Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Контроль над происходящим – неотъемлемый аспект любых взаимоотношений. Стремление управлять, занимать главенствующую позицию заложено в человеческой природе, так же противно ей ощущение безвыходности. Когда между людьми – двоими или группой – возникают отношения, неизбежно начинается маневрирование, взаимное прощупывание. Его цель – определить сущность этих отношений, понять, кто будет контролировать те или иные их аспекты. Борьба характеров здесь неизбежна. Перед вами как стратегом стоит двоякая задача. Во – первых, научиться распознавать эту борьбу за власть во всех аспектах жизни, не обольщаясь заявлениями тех, кто утверждает, что не заинтересован в контроле. Нередко оказывается, что они – то как раз и вертят окружающими. Во – вторых, вам предстоит овладеть искусством передвигать соперников, словно фигуры на шахматной доске, осмысленно и с пониманием конечной цели. Это искусство совершенствовалось на протяжении тысячелетий лучшими и талантливейшими полководцами и военными стратегами.
«Прижимать к подушке» означает чьи – то усилия, направленные на то, чтобы не дать сопернику поднять голову. В битвах, основанных на военной стратегии, непозволительно разрешать сопернику проявлять инициативу, переходя в оборону. Нужно любой ценой добиться полного контроля над соперником. Во время боя твой соперник стремится возвыситься над тобой ровно настолько, насколько ты захочешь ему уступить. Поэтому жизненно важно предвосхищать его намерения и предугадывать тактику, захватывая над ним контроль. Согласно принципам военной стратегии, следует при любых обстоятельствах контролировать соперника. Запомни это как следует.
Миямото Мусаши (1584–1645) «Книга пяти колец»
Война – это в первую очередь борьба за возможность управлять действиями противной стороны. Военные гении, такие как Ганнибал, Наполеон или, например, Эрвин Роммель, открыли, что лучший способ добиться контроля – определять и навязывать противнику скорость, направление и форму самой войны. Это означает вынудить неприятеля вести военные действия, подчиняясь вашему темпу, заманить его в местность неизвестную для него, но хорошо знакомую вам, заставить играть на ваших условиях. Самое же главное, это означает добиться влияния на умонастроение ваших соперников, продумывая и совершая свои маневры с учетом их психологических слабостей.
Хороший стратег превосходно понимает: предугадать, как именно враг ответит на то или иное действие, невозможно. Попытки добиться этого способны привести лишь к разочарованию и истощению всех сил. Слишком много неожиданного и непредсказуемого случается на войне, да и вообще в жизни. Но вот если стратег может держать под контролем умонастроение и расположение духа противника, тогда то, какими именно действиями тот отвечает на его маневры, уже не настолько важно. Если удается смутить неприятеля, испугать его или озлобить и привести в ярость, то действия последнего становятся гораздо более предсказуемыми, так что стратег получает возможность зажать его в угол, вначале психологически, а потом и физически.
Контроль может быть явным или скрытым. Он может выражаться в сильном и недвусмысленном нажиме на неприятеля, с целью лишить его инициативы и заставить отступить. Но можно действовать и по – иному: прикинуться слабым и непонимающим, чтобы враг осмелел и забыл об осторожности или поддался соблазну раньше времени перейти в наступление. Мастер этой игры умело сочетает оба подхода и добивается поразительного успеха: он ударяет, отступает, заманивает, сокрушает.
Это искусство в полной мере применимо к битвам и сражениям обыденной жизни. Многие, очень многие люди – кто подсознательно, а кто и осознанно – играют в эти игры, чтобы добиться влияния или перехватить инициативу, чтобы контролировать каждое движение соперника. Пытаясь захватить слишком много, если не все, они выбиваются из сил, совершают ошибки, отталкивают от себя людей и в конечном счете теряют контроль над ситуацией. Поняв, в чем состоит это искусство, освоив его, вы станете значительно изобретательнее, контролируя противника и воздействуя на него. Научившись определять состояние и настроение людей, темп, в котором им удобно действовать, размер ставок на кону, вы обнаружите: практически все, что бы ни делали люди в ответ на ваши действия, будет вписываться в ту общую динамику, которую вы себе уже представляете. Они могут знать, что находятся под контролем, но ничего не смогут с этим поделать, а могут двигаться в угодном вам направлении, сами того не сознавая. Это и есть предельный, максимально возможный контроль.
Познакомьтесь с четырьмя основными принципами этого искусства.
Держи противника в напряжении. Прежде чем неприятель сделает ход, прежде чем у него появится хоть намек на шанс совершить непредвиденные действия, вы делаете резкое движение и перехватываете инициативу. Теперь вы держите соперника в постоянном напряжении, используя это временное преимущество на полную катушку. Вы не ждете подходящего момента, чтобы проявить себя; вы сами создаете такие моменты. Если вы слабее противника, вам едва ли доверят что – то более ответственное, чем подметать игровую площадку. Заставляя своих неприятелей обороняться и только отвечать на ваши инициативы, вы их деморализуете.
Перемести поле боя. Противник, разумеется, хочет сражаться на знакомой территории. Территория в этом контексте означает все детали битвы – время и место, то, за что, собственно, идет борьба, кто именно в ней участвует и т. д. Незаметно подталкивая соперника к ситуациям и местам, которые не столь знакомы ему, вы получаете возможность контролировать развитие и ход дела. Даже не поняв, что произошло, ваши соперники вынуждены будут принять ваши правила игры.
Я полагаю, подобно Фридриху Великому, что следует всегда атаковать первым.
Наполеон Бонапарт (1769–1821)
Заставь делать ошибки. Скорее всего, ваши неприятели постараются снова использовать те стратегии, которые в прошлом приносили им успех. У вас в связи с этим двоякая задача: во – первых, действовать в бою так, чтобы не дать им возможности применить свою силу или реализовать свою стратегию, во – вторых, заставить их нервничать и допускать ошибки. Вы ни на что не даете им времени, лишаете возможности что – то предпринять; вы играете на их эмоциональных слабостях, заставляя раздражаться и терять терпение; вы заманиваете их в смертельно опасные западни. В этом случае вы получаете контроль благодаря не столько своим действиям, сколько их просчетам.
Незаметно возьми контроль в свои руки. Высшая форма власти – та, при которой противная сторона уверена, что именно она всем заправляет. Преисполненный уверенности в том, что он все контролирует, ваш соперник не станет оказывать сопротивления, у него не возникнет и мысли о том, чтобы защищаться. Вы создаете такое впечатление, принимая темп и ритм его движения, но при этом медленно, но неуклонно подталкиваете и разворачиваете соперника в направлении, которое угодно вам.
Тот, кто умеет вести войну, покоряет чужую армию, не сражаясь.
Сунь – цзы (IV в. до н. э.)
Исторические примеры
1. В конце 1940 года британские войска, размещенные на Ближнем Востоке, не только обеспечили себе надежное положение в Египте, но и сумели вернуть значительную часть Ливии, незадолго до этого, в самом начале Второй мировой войны, захваченную итальянцами (союзниками гитлеровской Германии). Заняв важный портовый город Бенгази, британцы готовы были продвигаться дальше на запад Ливии, до Триполи, чтобы окончательно вытеснить итальянцев из страны. В этот момент, неожиданно, им было приказано прекратить наступление. Генерал Арчибальд Уэйвелл, главнокомандующий британскими вооруженными силами на Ближнем Востоке, одновременно вел активные боевые действия на слишком многих фронтах. Поскольку итальянцы продемонстрировали свою непригодность в войне в условиях пустыни, британское командование сочло, что пока можно позволить себе ограничиться сооружением линии обороны в Ливии, сосредоточить силы на египетском фронте, а наступление против итальянцев отложить до апреля следующего года.
Известие о том, что в феврале 1941 года в Триполи прибыло подкрепление – немецкая бронетанковая бригада под командованием Эрвина Роммеля, – не повлияло на эти планы. Годом раньше, во время блицкрига во Франции, Роммель показал себя как блестящий полководец. Но здесь он находился под началом итальянцев, обеспечение зависело от некомпетентных итальянских поставщиков, а подразделение Роммеля было слишком незначительным, чтобы заставить британцев нервничать. Кроме того, из донесений разведки следовало, что Гитлер направил его в Ливию с приказом блокировать британцев, не давая им войти в Триполи, – но не более того.
Однако в конце марта 1941–го танки Роммеля неожиданно устремились на восток. Роммель, разбив свое соединение на колонны, бросил их на британскую линию обороны на разных участках – понять намерения немцев было невозможно. Механизированные колонны двигались с невероятной скоростью; ночью танки шли с выключенными фарами, здесь и там им удавалось захватить противника врасплох, внезапно появляясь то сбоку, то сзади. Линия обороны была прорвана во многих местах разом, и британцам пришлось отступить на восток. Уэйвелл, следивший за развитием событий из Каира, был потрясен происходящим, он чувствовал себя оскорбленным, раздавленным: Роммелю удалось посеять панику и обратить британские войска в бегство с помощью несоразмерно малого количества танков и в условиях ограниченного обеспечения. За считаные недели германские танки добрались до границ Египта.
Особую разрушительную силу этой атаке придало не количество техники и боеприпасов, а новаторский подход Роммеля к ведению боевых действий. Он использовал пустыню так, как если бы перед ним лежали не пески, а океан. Несмотря на проблемы со снабжением и труднопроходимую местность, танки находились в постоянном движении. Британцы не могли ни на минуту расслабиться, и это нервировало их, выводило из равновесия. При этом каждый бросок, каким бы хаотичным он ни казался, был осмысленным и продуманным. Если Роммель намеревался захватить некий населенный пункт, он двигал танки в противоположном направлении, а затем окружал и атаковал с неожиданной стороны. Он мог пустить колонну грузовиков, которые поднимали клубы песка и пыли, так что британцы не могли разглядеть, что на них надвигается, – и силы атакующего неприятеля казались им намного более значительными, чем на самом деле.
Что на войне, при одной и той же степени проницательности, дело в тысячу раз скорее может быть испорчено робостью, чем смелостью, – достаточно это высказать, чтобы быть уверенным в одобрении наших читателей.
Карл фон Клаузевиц (1780–1831) «О войне»
Роммель находился на передовой, рискуя жизнью, – это позволяло ему принимать экстренные решения в зависимости от обстановки, перемещая свои колонны прежде, чем британское командование успевало сориентироваться и понять, что происходит. В отличие от британцев, в противоположность им, Роммель использовал танки для устрашающего эффекта. Он не бросал их на прорыв, вместо этого отправлял в атаку самые слабые единицы, приказывая отступать после первого же контакта с противником; британские танки неизменно заглатывали приманку и устремлялись в погоню, поднимая при этом такую пыль, что сами ничего не видели, – и выходили прямиком на линию германских противотанковых орудий. Выведя из строя достаточное число британской техники, Роммель вновь предпринимал атаку, сея панику среди британских пехотинцев.
Британцы, находясь в постоянном напряжении, вынужденные как – то реагировать на стремительные ходы Роммеля, не успевая обдумать ситуацию, одну за другой совершали ошибки. Не зная, чего им ожидать в следующий момент, откуда он появится и в каком направлении ударит, они опасно растянули линию обороны. Вскоре дело дошло до того, что при одном намеке на появление колонн Роммеля британские солдаты бросали позиции и бежали, несмотря даже на то, что численностью намного превышали немцев. Роммеля остановило только начатое Гитлером вторжение в Россию, в результате которого генерал был оставлен без снабжения и подкрепления, необходимого, чтобы захватить Египет.
Толкование
Вот как сам Роммель анализировал ситуацию, с которой столкнулся вначале: у неприятеля были твердые позиции на Востоке, которые к тому же подкрепляла возможность беспрепятственного снабжения через Египет – оттуда британцы получали не только боеприпасы, но и людей. У Роммеля силы были малочисленны, возможности ограничены, и чем дольше он выжидал бы, тем меньше было бы в этом смысла. Сознавая это, он решился нарушить приказы Гитлера и рискнуть своей карьерой ради истины, которая открылась ему во время блицкрига во Франции: первым нанеся удар по противнику, можно полностью изменить ход дела. Даже если неприятель сильнее, его можно выбить из колеи и лишить уверенности в себе, внезапно вынудив обороняться. Более многочисленной, но застигнутой врасплох армии намного труднее организовать упорядоченное отступление.
Чтобы его стратегический план сработал, Роммель позаботился о том, чтобы вызвать максимальное замешательство в рядах противника. Скорость, мобильность и внезапность – как действующие силы, способствующие возникновению подобной неразберихи, – стали для него самоцелью. Когда неприятель чувствует, что ему наступают на пятки, обманный маневр – направляясь в одну сторону, вы вдруг наносите удар с другой – оказывается вдвойне эффективнее. Если у отступающего противника нет времени на обдумывание собственных шагов, он начинает допускать бесконечные промахи и ошибки. Главная ваша забота при этом – не ослаблять давления. В конечном счете ключом к успеху Роммеля явилось то, что он перехватил инициативу одним решительным маневром, а затем в полной мере использовал достигнутое превосходство.
Все в этом мире так и подталкивает вас защищаться, занять оборонительную позицию. Руководство на работе желает, чтобы все заслуги принадлежали только ему, и потому не дает возможности проявить инициативу; окружающие постоянно теснят и атакуют вас, заставляя защищаться, отвечать на напади!; вам то и дело напоминают о ваших несовершенствах и о том, что на успех нечего и надеяться; вас заставляют испытывать чувство вины за это и за то. Вы непрерывно вынуждены отбиваться, обороняться. Такое положение – это беда, которую вы сами на себя накликали. Чтобы исправить дело, вам прежде всего нужно освободиться от этого гнетущего чувства. Действуя решительно, не давая другим времени опомниться, вы сами формируете среду, сами создаете условия, вместо того чтобы сидеть сложа руки и пассивно ожидать, что принесет жизнь. Первый же ваш ход изменит ситуацию в вашу пользу. Пусть окружающие отвечают на ваши действия, это придаст вам солидности и веса в их глазах. Уважение и страх, внушаемые вами, превратятся в наступательную энергию, в репутацию, которая будет распространяться и лететь впереди вас. Как и Роммелю, вам не повредит малая толика безумия: вы должны быть готовы сбивать соперников с толку, вводить в заблуждение, чтобы, пользуясь их замешательством, двигаться вперед, невзирая на обстоятельства. Вам решать – будете ли вы всегда обороняться или заставите других защищаться от вас.
2. В 1932 году киностудия «Парамаунт пикчерз», следуя тогдашней моде на гангстерские фильмы, начала съемки «Ночь за ночью». В одной из ролей должен был сняться популярный актер Джордж Рафт, незадолго до того сделавший себе имя в «Лице со шрамом». Рафт был отобран на роль типичного гангстера. Однако дело осложнялось тем, что «Ночь за ночью» был задуман как боевик, но с комедийным компонентом. Продюсеру Уильяму Ле Барону хотелось как – то оживить фильм, придать ему изюминку. Узнав об этом, Рафт предложил попробовать на эпизодическую женскую роль Мэй Уэст.
Мы должны признать: на войне у смелости особые привилегии. Сверх учета пространства, времени и сил надо накинуть несколько процентов и на нее; при превосходстве в смелости над противником эти проценты всегда будут добыты за счет упущений противной стороны. Смелость, таким образом, является творческой силой. Это нетрудно доказать и философским методом. Всякий раз, как смелость сталкивается с робостью, она имеет значительные шансы на успех, ибо робость является уже потерей равновесия. Лишь в тех случаях, когда смелость встречается с разумной осмотрительностью, которая, мы готовы сказать, столь же отважна и во всяком случае столь же сильна, как и смелость, последняя окажется в убытке; но это бывает редко.
Во всей массе осмотрительных людей находится значительное большинство таких, которые являются осмотрительными из боязливости. В массах смелость представляет силу, преимущественное развитие которой никогда не может принести ущерба другим силам, ибо масса связана рамками и структурой боевого порядка и службы с волей командования и, следовательно, ею руководит постороннее разумение. Здесь смелость остается лишь силой натянутой пружины, всегда готовой к спуску. Чем выше мы будем подниматься по ступеням служебной иерархии, тем большая явится необходимость в размышляющем уме, который находился бы рядом со смелостью, дабы последняя не оказалась бы бесцельной, не обратилась бы в слепой импульс страсти.
Карл фон Клаузевиц (1780–1831) «О войне»
Уэст блистала в шоу на Бродвее, играя в постановках по пьесам собственного сочинения. За этой роскошной блондинкой закрепилась репутация женщины живой и напористой, наделенной убийственным остроумием. Голливудским продюсерам уже приходила в голову мысль о ней, но они сочли, что для задуманного фильма она слишком вульгарна. К тому же в 1932 году ей уже было тридцать девять, она располнела – и продюсеры сочли, что Уэст старовата для дебюта в кино. И все же Барон решил рискнуть – уж очень ему хотелось оживить картину. Уэст могла бы произвести сенсацию, придать интересный разворот рекламной кампании, а потом отправляться к себе на Бродвей. На «Парамаунт» актрисе предложили двухмесячный контракт на пять тысяч долларов в неделю – очень щедрые условия по тем временам. Уэст с радостью согласилась.
Поначалу найти с ней общий язык было нелегко. Ей поставили условие сбросить лишний вес, но она терпеть не могла сидеть на диете и быстро отказалась от усилий. Зато выкрасила волосы в какой – то кричащий платиновый оттенок. Сценарий ей не нравился: диалоги она находила пресными, а свой персонаж недостаточно значительным. Ее роль необходимо переписать, заявила Уэст и предложила свои услуги в качестве сценариста. Людям, работавшим в Голливуде, было не привыкать иметь дело с трудными актрисами, у них имелся богатый арсенал приемов по укрощению разного рода строптивиц, в частности тех, что требовали переписать им роль. Но вот актрисы, которые изъявляли бы желание взять на себя литературную работу, до сих пор им не попадались. В недоумении от подобного предложения, пусть даже от автора бродвейских пьес, руководство студии ответило решительным отказом. Дать ей подобную привилегию было просто опасно, этот прецедент мог иметь непредсказуемые последствия. Уэст в ответ отказалась от дальнейшего участия в съемках – до тех пор, пока ей не дадут переписать диалоги.
Основатель «Парамаунт» Адольф Цукор видел кинопробу Мэй Уэст – ему понравились и внешность актрисы, и ее манера держаться. Она была нужна фильму. По распоряжению Цукора строптивая женщина была приглашена одним из его помощников… на ужин по случаю ее же собственного дня рождения – этим он надеялся задобрить и успокоить актрису, чтобы поскорее начать съемки. Пусть только заработают камеры, рассуждал Цукор, а там он найдет способ усмирить красотку. Но в тот вечер во время ужина Уэст вдруг извлекла из сумочки чек и протянула его представителю «Парамаунт». Чек был на двадцать тысяч долларов – как раз на ту сумму, которую она заработала к тому моменту. Вернув деньги студии, она выразила благодарность за представленную возможность и объявила, что собирается уехать в Нью – Йорк на следующее утро.
Цукор, которому немедленно сообщили об этом, был выбит из колеи. Было очевидно, что Уэст с легкостью откажется от значительной суммы, что она не боится судебного преследования за нарушение контракта. Актриса убежденно заявила, что никогда больше не станет работать в Голливуде. Цукор еще раз перечитал сценарий – что ж, возможно, она права, диалоги и впрямь не лучшего качества. Подумать только, она готова отказаться от денег и от карьеры, но не станет сниматься в слабом кино!
Цукор решил предложить Уэст компромисс: пусть напишет собственные диалоги, и они отснимут ее эпизоды дважды, по ее версии и по версии студии.
Это обойдется дороже, но так они смогут заполучить Уэст. Если ее версия окажется лучше (в чем Цукор сильно сомневался), она и пойдет в прокат; если нет – на экраны выйдет вариант, снятый по студийному сценарию. В любом случае «Парамаунт» не проиграет.
Уэст эти условия приняла, и съемки начались. Но одному человеку эта ситуация очень не нравилась: режиссеру Арчи JL Мэйо, человеку с богатым опытом работы. Актриса не только переделала сценарий в присущем ей ироничном стиле, она настаивала еще и на том, чтобы съемки велись по ее указке. Они бесконечно сражались, стычки и скандалы следовали один за другим, пока однажды Уэст не отказалась продолжить работу. Актриса настаивала, чтобы ее сняли поднимающейся по лестнице после того, как она отпустит одну из своих фирменных шуточек. Эта пауза, объясняла она, необходима, чтобы зрители успели посмеяться. Но режиссер наотрез отказался от съемок этого, как ему казалось, ненужного плана. Уэст покинула съемочную площадку, работа встала.
Руководство студии вынуждено было признать тот факт, что исправления, внесенные Уэст, оживили сценарий и тот заиграл новыми красками. Мэйо получил указание позволить актрисе вмешиваться в процесс съемок и делать так, как хочет она. Позднее все это можно будет вырезать.
Работа над фильмом возобновилась. Другая актриса, Элисон Скипуорт, у которой были общие сцены с Мэй Уэст, вспоминала: ее партнерша командовала на площадке, задавая темп работы, расставляя и направляя на себя осветительные приборы. Однако когда Скипуорт запротестовала – ей казалось, что Уэст тянет одеяло на себя и мешает съемкам, – ее тоже попросили не вмешиваться: все – де исправят при монтаже.
Но когда подошло время делать монтаж, выяснилось, что Уэст до такой степени изменила тональность и ритм многих эпизодов, что никакой склейкой их невозможно приблизить к исходной версии. Важнее, впрочем, было то обстоятельство, что ощущение ритма и времени оказалось безошибочным. Уэст и в самом деле помогла снять картину, которая оказалась лучше первоначального замысла.
Премьера фильма состоялась в октябре 1932 года. Критики оценивали его по – разному, но все единодушно сходились в одном: родилась новая звезда экрана. Агрессивно – сексуальный стиль Уэст и ее остроумие мгновенно завоевывали сердца аудитории – особенно мужской ее части. Актриса появлялась всего в нескольких эпизодах, однако именно они и запомнились. Реплики, написанные ей: «Я – девушка, которая потеряла свою репутацию и никогда по ней не скучала» и другие, мгновенно стали крылатыми фразами. Как признал впоследствии Рафт: «Мэй Уэст была на высоте, она затмила всех, кроме разве что оператора».
Олимпийцы теперь могли вступать в битву с гигантами. Геракл выпустил первую стрелу в Алкиона, вождя противников. Тот упал на землю, но тут же вскочил, воскрешенный, поскольку находился на своей родной земле Флегры. «Скорее, благородный Геракл! – воскликнула Афина. – Перетащи его в другую страну!» Геракл ухватил Алкиона за плечи и перетащил через границу, на землю Фракии, и здесь добил его палицей.
Роберт Грейвз «Греческие мифы». Т. 1, 1955
Зрители требовали новых фильмов с Мэй Уэст, и «Парамаунт», финансовые дела которой в ту пору шли неважно, не могла игнорировать их мнения. И вот Уэст – сорокалетняя, невысокая, с лишними килограммами и не в меру пышными формами – подписывает со студией длительный контракт, по условиям которого ей полагался самый высокий гонорар, какой никогда еще не получали актеры в студии. На съемках своего следующего фильма по пьесе «Бриллиантовая Лил» она осуществляла полный творческий контроль. Никогда в истории Голливуда актриса – или актер – не добивалась такой полноты власти, да еще в такое короткое время.
Толкование
Когда Мэй Уэст впервые появилась в Голливуде, все вроде бы было против нее – она не проходила по общепринятым меркам ни по возрасту, ни по фигуре. Первоначально у режиссера и армии студийных администраторов была одна простая цель: отснять актрису в паре эпизодов, чтобы оживить скучную картину, а потом распрощаться с ней и отправить назад в Нью – Йорк. У нее не было никакой власти, никаких рычагов воздействия на процесс съемок, и, возьмись она воевать на предложенном ей поле – где звезд и звездочек было пруд пруди и их труд беззастенчиво эксплуатировался, – она бы не добилась решительно ничего. Талант Уэст проявился и в ее способе ведения войны: в том, чтобы медленно, но верно переместить боевые действия в местность, удобную для нее.
Она начала войну с того, что сыграла роль белокурой секс – бомбы, очаровав мужчин на «Парамаунт». Ее кинопроба не просто понравилась, она нокаутировала, пленила – у нее трудный характер, но разве не все актрисы таковы? Затем она потребовала, чтобы ее реплики были переписаны и, получив ожидаемый отрицательный ответ, подняла свои ставки тем, что проявила упорство и не отказалась от выдвинутых требований. Ключевым моментом ее кампании было возвращение выплаченных ей к тому моменту денег; этим она незаметно перевернула ситуацию, поставив в центр борьбы не битву с актрисой как таковой – а недостатки сценария. Продемонстрировав, на какие жертвы она готова, Уэст привлекла внимание Цукора к сценарию, заставив его пересмотреть первоначальное мнение о существующих в нем диалогах. После того как владелец студии пошел на компромисс, Уэст приступила к следующему маневру, отвоевывая право на то, чтобы вмешиваться в процесс съемок. Написанные ею диалоги попали в сценарий, теперь битва шла за ее участие как режиссера. Новый компромисс, который увенчался новой победой. Вместо того чтобы спорить с руководством на понятном ему языке, Уэст постепенно смещала поле конфликта в область для него непривычную и малопонятную – дискуссию с актрисой о написании сценария и о режиссуре. На этой территории, против женщины умной и обольстительной, армия мужчин студии оказалась беспомощной.
Ваши соперники, разумеется, предпочитают сражаться на территории, которая им хорошо знакома, – это позволяет им в полной мере раскрыться и использовать все свое могущество. Позвольте им это, и дело кончится тем, что вам придется принимать чужие условия. Ваша задача – незаметно сместить конфликт на свою территорию, по вашему выбору. Вы принимаете бой, но изменяете его сущность. Если конфликт касается денег, переключите разговор на моральные аспекты. Ваши оппоненты собрались воевать за какую – то конкретную цель? Переведите обсуждение в иное русло – пусть это будет что – то более значительное, более общее, справиться с этим противнику будет уже не так просто. Если оппоненты предпочитают вести дело неторопливо, навяжите им быстрый темп, найдите способ ускорить события. Вы не даете неприятелю возможности почувствовать себя комфортно или вести сражение в привычной ему манере. А неприятель, которого заманили в незнакомую местность, теряет контроль над процессом и близок к поражению как никогда. Выпустив бразды правления из рук, он начнет соглашаться на компромиссы, отступать, ошибаться и ускорять собственное разрушение.
3. К началу 1864 года Гражданская война, которая третий год шла между Конфедерацией южных штатов и Союзной лигой (северные штаты), зашла в тупик. В Виргинии армия под командованием Роберта Эдварда Ли удерживала северян, не давая им подойти к столице Конфедерации Ричмонду. На западе, в штате Джорджия, у конфедератов была неприступная оборонительная позиция в Дальтоне – это позволяло блокировать любые попытки северян прорваться к Атланте, ключевому промышленному городу Юга. Президент Авраам Линкольн – он в тот год собирался баллотироваться на новый срок и трезво оценивал свои шансы в случае, если не удастся переломить эту ситуацию, – решил назначить Улисса Гранта главнокомандующим сил Севера. Линкольн надеялся на Гранта, который был хорошо известен как человек, способный на решительные действия.
Первым делом Грант поручил своему заместителю, генералу Уильяму Текумсе Шерману, взять на себя командование силами северян в Джорджии. Когда Шерман прибыл к месту событий, он увидел, что любая попытка взять Дальтон изначально обречена на провал. Командующий армией Юга генерал Джон Джонстон был мастером оборонительной войны. С тылу его позиции прикрывали горы, впереди были надежные укрепления. В таком положении Джонстон был неуязвим – он мог просто оставаться на месте, ничего не предпринимая. Осада потребовала бы слишком длительного времени, а лобовая атака могла привести к огромным потерям. Казалось, положение у северян безвыходное.
Шерман пришел к выводу, что, если уж невозможно захватить Дальтон, следует повести атаку на самого Джонстона, который был известен своим консерватизмом и крайней осторожностью, и попытаться вывести его из равновесия. В мае 1864 года Шерман отправил три четверти своей армии в атаку на Дальтон. Убедившись, что все внимание Джонстона приковано к этой атаке, Шерман незаметно направил часть своих людей – это была армия штата Теннесси – в обход гор к небольшому городку Ресака, лежавшему в пятнадцати милях южнее Дальтона. Этим маневром он перекрывал Джонстону не только единственный отходной путь, но и единственную линию обеспечения.
Обнаружив, что его окружили, Джонстон понял: ему ничего не остается, кроме как отступить. Однако сдаваться он не собирался и лишь отошел на другую позицию, которая также давала ему максимальную защищенность, – здесь атака Шермана ему была не страшна. Тот и не стал атаковать, а снова прибег к обманному маневру. Скоро их взаимные перемещения и маневры начали напоминать танец: Шерман разыгрывал ложное нападение, а затем с частью войск каким – то образом оказывался южнее Джонстона, который все отступал… пока они не дошли до самой Атланты.
Президент Конфедерации Джефферсон Дэвис, разгневанный пассивностью Джонстона, убрал его с поста, заменив генералом Джоном Худом. Шерман знал, что Худ напорист и решителен, порой до безрассудства. Осознавал он и то, что на осаду Атланты уже не остается ни времени, ни людских ресурсов – Линкольну нужна была быстрая победа. Шерман приказал атаковать Атланту, однако отряды, брошенные на приступ оборонительных сооружений, были подозрительно малочисленны и слабы. Казалось, справиться с ними не составит труда. Худ не мог противиться искушению броситься за ними – оставив укрепления города, он устремился в погоню, но лишь для того, чтобы попасть в западню. Такое повторялось много раз и всякий раз оканчивалось поражением; армия Худа несла потери, боевой дух солдат стремительно падал.
Теперь, когда армия Худа устала и окончательно пала духом, Шерман пустился на очередную хитрость. В конце августа его армия начала движение на юго – восток – миновала Атланту, бросив свои линии обеспечения и даже не свернув подъездные пути, по которым подвозили все необходимое. Для Худа это означало лишь одно: Шерман отказывается от намерения сражаться за город. В Атланте началось стихийное празднование. Но передвижение армии Шермана вовсе не было поспешным бегством, у Шермана было рассчитано все: по срокам поход его армии совпал с созреванием кукурузы, так что его люди не испытывали нужды в съестных припасах, это и позволило двинуться в путь налегке. Шерман отрезал ничего не заподозрившему Худу последнюю железнодорожную линию, которая еще связывала Атланту с внешним миром, а затем развернул войска, чтобы атаковать оставшийся без обороны город. Худ был вынужден оставить Атланту. Крупная победа, одержанная Севером, давала Линкольну все шансы быть избранным на второй срок.
За этими событиями последовал самый хитроумный и непредсказуемый из всех маневров Шермана. Разделив свою армию на четыре колонны, он налегке, не беря ничего лишнего, выступил походом на восток от Атланты к Саванне, к морю. Его люди питались тем, что производила плодородная земля, и продвигались вперед, разрушая все на пути. Не обремененные обозами с провиантом, войска перемещались поразительно быстро. Пока четыре колонны, следующие параллельно, находились еще далеко, южанам было затруднительно определить, каковы их намерения. Южная колонна, казалось, направлялась к Мейкону, северная – к Августе. В оба этих пункта начали стягивать войска конфедератов, при этом, как и рассчитывал Шерман, центр оставался незащищенным – вот туда – то он и нанес удар. Предложив южанам задачку, которую сам назвал «альтернативой дилеммы», он заставил их занервничать, пытаться разгадать его намерения и проделал весь путь до Саванны, практически не вступая в бой.
Воздействие этого похода были поистине опустошительным. Известие о падении Джорджии нанесло сокрушительный удар по моральному духу солдат Конфедерации, продолжавших сражаться в Виргинии, – многие из них были родом из тех мест, там оставался их дом, их родные и близкие. Поход Шермана поверг весь Юг в состояние глубокой растерянности и уныния. Медленно, но верно южане теряли волю к победе. Главная цель Шермана была достигнута.
Толкование
При любом конфликте нередко случается, что развитие событий контролирует более слабая сторона. В данном случае Юг контролировал стратегию на всех уровнях. Следуя своей локальной, краткосрочной стратегии, конфедераты заняли крепкие оборонительные позиции в Джорджии и Виргинии. Северяне могли принять условия, навязанные неприятелем, бросать дивизию за дивизией на неприступные укрепления, неся серьезные потери в людях, в бесплодных попытках добиться успеха. Долгосрочная стратегия Юга строилась на том, что чем больше затягивалась создавшаяся ситуация, тем выше становились шансы на провал Линкольна на предстоящих выборах. Тогда бы военные действия были прекращены, и стороны приступили к мирным переговорам. Южане навязывали темп ведения войны (медленный и изматывающий) и контролировали процесс.
Шерман, однако, рассудил, что захватить город либо одержать победу над конфедератами в локальной битве – не главная из его задач. Единственная возможность выиграть войну состояла в том, чтобы перехватить инициативу, отвоевать у противника контроль над ходом событий. Он не стал устраивать неистовых лобовых атак, которые были на руку южанам, а предпочел действовать окольными путями. Сначала он запугивал робкого Джонстона, вынуждая того оставлять надежные укрытия, затем провоцировал азартного Худа на бесчисленные стычки и погони, в обоих случаях тонко играя на психологии соперника и благодаря этому увеличивая эффективность удара. Постоянно ставя противника перед необходимостью выбора в неясной ситуации – перед «альтернативой дилеммы», когда и оставаться на месте, и двигаться вперед одинаково опасно, Шерман сумел взять в свои руки контроль над текущими событиями и обошелся при этом практически без жертв в своей армии. Еще важнее другое: своим походом он продемонстрировал южанам: чем дольше продлится война, тем более печальными будут для них последствия, и так добился полного стратегического контроля в войне. Для Конфедерации дальнейшее затягивание войны стало бы медленным самоубийством.
Самое неприятное – когда на войне, как, впрочем, и в обычной жизни, складываются патовые, тупиковые ситуации. Кажется, в подобных случаях что ни делай, что ни предпринимай – лишь сильнее увязаешь в болоте. Если такое происходит, вас одолевает едва ли не паралич воли и разума. Вы теряете способность анализировать, просто думать или реагировать по обстановке. Поддаться этому означает, что все потеряно. Если уж так вышло, что вы соскользнули в это состояние – оказались не в силах выманить врага из надежного укрытия или увязли в нервных и непродуктивных отношениях, – вам необходимо стать изобретательным, как генерал Шерман. Встряхнитесь, измените навязанный вам баюкающий ритм медленного вальса, сделав что – то на первый взгляд беспричинное и нелогичное. Предпринимайте действия, непонятные для вашего соперника, не укладывающиеся в рамки его представлений, – так поступил Шерман, не потащив за собой обозы и добровольно отрезав себя от источников обеспечения. Действуйте то медленно, то стремительно. Одной основательной встряской можно выбить противника из колеи, нарушив размеренный ход событий. Это заставит его наспех принимать решения, идти у вас на поводу. Даже самая незначительная перемена даст вам пространство для маневра и позволит овладеть ситуацией. Неожиданность, новизна и мобильность – часто этого вполне достаточно, чтобы вывести из душевного равновесия неповоротливых и негибких соперников.
4. В 1833 году мистер Томас Оулд, рабовладелец и плантатор из Мэриленда, отозвал своего раба Фредерика Дугласа (в тот год ему исполнилось 15 лет) из Балтимора, где Дуглас провел ни много ни мало семь лет, прислуживая брату Оулда. Теперь он потребовался для работы на плантациях. Но жизнь в большом городе во многом изменила Дугласа, и, к немалому своему огорчению, он не сумел скрип, этих перемен от хозяина. В Балтиморе мальчик тайком от Оулда сумел научиться читать и писать – невольникам это было строго – настрого запрещено, так как могло навести на опасные мысли. На плантации Дуглас постарался обучить грамоте как можно больше рабов, но его довольно быстро разоблачили. Но хуже всего для Дугласа было то, что он был непокорным; подобные качества характера невольников рабовладельцы именовали наглостью и бесстыдством. Он возражал Оулду, подвергал сомнению некоторые его распоряжения, а также пускался на всевозможные хитрости, чтобы раздобыть побольше еды (Оулд был известен тем, что держал своих рабов впроголодь).
Однажды Оулд сообщил Дугласу, что на год отдает его мистеру Эдварду Кави, ближайшему соседу, завоевавшему репутацию признанного «дрессировщика молодых ниггеров». Плантаторы присылали ему самых трудных рабов, возмутителей спокойствия, они работали на него даром, а за это мистер Кави обламывал бунтарей, выбивая из них даже намек на мятежные мысли. С Дугласом Кави пришлось потрудиться, но за несколько месяцев он добился своего – юноша был сломлен и физически, и морально. Он больше не думал о том, чтобы читать книги либо затевать разговоры с другими рабами. Если у него выдавалось свободное время, он ковылял к ближайшему дереву и засыпал в тени, пытаясь прийти в себя от страшной усталости и отчаяния.
Как – то в августе 1834–го день выдался особенно жарким, и Дуглас, не выдержав работы на солнцепеке, потерял сознание. Придя в себя, он увидел, что над ним склонился Кави со стеком в руке. Увидев, что раб очнулся, плантатор приказал ему немедленно вернуться к работе. Но Дуглас был слишком слаб. Кави нанес ему удар по голове и глубоко рассек кожу. Он пинал его ногами, заставляя подняться, но Дуглас не мог шевельнуться. Наконец Кави удалился, пригрозив, что разберется с ним позже.
Кое – как Дуглас поднялся на ноги, шатаясь, добрел до кустов, а к вечеру того же дня ему удалось как – то добраться до плантации Оулда. Он умолял мастера оставить его здесь и не отсылать больше к Кави, о жестокости которого рассказал. Но Оулда мольбы не тронули, он был непреклонен. Дугласу он позволил переночевать, но наутро велел отправляться назад.
Обратный путь был ужасен. Дугласа терзали страхи, он повторял себе, что будет в дальнейшем беспрекословно повиноваться Кави, чтобы только продержаться и выжить. Вернувшись в конюшню, где ему полагалось работать в тот день, он приступил было к своим обязанностям, когда откуда ни возьмись вырос Кави. Он подкрался бесшумно, как змея, сжимая в руке веревку. Он набросился на Дугласа, стараясь набросить ему на ногу скользящий узел и затянуть петлю. Он явно собирался дать ему такую взбучку, чтобы навсегда покончить с сопротивлением.
Рискуя подвергнуться еще более суровому наказанию, Дуглас отталкивал Кави и, не ударив его ни разу, лишь увертывался, не давая петле затянуться. В этот момент в мозгу у него словно полыхнул яркий свет. Все бунтарские мысли, которые он пытался заглушить за последние месяцы, разом вернулись. Смерти Дуглас не боялся – конечно, Кави мог убить его, но пусть уж лучше он погибнет, сражаясь за свою жизнь.
В этот момент на подмогу мучителю пришел его двоюродный брат. Дуглас, почувствовав, что его загнали в угол, сделал нечто невообразимое: он ударил вновь подошедшего с такой силой, что тот отлетел в сторону. Ударить белого человека было страшным преступлением – за это раба ожидала виселица. В Дугласа точно бес вселился: не помня себя он бросился на Кави с кулаками. Ни один не уступал – прошло почти два часа, прежде чем Кави сдался. Окровавленный, едва дыша, он медленно поковылял к дому. Дуглас был уверен, что Кави сейчас вернется с ружьем или найдет какой – то еще способ расправиться с ним. Однако этого не случилось. Постепенно до Дугласа дошло: убить его или подвергнуть какому – то серьезному наказанию для плантатора слишком рискованно. Могли пойти слухи, что на сей раз Кави оплошал, ему не удалось справиться с ниггером, что ему пришлось прибегнуть к помощи ружья, а его обычные методы оказались бессильны. Малейший намек на это грозил разрушить его репутацию, а от этой репутации зависело его благополучие – ведь на его плантациях работали чужие негры, и он не платил за них ни гроша. Лучше уж ему оставить в покое этого шестнадцатилетнего психа, чем так рисковать, тем более что от непредсказуемого парня можно было ждать чего угодно. Он не станет больше трогать этого безумного, лучше пусть успокоится и дотянет без проблем до конца срока.
Итак, любезный мой читатель, схватка с мистером Кави – недостойная, каковой она и была и каким, боюсь, стало мое о ней повествование, – оказалась поворотным пунктом в моей «невольничьей жизни». Она вновь разожгла в моей груди тлеющие угли свободы; она всколыхнула мои балтиморские мечты, воскресила во мне ощущение человеческого достоинства. После этой битвы в моем существе начали происходить перемены. Прежде я был ничем – ТЕПЕРЬ Я СТАЛ ЧЕЛОВЕКОМ. Это возродило к жизни растоптанное во мне самоуважение и уверенность в себе, позволило ощутить себя ВОЛЬНЫМ человеком. Человек, лишенный силы, лишен и неотъемлемого для человека чувства собственного достоинства. Такова уж природа человека, что мы не способны уважать беспомощного, хотя можем его пожалеть; но даже и сочувствие не будет долгим, если к несчастному так и не вернутся силы. Лишь тот может понять, как схватка повлияла на мои мысли, кто сам подвергался чему – то в этом роде, кому тоже довелось восстать против несправедливости и жестокости тирана. Кави был тираном, да к тому же еще и трусливым. Оказав ему сопротивление, я почувствовал себя так, как никогда доселе. Я словно восстал из темной и зловонной могилы рабства и вознесся на небеса относительной свободы. Теперь я не был презренным трусом, дрожащим и раболепствующим в пыли под хмурым взглядом собрата – червя. Меня так долго запугивали, но теперь мой дух воспрянул, я почувствовал, что человек должен быть независимым. В состоянии, которого я достиг, страх смерти покинул меня. Это сделало меня фактически свободным человеком, хотя формально я оставался рабом. Если раба нельзя наказать, он более чем наполовину свободен. У него есть владения, которые стоит защищать, – владения, обширные, как его сердце, и он поистине являет собой силу. Пока невольники мирятся со своей рабской жизнью и с телесными наказаниями, порой приводящими к смерти, всегда найдутся такие христиане, вроде мистера Кави, которые с удовольствием воспользуются их смирением. С того момента и до самого моего побега меня больше ни разу не подвергли порке. Много раз они пытались выпороть меня, но ни разу не сумели этого сделать. Синяки мне случалось получать, о чем еще поведаю читателю ниже, однако описанный мною случай положил конец жестокостям и унижениям, на которые обрекало меня рабство.
Фредерик Дуглас (1818–1895) «Мое рабство и моя свобода»
Пока Дуглас оставался у Кави, белый ни разу больше не поднял на него руку. Дуглас приметил, что рабовладельцы часто «предпочитают сечь тех, кто без сопротивления подставляет тело под розги». Он извлек для себя важный урок из происшедшего: никогда больше он не будет покоряться. Подобная слабость лишь распаляет мучителей и тиранов, заставляет их продолжать свои черные дела. Лучше он будет рисковать жизнью, пуская в ход кулаки или свой ум.
Толкование
Много лет спустя, размышляя об этих событиях в книге «Мое рабство и моя свобода», появившейся после того, как он, бежав на Север, стал выдающимся лидером аболиционистского движения, Дуглас писал: «Эта драка с мистером Кави… стала поворотным пунктом в моей «рабской жизни»….После нее я стал другим человеком… Я достиг той точки, когда перестаешь ощущать страх за свою жизнь. Это и сделало меня истинно свободным, хотя я и оставался рабом формально». До конца жизни он помнил этот урок и оставался бойцом. Перестав бояться и думать о последствиях, Дуглас, если и не стал полностью хозяином положения, все же добился определенной степени контроля над ситуацией, как физически, так и психологически. Стоило ему однажды изгнать из сердца укоренившийся, въевшийся страх – и перед ним открылась возможность действия: иногда открытого отпора, иногда хитрости и коварства. Из бесправного раба он превратился в человека с определенными возможностями и некоторой властью над ситуацией, и все это помогло ему стать полностью свободным, когда настало время.
Для того чтобы управлять ходом событий, прежде всего надо научиться владеть собой, управлять собственными чувствами. Злясь, нервничая, выходя из себя, вы только ограничиваете свои возможности. А в ситуации конфликта страх – самая опасная эмоция из всех возможных, она ослабляет, подрывает силы. Еще ничего не произошло, а страх уже порабощает вас, и вы упускаете инициативу, добровольно отдаете ее в руки противника. Неприятель располагает бесконечными возможностями держать вас под контролем, сдерживать, манипулировать вами. Властные, деспотичные типы наделены особым чутьем, ощущая вашу неуверенность и тревогу, они становятся еще большими тиранами. Прежде всего вам надлежит освободиться от страха – будь то страх смерти, боязнь последствий решительного поступка или опасения, что окружающие плохо о вас подумают. В тот самый момент, как вы отбросите страх, перед вами откроются горизонты новых возможностей. А дело все в том, что в конечном счете большей властью располагает та из сторон, у которой имеется больше возможностей для решительных действий.
5. В самом начале своей профессиональной деятельности американский психиатр Милтон Эриксон (1901–1980) заметил, что его пациенты располагают громадным арсеналом средств, позволяющих контролировать отношения пациента с врачом. Они могли утаивать от него информацию или противиться его попыткам погрузить больного в гипнотический транс (Эриксон часто прибегал к гипнозу); могли подвергать сомнению его компетентность, настаивать, чтобы он больше с ними разговаривал, или подчеркивать безнадежность своего случая и тщетность попыток лечения. Все попытки взять ситуацию под свой контроль были, по сути дела, отражением тех проблем, с которыми сталкивались эти люди в повседневной жизни: они, пусть бессознательно и пассивно, прибегали к всевозможным приемам борьбы за власть, при этом скрывая от окружающих и даже от самих себя, что пользуются такими уловками. С годами Эриксон научился использовать пассивную агрессию своих пациентов, их хитроумные манипуляции в качестве инструментов, позволяющих изменить их и так помочь.
Эриксону нередко приходилось иметь дело с пациентами, которых заставил обратиться за помощью кто – то из близких, – супруг, родители. Недовольные этим, они пытались отомстить, намеренно скрывая информацию о своей жизни. Эриксон объяснял таким пациентам, что это нормально, даже хорошо, что они не желают полностью открываться перед доктором. Он даже настаивал, чтобы они утаивали от него любую интимную или деликатную информацию. Пациенты попадали в ловушку: получалось, что теперь, тая свои секреты, они покорно выполняют волю психиатра, а ведь добивались они противоположной цели. Обычно уже на втором сеансе, бунтуя против «навязанных» им условий, они настолько открывались, что выкладывали о себе решительно все.
Один человек во время первого визита начал беспокойно расхаживать по кабинету Эриксона. Он наотрез отказывался сесть и успокоиться, так что Эриксон не мог не только приступить к сеансу гипноза, но даже начать беседу. Выждав немного, Эриксон спросил у него: «Хотите сотрудничать со мной, продолжая расхаживать по кабинету?» Мужчина ответил на это странное предложение согласием. Тогда Эриксон деловито поинтересовался, может ли он предложить пациенту, где ходить и с какой скоростью. Пациент согласился – он не видел в этом никакой проблемы. Спустя несколько минут Эриксон начал нерешительно, запинаясь излагать пациенту свои указания; тот приостанавливался, чтобы послушать, как ему поступать дальше. Повторив эту процедуру несколько раз, Эриксон в конце концов предложил ему сесть в кресло, и пациент немедленно был погружен в гипнотический транс.
С теми, кто с циничным недоверием относился к лечению, Эриксон нарочно начинал с сеанса гипнотического воздействия (который оканчивался неудачей), после чего просил прощения за то, что прибег к этому методу. Он сам заводил разговор о своей недостаточной компетенции и о том, как часто его постигали неудачи. Эриксон прекрасно понимал, что подобным пациентам очень важно ощущать свое превосходство над врачом, а когда эта цель была достигнута, они, ощущая свое преимущество, незаметно для себя раскрывались, шли ему навстречу и легко входили в гипнотический транс.
Как – то на прием пришла женщина, которая рассказала, что ее муж постоянно твердит о своем якобы больном сердце, – поддерживая состояние тревоги, он подавлял ее, в чем, собственно, и была его главная цель. Врачи не находили у мужчины никаких отклонений, между тем у него действительно был болезненный вид, и он, судя по всему, искренне верил, что инфаркт неминуем. Женщина была в смятении, одновременно испытывая обеспокоенность, раздражение и вину. Эриксон посоветовал ей с сочувствием относиться к состоянию мужа, но в следующий раз, когда он заведет речь о приступе, вежливо прекратить разговор, сославшись на то, что ей нужно прибраться в комнатах. Затем ей было предложено разложить повсюду на видных местах брошюры с информацией о похоронных бюро и гробовщиках. В случае если муж вернется к этому разговору, она должна была подойти к столу в гостиной и начать пересчитывать сумму, обозначенную в его страховом полисе. В первый раз, когда все это было проделано, мужчина пришел в неистовство, однако брошюры из бюро и звук клавиш калькулятора были неприятны – на сей раз страх и тревогу пришлось испытать ему самому. Он был вынужден перестать шантажировать жену и прекратить запугивать ее разговорами о больном сердце и инфаркте.
Толкование
В отношениях с некоторыми людьми порой приходится испытывать неприятное чувство: вам кажется, что партнер старается перехватить инициативу, стать хозяином положения. Между тем придраться не к чему, очень трудно бывает определить, как это происходит, в чем выражается. Единственное, что ясно видно, так это, что характер отношений, как и направление, в котором они развиваются, определяете не вы – возникает ощущение, что от вас вообще ничего не зависит. Так и кажется, что все, что бы вы ни делали, только увеличивает власть вашего оппонента. Причина в том, что этот человек владеет тонкими, тайными приемами, позволяющими ему удерживать контроль. Эти уловки незаметны и эффективны, тем более что к ним нередко прибегают неосознанно. Такие люди легко добиваются своего, благодаря тому, что подвержены депрессиям, страдают повышенной тревожностью или перегружены работой. Они всегда – жертвы, их постоянно несправедливо обижают. Они требуют к себе внимания, а если вы его не уделяете, уж они – то сумеют заставить вас почувствовать свою вину. Бороться с ними почти невозможно, ведь они тут же могут обернуть дело так, будто вовсе не стремятся к власти над вами, так что вам же будет стыдно за дурные мысли. Они наделены более сильной волей, чем вы, но прекрасно умеют это скрывать. В результате они искусно вами манипулируют и, словно бы ничего и не предпринимая, ухитряются заставить вас почувствовать себя слабыми и беспомощными.
Чтобы изменить положение дел, вам прежде всего необходимо признать, что они совсем не так беспомощны, как хотят это представить. Второе: таким людям нужно, чтобы все шло так, как хотят они; если реализации этой потребности что – то угрожает, они готовы любыми средствами отстаивать свои интересы. Научитесь не задевать их и не будить агрессивность – не спорьте с ними, не жалуйтесь, не пытайтесь достучаться и в чем – то убедить. Они лишь почувствуют угрозу, ощутят себя в роли жертвы и будут пытаться постоять за себя и отомстить. Вместо этого попытайтесь применить систему доктора Эриксона. С сочувствием относитесь к их настроениям, но поворачивайте все таким образом, чтобы казалось, будто все, что бы они ни делали, на самом деле совпадает с вашими желаниями. Это заставит их растеряться; ведь выходит, что они все время действуют с вами заодно, даже когда начинают бунтовать. Динамика слегка изменится, и вам легче будет добиться желательных сдвигов в отношениях. Точно так же, если ваш партнер пользуется в качестве оружия собственной слабостью (например, физической – как у господина с «инфарктом»), вы можете добиться того, что этот шантаж против вас перестанет работать, – для этого нужно довести угрозы до уровня пародии, абсурда или сделать их болезненными для самого шантажиста. Единственный способ справиться с пассивным противником – превзойти его в этом искусстве и незаметно взять власть в свои руки.
ОБРАЗ:
Боксер. Умелый боец не полагается на мощный удар или на быстроту реакций. Вместо этого он определяет подходящий для него темп боя, атакует и отступает в том ритме, который удобен ему; он контролирует ринг, теснит противника к центру, к канатам, приближается или удаляется от него. Властвуя над временем и пространством, он сеет смятение, вынуждает делать ошибки, заставляет соперника пасть духом, а это предшествует физическому поражению.
Авторитетное мнение:
Для того чтобы обеспечить себе передышку, необходимо обременить неприятеля заботой. Это принудит защищаться, а уж если он перейдет в оборону, ему уже не подняться на протяжении всей кампании.
Фридрих Великий (1712–1786)
Оборотная сторона
У этой стратегии нет оборотной стороны. Любая попытка представить дело так, будто вы не контролируете ситуацию, отказ от того, чтобы повлиять на отношения, – это в действительности форма контроля. Отказываясь от контроля, передавая его другим, вы приобретаете своего рода скрытую власть, которая со временем поможет в достижении ваших собственных целей. К тому же именно от вас зависит, кому принадлежит контроль, вы это определяете, когда передаете или уступаете его кому – то. Борьба за власть, за первенство в отношениях существует, от этого никуда не деться. Те, кто утверждает, что это не так, ведут самую коварную, самую потаенную игру ради достижения той же цели.
16
Дата: 2019-05-28, просмотров: 274.