Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Эвальд Васильевич Ильенков
Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении
«Э.В.Ильенков. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении»: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН); Москва; 1997
ISBN 5-86004-080-6
Аннотация
Главный философский труд Эвальда Васильевича Ильенкова (1924-1979), принесший автору международную известность. В книге исследуются закономерности теоретического мышления в контексте логики развития политической экономии как науки. Предмет исследования - конкретный историзм категориальных характеристик мышления. В монографии показано, что критика политэкономии у К.Маркса содержательным образом связана с выявлением историко-философских предпосылок формирования научной теории вообще. Важнейшие особенности научного метода исследования непосредственно обнаруживаются в анализе понятий абстрактного, конкретного, противоречия, исторического и логического.
Книга Э.В.Ильенкова в полном виде издается впервые. Прижизненное (1960) издание (неполное, подвергшееся жесткой цензуре) переведено на основные европейские языки. До настоящего времени работа сохраняет свою актуальность. Основные идеи, реализованные в монографии Ильенкова, и сегодня вызывают интерес в различных областях научного знания.
Э. В. Ильенков. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении
Опираясь на то, как применял Маркс материалистически понятую диалектику Гегеля, мы можем и должны разрабатывать эту диалектику со всех сторон...
(В.И.Ленин)
Введение
Общеизвестно, что мышление, как особая форма отражения объективной реальности в голове человека, осуществляется в форме и с помощью абстракций и что абстрагирование (процесс образования абстракции) представляет собой простейшую "клеточку" логической деятельности, всеобщий элемент мышления. Это настолько очевидное обстоятельство, что в "абстрактности" часто и видят специфический признак мышления, такую его черту, благодаря которой оно и представляет собой высшую (по сравнению с ощущением, созерцанием и представлением) форму познания.
Но с другой стороны столь же общеизвестно, что философия диалектического материализма усматривает главное достоинство истинного познания в конкретности. "Абстрактной истины нет, -- не раз повторял Ленин, -- истина всегда конкретна". Иными словами, если мышление абстрактно, то оно не выражает истины.
Таким образом, логика как наука сразу же сталкивается с проблемой, носящей по существу диалектический характер, -- с наличием прямо противоположных определений в сущности мышления. Соответственно диалектическим должно быть и решение проблемы. На первый взгляд решение несложно: могут сказать, что мышление "абстрактно" по форме, но "конкретно" по содержанию. Но этот ответ, ответ в манере метафизического метода разрешения противоречий в определениях вещи, не устраняет проблемы, а только придает ей другую форму выражения.
С точки зрения диалектики "абстрактное" и "конкретное" следует рассматривать как взаимно предполагающие противоположности, каждая из которых может быть понята только через свое "другое". В этом смысле категории абстрактного и конкретного ничем не отличаются от категорий формы и содержания, свободы и необходимости, сущности и явления и т.д. Иными словами, даже в том случае, если мышление "конкретно" по содержанию и абстрактно по форме, -- это противоречие обязательно выразится и в самой "форме" мышления.
Пытаться же рассматривать эти категории одну без другой, одну без внутреннего отношения к другой, -- значит стать на путь, который приведет к недиалектическому пониманию и того и другого. Такой подход к проблеме мышления, метафизически разделяющий "форму" мышления и его "содержание", как раз и характерен для старой, недиалектической логики. Для нее мышление "абстрактно" и только, "содержание" же -- всегда "конкретно". В итоге и "форма" (абстракция), и "содержание" (конкретное) представляются этой логикой без противоречия -- без внутреннего противоречия, ибо внешнее противоречие (противоречие "в разных отношениях") такая логика с легкостью признает.
В логике диалектико-материалистической категории абстрактного и конкретного рассматриваются по-иному -- как внутренние противоположности, в единстве которых и осуществляется мышление как со стороны "формы", так и со стороны "содержания". Внутренние противоречия "содержания" неизбежно выражаются в виде внутренних противоречий "формы мышления" -- то есть абстракции. Иными словами, вопрос об отношении абстрактного и конкретного в познании превращается в важнейший вопрос логики, теории познания.
При постановке и решении вопроса следует, очевидно, прежде всего принять во внимание известное ленинское указание относительно путей разработки логических проблем: "если Маркс не оставил "Логики" (с большой буквы), то он оставил ЛОГИКУ "Капитала", и это "следовало бы сугубо использовать по данному вопросу".
"Капитал" Маркса по сей день остается непревзойденным образцом сознательного применения диалектики (как логики и теории познания) к исследованию конкретных фактов реальной действительности. В известном смысле "Капитал" представляет собой не вчерашний, а сегодняшний и даже завтрашний день науки, -- не со стороны конкретно-экономического содержания, а со стороны примененного в нем метода, логики мышления. Поэтому мы и считаем себя вправе рассматривать проблемы логики преимущественно на материале "Капитала" и прилегающих к нему работ, привлекая материалы из других наук лишь как вспомогательные.
Прибавим к этому, что если Логики как систематически развернутой науки о процессе мышления Маркс и не оставил, то он оставил целый ряд ценнейших соображений, положений и фрагментов, касающихся специальных проблем этой науки. Особенно поучительны с этой точки зрения идеи, развитые им в знаменитом фрагменте, который известен под названием "Введения" к работе "К критике политической экономии". Эти идеи и должны, естественно, стать для нас отправными.
Дополненные тем, что сделал Ленин, эти идеи достаточно четко очерчивают основные контуры диалектико-материалистического решения проблемы абстрактного и конкретного.
Наша задача состоит прежде всего в том, чтобы, выявив принципиальное решение вопроса, изложенное Марксом во "Введении", затем проследить на материале "Капитала" способы конкретной реализации логических принципов, вытекающих из этого понимания.
Постановка Марксом проблемы соотношения абстрактного и конкретного была осуществлена в свете другой, более общей теоретико-познавательной проблемы, -- в свете вопроса о том, что такое наука и как ее развивать. Ясно, что только в этом свете и могли и могут быть правильно поставлены "чисто логические" проблемы.
Логика как наука вообще добивалась реальных результатов лишь в той мере, в какой она ставила свои специальные вопросы, исходя из реальных потребностей конкретного научного познания, науки своего времени.
Проблема отношения абстрактного к конкретному непосредственно и вставала перед Марксом как проблема форм и средств, целей и путей научного исследования фактов действительности. Она давала прежде всего ответы на запросы, которые выдвигали перед Логикой потребности реального познания.
И -- что не менее важно -- решение проблемы Маркс достигает в ходе глубокой конструктивной критики предшествующих ему представлений о логическом процессе, -- притом действительно высших достижений человечества в этой области. Мы имеем в виду гегелевскую Логику, -- единственную систему Логики, которая до Маркса и Энгельса систематически и последовательно (хотя и с идеалистических позиций) прослеживала диалектику мышления.
На такое -- критически-революционное отношение к Логике Гегеля с позиции тех реальных трудностей, которые возникают в реальном познании и требуют своего рационально-материалистического разрешения -- и указывал Ленин как на столбовую дорогу развития Логики марксизма. Это путь не случайный, и не устаревший до сих пор. И поныне он, по-видимому, остается самым коротким и плодотворным путем развития Логики.
Проблема абстрактного и конкретного и ныне остается логической проблемой, разрешение которой настоятельно требуется не только и не столько интересами логики как таковой, сколько потребностями, вызревающими внутри конкретного научного познания. Конкретнее мы постараемся показать это ниже, в ходе самого разбора проблемы.
Этими вводными замечаниями мы пока и ограничимся.
ЧУВСТВЕННОСТЬ И СОЗНАНИЕ
Теоретическая оценка этого обстоятельства ставит анализ процесса познания перед новой трудностью, перед проблемой, которая оказывается роковой для любой формы материализма, кроме диалектического. Это проблема отношения чувственности и сознания. В этом плане показателен пример того же Фейербаха, который видит эту проблему, остро высказывает ее -- и не в состоянии решить ее иначе, как идеалистически.
Этим камнем преткновения созерцательно-метафизического материализма, теории отражения, исходящей из точки зрения "абстрактного индивида", оказывается проблема отношения чувственности как таковой, как физиологического аппарата, в общем и целом тождественного и у человека и у животного -- к сознанию, общественной природы которого философ совершенно не понимает. Фейербах понимает, что в существе, в котором проснулось сознание, происходит качественное изменение всего отражательного аппарата в целом, что сама чувственность такого существа начинает воспринимать мир по-иному, что глубоко изменяется сам характер чувственного восприятия.
"На животного производят впечатление только непосредственно необходимые для жизни лучи солнца, на человека -- равнодушные лучи отдаленных звезд", -- констатирует Фейербах в начале "Сущности христианства".
Животное действительно "видит" только то, что имеет отношение к его непосредственной физиологической потребности, характерной для того биологического вида, к которому оно принадлежит. Равнодушные, "бесполезные и безвредные" лучи отдаленнейших звезд отражательный аппарат животного попросту не фиксирует, они бесследно проскальзывают по сетчатке его глаза, не оставляя никакого следа в системе условных рефлексов, -- хотя физиология животного и не ставит никакой преграды для этого.
Фейербах далее прекрасно понимает, что философское понимание чувственности, как ступени познания, вовсе не совпадает с естественнонаучным, с физиологическим ее пониманием, что философию интересует вовсе не чувственность как таковая, не те ее законы, которые совершенно одинаковы у человека с животным, -- а специфически человеческий характер чувственного восприятия. Последний же тесно связан с процессом осознания чувственных данных .
"Вижу ли я без сознания или вовсе ничего не вижу -- это одно и то же. Только осознанное зрение есть действительное зрение или действительность зрения", -- справедливо говорит Фейербах. В состав чувственного знания действительно входят лишь осознанные чувственные впечатления. Все те ощущения, которые проскользнули мимо сознания, не доведены до сознания, не оставили следа в сознании, -- не являются и фактами познания, не являются чувственными данными. Поэтому акт превращения ощущений в сознательно воспринимаемые чувственные данные предстает как сложнейший акт деятельности, в котором принимает участие общественная природа человека. В сознание воспринимается лишь то, что сознание способно вобрать. Последнее положение представляет собой на первый взгляд лишь тавтологию. Но под этой тавтологией кроется большая проблема, с которой Фейербах, например, совершенно не в состоянии справиться.
"Конкретность" сознательно воспринимаемых чувственных данных оказывается поставленной в прямую зависимость от высоты развития сознания, способности сознавать .
Первобытный человек "видит" с сознанием гораздо меньше, чем современный индивид. Это значит, что в самом созерцании вещь отражается в голове современного человека гораздо полнее, гораздо богаче, гораздо "конкретнее", чем в голове первобытного человека. Способность человечески созерцать совпадает со способностью осознавать в общественно-развитых формах чувственно предлежащую реальность.
Но проблема развития способности сознавать, сознательно воспринимать абсолютно неразрешима с позиций созерцательно-метафизического материализма. Если количество и качество сознательно воспринимаемых впечатлений зависит от высоты развития сознания, от высоты развития духовной культуры, то чем же в таком случае определяется сама высота развития культуры? От количества и качества чувственных впечатлений, воспринятых субъектом, -- ответит материалист-метафизик, попадая в тавтологический круг.
АБСТРАКЦИЯ И АНАЛИЗ
Предположим, то перед нами находится сложная, диалектически расчлененная система взаимодействующих явлений, предмет как единое связное во всех проявлениях целое. Мы не знаем пока ни его "составных частей", ни принципа их взаимодействия.
Для наглядности предположим, что перед нами -- сложный современный радиоприемник, -- он может служить прекрасным примером диалектически-расчлененного "целого".
Что и как мы будем делать, если хотим "познать" его? Какие познавательные действия мы должны совершать для этого? Здесь сразу же и явным образом обнаруживается вся бесплодность лозунга рассудочной логики, согласно которому для этого следует "обобщать", -- в смысле отвлечения того абстрактно-общего, которое можно обнаружить в каждой отдельной и особенной "детали".
Что же мы получим в том случае, если отвлечем абстракцию, выражающую то "общее" (хотя бы и "существенное"), которым одинаково обладает и рукоятка переключателя диапазона, и анодная лампа накаливания, и конденсатор переменной емкости, и динамик, и т.д. и т.п.?
Стоит задать такой вопрос, чтобы нелепость подобного предприятия стала совершенно очевидной. (Тем не менее рассудочная логика советует поступать именно так. И если она отказывается от тех действий, которые сама же рекомендует, то это показывает, что она сама не очень серьезно относится к ним).
Никакой элементарно-здравомыслящий человек не станет в данном случае познавать столь нелепым и бесплодным способом. В том абстрактно-общем, которое можно обнаружить в каждой без исключения единичной детали радиоаппарата, ничего "существенного" для понимания ни в одной из них мы не откроем.
В данном случае, как нетрудно понять, нужно произвести "анализ". Но простой "анализ" -- как "разборка" на составные части -- приведет к такому же пустому и никому не нужному результату, как и простая "абстракция".
Такой "анализ" может произвести и ребенок, -- но именно поэтому ребенка обычно и не подпускают к радиоприемнику. Такой "анализ" дает в результате лишь груду разрозненных деталей, которые радиоприемником, к сожалению, уже не являются...
Я могу вертеть перед глазами эти детали, ощупывать их, рассматривать в микроскоп, -- но конкретного понимания ни одной из них -- как детали, необходимой в процессе радиоприема, -- я, разумеется, при этом не получу.
Конкретное понимание каждой из них может быть получено только исходя из ее роли в составе того целого, которое называется "радиоприемником", и из той функции , которую она выполняет в конкретном сочетании с другими деталями.
Иными словами, этот пример красноречиво подтверждает то, что мы говорили в предыдущем параграфе.
Задачей познания, -- против этого уже никто, по-видимому, не станет спорить, -- является не выявление "абстрактно-общего" всем без исключения деталям, элементам "свойства", "признака" и т.д., а конкретное понимание каждой "детали", понимание, исходящее из их всеобщей связи между собой, из их взаимодействия, внутри которого каждая деталь именно такова с необходимостью, зависящей от особого характера внутреннего взаимодействия.
Иными словами, каждая деталь должна быть понята в ее особенности, выражающей как раз совокупную, всеобщую связь всех деталей, -- как своеобразный "орган" целого, построенного, развитого на основе какого-то одного всеобщего принципа.
И очень может статься, что этот "всеобщий принцип" может быть осуществлен при меньшем количестве "деталей", что часть этих деталей может оказаться попросту лишней.
Так или иначе, но все детали в совокупности составляют некоторую цепь опосредствующих звеньев, через которую осуществляется взаимодействие, -- цепь, через которую только и может осуществляться принцип работы радиоприемника.
Если цепь где-то разорвана, -- приемник перестает быть приемником, -- всеобщий принцип его работы не осуществляется.
Значит конкретное понимание работы приемника, если угодно "сущности" его как предмета -- совпадает с осознанием связи всех его деталей между собой.
Первоначальное эмпирическое ознакомление с радиоприемником -- которым обладает, естественно, каждый владелец -- заключается в крайне абстрактном представлении о связи его деталей и их взаимной обусловленности.
Каждый хозяин радиоприемника во всяком случае должен знать, что поворот определенного переключателя вызывает появление звука в динамике, -- что, стало быть, переключатель "связан" с динамиком.
Это и есть ярчайший пример абстрактного представления о предмете. Абстракция здесь устанавливает прямую и непосредственную связь там, где ее на самом деле нет, а есть связь, опосредованная через десятки, сотни, а может быть, и через тысячи промежуточных звеньев.
И это крайне абстрактное представление о вещи может быть самым что ни на есть чувственно-наглядным представлением, -- да, впрочем, оно всегда является именно таковым.
Чувственно-наглядное сознание фиксирует всегда прямую и непосредственную связь там, где ее на самом деле нет, а есть связь, сложнейшим образом опосредствованная.
Приемник это доказывает тогда, когда портится. В этом случае поворот выключателя убедительно доказывает, что прямой и непосредственной связи между ним и динамиком нет...
Совершенно аналогичную абстракцию (которая к тому же кичится своим точным соответствием с эмпирически данными фактами) представляет собой известная "триединая формула" вульгарной политической экономии, согласно которой владение землей "связано" с получением ренты, капитал производит процент, а труд приносит заработную плату...
Абстракция непосредственно выражающая связь двух эмпирически очевидных явлений в том виде, в каком она дана непосредственному восприятию на поверхности сложного развитого целого, и представляет собой наиболее бедное и наиболее общее представление .
Стоит словесно выразить то, что дано непосредственному эмпирическому созерцанию, или то, что отложилось в сознании в виде общего устойчивого ("ходячего") представления , -- как получается такая абстракция. В данном случае абстракция вовсе не является продуктом "анализа", -- напротив, в таком виде она есть продукт совершенно противоположного познавательного действия. Правда, можно сказать, что в данном случае мы имеем дело с "анализом" -- с абстрактным выделением какого-то одного "отношения" между фактами. Но при этом мы превращаем и самый "анализ" в совершенно пустое и бессодержательное словечко.
Анализ в том его виде, в каком он реально осуществляется в познании сложных явлений, всегда направляется на детальное расчленение таких явлений ("отношений" и т.д.), которые непосредственному эмпирическому созерцанию и представлению кажутся "простыми" и нерасчлененными.
Анализ в этом смысле всегда ведет от общего нерасчлененного представления -- к выявлению его элементов, к "частному", к массе частностей, -- и в этом смысле от абстрактного -- к конкретному. Таков он, по крайней мере, по намерению, по цели, которой с его помощью хотят достигнуть. Но хорошо известно, что между намерением и его осуществлением лежит дело.
Анализ анализу рознь. Очень часто может случаться, что предмет окажется расчлененным на такие "составные части", которые не имеют ровно никакого отношения к исследуемому целому. Химик, шутил Гегель, разложив "мясо" на его "составляющие", на химические элементы, думает, что он исследует мясо, -- но на самом деле то, что он исследует, вовсе и не есть уже мясо, а нечто совершенно иное.
"Анализ" только в том случае достигает цели, которую с его помощью хотели достигнуть, если он выделяет не просто "составные части", -- но специифические элементы данного целого, конкретные "составные части", а не абстрактно-общее данному предмету со многими другими.
Живого кролика можно при желании "аналитически разложить" на составные части, абстрактно общие ему с роялем, с планетой Сатурн и со свиной тушенкой. И в данном случае "анализ" не даст ничего, кроме опять-таки груды не связанных между собою абстракций. Здесь получиться та же абстракция, как итог познавательных усилий, -- то есть результат как раз обратный тому, который хотели получить...
Иное дело -- конкретный анализ. Результат, который с его помощью получается, -- конкретный элемент данного целого, -- конкретно-всеобщий. Что это значит?
Если вернуться к примеру с радиоприемником, то разница выступит очень ясно.
"Конкретно-всеобщий" элемент этого сложного "целого" выступает как выражение того простейшего случая, в котором осуществляется реально радиоприем. "Конкретно-всеобщим" элементом в данном случае является простейшее устройство, обеспечивающее тот же самый эффект, который достигается и в самом сложном современном радиоаппарате, -- эффект превращения электромагнитных колебаний -- в электрические.
Как таковой, этот конкретно-всеобщий элемент радиоприемника может и должен быть осуществлен отдельно от всех других элементов и деталей радиоприемника. Он, как известно, и был осуществлен в экспериментах основоположника радиотехники Попова с помощью очень несложного устройства -- с помощью трубки с опилками, замыкающей электрическую цепь...
В этом случае "аналитически выделен" действительно простейший элемент сложного целого, в котором реально осуществляется радиоэффект. С этого простейшего случая радиоприема и начинает, как известно, любой учебник радиотехники, любое руководство, имеющее целью раскрыть перед читателем тайну самого сложного радиоприемника.
Любая же отдельная деталь приемника объясняется как звено в цепи, помогающее выявиться этому простейшему эффекту, усиливающему его.
Ясно, что такой конкретно-всеобщий элемент радиоприема не может быть отыскан на пути отвлечения того общего, что имеют между собой все без исключения детали сложного, совершенного и современного радиоприемника, на пути "абстракции".
Анализ в данном случае выделяет такую простейшую составную часть "целого", в которой не исчезает специфика исследуемого предмета. Предел аналитического расчленения в данном случае указывает "природа целого".
И на этом пути открывается простейшее , неразложимое далее, всеобщее выражение предмета в целом. В этом звене, в этом элементе "природа целого" не угасла, не уничтожена -- она лишь сведена к ее простейшему выражению.
Такой анализ -- и только такой -- противостоит "абстракции".
Результат, который с его помощью достигается, есть всегда простейшее выражение конкретной природы исследуемого целого , есть конкретное, сведенное к простейшему выражению .
Иными словами, действительный анализ выясняет всегда не просто "составные части", равнодушные друг к другу, а простейший случай их взаимодействия. Действительный анализ поэтому-то с самого начала органически совпадает с "синтезом", с выяснением взаимной обусловленности, характерной для данного конкретного "целого".
Наоборот, односторонний анализ дает в качестве своего продукта лишь абстракции, в которых конкретная природа "целого" никак не выражена, никак не "светится".
И если такой -- абсолютно чистый "анализ" где-нибудь и совершается, то не в процессе мышления, не в процессе образования понятий, -- а в процессе образования терминов, наименований, в процессе простого словесного выражения чувственно данных фактов.
Поскольку же мы имеем дело не с процессом образования слов, а с процессом образования понятий , с логическим процессом, постольку подлинным законом этого процесса является совпадения "анализа" с "синтезом", -- совпадение, которое осуществляется даже в том случае, если думают, что производят "чистый анализ"...
Там, где на самом деле (а не в иллюзии теоретика) осуществляется "чистый анализ", -- там не происходит процесса образования понятия, а происходит процесс образования лишь слова, там не происходит мышления, а происходит лишь выражение чувственно воспринимаемых фактов.
Ибо мышление, как специфическая деятельность, как раз и заключается в особого рода переработке чувственно данных фактов, в переработке, смысл и цель которой с самого начала состоит в постижении "эмпирического в его синтезе".
Там, где нет процесса выявления внутренней и необходимой связи между двумя (и более) чувственно-данными эмпирическими явлениями, а есть лишь процесс абстрактно-словесного выражения этих фактов или их внешней связи, -- там, конечно, есть лишь анализ, но нет "синтеза", но именно потому нет и мышления.
"Чистый анализ", таким образом, вовсе и не есть закон мышления, а лишь рассудочная абстракция от него, абстракция, существующая лишь в голове логиков-метафизиков, логиков, на деле приравнивающих понятие к слову.
Наоборот, конкретный анализ -- анализ, органически совпадающий с синтезом, -- есть действительный закон мышления, всеобщая форма процесса образования понятия. Мышление поэтому и осуществляется на самом деле как процесс конкретного анализа эмпирических фактов, совпадающий с процессом выявления их внутренне-необходимой связи.
А это -- занятие не есть простое, как отвлечение чисто эмпирической, чисто аналитической абстракции, или "связывание" двух аналитических абстракций в высказывании.
"Эмпирический" анализ и "эмпирический синтез" плохи вовсе не тем, что они выражают вообще "эмпирические", фактически наблюдаемое положение дел, связь между фактами и т.д. -- в этом отношении они ничем не отличаются от самого глубокого научно-теоретического анализа и синтеза.
Эмпирические абстракции и способы ее получения плохи тем, что они не выражают "эмпирического" в его подлинном "синтезе", -- но лишь отдельный фрагмент, лишь абстрактно вырванный кусочек "эмпирического".
Понятие (и мышление в понятиях) совпадает с "эмпирическим", лишь постигнутым во всем его объеме, в его развитии, -- с "синтезом", с суммой, сводкой эмпирии (Ленин).
Но именно поэтому понятие (теоретическая абстракция) и не может совпадать с каждой отдельной эмпирической абстракцией, -- более того, одна противоречит другой в большинстве случаев. И в этом факте выражается диалектика отношения "сущности" и "явления". Обычно там, где "эмпирическое" сознание устанавливает прямую и непосредственную связь между вещами, мышление отрицает ее наличие, показывая "эмпирическую абстракцию" как ложную, и, наоборот, обнаруживает глубокую внутреннюю связь там, где эмпирическое сознание и представление вообще не отмечает никакой связи...
Но теоретическая абстракция, как правило, не совпадает не только с каждой отдельной эмпирической абстракцией, но и с их простой "арифметической" суммой: "сущность" вещи не равна простой механической сумме ее "явлений".
"Синтез эмпирического" -- с которым только и может совпадать "понятие", -- сам должен быть совершен диалектически.
То обстоятельство, что понятие (теоретическая абстракция) совпадает лишь с эмпирическим, постигнутом в его диалектически-противоречивом единстве, в его "разумном синтезе", и не может совпадать с каждым отдельным фрагментом "эмпирии", -- это всеобщая предпосылка -- аксиома всякой философии (исключая, конечно, агностицизм и вульгарный "позитивизм").
"Совпадение понятия с синтезом, "суммой", сводкой эмпирии, ощущений, чувств несомненно для философов всех направлений", -- отмечал Ленин.
Проблема, решаемая философией, заключается не в том, есть ли такое совпадение или нет его, а в том, -- "откуда это совпадение"?
Вся трудность возникает из того обстоятельства, что "эмпирический опыт" всегда неполон, не закончен, что "эмпирическое" в его реальном "синтезе" никогда не было и не будет дано человеку в созерцании и представлении. Мышление всегда стоит перед задачей образования таких абстракций, которые совпадают с "полным" объемом, с "полным" синтезом эмпирии, -- а не только с той ее частичкой, которая до сих пор побывала в поле зрения человека и человечества, -- "со всяким возможным опытом", как выразился Кант.
Вся трудность проблемы понятия и заключается в том, что в нем происходит совпадение не только с уже "протекшим" опытом (стало быть, не только с "частью" эмпирического), но и с будущим, то есть с эмпирическим, постигнутым действительно в его полном объеме и развитии.
Мышление, которое лишь подытоживает то, что уже было, то, что человек уже видел, и неспособно осуществить строгое объективное предвидение будущего , -- это еще не подлинное мышление. Самого важного в нем еще нет.
Стало быть, вся проблема мышления и заключается в том, чтобы понять -- как и почему оно способно на основе анализа протекшего эмпирического опыта (то есть на основе более или менее обширной части эмпирии) образовать такие определения, которые выражали бы эмпирическое во всем его объеме и развитии.
Следовательно, в понятии происходит совпадение с "неизвестным", с тем, что созерцанию и представлению дано не актуально, а лишь в качестве бесконечной возможности.
И поскольку мышление всей своей историей доказывает, что оно способно делать именно это, то и возникает специальная проблема философии -- откуда это совпадение? Откуда эта способность? Где источник и критерий этого совпадения?
Вот на этот-то вопрос и дал ответ лишь диалектический материализм, открыв источник и критерий этого совпадения в практике.
Метафизический материализм, исходивший из представления о мышлении как о простой "обобщающей" деятельности сознания, ответа на вопрос, разумеется, дать не мог. По отношению к метафизическому материализму аргументация Канта и по сей день остается разящей: он принципиально не в состоянии дать рациональное обоснование тому факту, что в мышлении происходит совпадение не только с тем, что уже было, но и с тем, что вообще может когда-либо произойти, даже с тем, чего человек еще никогда не наблюдал в качестве эмпирически очевидного факта.
Ниже мы покажем конкретно, каким образом практика -- а не "общее в созерцании" -- является критерием истинности понятия и почему "общее в созерцании" (эмпирическая абстракция) не может ни подтвердить, ни опровергнуть истинности понятия, истинности теоретической абстракции.
Пока констатируем просто как факт, еще подлежащий объяснению, что в понятии человек путем анализа (а не "абстракции") оказывается возможным отразить такие определения вещи, которые принадлежат ей атрибутивным образом, абсолютно необходимо связаны с ее конкретной природой и не могут исчезнуть без того, чтобы не исчезла сама вещь.
Этого нам пока достаточно, чтобы внести новые важные штрихи в решение проблемы абстрактного и конкретного в материалистической диалектике. К этому мы и перейдем.
Эвальд Васильевич Ильенков
Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении
«Э.В.Ильенков. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении»: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН); Москва; 1997
ISBN 5-86004-080-6
Аннотация
Главный философский труд Эвальда Васильевича Ильенкова (1924-1979), принесший автору международную известность. В книге исследуются закономерности теоретического мышления в контексте логики развития политической экономии как науки. Предмет исследования - конкретный историзм категориальных характеристик мышления. В монографии показано, что критика политэкономии у К.Маркса содержательным образом связана с выявлением историко-философских предпосылок формирования научной теории вообще. Важнейшие особенности научного метода исследования непосредственно обнаруживаются в анализе понятий абстрактного, конкретного, противоречия, исторического и логического.
Книга Э.В.Ильенкова в полном виде издается впервые. Прижизненное (1960) издание (неполное, подвергшееся жесткой цензуре) переведено на основные европейские языки. До настоящего времени работа сохраняет свою актуальность. Основные идеи, реализованные в монографии Ильенкова, и сегодня вызывают интерес в различных областях научного знания.
Дата: 2019-02-25, просмотров: 211.