Афганистане возникли новые политические реалии вокруг и внутри ШОС. К ним относится: а) создание единой антитеррористической коалиции под руководством США, включая Россию, Китай и страны Центральной Азии; б) завершение афганской фазы антитеррористической операции, введение миротворческих войск в Афганистан и образование временного правительства Хамида Карзая; в) обострение индийско-пакистанских отношений и выход этого традиционного конфликта на грань ядерного балансирования; г) рост тревожных ожиданий в мусульманском мире в связи с готовящейся акцией США против Ирака и других «стран-изгоев»; д) идеологическое оформление стратегии США в виде концепции главной угрозы со стороны стран «оси зла» (Ирак, Иран и КНДР); е) процесс военно-политического укрепления США в Таджикистане, Узбекистане и Киргизии, создание там военных баз и других структур, подготовка военно-стратегических позиций США в Казахстане через союзника по НАТО – Турцию[227]. Перечисленные факторы вызывают серьезную обеспокоенность Китая и России складывающейся новой системой отношений в Центральной Азии, которая полностью или частично «зачеркивает» сложившийся в 1991 – 2001 гг. региональный статус-кво. В связи с этим перед ШОС встает ряд принципиально новых проблем, которые необходимо либо переосмыслить и адаптировать к своей стратегии и тактике, либо отбросить как ненужные и вредные для целостности данной организации.
Стратегически Россия и Китай не заинтересованы рассматривать США «как врага», несмотря на разночтения по НПРО и другим вопросам. ШОС, исходя из общей логики, следовало бы активизировать политику взаимодействия с США в Центральной Азии по налаживанию мирной жизни в Афганистане и поддержанию стабильной ситуации в сопредельных регионах[228].
В официальной позиции КНР после 11 сентября по оценке уйгурского терроризма также появились новые интересные акценты. Сегодня в КНР считают, что уйгурские сепаратисты являются частью международного терроризма, и поэтому они должны фигурировать в списке целей глобальной антитеррористической кампании. Появился дополнительный компонент китайско-американского сближения в этой сфере, в которую Китай до 11 сентября практически никого не допускал. Начались первые неофициальные китайско-американские консультации[229].
Во время визита президента Дж. Буша в Китай 21 – 23 февраля 2002 г. американская и китайская стороны, кроме других вопросов, провели консультации по проблемам Центральной Азии и американского присутствия там. Возможно, что Цзян Цзэминь и Дж. Буш попытались найти приемлемый компромисс по данной проблеме. Насколько это удалось, мнения аналитиков расходятся, так как публично Пекин продолжает демонстрировать свою глубокую озабоченность и критику по поводу усиления США в регионе. Ясно, однако, что по большому счету, ссориться с США из-за Центральной Азии Пекин не намерен[230]. В целом ситуация в регионе пока не должна радикально осложнять отношения в геостратегическом «треугольнике» Россия – США – Китай, все стороны которого объективно заинтересованы в сохранении баланса и единой коалиции держав против терроризма, сложившейся после 11 сентября. Часть американских экспертов считает, что Пекин не будет пытаться нарушить стабилизацию отношений КНР и США и вытеснять вооруженные силы США из Узбекистана и Киргизии[231].
В ситуации роста экономической и гуманитарной помощи Афганистану со стороны мирового сообщества для ШОС имеется реальный шанс выйти с предложением к главным донорам (США, Японии, ЕС и др.) о создании открытой региональной структуры под контролем соответствующих финансовых и политических организаций в рамках ООН. Идея открытого регионализма может послужить не только восстановлению и демократизации Афганистана, но и работать на развитие в регионе Центральной Азии.
В противном случае большая часть помощи снова уйдет в восстановление наркобизнеса, продажу оружия и создание агрессивных племенных режимов, которые неизбежно начнут новую фазу гражданской войны в Афганистане, что скажется на сопредельных странах южного фланга СНГ, несмотря на активные заявления руководителей ШОС о необходимости насыщения деятельности этой организации долговременными экономическими программами и придания ей кроме политической и экономической направленности, данная перспектива представляется пока туманной. Между государствами в рамках ШОС, к сожалению, сегодня отсутствует диверсификация экономических связей, как на двустороннем уровне, так и в рамках шести государств. Только Китай реально экономически влияет на ситуацию в регионе, активно реализуя нефтяные, газовые и транспортные проекты в Казахстане, Туркмении и других странах. Что касается экономической политики России в регионе, то она пока очень слаба. К тому же существующий уже ЕврАзЭС должен проводить практически те же цели и задачи, провозглашенные ШОС в экономическом блоке. Налицо явное дублирование друг друга. Единственное различие между ЕврАзЭС и ШОС в том, что в первой место Китая принадлежит Белоруссии, а во второй – наоборот.
Реакция России
Восприятие Россией политики Запада в Центральной Азии формируется под влиянием весьма противоречивых подходов, отражающих, наряду с современными оценками ситуации, своеобразие исторического опыта. Ликвидация экстремистского режима талибов в Афганистане и размещение военных контингентов и баз США и их западных союзников на территории центрально-азиатских государств СНГ шли в русле антитеррористической операции, участие в которой отвечало национальным интересам России[232]. В этой связи новая геополитическая обстановка в Центральной Азии не воспринималась российским руководством как серьезный политический вызов или как подрыв позиций РФ в этом регионе, по крайней мере в краткосрочной перспективе. Что касается более отдаленного будущего, то здесь вопрос оставался открытым, вызывая озабоченность как у отдельных представителей правящей элиты, так и у экспертов и обозревателей.
События 11 сентября и контртеррористическая операция США в Афганистане создали новый контекст для взаимодействия России и США и Центральной Азии.
Отношение к войне США против терроризма в ее различных аспектах стало предметом серьезных разногласий в российской элите. Эмоциональный шок от терактов 11 сентября и чисто человеческое сочувствие американскому народу диктовали, казалось бы, выбор в пользу сотрудничества с Вашингтоном. С другой стороны, обиды и унижения от политики СШA 1990-х гг. были еще слишком свежи в памяти российского общества, сохранялся довольно высокий уровень враждебности и недоверия к Америке, неверия в возможность равноправного партнерства с Западом. В результате большинство в парламенте, военном и политическом сообществе, прессе и академическом мире заняло или отрицательную, или выжидательную позицию. Как отмечает А.Г. Арбатов, решение Президента В.В. Путина принять активное участие в усилиях международной антитеррористической коалиции (за исключением прямых боевых действий) опиралось на поддержку меньшинства политических и военных кругов России[233]. В основе этого решения, официально объявленного президентом в его обращении 24 сентября, лежал целый ряд как принципиальных, так и чисто прагматических соображений.
В стратегическом плане это решение было способом еще раз продемонстрировать необратимость курса России на интеграцию и сотрудничество с Западом, который получил новый импульс после прихода к власти В.В. Путина. Хотя поначалу Запад видел в нем жесткого националиста и сторонника евразийства, его внешнеполитическая стратегия все же носила, скорее, «неозападнический» характер, будучи попыткой совместить стратегическую ориентацию на Запад с повышением международного авторитета России и восстановлением ее прежних связей и позиций в других регионах мира.
Накануне 11 сентября отношения между Россией и США/Западом/НАТО находились в фазе нового подъема. Россия постепенно преодолевала «косовский синдром», а на Западе стали воспринимать Президента В.В. Путина как серьезного и достойного политического партнера. Россия, стремящаяся к экономическому прорыву и интеграции с западными структурами, была заинтересована в том, чтобы принять активное участие в совместных действиях, особенно в условиях, когда мир столкнулся с новой общей угрозой, отразить и сдержать которую по силам лишь наиболее развитым государствам. Главную роль по созданию коалиции и по проведению операции против террористических групп, естественно, взяли на себя США и потому, что стали жертвами невиданного ранее вызова, и потому, что обладают самым мощным военно-политическим и экономическим потенциалом, позволяющим не только нанести при минимальным потерях (позже выяснилось, что практически и без них) удар по талибам и базам организации «Аль-Каида», но и принять меры по созданию переходного афганского правительства, организации широкомасштабной помощи Афганистану, его возвращению в мировое сообщество[234].
В тактическом плане взаимодействие с США и Западом в контртеррористической операции должно было, по мнению Москвы, привести к отказу от двойных стандартов, когда в зависимости от политических преференций террористы могут считаться «борцами за независимость»[235]. Более справедливый и реалистический подход Запада к проблеме терроризма мог бы помочь снизить те угрозы, с которыми сталкивалась Россия и на собственной территории, и на пространствах СНГ, прежде всего в Центральной Азии, и которые постепенно принимали все более широкий и интенсивный характер. Речь идет о наличии террористической составляющей в чеченском сепаратистском движении, о террористических актах в российских городах – взрывах жилых домов в Москве, Волгодонске, Буйнакске, о действиях террористов в Дагестане. Помимо этого, Россия имеет обязательства по обеспечению безопасности в Центральной Азии, где активно действовали боевики Исламского движения Узбекистана, вторгшиеся в Киргизию и Узбекистан в 1999, и в 2000 г. Известно, что помощь и поддержку террористы ИДУ и чеченские боевики получали и в Афганистане, где при установлении власти талибов образовалась так называемая серая зона, в которой действовали собственные законы и правила[236]. Именно стремление обеспечить контроль и стабильность в Афганистане, откуда талибы угрожали границам СНГ и откуда велась подрывная контртеррористическая деятельность, определили позитивное или, по крайней мере, нейтральное отношение России к предоставлению центрально-азиатскими государствами своего воздушного пространства и аэродромов для американской авиации, ведшей бои в Афганистане и доставлявшей туда гуманитарные грузы.
Наконец, выступив в поддержку контртеррористической операции в Афганистане и дав согласие на военное развертывание США в Центральной Азии, Россия исходила из трезвой оценки своих ресурсов и возможностей. Российские власти окончательно преодолели постсоветский сверхдержавный синдром, фактически признав, что в своих отношениях с США Россия не может рассчитывать на равноправное партнерство. США использовали ситуацию, чтобы подтвердить свою лидирующую роль в мире, и с этим России приходилось считаться. Такой вывод означал, что любые попытки вернуться к «игре с нулевой суммой» и перевести свое недовольство слишком напористым стилем американской дипломатии в русло регионального соперничества будут контрпродуктивными. Было понятно, что США сумеют провести операцию в Афганистане и без российской поддержки, однако в этом случае Россия понесла бы серьезные политические и моральные издержки.
Россия дала «зеленый свет» американскому военному развертыванию в Центральной Азии не только потому, что этого требовала логика общего решения о поддержке американской акции, но и потому, что она мало что могла сделать, чтобы помешать странам Центральной Азии установить новые партнерские отношения с США. В.В. Путин пытался убедить лидеров центрально-азиатских стран «действовать в рамках СНГ и использовать структуры СНГ для консультаций и принятия решений»[237], касающихся борьбы с терроризмом и ситуации в Афганистане. Однако Узбекистан и Казахстан еще до речи В.В. Путина 24 сентября в одностороннем порядке выразили готовность сотрудничать с Вашингтоном. Узбекистан к этому времени вообще не являлся участником ДКБ, что формально обеспечивало ему достаточную свободу действий. Казахстан, традиционный соперник Узбекистана в борьбе за региональное лидерство, попытался воспользоваться моментом, чтобы оспорить у него звание «главного союзника» США, но при этом он не отказался от контактов и консультаций с Москвой[238]. Киргизия и Таджикистан заявили о намерениях «обязательно сначала проконсультироваться с Москвой»[239]. Президент А. Акаев специально подчеркнул, что его решение разрешить использование воздушного пространства Киргизии было согласовано с В.В. Путиным и что «российско-киргизские консультации проходили в соответствии с процедурами ДКБ СНГ»[240]. Судя по всему, попытка России заблокировать размещение американских военных в Центральной Азии вряд ли была бы успешной и, во всяком случае, не принесла бы России политических дивидендов.
Таким образом, поддержка действий США в Афганистане и Центральной Азии была для России наиболее рациональным выбором. Важно было лишь не переусердствовать в выражении этой поддержки, что могло бы подпортить имидж России как страны с самостоятельной внешней политикой, поляризовать само российское общество, а также ослабить позицию России в будущих контактах с американцами относительно Центральной Азии. Не случайно с самого начала некоторые российские деятели говорили о приемлемости лишь временного американского базирования в этом регионе, только до момента окончания антитеррористической операции, а также о недопустимости расширения самой этой операции за пределы Афганистана.
Решение согласиться на американское военное развертывание в Центральной Азии было для России болезненным не только из-за сомнений в истинных намерениях США, но и потому, что накануне 11 сентября Россия находилась в процессе восстановления своих позиций и влияния в регионе. В политическом и академическом лексиконе даже появилось выражение «возвращение России в Центральную Азию»[241]. Этому способствовали следующие основные факторы:
- вылазки боевиков ИДУ в 1999 – 2000 гг. побудили режим И. Каримова обратиться за помощью к внешним силам. Поскольку США в тот период не проявили достаточной готовности взять под свою защиту Узбекистан, Каримов был вынужден искать сближения с Москвой, а также с Китаем;
- успешно проведенная Россией операция по разгрому исламистских группировок, вторгшихся в Дагестан в августе 1999 г., и последующее начало «контртеррористической» операции в Чечне были с энтузиазмом восприняты правительствами стран Центральной Азии, и, прежде всего, Узбекистана, поскольку продемонстрировали решимость и готовность России бороться против общего врага – исламского терроризма;
- пришедший к власти в России В.В. Путин сумел наладить гораздо более позитивные, чем Б.Н. Ельцин, личные отношения с И. Каримовым и другими центрально-азиатскими лидерами.
Появление военного и расширение политического присутствия США в Центральной Азии после 11 сентября делало дальнейшее «возвращение» России в этот регион более чем проблематичным.
Во-первых, США продемонстрировали готовность и способность мобилизовать и эффективно использовать военную силу в регионе для решения проблем безопасности – то есть то, что раньше теоретически ожидали от России. Это сделало Америку более привлекательным союзником и покровителем для стран региона.
Во-вторых, исчезновение внешней (талибской) угрозы также снизило заинтересованность центрально-азиатских стран в российском факторе[242].
В-третьих, американское проникновение сопровождается мощными финансово-экономическими вливаниями, которых не может предоставить Россия. Так, США уже выразили готовность увеличить в 2002 г. объем помощи Узбекистану в три раза, доведя ее до 160 млн. долл. Кроме того, США убедили МВФ возобновить сотрудничество с Узбекистаном, прерванное год назад. Все страны региона получают от США серьезные предложения в области военного и торгово-экономического сотрудничества, включая масштабные инвестиции[243].
В-четвертых, благодаря сочетанию военно-политического присутствия в регионе и экономических ресурсов США стали восприниматься как более эффективный, чем Россия, региональный брокер в решении спорных вопросов между странами и обеспечения региональной интеграции. Так, учитывая заинтересованность США в стабилизации обстановки в регионе, Узбекистан и Таджикистан предприняли шаги к нормализации двусторонних отношений, остававшихся на протяжении многих лет крайне сложными и болезненными. Так, Узбекистан выразил готовность списать 10 % таджикского долга (120 млн. долл.), а также снизить цены и тарифы на поставляемый в Таджикистан газ и транзит грузов через свою территорию. Кроме того, стороны выразили готовность ускорить решение вопросов, связанных с делимитацией границы и разминированием некоторых ее участков[244].
В-пятых, США совершили мощный прорыв в отношениях с Таджикистаном, который ранее считался безусловной сферой влияния Москвы. Делегация Конгресса США, побывавшая в Душанбе в середине января 2002 г., выразила готовность вкладывать деньги в развитие горно-рудной промышленности, гидроэнергетики и в переработку хлопка[245]. В конце января во время визита в Таджикистан делегации центрального командования вооруженных сил США американцы предложили программу сотрудничества в сфере борьбы с международным терроризмом, включающую обмен информацией, военное образование, проведение конференций, а также оказание гуманитарной и технической помощи на долгосрочной основе. В программу входит и сотрудничество в борьбе с контрабандой наркотиков, и проведение региональных военных учений. Более того, американцы договорились с таджикской стороной об оказании помощи в техническом оснащении границы с Афганистаном и подготовке квалифицированных специалистов для охраны границы, чем ранее занимались главным образом российские пограничники[246].
Если кто-то в России и питал иллюзии, что в обмен на признание Москвой американской гегемонии на глобальном уровне США согласятся признать за Москвой право «естественного доминирования» на постсоветском пространстве, то эти иллюзии окончательно рассеялись. Не в полной мере оправдались и расчеты Москвы, связанные с «разменом» своей поддержки войны в Афганистане на американскую поддержку действий Москвы в Чечне. Если на первых порах Вашингтон действительно воздерживался от упоминаний о Чечне, то после успешного завершения блицкрига в Афганистане критика действий российской армии на Северном Кавказе, а также контакты Вашингтона с представителями чеченских сепаратистов возобновились. (Надо отметить, что в данном вопросе США изменили акценты после захвата чеченской террористической группой заложников в Москве в октябре 2002 г.). Наконец, России не удалось реализовать свои геополитические планы относительно Афганистана – использовать американскую операцию против «Талибана» для того, чтобы привести к власти в Кабуле поддерживаемый ею Северный альянс.
Тем не менее, благодаря действиям США была решена одна из важнейших задач национальной безопасности России – разгром талибов, что существенно уменьшило возможности дестабилизации политической ситуации на южных рубежах России. Это, по мнению некоторых наблюдателей, вполне компенсирует для России все те издержки, с которыми было связано американское военное присутствие в регионе до сих пор, большинство российских политиков и экспертов согласно с тем, что в краткосрочном плане действия США в целом ряде аспектов отвечают интересам России. Это, в частности:
- создание переходного правительства и принятие мер по стабилизации обстановки в Афганистане;
- сдерживание экстремизма в Центральной Азии за счет демонстрации военного присутствия;
- сокращение каналов иностранной помощи радикальным исламистам в Центральной Азии и на Северном Кавказе;
- предоставление помощи государствам региона и содействие развитию их экономики;
- содействие урегулированию межгосударственных споров и противоречий[247].
В соответствии с общей российской заинтересованностью в снижении вызовов и угроз безопасности в Центральной Азии она может только приветствовать любые меры, способствующие достижению этой цели. Вопрос заключается в том, собираются ли американцы надолго оставаться в Центральной Азии, и если да, то как это соотносится с интересами России?
Одна из причин обеспокоенности России относительно политики США в Центральной Азии заключается в том, что американская сторона продолжает довольно туманно высказываться о сроках своего военного присутствия в регионе. Если одни американские представители (в основном из Государственного департамента) обычно утверждают, что американские военнослужащие не будут оставаться в Центральной Азии дольше, чем этого требуют интересы контртеррористической операции в Афганистане, то другие (в основном из Пентагона) предпочитают рассуждать о необходимости долгосрочного присутствия в регионе[248]. Даже если это не просто отвлекающий маневр, а отражение действительных разногласий в американском руководстве, наиболее вероятной представляется победа точки зрения Пентагона.
Вряд ли США согласятся отказаться от стратегических приобретений, связанных с военным развертыванием в Центральной Азии. Во-первых, впервые в истории Запад получил доступ к внутренним районам Евразии, которые согласно законам геополитики считались находящимися вне его досягаемости. Америка в центре Евразии – одно из условий глобального доминирования США, что является главной стратегической целью Вашингтона. Во-вторых, была преодолена «красная черта», установленная Москвой в отношении американского военного присутствия на постсоветском пространстве[249].
Перспектива долгосрочного американского военного присутствия в Центральной Азии вызывает неоднозначную реакцию в России. Президент В.В. Путин не видит в нынешней ситуации никакой проблемы, отмечая, что Россия относится к США как партнеру и, в будущем, даже возможному союзнику. «Если бы мы видели в США врага, то мы действовали бы иначе», – заявил В.В. Путин в интервью Wall Street Journal 11 февраля 2002 г. Некоторые российские деятели, например заместитель председателя комитета Государственной Думы по международным делам С.Н. Шишкарев, полагают, что до тех пор, пока стабилизация обстановки в Афганистане не приобрела устойчивый и необратимый характер, а перспективы реставрации движения «Талибан» и второго дыхания у «Аль-Каиды» выглядит вполне реальной, сохранение американского военного присутствия и международных миротворческих сил в Афганистане необходимо, и оно гораздо выгоднее для нас, чем наличие там экстремистских агрессивных исламистских сил.
Присутствуя в Афганистане и сопредельных странах, США «берут на себя всю полноту политической ответственности за сохранение в регионе стабильных и предсказуемых режимов, за политическое разрешение противоречий между ядерными странами – Индией и Пакистаном, за ликвидацию угрозы агрессивного исламского радикализма и прекращение экспорта в Россию бандитизма и наркотиков. А это вполне отвечает нашим интересам»[250].
Другие российские деятели прямо заявляют о неприемлемости для России наличия постоянных западных баз в Центральной Азии. Впрочем, и в этих заявлениях встречается некоторая двусмысленность. Так, глава Федеральной пограничной службы РФ К.В. Тоцкий, допуская разворачивание иностранных баз только на период проведения антитеррористической операции коалиционных сил в Афганистане, сам же признает, что эта операция «продлится долго, так как основная масса террористов сохранилась. Сохранены также оружие и боеприпасы»[251]. Противоположны точки зрения МИД и Министерства обороны – традиционных оппонентов в вопросах формирования политики России на постсоветском пространстве. В то время как Минобороны выступает категорически против американского присутствия, МИД, в свою очередь, продолжает призывать к поддержке США в борьбе с терроризмом.
При том что последствия американского присутствия в регионе во многом будут зависеть от характера российско-американских отношений, нельзя не признать, что в любом случае это присутствие в долгосрочном плане может стать источником вызовов и угроз российским интересам.
Прямая военная угроза выглядит минимальной: базы в Центральной Азии отнюдь не самый удобный плацдарм для нанесения ударов по России, и, кроме того, количественные и качественные масштабы западного присутствия достаточно ограниченны. Однако наличие американских баз все же создает несколько конкретных концептуальных и практических проблем военно-стратегического и военно-экономического характера[252].
Во-первых, это проблема мобилизационного развертывания, которое лежит в основе российской концепции отражения внешней агрессии. Такое развертывание становится проблематичным, если потенциальный противник вплотную приближается к районам развертывания резервов, к которым в России относятся «тыловые» районы Поволжья, Урала и Сибири.
Во-вторых, это проблема ядерных гарантий. Россия предоставляет такие гарантии своим партнерам по ДКБ. Однако поскольку применение ядерного оружия возможно не только по территории стран-агрессоров, но и по их зарубежным воинским контингентам, то размещение американских сил в странах Центральной Азии создает абсурдную ситуацию: для защиты своих союзников в случае ядерного конфликта Россия должна будет нанести ядерный удар по их же собственной территории.
В-третьих, это проблема секретности стратегических военных объектов России, расположенных на территории Центральной Азии. Хотя стремительное развитие современных технических средств разведки уже и значительной степени рассекретило многие из них, размещение военных баз в регионе позволит США еще более эффективно вести там разведывательную и контрразведывательную деятельность.
В-четвертых, это проблема экспорта вооружений. Появление американских баз и расширение военного взаимодействия с США неизбежно обернутся хотя бы частичной технической переориентацией стран региона, что вызовет сокращение потребности в поставках российского оружия. Эта тенденция уже начала проявляться: по словам министра обороны Казахстана, для начатого в стране перевооружения системы ПВО «необязательно будет закупать военную технику России», поскольку Астана сейчас пристально изучает предложения США, Великобритании и Франции»[253]. Впрочем, российские военные не теряют надежды, что им все же удастся сохранить выход на центрально-азиатский рынок вооружений по «афганской схеме» (страна покупает российское оружие на американские деньги).
Заключение
Таким образом, в результате проделанной работы можно сделать вывод, что военное присутствие США на южном фланге СНГ становится, по крайней мере, в среднесрочной перспективе, постоянно действующим фактором геополитического расклада сил в регионе.
Осознание этого факта вызвало серьезную внутриполитическую дискуссию в России. Главным аргументом в пользу наличия вооруженных сил США на юге СНГ называлось то обстоятельство, что американцы примут на себя первый удар в случае активизации исламистов в центрально-азиатских ННГ и тем самым фактически выступят в защиту российских национальных интересов. Главным же контраргументом было то, что США вряд ли захотят вмешиваться во внутренние конфликты в ННГ, ставить под угрозу жизнь своих военнослужащих и давать всеобъемлющие военные гарантии безопасности для правящих режимов в странах региона.
Сохраняющаяся асимметричность интересов безопасности России и США в Центральной Азии позволяет предположить, что в случае, если в регионе возникнет масштабный внутренний кризис или конфликт, США могут предпочесть сократить свою ответственность, которую придется брать на себя опять же России. Если в предшествующий этому период Россия будет недостаточно включена в формирующиеся структуры региональной безопасности, ее задача окажется несоизмеримо более трудной. Таким образом, стремление России быть полноценным участником системы региональной безопасности является не признаком недоверия или попыткой соперничества с США, а объективной необходимостью. Именно поэтому Россия не согласится с любой системой безопасности, которая неадекватно учитывает ее интересы и потребности. Судя по всему, в США это осознают, по крайней мере – на уровне экспертного сообщества. Так, один экспертный доклад рекомендует правительству США «способствовать развитию таких структур безопасности в Каспийском регионе, которые будут восприниматься Россией как соответствующие ее интересам»[254].
Однако на уровне практической политики Вашингтон не всегда учитывает эти рекомендации, предпочитая односторонние действия.
Принимая во внимание вероятность осложнения российско-американских отношений в условиях проведения односторонних активистских действий США в Центральной Азии и на Кавказе, представляется важным усиление европейской политики в Центрально-азиатском регионе. Как известно, европейские государства лучше знают восточные общества и действуют в них более гибко. Именно в такой гибкости и заинтересована сейчас Россия. Проблемы взаимодействия России и Запада в Центральной Азии не должны сводиться только к борьбе против сил терроризма и экстремизма. Очевидно, их цель гораздо шире – поиск стабилизации обстановки с учетом исторических и культурных особенностей обществ данного региона и сложного переходного периода становления национальной государственности, который они переживают.
Таким образом, военное присутствие США в Центральной Азии (при незначительной и явно подчиненной роли некоторых европейских государств) не может являться гарантией устойчивого политического развития государств этого региона в долгосрочной перспективе, поскольку это присутствие ориентировано на другие задачи. Соответственно, проблема разработки американской стратегии в отношении Центральной Азии не снята с повестки дня и становится все более актуальной.
Дата: 2019-07-30, просмотров: 152.