Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
— Сид? Это Роберта, помнишь меня по турне? Я фотограф, ты палец мне еще сломал, вывихнул мне палец.
— Я палец сломал?
— Ну, не совсем, просто ноготь сломал. Как ты?
— Правда, что ли? А, да, помню. Ты хочешь приехать в больницу меня навестить?
— Да, можно, но сейчас снег идет. У меня нет машины, а поезда не ходят — ветер сильный.
— Я тут совсем один.
— Я завтра приехать собираюсь, ты до завтра будешь в больнице?
— Я завтра обратно в Лондон собираюсь.
— Да, но все аэропорты закрыты.
— Ну, тогда я все равно завтра должен выбираться отсюда, я к девчонке одной поеду, я знаю, где она живет. Вообще я…
— Как ты себя чувствуешь?
— Слабость.
— Никто тебя не навестил, да?
— Никто.
— Да, тут все так тоскливо, ты видел, наверное, по телевизору.
— Да, я тут совсем один.
— Вот черт. Я и правда очень далеко сейчас от тебя, но я приеду, покажу тебе классные фотографии. Сколько ты уже в больнице? Одну ночь?
— Мм, да.
— А что со всеми остальными случилось? Кто еще с тобой летит?
— Буги. А ты фотограф?
— Да.
— Не журналистка?
— Нет, я фотограф.
— Там как вышло — я принял 80 миллиграммов метадона и еще шесть или семь таблеток валиума и кайф словил в воздухе, понимаешь, там больший эффект получается, чем просто на земле. Когда в самолете, отъехать можно гораздо быстрее.
— Да, ты всегда быстро отъезжаешь.
— Ну, вот так и вышло.
— И Буги тоже вернулся?
— Да.
— Он в Лондоне? Вы не вместе?
— Нет, но он все еще здесь.
— А где?
— Не знаю.
— Вот здорово. А больше никого в Нью-Йорке нет?
— Да есть люди какие-то в Нью-Йорке, но только плевать всем, что… (неразборчиво).
— Черт, вот засада. Я могу Бобу вечером позвонить, знаешь Боба Грайена?
— А, не надо, оставь, я уже звонил ему.
— И что он сказал?
— Сказал, что не может.
— Из-за погоды, да?
— Да.
— Шоссе к больнице все перекрыто. Там на самом деле засада, и все поезда идут поверху, вместо того чтобы идти по туннелю. Ветер слишком сильный.
— Их что там, всех сдувает?
— Я думаю, их просто остановили, слишком опасно, потому что вечером ветер еще усилится.
— Да я и не жду никого — чтобы кто-то сел на поезд и приехал меня повидать…
— Ой, да ладно тебе, перестань. У тебя хоть телевизор там есть?
— Чего?
— Телевизор у тебя есть?
— Да.
— Цветной или черно-белый?
— Я могу что-нибудь почитать.
— Журналы там есть, да?
— Чего я очень хочу — так это большую-большую кипу комиксов «Марвелл».
— Да, у меня дома есть отличные книжки-комиксы.
— У меня тоже, но Буги их забрал, козел.
— И у тебя нет возможности с ним связаться?
— Нет, он сказал, что попозже сегодня позвонит, но ему плевать. Ему всегда плевать. Говнюк он.
— А если к вам туда прийти, к тебе-то пустят, это не проблема?
— Не проблема.
— А что с самой группой произошло?
— Я ушел от них.
— Кажется, вы все друг от друга ушли.
— Да, вряд ли кто-то реально хочет все это продолжать, но у всех кишка тонка сказать об этом прямо, поэтому я просто позвонил Джону и сказал все, что я о нем думаю. И когда я думал… понимаешь, я по-прежнему считаю, что со мной как раз все в порядке, я был лучше всех остальных.
— Да, твоя позиция ясна, а что собираются делать Стив и Пол?
— Не знаю. Попробуют другую группу сделать — и не выйдет ничего. Джон конченый человек, абсолютно.
— Кажется, тут какое-то общее соглашение.
— Почему?
— Ну все говорят — что же он будет дальше делать?
— Да, правда.
— И никто даже представить не может, что с ним будет.
— Он конченый человек, правда. Он уже не тот, каким раньше был.
— Может, это его немного встряхнет.
— Да, я надеюсь, что это его встряхнет и он будет в состоянии еще что-то сделать. Это отлично было бы, но если это его не встряхнет и он так и останется, он просто будет ни на что не способен, его и знать никто не захочет. Говорить будут: «О, неужели его когда-то звали Джонни Роттен?»
— Я думаю, все в Англии очень расстроятся из-за этого.
— Да.
— И как ты на все это смотришь? Какие чувства испытываешь?
— Я рад, что все кончилось, потому что это было, как… Я все время чувствовал, что только от меня шла конкретная энергия. Ты видела наш концерт во Фриско?
— Да.
— Ты не заметила, что…
— Ужасный там был концерт.
— …Джон уже совсем сдал, да?
— Да. Стив больше прыгал, чем играл. Я вообще хуже концерта не видела.
— Да, я думаю, отличный был концерт в Далласе или где там…
— Сан-Антонио. Этот был самый лучший.
— Правда? Это тот, где я по морде получил?
— Нет, это как раз в Далласе. Мне тот нравится, где ты ударил гитарой парня этого.
— А, это тот, где у меня совсем крыша съехала?
— Да, Джон там прыгал вокруг вас, и люди швырялись пивными банками. Обалденно здорово было. У меня есть отличные фотографии, я покажу тебе. Тонны просто. Мы завтра должны встретиться, я вытащу Грайена.
— И у тебя получится?
— Да, и мы все с собой принесем.
— Давай, давай тащи его с собой. Только нужно до девяти прийти.
— Утра?
— Нет.
— Вечера?
— Если вы вечером появитесь…
— Но если завтра разрешат вылет, если аэропорт откроют, ты тогда утром поедешь?
— Я же сказал, мне пора, потому что София закажет билет.
— Но могут не разрешить вылет.
— Вот и хорошо — я хочу еще в Нью-Йорке побыть один день хотя бы.
— Да, обязательно, обязательно, тебе нужно сходить в город, там много есть людей, которые хотят тебя видеть.
— Ага.
— Ты же там никогда не был, ты здорово проведешь время, если ты нормально себя чувствуешь, конечно.
— Я пить не могу, совсем не могу, мне доктор сказал, если я выпью хоть немного, как я все это время пил, а это ведь уже довольно долго продолжается, вот, я и шести месяцев не протяну.
— Ну так не пей тогда, жопа.
— Наркотики то же самое, даже хуже еще. Но понимаешь, если я куда-нибудь пойду, я же не буду там просто сидеть.
— Но ты же можешь просто зайти, потусоваться, я не знаю.
— Если я пойду куда-нибудь, я не смогу удержаться от искушения, и все пойдет насмарку. Я совсем загнусь.
— А что ты в Лондоне будешь делать? То же самое?
— Да, судя по всему, шесть месяцев мне осталось — и привет.
— Ты должен взять себя в руки.
— Я не умею, не могу взять себя в руки.
— Нет, ты можешь, попробуй просто ради эксперимента.
— Что, просто совсем ничего? Я с трудом себе это представляю. Я уже несколько лет веду такую жизнь.
— Нет, просто такой эксперимент проделай и посмотри, что получится. Должен же быть выход какой-то.
— Ладно, слушай, попробуй вечером вытащить Бобби.
— Вечером это физически невозможно, но завтра обязательно, если ты еще будешь там.
— Если самолет завтра не улетит, завтра и увидимся.
— А ты звонить можешь оттуда?
— Да.
— Тогда, может, мой телефон запишешь?
— Давай.
— А где Малькольм? Обратно в Англию улетел?
— Малькольм в Лос-Анджелесе.
— А, он все еще там. И что он делать думает?
— Отдохнет немного, а потом не знаю.
— Новую группу?
— Да, я в Лондон возвращаюсь, и мы будем делать группу с Джонни Тандерсом.
— Да, давай, ты гораздо лучше, чем Билли Рэт.
— Чего?
— Это их басист, ты можешь быть вместо него.
— Да, правильно, он просто козел.
— Ты гораздо лучше.
— Представь себе, какая группа у нас будет — я, Тандерс, Нолан и Уолтер Льюр.
— Потрясающе, на самом деле потрясающе.
— Мы здорово сыграем, правда? Особенно если я выздоровлю. Это будет для меня хороший стимул скорее поправиться.
— Но Джонни иногда употребляет, он иногда… я имею в виду, что у него есть свои вредные привычки, но, несмотря на это, он выглядит вполне здоровым. Я не знаю, как это у него получается.
— У него гепатита не было. У меня гепатит был, и я, когда из госпиталя вышел, просто загубил себя. Я не знаю, почему так выходит, но все говорят, что мне нельзя, а я продолжаю — и все тут. Такая у меня натура.
— Твоя натура доведет тебя до беды.
— Моя натура убьет меня за шесть месяцев.
— Ты должен попробовать все изменить.
— Да, я сделаю, что в моих силах.
— Ты можешь позвонить мне сегодня попозже или завтра позвони, если ты еще будешь там. Я тоже тебе еще позвоню.
— Да, ладно, в любом случае спасибо за звонок.
— Позвони, если скучно будет, о'кей? Мы беспокоимся за тебя. Береги себя. Пока.
— Пока.
Взято из книги Джона Сэвиджа «Английские мечтания»
18
Загорелые
ЭЛ КЛАРК: Стив и Пол как-то съездили в Рио и вернулись оттуда загорелые, и все это выглядело очень комично, потому что трудно было придумать большего несоответствия. Я помню, как после записи «Holidays in the Sun» у меня были каникулы, и именно под солнцем, и я думал все время: «Господи, неужели это и впрямь со мной происходит?» И через пару дней до меня дошло, что все это и называется «каникулы под солнцем», меня попросту «вставили в строку», как и всех остальных отдыхающих, и я послал все подальше.
Но когда Стив и Пол вернулись из Рио, такие радостные и загорелые, и было заметно, как они поддались всей этой южной жизни с ее прелестями, — можно было просто умереть со смеху.
Потом несколько месяцев все мы топтались на месте. А Джон полетел на Ямайку с Ричардом Брансоном и с еще одним парнем, который работал у нас, нашим промоутером по имени Руди ван Эдмон; он очень подружился с «Sex Pistols». Они полетели на Ямайку подписывать контракты с группами, и я думаю, Джон у них был неофициальным советником, потому что он один из всей троицы что-то знал о реггей. И они застряли в Америке. А Малькольм уже решил делать свой фильм, «Рок-н-ролльная афера века», так что Джон, сидя у бассейна, постоянно натыкался на эти камеры, запрятанные в кустах. Мне кажется, Малькольм действительно хотел снять этот изобличительный кадр — Джон сидит возле плавательного бассейна. Но вряд ли он что-то снял (смеется). Джон, я думаю, каждый раз вовремя засекал камеру.
19
«Афера века»
ДЖУЛИАН ТЕМПЛ: Малькольм был очень настроен сделать фильм, и мы пришли к решению, что нам следует сохранить всю структуру и использовать какие-то документальные кадры, которые мы собрали. Это было в Бразилии, туда поехали Стив и Пол; Сид заболел, а Джон уже откололся от группы. Малькольм вернулся в Англию, и мы решили отправиться туда и поснимать Ронни Биггса с Полом и Стивом — может, и Сид туда подтянется, если выздоровеет.
Итак, мы поехали в Бразилию с компанией киношников. И мы выпивали в самолете и соображали, что там получится с Биггсом. Идея была такая: попытаться что-то сделать с каждым членом группы в разных уголках земного шара, всякие сумасшедшие ситуации — как можно тратить деньги, как прожигать жизнь…
Но оказалось, что в Бразилии очень трудно что-то снять — там как раз был карнавал и плюс не было ни камер необходимых, ни разных других вещей. Вышел сплошной хаос. И Биггс был в сильном обломе, потому что, знаешь… (пауза) он действительно хотел стать хорошим. Нет, он не был реальным бандитом, чего ждал Малькольм, как я думаю. Он был как раз персонаж для медиа, и его обламывал именно элемент лихости в фильме. Хотя он был отличный парень и было здорово, когда он пел в «Sex Pistols», у него был отличный имидж для медиа — а мы за него как раз и беспокоились больше всего.
В: И что, трудно было заставить его что-то делать?
ДТ: Нет, за деньги он делал все. И он искренне сошелся с Полом и Стивом. Я думаю, у них было похожее происхождение, и они отлично поладили, для них это легко оказалось. А заплатить ему предполагалось две тысячи только за съемки, плюс выручка от пластинки. Но я не знаю — заплатили ему столько или нет. Надеюсь, что да, но возможно, что и нет.
В: Правда?
ДТ: Я думаю, он очень расстроился из-за этого. Возможно, впоследствии ему все заплатили, но я точно помню, что он звонил нам и настаивал, что он не получил всей своей суммы.
В: А что, проблема была в том, что деньги находились у Малькольма?
ДТ: С деньгами вообще были невероятные проблемы. Очень большие. Беспокойств из-за этого было больше всего. Я не знаю точно, сколько стоила Бразилия, но очень дешево, кажется, около двадцати тысяч — зато потом мы истратили кучу денег.
В: А как Малькольм крутился в смысле денег? Брал большие кредиты или у него был свой финансовый актив? Как он всем этим оперировал?
ДТ: Да, я думаю, он все еще получал деньги от записей — в банке от тех дел все еще оставались деньги. Но с деньгами становилось все хуже и хуже. Я помню, когда мы поехали в Париж — следующей идеей было снять Сида в Париже, — я помню, были немыслимые заморочки с «Barclay Records» и их десятью тысячами фунтов. А в то время это было очень важно для нас — получить эти деньги. И «Barclay» нам заплатил потом эти деньги.
Париж — это был наш следующий шаг. Тем временем мы проработали много задумок и уже пришли к этой идее аферы: Малькольм должен был давать десять уроков. Понимаешь, к тому времени на Малькольма обрушилась плохая пресса. Много было всяких статей — мол, он все проделал только ради денег, — и Малькольм превратился в такого Макиавелли, который эксплуатировал невинных «Sex Pistols». Потому все эти уроки и вообще представление с Малькольмом было задумано как гиперболизация этих элементов — он должен был выглядеть очень зловеще, и все неправдоподобные выдумки прессы должны были выглядеть правдой за счет преувеличений и прямой лжи. Эти извращенные факты выставляли Малькольма провидцем, якобы он все предвидел и спланировал, якобы он был вдохновителем событий. Это была очень правильно выраженная спонтанная реакция на кризис в целом. И я считаю — тут действовала еще инерция тех идей, которые однажды свели все воедино и позволили «Пистолетам» стать теми, кто они есть. Конечно, такое невозможно спланировать.
20
Сид Вишес в кино
ДЖУЛИАН ТЕМПЛ: Итак, следующее, что мы должны были сделать, это отвезти Сида в Париж и продумать весь его ряд — он должен был петь перед очень буржуазной аудиторией. К этому времени «Sex Pistols» уже превозносили многие люди, которые вообще ни во что не врубались. И «Афера» была задумана, чтобы поставить на место подобных людей. Популярность группы необычайно выросла среди музыкальной прессы, и фильм должен был их заставить снова нас возненавидеть. Это всегда дает больше гибкости, больше простора для движения, если хочешь делать что-то новое. И «Афера» в этом смысле здорово сработала.
Сначала мы не собирались вообще делать «Мой путь»[13]. Сначала мы хотели, чтобы там была «Je nе regrette rien»[14]. И тут начались колоссальные трудности и скандалы между Малькольмом и Сидом. Сид — и это очень грустно — настаивал, чтобы Малькольм записал в контракте, что больше не будет им командовать. И сам Сид перестал разговаривать с Малькольмом. Две недели в Париже мы провели, пытаясь заставить Сида спеть и приступить к съемкам.
В: И Малькольм подписал что-то подобное?
ДТ: Он что-то подписал, да. Я не знаю, что там произошло. Совсем ничего не знаю. Я уверен, что всякие контракты и договоры ничего не значили, но Сид верил, что значили. Не знаю. С Сидом было очень трудно работать, в основном из-за героина. И он к тому же сильно ненавидел Роттена, эта ненависть и привела его к Малькольму.
В: А на чем она была основана?
ДТ: Сид решил, что Роттен ссучился в Америке. Если взглянуть на этот американский материал, то Сид там единственный, кто взял на себя все безумие, кто делал «Pistols» больше, чем просто рок-группой. Я думаю, Роттена это сильно задело, и он просто растерялся. Сид в этом смысле чувствовал себя наследником Роттена, он должен был занять его место. И ему совсем не нравился Роттен. Нет, раньше он ему нравился, но он злился, что Роттен, а не он, занимает главное место.
Нужно еще добавить, что Сид был в полном отрыве от какого-либо понимания происходящего — какого хуя здесь все делают. Он полностью отъехал из-за наркотиков. И к тому же Нэнси круто взяла его в оборот.
Я помню, мы снова и снова пытались заставить его спеть «Мой путь» и начать съемки, но это было невозможно. Два дня мы провели на студии, пытаясь его заставить хотя бы открыть рот — он даже этого не мог. Даже Стив Джонс прилетел ему на помощь. И я, помнится, пришел как-то утром в отель, после всех этих обломов с ним, и сказал Малькольму — а Малькольм во все это не лез, — что Буги, я и Стив возимся только с Сидом. Малькольм был еще в кровати, и когда мы сказали ему это, он очень разозлился. Позвонил Сиду в номер и начал с ним такой разговор, знаешь, что ему конец настанет, что он просто конченый наркот и у него нет никакого будущего, если он не может работать вместе со всеми.
И пока он это говорил, Сид передал трубку Нэнси, а Малькольм все продолжал говорить и говорить, уже Нэнси, и вдруг дверь комнаты распахнулась от удара ноги — представь себе отель «Брайтон» на рю-де-Риволи и эту комнату в стиле XIX века — и появился Сид: в мотоциклетных сапогах, со свастикой на рубашке. Он просто прыгнул на Малькольма и стал его бить — тот выскочил из комнаты и побежал по коридору, а все эти женщины с бельем кричали: «О, месье, месье!» и пытались его остановить. Сид побежал за ним по коридору, Малькольм вскочил в лифт, Сид за ним и начал просто избивать его.
После этого Малькольм уехал домой, он просто сказал: «Все, я ухожу». И оставил нас расхлебывать кашу с французской бригадой.
В: И что, Сид сильно его избил?
ДТ: Нет, никаких серьезных физических повреждений. Но психологически это был очень сильный удар для Малькольма, он был подавлен — знаешь, ненависть этого парня была нешуточной.
Итак, Малькольм отправился домой. Нам не удалось даже закончить съемки. И чтобы Сид спел «Мой путь», нам пришлось для него немного изменить слова, тут нам Нэнси помогла. Он даже обрадовался, когда узнал, что специально для него сделали изменения в песне. Потому что первоначальная идея, может, не очень хорошая, была такова: он всю песню поет так же, как пел Фрэнк Синатра. А Сид говорил: «Я хочу все сделать в стиле „Ramones"». И компромисс мы нашли такой — вступительный куплет он поет как Синатра, а потом уже в стиле «Ramones».
В: А почему Сид так ненавидел Малькольма? Он сам говорил что-нибудь про это?
ДТ: Да, говорил. Резон Сида был такой — не думаю, что правильный, — что он сам якобы придерживается каких-то рок-н-ролльных традиций, вместе с Нэнси и «Heartbreakers», а Малькольм его зажимает, не позволяя им играть, не давая им стать рок-н-ролльной группой, чего Сид действительно хотел, как мне кажется.
И еще он очень разозлился на фильм Расса Мейера, потому что тот проигнорировал саму группу. При этом Сид был доволен съемками в Париже, потому что знал, что он звезда в этом фильме, и он пытался сыграть как можно лучше, хотя он был достаточно болен. Мы все время пытались спрятать его куда-нибудь; сначала устанавливали камеры, вытаскивали его, говорили: ты делаешь то-то и то-то, и снова его прятали. Потому что иногда он был в таком состоянии, что запросто мог наброситься на кого-нибудь — у него был с собой нож, и он мог напасть на людей.
Мы много снимали его в еврейском квартале, где он расхаживал в майке со свастикой, и местные люди от него шарахались, была действительно серьезная напряженка. Все чувствовали, что Сид способен на ужасные вещи.
Вот, и он разлеживался в своей комнате, и мы не могли его вытащить оттуда — киношная бригада появлялась обычно в девять утра, а он просыпался только в двенадцать и валялся, требуя выпивки. Если официантки приносили ему водку с тоником вместо водки с апельсиновым соком, он мог швырнуть стакан прямо в них. Все стекла у него были вдребезги разбиты, и его погнали из отеля. Всех нас выгнали.
Я помню, прихожу однажды к ним после съемок — все из-за этой Нэнси, — а она порезала себе вены. Кровать вся в крови, она как бы изобразила попытку самоубийства, чтобы дать понять Сиду, что тот не должен ее бросать даже на несколько часов, даже на время съемок. С ней вообще все было очень странно. И из-за этого было еще труднее. Пока Малькольм был рядом, еще было полегче, но все равно очень трудно.
В: А как ты себя чувствовал, работая с Сидом?
ДТ (пауза): Ну, я думаю, просто… (пауза) конечно, временами я думал: все очень плохо, потому что он болен и просто физически неспособен работать. Но он хотел работать. Знаешь, он был очень… Он все время спрашивал: хорошо получилось или нет, могу я еще дубль сделать. Он хотел выглядеть как можно лучше и все спрашивал: «Как получилось? Как я там — нормально?» — и все в этом духе.
Но мы устали от всей ситуации в целом, потому что к нам зачастили наркоманы. Я помню первый день, мы еще не начали ничего снимать, только наняли французскую кинобригаду. Там был один французский менеджер — все они с телевидения, — и на следующий день я пошел к этому менеджеру и постучал в дверь. Там началась какая-то суета, грохот, звон, и кто-то прокричал из-за запертой двери: «Кто там? Кто? Полиция?» Я ответил: «Нет, это я», и когда они впустили меня, я заметил, что они быстренько что-то убирают. А на матраце лежал парень, и у него изо рта стекала струйка рвоты — явный наркоман, завтрашний покойник, и это оказался так называемый менеджер французского телевидения.
У меня было чувство, что мы окружены наркоманами всех мастей. О том, что Сид в Париже, слухи быстро разнеслись, и торчки приходили к нам в отель за деньгами. И это, как ты понимаешь, нам немного надоело.
Но причина, по которой мне вообще все это было интересно, заключалась в следующем: я верил — Сид как исполнитель обладает уникальными способностями сделать что-то такое, чего никто, кроме него, не может сделать. Знаешь, в нем было что-то жуткое. И он отлично спел «Мой путь».
21
Дата: 2019-02-02, просмотров: 327.