Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Министерство культуры Российской Федерации
Северо-Кавказский Государственный Институт Искусств
Кафедра культурологии
Особенности религиозного сознания кабардинцев на современном этапе: культурологический дискур c
Дипломная работа студента 5 курса Ахмедова А.А.
Научный руководитель: Ашхотов Б.Г., доктор искусствоведения,
Профессор
Г.Нальчик 2009 г.
Содержание
Введение
Глава 1. Культурологические особенности религиозного сознания
кабардинцев в исторической перспективе
1.1. Характеристика религиозного сознания кабардинцев в
предшествующую современному этапу эпоху
1.2. Глобализация как исторический фактор изменения религиозного сознания кабардинцев.
Глава 2. Современное религиозное сознание кабардинцев
2.1. Характеристика влияния глобализации на религиозно-
культурную сферу
2.2. Современные тенденции в религиозном сознании
Кабардинцев
Заключение
Библиографический список
Приложение
Введение
В данной дипломной работе автор ставит перед собой цель исследовать современное состояние религиозного сознания кабардинского субэтноса, его исторические предпосылки и тенденции.
Под «религиозным сознанием» в данной работе понимается, условно говоря, сектор сознания, общественного и индивидуального, определяемого религиозностью мировоззрения. Под «религиозностью» в свою очередь подразумевается воздействие фактора вероубеждения. При этом вероубеждение в данном контексте мы рассматриваем как мировоззрение, в той или иной мере осознанное, полагающее примат идеала над бытием, обуславливающее жизнь некой истиной.
Актуальность подобных научных дискурсов обусловлена современным состоянием культурной среды в мире, в России, в адыгском этническом поле. В настоящее время можно говорить о бифуркационном состоянии глобальной культурной среды вообще и адыгской культуры в частности, о «моменте истины». В этой связи среди морально-этических проблем общественного сознания современности особо выделяется вопрос о месте религии и религиозности, о месте и роли вероубеждения.
О специфичности религиозного сознании кабардинского субэтноса, являющегося объектом внимания настоящей работы, можно говорить как о специфическом явлении в силу ряда характерных особенностей – общих признаков, причин и следствий.
Исторически адыги относятся к народам, воспринимающими свою этничность как культурное явление. Понимание этничности совпадает с пониманием культурности. Сегодня данный феномен в какой-то мере утратил своё значение, но, тем не менее, он важен для исследования религиозного сознания кабардинцев в культурологическом ракурсе.
Из существующих исследований по теме данной работы можно отметить: диссертацию Е.А.Ахоховой на тему «Адыгский религиозный синкретизм», материалы полевых исследований экспедиции Института этнологии и антропологии РАН 2002 года под руководством И.Бабич (опубликованы в сборнике «Ислам и право в России» в 2004 году), монографию Н.В.Емельяновой «Мусульмане Кабарды» (издана в Москве в 1999 году под редакцией А.Малашенко). Кроме того, в сжатом виде религиозные история и современность адыгов вообще, кабардинцев в частности, освещаются в изданной в 2006 году «Адыгской (черкесской) энциклопедии».
В работе также используется публицистический материал, в котором данная проблематика освещается многообразно и с принципиально различных точек зрения. При его отборе учитывались распространённость в массовом сознании высказываемых суждений, либо их авторская значимость.
Среди научных работ, ставших основой нашего исследовательского поля, можно отметить: монографии «Адыгский этикет», «Адыгская этика», «Черкесское игрище» Б.Бгажнокова, «Обычаи и традиции адыгов» С.Мафедзева, «Адыгские культы» А.Шортанова, «Моздокские кабардинцы» Н.Кунова, статью В.Кажарова «Песни, ислам и традиционная культура адыгов в контексте Кавказской войны», материал Э.Кафоева с анализом песни о Кызбурунском сражении в монографии «Адыгские памятники».
На формирование наших собственных выводов значительное влияние оказали труды адыгских просветителей XIX века, представляющие общую картину трансформации религиозно-культурного сознания кабардинцев в период массовой исламизации, а также литература современных авторов, критически освещающих указанный исторический этап. В данной связи отметим: «Историю адыхейского народа» Ш.Ногмова, «Записки о Черкесии» и «Черкесские предания» С.Хан-Гирея, статью А.-Г.Кешева «Характер адыгских песен», исследование З.Налоева «Адаб баксанского культурного движения», книгу С.Бейтуганова «Кабарда и Ермолов», «Кабардино-черкесский язык» (под общей редакцией М.А.Кумахова), сборник материалов по средневековой истории Кабарды (составители: Б.Мальбахов и А.Эльмесов), сборник «Из истории Русско-Кавказской войны» (составитель – А.Эльмесов), «Адыгскую (черкесскую) энциклопедию» и др.
Мы также опирались на исторический материал по рассматриваемой теме, представленный в исследованиях и свидетельствах российских и зарубежных авторов, архивов, обобщённый в книгах «Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII – XIX веков», «По тропам истории» О.Опрышко, а также у С.Броневского («Новейшие известия о Кавказе»), Я.Абрамова («Кавказские горцы»), Н.Дубровина («Черкесы (Адыге)»), в историко-этнографических статьях Л.Люлье и т.д.
Для отражения научных дискурсов существующих идеологических подходов были использованы: статья А.Овсянникова «Социология катастрофы: какую Россию мы носим в себе?», монография «Введение в культуроведение» Ю.Рождественского, книги «Золотое сечение» О.Тони, «Россия и русские в мировой истории» Н. Нарочницкой, исследование В.Шнирельмана «Быть аланами. Интеллектуалы и политика на Северном Кавказе в ХХ веке», материалы Интернет-энциклопедий, «Культурологического словаря ХХ века», а также исследования современного информационного поля и массового сознания С.Кара-Мурзы, Е.Павловой, Р.Баландина и др.
Для понимания специфики религиозно-культурного сознания адыгов (кабардинцев) весьма полезен оказался фольклорный материал: сборник кабардино-черкесских пословиц и поговорок «Адыгэ псалъэжьхэр», сборники адыгских сказок, сборник кабардинских традиционных благопожеланий «Хъуэхъухэр», собрание сведений о принятых в традиционном кабардинском обществе правилах поведения, народных приметах и обычаях «Адыгэ хабзэу щытахэр», героический эпос «Нартхэр», избранные работы по адыгской публицистике конца XIX – начала ХХ веков. Также при написании работы использованы сведения из мемуаров, художественных произведений и устного общения.
Структура нашей работы включает: Введение, две Главы, Заключение, Библиографический список, Приложение.
Заключение
В данной работе мы предприняли попытку дать картину современного состояния религиозного сознания кабардинцев, осветить предысторию нынешней ситуации, её наблюдаемую динамику и тенденции её дальнейшего развития.
Изучение сведений о предшествовавшей религиозно-культурной истории кабардинцев даёт основания утверждать, что её важнейшей особенностью была взаимосвязь религиозного сознания народа с меняющимися историческими условиями и соответствующими изменениями в самобытной этнокультурной системе. Аналогичную ситуацию можно наблюдать и сегодня. Однако целостность традиционной культурной среды кабардинского этносоциума на сегодняшний день утеряна. Адыгская этнокультурная система, механизмы консолидации общества, трансмиссии ценностных ориентиров и культурных стандартов находятся в критическом состоянии перехода, бифуркации.
Данные тенденции являются характерной чертой нашего времени. Не только народы Северокавказского региона, но и все остальные народы России, включая и русский, а также значительная часть народов мира находятся в таком же положении с той же, в сущности, предысторией. Поэтому при исследовании современного состояния и перспектив дальнейшего развития ментального поля кабардинцев, адыгов необходимо обращаться к анализу состояния современной религиозно-культурной ситуации в мире и в Российской Федерации.
В заключение обратим внимание ещё раз на то, что в настоящее время в России, в рамках общемировой тенденции, развивается деятельность властных структур и общества по формированию новой культурной модели. Её можно свести к позитивному существованию в новых исторических условиях за счёт опоры на так называемые «традиционные ценности». Для кабардинцев важно в этой связи то, что в религиозной сфере такая тенденция ведёт к государственной поддержке православия и суннитского ислама, их просвещённых традиций, поддержка в том числе в вопросах развития положительного имиджа и общественного статуса. Данная деятельность ведётся в условиях культурно-политического противостояния с «западной моделью глобализации». Не утверждая объективность или субъективность этого противостояния, мы всё же констатируем его реальность для религиозно-культурной сферы. Негативные характеристики духовно-интеллектуального поля российских народов при этом списываются на последствия вторжения «западной модели». В таких условиях значимой тенденцией в религиозной сфере становится поддерживаемая в России на государственном уровне пропаганда потенциала традиционных религий.
В отношении не только суннитского ислама, но и православия можно утверждать, что налицо признаки процесса реализации потенциала этих религий в новых исторических условиях. Однако в силу общественно-политических реалий, этот процесс может быть труден и ситуативно может принимать болезненные формы. Тем не менее, в отношении кабардинского общества в таких условиях можно прогнозировать дальнейший рост влияния как формальной, так и содержательной мусульманской (православной) религиозности и духовности. Качественное содержание подобных процессов зависит от целого ряда факторов, которые можно свести к компетентности вовлечённых сторон.
Данные процессы протекают в условиях борьбы с такими негативными для них явлениями в сфере массового сознания как бескультурье и эксплуатируемое невежество, и уже имеют место быть феномены, порождённые взаимодействием этих явлений с противной им тенденцией. Сюда можно отнести развитие неких форм проявлений религиозности, отражающих на самом деле невежество населения. Как пример, можно привести массовое использование религиозной символики (нашейных мешочков с обращениями к Богу на арабском, «мусульманских символов» в автомобилях) при том, что ни к каким позитивным с позиции религиозно-культурных традиций изменениям в поведении тех, кто эту символику использует, это не ведёт.
Обратим внимание и на некоторые мифологизаторские тенденции в деятельности, направленной на возрождение и укрепление религиозно-культурной сферы. Из материалов, содержащихся в книге З.Налоева «Адаб баксанского культурного движения» [31, 198], можно сделать вывод о предпринятой в частности кабардинским общественным деятелем начала ХХ века Нури Цаговым попытке способствовать этнокультурному духовному развитию адыгов с помощью того, что сегодня называется «технологиями манипуляции сознанием». В общем-то вся история влияний на народное сознание, какого бы рода эти влияния ни были, – это история манипуляции. Так уж устроены общественные взаимоотношения. Однако конкретные технологии оцениваются по их инструментарию, методам и целям. Нури Цагов, сетуя на невежество своего народа, на самом деле пытался это невежество использовать. Его версия адыгской древней истории, излагавшаяся как факт без всяких доказательств, была рассчитана на некритическое восприятие. Целью было возродить национально-культурное самосознание народа через пробуждение интереса к факту своей уникальной позитивной самобытности. Интерес же должен был пробуждаться через внушение древнего величия адыгской истории, так что конечной целью Н.Цагова и его единомышленников было сохранение и дальнейшее развитие самобытной адыгской этнокультурной системы.
Нечто похожее мы наблюдаем и сегодня, причём не только в адыгской среде. Претенциозные и в значительной мере недостоверные версии древнего величия и самобытности того или иного народа сегодня публикуются и пропагандируются регулярно, приобретая масштабный характер [42, 6-7]. Это нельзя не учитывать при анализе перспектив дальнейшего развития религиозно-культурного сознания кабардинцев.
Также следует учитывать, что в условиях государственной поддержки общественной тенденции к развитию чувства самобытности у русского народа, бесконфликтное сосуществование без сохранения и дальнейшего развития самобытности других российских народов вряд ли возможно. Бесконфликтное сосуществование при этом может быть обеспечено лишь развитием в общественном религиозно-культурном сознании концептов толерантности, терпимости и позитивного взаимодействия с иноверцами. Для представителей традиционных религий такие концепты должны быть обусловлены собственным вероисповеданием.
В данной связи интересен вопрос о перспективах культурогенеза на базе сугубо адыгского религиозного начала, как неоязыческого, так и монотеистического. Можно отметить, что в деятельности активистов обобщённо названного нами «тхаистским» течения налицо стремление масштабно использовать информационные технологии и административный ресурс. Отчасти это удаётся благодаря вниманию властей и общества, обусловленного видимо той же тенденцией к возрождению и развитию самобытности. Но как при этом можно избежать общественно-политических конфликтов?
В заключение обратим внимание на важнейшую особенность нашего исторического периода. С одной стороны, многие исследователи указывают на небывалые ранее возможности по манипулированию массовым сознанием при том, что оно дезориентировано, «отолплено» и в то же время атомизировано [8,21,36], а религиозно-культурная сфера примитивизирована, затемнена. С другой стороны, доступ к информации в наши дни на общественном и на индивидуальном уровне также гораздо выше, чем в прежние времена, а роль и значение индивидуума в условиях технологизированной глобализации многократно возросли. Это говорит о том, что разнообразие и развитие различных сфер культуры, включая роль религиозного начала, в своей глубине сегодня возможны на небывалом ранее уровне массовости.
Библиографический список
1. Абрамов Я. Кавказские горцы. –http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/abr_kavkgor.php
2. Адыги, балкарцы, карачаевцы в известиях европейских авторов XIII – XIX веков. – Нальчик, 1974. – 576 с.
3. Адыгская (черкесская) энциклопедия. – М.: Фонд им. Б.Х.Акбашева, 2006. – 1248 с.
4. Ахохова Е. Адыгский религиозный синкретизм // Автореф. дис. кандидата философских наук. – М.:, 1996. – 28 с.
5. Бгажноков Б. Адыгская этика. – Нальчик: Эль–Фа, 1999. – 96 с.
6. Бгажноков Б. Адыгский этикет. – Нальчик: Эльбрус, 1978. – 160 с.
7. Бгажноков Б. Черкесское игрище. – Нальчик: культурный центр Адыгская энциклопедия, 1991. – 190 с.
8. Баландин Р. Магия внушения. – М.: ЭКСМО, 2007. – 368 с.
9. Бейтуганов С. Кабарда и Ермолов. – Нальчик: Эльбрус, 1993. – 304 с.
10. Броневский С. Новейшие известия о Кавказе. – С.–Пб.: Петербургское востоковедение, 2004. – 460 с.
11. Глобализация // Словарь социологии. – www.krugosvet.ru/articles/103/1010376/1010376a1.htm
12. Дубровин Н. Черкесы (адыге). – Нальчик: Кабардино–Балкарское отделение Всероссийского фонда культуры, 1991. – 415 с.
13. Емельянова Н. Мусульмане Кабарды. – М.: Граница, 1999. – 140 с.
14. Из истории Русско–Кавказской войны. – Нальчик: Кабардино–Балкарское отделение Всероссийского фонда культуры, 1991. – 264 с.
15. Ислам и право в России. – М.: Институт этнологии и антропологии РАН, 2004., т. 2 и 3.
16. История народов Северного Кавказа с древнейших времён до конца XVIII века. – М.: Наука, 1988. – 544 с.
17. Кабардино–черкесский язык. – Нальчик: Эль–Фа, 2006., т.2 – 520 с.
18. Кажаров В. Песни, ислам и традиционная культура адыгов в контексте Кавказской войны // Адыгские песни времён Русско–Кавказской войны. – Нальчик: Эль–Фа, 2005. – 244 с.
19. Кауфов Х. Вечные странники. – Нальчик: Эльбрус, 2004. – 245 с.
20. Кафоев Э. Адыгские памятники. – Нальчик: Кабардино–Балкарское книжное изд., 1963. – 168 с.
21. Кара–Мурза С. Манипуляция сознанием. – М.: «Наука», 2002. – 632 с.
22. Кешев А.–Г. Характер адыгских песен // Адыгские песни времён Русско–Кавказской войны. – Нальчик: Эль–Фа, 2005. – 244 с.
23. Культурологический словарь. ХХ век. – С.–Пб.: Университетская книга, 2000. – 448 с.
24. Кумыков Т.Х. Культура, общественно–политическая мысль и просвещение Кабарды во второй половине ХIХ – начале ХХ века. – Нальчик: 1996. – 378 с.
25. Кунов Н. А. Моздокские кабардинцы. – Майкоп: ГУРИПП «Адыгея», 2002. – 109 с.
26. Ланда Р. Ислам в истории России. – М.: Восточная литература, 1995. – 311
27. Люлье Л. Черкессия. Историко–этнографические статьи. – Киев: УО МШК МАДПР, 1991. – 56 с.
28. Мальбахов Б., Эльмесов А. Средневековая Кабарда. – Нальчик: Эльбрус, 1994. – 350 с.
29. Маргинальность // Словарь социологии. – http://slovari.yandex.ru/dict/sociology/article/soc/soc–0610.html
30. Мафедзев С. Обычаи и традиции адыгов. – Нальчик: Эль–Фа. – 244 с.
31. Налоев З. Адаб баксанского культурного движения. – Нальчик: Эльбрус, 1991. – 500 с.
32. Нарочницкая Н. Россия и русские в мировой истории. – М.: Международные отношения, 2004. – 536 с.
33. Ногмов Ш. История адыхейского народа. – Нальчик: Эльбрус, 1994. – 232 с.
34. Овсянников А. Социология катастрофы: какую Россию мы носим в себе? // Мир России, 2000, №1. – www.hse.ru/journals/wrldross/vol00_1/ovsyan.htm
35. Опрышко О. «По тропам истории». – Нальчик: Эльбрус, 1979. – 260 с.
36. Павлова Е. СМИ как средство скрытой манипуляции сознанием. – М.: 2006. – 228 с.
37. Панеш Э. Этническая психология и межнациональные отношения. Взаимодействие и особенности эволюции. – М.: Европейский дом, 2004. – 391 с.
38. Религиозный синкретизм // Словарь по общественным наукам. –http://slovari.yandex.ru/dict/gl_social/article/14011/1401_1108.html
39. Рождественский Ю. Введение в культуроведение. – М.: Добросвет, 1999. – 287 с.
40. Тони О. Золотое сечение: размышления о современной России. – М.: Кучково поле. – 334 с.
41. Шортанов А. Адыгские культы. – Нальчик: Эльбрус, 1992. – 165 с.
42. Шнирельман В. Быть аланами. Интеллектуалы и политика на Северном Кавказе в ХХ веке. – М.: 2006. – 557 с.
43. Хакуашева М. Дорога домой. – М.: «Дружба народов», №8, 2006. – 42 с.
44. Хан–Гирей С. Записки о Черкесии. – Нальчик: Эльбрус, 1978. – 334 с.
45. Хан–Гирей С. Черкесские предания. – Нальчик: Эльбрус, 1989. – 286 с.
46. Хашхожева Р. Адыгские писатели–просветители XIX – начала XX века. – Нальчик: Эльбрус, 1983. – 181 с.
47. Къардэнгъущ I З., Гъук I эмыхъу А. Адыгэ псалъэжьхэр. – Налшык: Эльбрус, 1994. – 324 с.
48. Къардэнгъущ I З., Шэуджэн Хь. Адыгэ хабзэу щытахэр. – Налшык: Эльбрус, 1993. – 181 с.
49. Къардэнгъущ I З. Хъуэхъухэр. – Налшык: Эльбрус, 1994. – 96 с.
50. КъурIэн. Пер. М.Хъуажэ, З.Нало. – Налшык: Эль-Фа, 2002. – 524 с.
51. К I ыщокъуэ А. Лъапсэ. – Налшык: Эльбрус, 2006. – 544 с.
52. Нало З. Таурыхъищэ. – Налшык: Эльбрус, 1992. – 400 с.
53. I ут I ыж Б. Лъэужь. – Налшык: Эльбрус, 2007. – 626 с.
Приложение
Коммуникативные каналы, время и условия распространения лексем арабского, персидского и турецкого происхождения, употребляемых в современном кабардинском языке, достаточно сложно установить. Начало проникновения арабских слов в кабардинский язык обычно определяется XIV веком, однако массовое их вхождение относится к концу XVIII столетия. Многие арабские слова были заимствованы через тюркское и прежде всего турецкое и крымско-татарское посредство [17, 95].
В данном приложении мы предпринимаем попытку дифференцировать кабардинскую лексику, имеющую арабские, отчасти персидские и турецкие корни, на слова общекультурного значения и на слова, непосредственно отражающие религиозное мировоззрение.
Вначале обратимся к лексемам, восприятие которых кабардинским языком имеет, на наш взгляд, кросскультурные основания. Это такие арабизмы как мурад («цель», «стремление», «планы»), мыхьэнэ («значение», «смысл»), жэуап («ответ»), тэмэм («правильно», «нормально»), хъер («добро», «хорошо»), ниет («намерение»), I исраф («убыток», «неправедная трата»), хьэлэл («дозволенное»), хьэрэм («запретное»), хьэрычэт («динамичное благо»), берычэт («благодать»), хьэл («темперамент», «характер»), ажал («гибель», от арабского ‘аджль – «срок жизни, конец жизни»). Перечисленные слова в кабардинском языке амбивалентны. В дореволюционный период они могли употребляться как в «светском», так и в религиозном значениях. В целом, в близком с принятой в мусульманском мире религиозно–культурной семантикой перечисленные слова стремились использовать ещё кабардинские просветители конца XIX – начала XX веков в своих публикациях [31]. Однако в народном сознании за ними сохранилось в первую очередь бытовое понимание. В советский период они применялись преимущественно в обиходной речи. Для выражения понятий, связанных с религией, перечисленные арабизмы снова стали употребляться с конца ХХ века. Некоторые из этих слов находят отражение в морально-этических представлениях кабардинцев, обычно не связываемых в народном сознании с исламской религией.
Адыги традиционно воспринимают свою этничность как культурное явление, существует понятие адыгагъэ – «адыгство», обозначающее специфический мировоззренческий модус. Изменяясь под воздействием различных исторических эпох, смены вероисповеданий, адыгство как выражение самобытного национально-культурного менталитета сохранилось до наших дней. При этом в традиционную эпоху ему была присуща религиозная объективация. Бог выступает в народном сознании краеугольным камнем феномена, названного Б.Бгажноковым габитусом адыгства [5, 33-34].
В наиболее близком нам историческом периоде, в условиях синкретического религиозного сознания народа, произошла, видимо, идентификация габитуса адыгства с религиозной самоидентификацией формально вошедших в лоно суннитского ислама или православного христианства кабардинцев. Бог выступал судьёй не только в вопросах соблюдения ритуалов той или иной религии, но и в отношении верности духу, принципам и нормам национальных этики и обычаев. Тем более, что базовые нравственные основы, а также ряд принципиальных норм социальных взаимоотношений отвечали постулатам принятого вероисповедания.
В данной связи достаточно интересен вопрос об изменениях общественных взаимоотношений и индивидуальных социальных, культурных проявлений кабардинцев, об изменениях в адыгэ хабзэ, происходивших под влиянием трансформации религиозного сознания в XIX – ХХ веках. Очевидно, что база адыгской (кабардинской) этической системы гораздо древнее исламизации. Однако в «мусульманский» период лицами, имевшими возможность оказывать культурогенное влияние на народное мировоззрение, была проведена некоторая реформация, следствием которой стало усвоение этической системой кабардинцев ряда ключевых концептов, выражаемых арабизмами. Эти концепты заняли смысловые ниши, которые, с одной стороны, заменили традиционно сложившиеся понятия, с другой – отразили новые мировоззренческие установки. Но в массовом представлении современных российских кабардинцев исламская составляющая комплекса адыгства (в его современном виде) не вычленяется и не осознаётся.
Для подтверждения вышесказанного перечислим слова арабского происхождения, ставшие на сегодняшний день частью этического лексикона кабардинцев. Габитус адыгства опирается в том числе и на такие важные смысловые понятия, как сэбэп («польза» – в данном случае, духовная – либо от арабского сауаб – аналог адыгского псапэ – либо от арабского сабаб – «причина действия»), I эдэб («культурность», «образованность», понимаемая кабардинцами скорее как «воспитанность», «мирность»), акъыл («разум», «здравый смысл»), насып («счастье», в арабском – насб – «удел»), хьэтыр («делать что-то ради кого-то», в арабоязычной религиозно–культурной традиции – «идея», «идеал»). Народному этическому сознанию известно понятие фарз (арабское «фард», синонимами выступают также неадыгские по происхождению термины къалэн и борш) – религиозно обусловленный долг, обязанность. Для кабардинцев это не только соблюдение религиозных ритуалов, но и нравственная категория. Как фактор духовности, нравственности рассматривается довольство не только людское, но и Божье арабизм арэзы. Слово I эмал означает не только «возможность» в бытовом обиходе, но и «надежду», «возможность» в этическом отношении. Даже скорее сакральное, чем «мирское» значение сохраняет в языке и понятие къабыл – «богоугодность» дел и намерений.
Как видим, содержание перечисленных понятий в восприятии кабардинцев имеет свою специфику. Это объясняется тем, что в ходе усвоения данных лексем произошла их смысловая адаптация к реалиям ментального этнокультурного поля кабардинцев традиционной эпохи.
Интересен вопрос о происхождении адыгского этического концепта нэмыс. Исследователи связывают его с древнегреческим номос и указывают, что и у арабов ещё в эпоху язычества это слово (в форме намус) носило смысл, аналогичный его значению у адыгов и других кавказских и азиатских народов. Правда, в собственно религиозную традицию ислама, насколько нам известно, понятие намус не входит, функционируя в рамках национальных культур.
Среди менее распространённых лексем амбивалентного значения можно привести следующие слова: нур – «свет» (кабардинский синоним нэху), хьэуа – «воздух» (кабардинский синоним – жьы), инат – «упрямый» (кабардинский синоним – ерыщ), залымыгъэ – «угнетение, притеснение, насилие», хьэлэмэт – от арабского «знание, познание», в кабардинском языке привилось в упрощённом значении «интересно, познавательно» (синоним – гъэщ I эгъуэн).
Можно выделить и отдельные выражения, редко употребляемые в настоящее время. Например, слово I умэт, понимаемое как «группа единомышленников». Оно происходит либо от обозначающего всю общность мусульман понятия умма, либо от тюркизированного арабизма ‘умма, более соответствующего по смыслу принятому в кабардинском языке пониманию. Интерес представляет также термин зэнзэныпс, обозначающий воду из почитаемого легендарного источника Замзам в Мекке. Но среди кабардинцев принято понимать данное слово как обозначение чистой родниковой или колодезной воды. Отметим и концептуальность трактовки выражения ахъырзэман (примерный перевод: «уникальный», «супер», «бесподобный»). В фольклорных источниках оно часто употребляется по отношению к выделяющимся своими свойствами и качествами человеку, коню, вещи. Другое достаточно широко используемое в фольклоре слово – уэхьий. Оно означает являющегося во снах человеку духа-предсказателя. Судя по фонетическим особенностям и смысловому значению, это слово может иметь арабское происхождение. В арабском языке существует присутствующая и в Коране лексема уахьа, означающее «сокровенное знание». Аухьа в свою очередь означает открытие этого знания человеку.
В кабардиноязычных изданиях, выпускавшихся одновременно и религиозно и светски образованными лицами в первой четверти ХХ века, арабоязычных лексем употребляется гораздо больше, чем сохранилось в устной речи. Некоторые из ставших употребительными слов распространились, видимо, под влиянием мусульманского духовенства через систему приходского образования, формировавшуюся с конца XVIII столетия. Во второй половине XIX – начале ХХ века эту систему образования использовали в своей просветительской деятельности такие представители кабардинского духовенства как А.Гугов, А.Дымов и их ученики [3, 773-774].
Характерно, что некоторые слова этого ряда в обиходной речи современные кабардинцы могут заменять на слова русского языка. Например, вместо «балигъ» говорят «взрослый», вместо «сабий» – «ребёнок», вместо «зэман» – «время», вместо «сыхьэт» – «час», «часы», вместо «Iэмал» – «возможность».
Среди выражений, имеющих сложное концептуальное значение, обращают на себя внимание зэман и дуней. Первое слово обозначает «время» в его линейном смысле [31, 153-153]. Второе – «Мироздание», «Вселенную». Староадыгское «уа» дуней вытеснил, вероятно, по тем же причинам, по каким зэман вытеснил «жыл» – в связи с изменением мировоззрения народа. Восприятие мира, времени языческой поры уступило место новому, которому более соответствовало содержание заимствованных лексем. Они глубоко проникли в сознание кабардинцев, в их фольклор и обиходную речь.
Вызывает вопрос происхождение и время проникновения в кабардинский язык таких лексем, не выясненного пока корня, как зэран – «вред» или къару – «сила».
Исламизация кабардинцев определённым образом повлияла на различные области культуры: военную, правовую, бытовую, экономическую, образование и т.д. Распространение ислама обусловило закрепление в языке лексем, пришедших из мусульманского мира, но связанных не только с религиозной сферой. Тем не менее, в современном кабардинском языке продолжает функционировать определённый пласт лексики преимущественно арабского происхождения, связанный именно с исповеданием ислама.
Ниже мы приводим небольшой составленный нами словарь.
Алыхь – автору приходилось встречать различные сведения о возрастных, гендерно, локально, социально (иными словами: культурно) обусловленных различиях в употреблении этого слова в значении «Бог» наряду с «Тхьэ». Часто употребляется выражение «Алыхь тIалэ» («тааля» – примерный перевод – «Всевышний»). Также можно упомянуть распространившееся среди кабардинцев обращение к Богу «Ярэби» («Господи»), а также тобэ ярэби – «Прости, Господи» (в том же значении, но реже употребляется более распространённое в мусульманском мире I эстоуфирулыхь).
Андез – «омовение». Слово персидское, пришедшее в кабардинский язык через турецкий. Собственно арабское «тIахэрэт» употребляется в кабардинской речи гораздо реже.
Ассаляму алейкум – традиционное мусульманское приветствие. Закрепилось в культурной коммуникации кабардинцев скорее с этикетной нагрузкой, чем с духовной. Доказательством тому служит специфика его употребления (ситуативные ограничения по возрасту и полу), отсутствующая в исламе. В «полном объёме» коммуникации это приветствие сегодня употребляется только представителями «мусульманского» течения.
Ахърэт – «то, что последует», «жизнь после смерти». Известно, что и до принятия ислама адыги, кабардинцы не считали смерть окончанием существования души, это было не только в рамках исповедания христианства, но и в рамках языческого синкретизма. Не имея достаточно сведений, не можем что–либо сказать о предшествующих мусульманским (христианским) представлениях. В «мусульманский» период и сегодня ахърэт махуэ (синоним – къемэт махуэ) означает «Судный день», либо «благую реальность после смерти» («Ахърэт зэман!»). Эта концепция стала существенным фактором народной этики.
Бегъымбар – «пророк». Это слово употребляется в отношении основателя ислама вместо арабских «расуль» («посланник») или «наби» («пророк»). Достаточно интересен вопрос о времени появления в адыгских языках этого отсутствующего в арабской религиозной лексике слова.
Дин – «религия, вероустав». Интересно выражение «диным икIын» – «распоясаться». Оно отражает достаточно глубокое понимание культурного смысла данного арабского термина – «основанный на Божьем законе образ жизни, суждений».
Джаур – «неверный». Кораническое слово «кяфир» (которое не совсем корректно переводить как «неверный») в произношении чэфыр встречается гораздо реже. Пришедшее из Османской империи неарабское слово гяур, в связи с политическими реалиями эпохи противостояния с Россией, сохранило в народном понимании смысл «любой немусульманин». Это до сих пор проявляется в фольклоре и в бытовой речи. Однако на самом деле, в исламской традиции «немусульманин» и «кяфир» – это не одно и то же. Исключение составляют воззрения части международного течения салафизма. В любом Характерно, что слова джаур, гяур в среде современного «мусульманского» течения малоупотребимы.
Жэнэт, жыхьэнэмэ – «рай» и «ад» соответственно. Интересен вопрос, существовали ли подобные концепции в народном сознании в предшествующую эпоху. Слово хьэдрыхэ, на наш взгляд, семантически вряд ли отвечает понятию ада или рая. Скорее, концепту «обиталища умерших». Е.А.Ахохова, суммируя результаты исследований ряда адыгских учёных, указывает, что в древнем мифологическом эпосе «Нарты» и адыгских сказаниях можно выявить представления о рае хьэрш (cозвучно арабскому ‘арш – «престол (Господа)» на одном из 7 семи уровней неба и о хьэдрыхэ как месте, откуда умершие не возвращаются [3, 591].
Зэчыр – «поминание Бога», «религиозный напев» (на арабском), «песня с религиозным подтекстом». По сложившемуся у автора впечатлению, зэчыр как напевание арабских религиозно–молитвенных формул, коротких коранических сур, обращений к Богу (у кабардинцев зэчыр обычно исполняется только женщинами, иногда – ефэнды и сопровождающими его мужчинами) к концу XIX – началу XX века в некоторых местностях вытеснил обычай оплакивания покойного и стал обычным напевом, как в ходе бытовой деятельности, так и в экстремальных ситуациях. Сегодня можно встретить и наименование зэчыром чтения Корана.
Къэзэуат – «праведные военные действия», «борьба с гяурами». Первоначальное арабское слово гъазауат подразумевает военную тактику – набеговую, и в собственно исламской традиции синонимом понятия военного джихада не является. Таковым оно стало в истории политической традиции мусульманского мира, с этим сложным значением пришло и в кабардинский язык. Данный термин прочно закрепился в народном сознании, однако среди религиозных кабардинцев сегодня он употребляется редко. Вместо него обычно используют слово джихад.
Къурмэн – «жертвоприношение». От арабского къурбан – «приближение». Характерно, что в массовом восприятии до сегодняшнего дня сохранилось восприятие этого термина для обозначения любого жертвоприношения вообще, в том числе и неисламского (например, чёрной курицы в день весеннего равноденствия). Хотя сами жертвоприношения понимаются вполне в исламском духе – обращением к Богу является сам факт заклания и трапезы, ничто из животного Богу не предназначается.
Мэжджыт – «мечеть». Так принято называть именно культовое здание, хотя в арабоязычной исламской традиции это обозначение любого пригодного для совершения намаза место.
Молэ – мулла, ефэнды – духовное лицо. Употребление второго слова в указанном значении – историческая особенность адыгской культуры.
Муслъымэн – «мусульманин», муслъымэн дин – «исламская религия». Обратим внимание, что в массовом восприятии традиционной эпохи закрепилась привязка вероисповедания к «человеческому» фактору, а не к собственно религиозному. Выражение ислъам дин получает распространение уже в наши дни.
Нэмэз – персидское слово, используемое вместо арабского «саля» (достаточно превратно переводимого на русский язык как «молитва»). В кабардинском народном языке до сегодняшнего дня сохранились последствия изменений в образе жизни, последовавших исламизации. Так, встречается выражение пшэджыжь нэмэзым – «рано утром». А турецкое слово ахъшэм стало обозначать вечернюю пору, видимо, именно благодаря ассоциации со временем вечернего намаза.
Рамадан (рамазан, ураза) – эти слова употребляются сегодня кабардинцами в русской речи. Если представители «мусульманского» течения, говоря по-русски, чаще употребляют слово «поститься», то в нерелигиозной среде в таком случае обычно говорят «держать уразу». Религиозные посты были знакомы кабардинцам и до принятия ислама, в том числе через влияние христианства, поэтому в кабардинском языке для их обозначения употребляется собственный термин нэщ I.
Хьэжы – хаджж, паломничество к Каабе. Другого термина для выражения понятия «паломничество» в современном кабардинском языке не существует.
Уахъты – «урочное время (для выполнения намаза)», от арабского «уакт» – «установленное время». Пришло из турецкого языка. Уахъты зи I э – выражение, означающее высоконравственного человека.
Уэлэхьи – клятва Богом. Дословно: «и Аллах», призывание Аллаха в свидетели. Среди кабардинцев употребление выражения уэлэхьи (вариант: уэлэхьи-билэхьи) воспринимается как проявление мужественности.
I иман – «вера». В арабоязычной исламской традиции это скорее «состояние завета с Богом и основанной на этом внутренней гармонии». В данной связи интересно отметить, что тюркизированный арабизм I имансыз употребляется кабардинцами как в значении «безбожник», так и в значении «несчастный». Функционирование термина I иман в указанном значении, с представлением о наличии степеней (индивидуальной и общественной динамики) имана, возродилось в наши дни среди представителей «мусульманского» течения.
Своё прикладное значение сохраняют лексемы, связанные с мусульманской формой обрядов жизненного цикла – нэчыхь («брак»), джабын («саван»), дыуэ («обращение к Богу»), различными видами пожертвований – деур, бытыр, садакъа. Закрепилось в языке и понятие жэмэхьэт – как обозначение территориальной общины, «прихода».
Исторические особенности традиционной жизни кабардинцев, в том числе жизни духовной, «нивелировали» семантические значения многих пришедших с исламом лингвистических концептов. Так, слово сабр, имеющее большую смысловую нагрузку в исламской мысли, в кабардинском языке в форме сабыр означает просто «спокойный, смирный». В систему этических представлений кабардинцев это слово даже не вошло. Неизвестны традиционному народному представлению и такие глобальные религиозно–культурные концепты исламского мировоззрения как таккуа (пока обычно переводится на русский как «богобоязненность», иногда как «память о Боге», но, как нам кажется, более верен перевод «исполнение Божьей силой» – в комплексе с двумя предыдущими переводами), тауаккуль (деятельный умиротворённый фатализм), тауба («покаяние», «раскаяние»), c акина («спокойствие верующего», известно только в форме женского имени), ряд других.
Отдельной темой в исследовании культурных последствий религиозного сознания можно рассматривать имяполагание. С распространением ислама среди кабардинцев стали обычными «мусульманские» (то есть, арабские, персидские и турецкие) имена. Часть из них была связана именно с мусульманской традицией (группа имён с религиозно–культурным значением, либо связанных с мусульманской историей). Одним из признаков падения религиозной идентификации в «советский» период стала практика называния детей русскими именами (хотя нередко бытует одновременно и «мусульманское» имя, воспринимаемое скорее как «национальное»). В целом, среди современных российских кабардинцев можно встретить большое количество арабо-мусульманских имён. Однако ряд из них встречается редко и преимущественно у сельских жителей (в частности, Музафар, Муаед, Мустафа). А вопрос о том, почему имя «Алим» встречается гораздо чаще, чем «Фарид», а «Хачим» чаще, чем «Рашид», а также почему так распространено имя «Мурат» или негативное по смыслу как в арабском, так и в кабардинском языках имя «Залим» – может стать специальной темой для культурологического исследования. Здесь также можно отметить, что у кабардинцев исторически не привилась мусульманская традиция приставлять лексему «абд» к именам, употребляемым в Коране в отношении Всевышнего.
В заключение обратим внимание ещё на один аспект истории пришедшей в кабардинский язык из мусульманского мира лексики. Это аспект представления этой истории. Определённое культурологическое значение может иметь пропаганда представителями «мусульманского» течения факта наличия в традиционной адыгской этике ряда ключевых концептов, выражаемых арабизмами.
В связи с распространением религиозного мировоззрения сегодня дискутируются и спорные утверждения. В качестве примера можно указать на следующие версии исторического влияния ислама на кабардинцев, обсуждаемые на Интернет–форумах:
1) гипотеза Э.Кафоева [20] о происхождении субэтнонима «кабардин» от «кэбэ-р дин» – «религия Каабы»;
2) вероятность происхождения кабардинского слова «хъыджэбз» («девушка») от арабо-мусульманского «хиджаб»;
3) тиражирование цитаты из романа А.Кешокова «Лъапсэ», в которой говорится, что адыгское слово нысэ («невестка», «невеста») произошло от арабского «ниса» («женщины») [51].
Министерство культуры Российской Федерации
Северо-Кавказский Государственный Институт Искусств
Кафедра культурологии
Дата: 2019-05-28, просмотров: 173.