В.Ф. Из музыки возникает образное содержание — и от этого артист отключается. Иногда в театре окликаешь артиста: эй, ты же вырубился!!! И — сразу возникает что-то новое, и опять он становится живым.

Ю.В. Вот посмотрите, когда они занимаются, скажем, батман тандю, они погружены в процесс, в свое тело, слушают музыку, пытаются присесть и встать, выразив музыкальную интонацию... Посмотрите, какие у них сосредоточенные, интересные мордахи, какие умные глаза! Как только это исчезает — все, глупый человек, непонятно зачем приседает... Это очень простая вещь, но добиться этого довольно непросто.

В.Ф. Свойственно человеку вырубаться.

Ю.В. И играть в эту музыку. В смысле наигрывать

В.Ф. Слава Богу, наигрывают у пас редко, но бывает — крутятся вхолостую...

Ю.В. Я еще раз на практике проверил, что классический тренаж под силу после программы первого семестра. И вот что еще существенно в классическом тренаже. То, что это один из примеров биомеханики Мейерхольда, потому что все его тезисы абсолютно соответствуют классическому тренажу. Я это еще раз проверял — если бы в Академии балета кто-то сверил, — теории совершенно похожие. Классический тренаж отвечает задачам, которые ставил Мейерхольд. И еще очень важен опыт чувствования. Когда мы на них на вечеринке смотрим, когда они ставят современную музыку — кто скажет, что кто-то из них не пластичен? На эту музыку они все пластичны, этому учить не надо. Но это бытовая штука. Наше определение классического тренажа — это формула человека, стремление к совершенству, к надбытовому существованию. Можно так сказать: на дискотеке они в ритме, и на этом конец. Они внутренне плоские. Эротический поток идет, агрессивный поток идет, кайф есть, по это однозначно, не возникает полигаммы чувств.

В.Ф. Я хочу, говоря о тренаже, перейти к педагогической практике. Значительное и конкретное достижение экзамена за первый курс — студент Саша Передков. И японка Харока Кубо?! Это были такие корявые тела, такая глухомань пластическая... И вдруг человек, у которого очень мало пока культуры, который прочел полторы книжки, вытянулся и облагородился на наших глазах.

Ю.В. Мы классикой всего лишь с марта занимались, а успели очень много.

Диалоги с коллегами 263

В.Ф. И очень интересный процесс параллельный. Мы же на мастерстве пробовали этюды по «Ромео». И там Саша начал от полного примитива, от диапазона в одну ноту начал играть любовные роли, и если вы обратили внимание, на экзамене, когда он висел на веревке, будучи Ромео, подбирающимся к Джульетте, вдруг мизерные, но достижения по диапазону любовных чувств, нежности у него возникли. Видимо, это параллельный процесс облагораживания. У вас через классический тренаж, а у нас через классическую

пьесу.

Ю.В. Этот человек хоть и «глухой», но все-таки не асфальтовый мальчик, не городской, он ближе к природе, поэтому у него чувств хватает, и, прежде всего, это идет от семьи. Но вы обратили внимание, что этот курс, в отличие от всех других, прочнее стоит на двух ногах? У них нет такого: рванулся и упал или стукнулся в стенку. Это тоже классический тренаж.

В.Ф. Феськов признан лучшим по результатам экзаменов, все только и говорят: в нем и разнообразность, и интеллектуальность, и характерность, — что же с телом делать?

Ю.В. Очень сложное тело. Мужское, пропорциональное, развитое, но крутые яблочные мышцы, которые вытянуть и облагородить сложно. Но он невероятно трудолюбив, он буквально на глазах делает успехи. Он работает над собой. С музыкой есть проблемы, но попытка слушать музыку телом ему дается. Думаю, что здесь все будет нормально.

В.Ф. Еще проблема — Паламарчук. Проблемы со слухом... Ю.В. Он менее трудолюбив, но он и младше... Что еще я хочу сказать о классическом тренаже. Кроме того, что надо стоять на двух ногах, на одной йоге, — мы учимся организовывать свое тело таким образом, чтобы преодолеть хаотичность и научиться осознанно двигаться и внятно мыслить телом. Но надо обратить внимание вот на что. В нашей жизни пропало понятие благообразия. Благородства. Мы совсем этим не пользуемся. Когда вспоминаем военных — я тут, в связи с нашей милицией и армией подумал: а почему же они такие страшные? Почему они неприятные? И вдруг понял: Господи, у них же выправки нет! Они же не выглядят благородными офицерами! Скажем, в Лондоне, да и везде в Европе, полицейские ходят — вытянутые, прямые, как будто они все прошли подготовку. У нас даже полковники ходят горбатые и размахивают руками, не говоря о постовых. Я это все связываю. По-бытовому свободное тело не просто неопрятно — оно страшно. Потому что это тело ближе к животному. Неокультурепо. Мы мо-

264