Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
На донатистов, раньше африканцем никогда не упоминавшихся, он обратил внимание лишь как священник. Но потом он год за годом нападал на них, яростнее, чем на всех других «еретиков» высказывал им в лицо все большее презрение и изгнал их из Гиппона, своего епископского города. Ибо донатисты свершили «преступление схизмы», они были не что иное как «сорная трава», животные. «Эти лягушки, сидят в своем болоте и квакают «Единственно мы христиане». Однако «С открытыми глазами спускаются в ад».
Что бы стоил Августин как донатист? Альтернатива, которая ему уже потому не явилась, что схизма, которой при его посвящении в епископы исполнилось 85 лет, сравнительно маленькая, локальный африканский случай, была (даже если и не так сильно, как он утверждает) раздроблена на «многие крошки». Напротив, католицизм втягивал народ, за ним был император, массы, даже, - так бахвалится Августин, - «единство всего мира». Часто и без колебаний Прославленный настаивает на таком аргументе от большинства, неспособный к пониманию мысли, позднее сформулированной Шиллером «Что такое большинство? Большинство - вздор, разум всегда был присущ немногим». И если он сам действительно заблуждался, - так думает «гигант духа», какие «даруются миру лишь единожды в тысячу лет», - он все-таки заблуждался с большинством. (Естественно, он знает новые доказательства «veritas catholica», он еще настойчивее подчеркивает чудо его церкви, Евангелие, но верит Евангелию лишь «из-за авторитета католической церкви» - ее же авторитет обоснован Евангелием).
Мы уже неоднократно встречались с донатистами, главной областью распространения которых были Мавритания и Нумидия При Константине и его сыновьях дело дошло до тяжких столкновений с ними, к заключению в тюрьмы, наказаниям поркой, ссылкам, к ликвидации самих донатистских прелатов, например, епископа Доната из Багаи, решительного борца сопротивления, или епископа Маркула, - оба стали мучениками, место их казни скоро привлекло поток паломников. Затем императорский декрет об унии от 15 августа 347 г привел к (формально просуществовавшему четырнадцать лет) объединению донатистов и католиков, при их главе Грате из Карфагена дело вновь дошло до изгнания и бегства противника, а также к смерти донатиста Максимилиана, разорвавшего экземпляр декрета о союзе при его опубликовании. Однако по возвращении при Юлиане сосланных последовали акции возмездия. Теперь наступила пора изгнаний, дурного обращения, в отдельных случаях и убийств католиков и, благодаря вернувшемуся из ссылки епископу Пармению, - расцвету донатистской церкви.
Ибо хотя ее преследовали и после восстания фирма, перекрещение и богослужение ей были запрещены, многие вожди сосланы, - в том числе епископ Клавдиан, выступавший во главе римской донатистской общины (основанная однажды африканцем Виктором из Гарбы, ее первым епископом, она просто вынуждена собираться за городом), - да, хотя (правда, весьма вяло использовавшийся) императорский декрет 377 г обновил все ранее изданные антидонатистские законы, донатизм значительно опережал африканских католиков. Он стал сильнейшей конфессией, прежде всего благодаря своему, около 30 лет трудившемуся примасу Пармению, - своеобразному, высоких духовных качеств, а также литературно одаренному человеку, который не был африканцем, а происходил, возможно, из Испании или Галлии. Даже на католической стороне о нем и времени его службы пишут, «что в своих решениях он был надежен, своим убеждениям оставался верен, интригам и жестокостям был чужд». «Повседневные контакты между членами обеих конфессий нормализовались, иногда донатисты в прямо-таки миролюбивой форме агитировали католиков к переходу в свою общину» (Баус).
Преобладание донатизма (согласно Иерониму, в одном поколении - религия «почти всей Африки») рушится отчасти по внутрицерковной причине (раскол «раскольников»), отчасти из-за внешней проигранной войны.
Преемник Пармения Примиан - авторитарный, упрямый, лишенный умной рассудительности, - восстановил против себя своего собственного диакона, будущего умеренного епископа Максимилиана (потомка умершего около 355 г Доната Великого) и был примерно в 393 г смещен 55 - ю епископами. Но Примиан не смирился с этим. После того как он подверг Максимилиана всевозможным преследованиям, интригами, а также силой, он сплотил вокруг себя на соборе в Багаи 24 апреля 394 г 310 епископов и отлучил своих противников. Кафедральный собор Максимилиана был сожжен до тла, его дом ограблен Примианом, а старый епископ Сальвий из Мембрессы (так болтает, по крайней мере, Августин) вынужден был танцевать на собственном алтарном столе с мертвой собакой на шее.
Более богато последствиями сокрушительное поражение на поле битвы.
Берберский князь Гильдо, брат узурпатора Фирма, римский генерал, comes Africae с 386 г, наконец также magister utruisque militae1 для Африки, попытался стать независимым от Равенны и был объявлен врагом государства, hostis publicus2 . Опираясь на широкие круги неимущих, на рабов, колонов, циркумцеллионов (сезонных рабочих), настроенный революционно, он, вероятно, стремился к новому переделу собственности, причем он хотел занять место императора и сделать себя крупнейшим землевладельцем Северной Африки. Ведя подпольную работу в Константинополе, Гильдо уже зимой 394-395 гг. неоднократно препятствовал поставкам Риму из Африки, что отяготило продовольственное снабжение столицы. Летом 397 г он заключил соглашение с евнухом Евтропом, влиятельнейшим министром на Востоке, который через миссию в Рим домогался Африки для своего императора Аркадия (383-408 гг.) старшего сына Феодосия I Гильдо объявил о своем присоединении к Восточной империи, конфисковал как императорское, так и частное имущество и связался с донатистской церковью, подчеркнуто выступавшей как община бедных и праведников, которая была больше склонна к сепаратизму и уже во время мятежа Фирма в 372 г сражалась против римских властей Епископ Оптат из Фамугади (сегодня Тимгад), влиятельнейший донатистский прелат Нумидии, был правой рукой Гильда и, говорят, почитал его как Бога Оптат, чей город с начала V-го века причислялся, вместе с Багаями, к «священным городам» донатистов, проводил разновидность коммунистической политики. Он разделил землю, как поступающую в качестве наследства собственность, и терроризировал на стороне Гильда в течение десятилетия крупных землевладельцев Южной Нумидии заодно с католиками.
1 начальник обеих военных служб (лат)
2 врагом народа (лат)
Император предписал для церковных грабителей смертную казнь. А имперский полководец Стилихо, объявленный.
Евтропом в Константинополе врагом империи (что привело к конфискации его владений в Восточном Риме), послал против Гильдо его собственного брата Масцезеля, фанатичного, рассорившегося с Гильдо из-за семейной междоусобицы ортодокса. Выйдя из Пизы, он взял на острове Капрария на борт еще и монахов, чтобы их присутствием гарантировать погоду. День и ночь, - утверждает Оросий, католический священник, - Масцезель молился с этими монахами и пел псалмы. И весной 398 г Масцезелю, уже перед врагом, явился ночью св. Амвросий и указал палкой на землю hic, hic, hic1 .
Масцезель смекнул, прокричал вражеским солдатам «кроткие слова мира», проткнул одному их знаменосцу руку, ну и разбил внезапно при Аммедаре (Хайдра) войско брата, по утверждению, в 70 000 человек, отряды которого частично перебежали во время битвы, не в последнюю очередь, пожалуй, из-за того, что их офицеры симпатизировали католическим землевладельцам. Гильдо и часть его чиновников еще в то же лето погибли от рук палача или покончили с собой. Их имущество и состояние - особенно большое у Гильдо - было изъято в государственную казну, конфискованное церковное имущество возвращено, антикатолические указы отменены. Епископ Оптат из фамугади, проклинаемый Августином наиболее ожесточенно, названный familiarissimus amicus2 Гильда, а также Gildonis satelles, «совсем обыкновенный бандит» (ван дер Меер), околел, почитаемый донатистским народом как мученик, в темнице, в то время как его соепископы (обычное поведение высшего клира в таких случаях) поспешно от него дистанцировались. Августин же безмерно чествовал истребление, а мавр Масцезель, которому они были обязаны, вскоре умер по приказу Стилихо, якобы, из-за зависти «Африканские христиане - лучшие» Августин.
1 здесь, здесь, здесь (лат).
2 самый близкий друг (лат).
Фиаско Гильда хотя и подвигнуло католиков к решительной атаке на донатистов, теперь больше не коснулось никого из высших чиновников. Однако, так как в Африке донатисты редко становились католиками, а католики донатистами - часто, то последние до девяностых годов имели большинство. Над ними царствовали тогда еще 400 епископов Гиппон Региус и весь приход Августина были преимущественно донатистскими - очевидно, «единственная причина, почему поначалу святой хотел победить аргументами, почему он предпочитал еще силе дипломатию и дискуссию. Годами он домогался расположения противников. Едва ли остался даже один из их руководителей, кого он, «профессиональный оратор», не пытался уговорить. Однако «сыновья мучеников» не хотели идти вместе с католиками, «отродьем предателей» (епископ Приман), с церковью, которая «жирела на плоти и крови святых» (епископ Оптат), которая всякий раз стояла на стороне государства, состоятельных. Напротив, донатизм был больше народной церковью, а донатист убеждает быть членом братства, которое «находится в непрерывной войне с дьяволом, его возможный жребий в этом мире - будь преследуем, как были преследуемы все праведники со времен Авеля» («Предметный лексикон Античности и христианства»).
На всем пути страдания донатисты сотрудничали с религиозно-революционным, притесняемым землевладельцами крестьянским движением, поощрявшимся уже Донатом из Багаи, а потом Гильдо, циркумцеллионов - кочующих уборщиков урожая и одновременно левым краем этой церкви. Согласно их противнику Августину, характеризовавшему их псалмом «Быстры их ноги к кровопролитию», они веровали, грабили, поджигали базилики, бросали католикам в глаз известь и уксус, требовали назад долговые квитанции и вымогали свое освобождение. Ведомые часто духовными лицами, даже епископами, «капитанами святых», эти «agonistici» или «militas Christi» (фанатики мученичества, паломники по страсти, террористы) обрушивали дубины, названные «израильтянами», под боевой клич «хвала Богу» (laus deo) - «труба кровавой расправы» (Августин) - на католических клириков и аграриев. Без сомнения, они - при всей «беспорядочности», приписываемой им, - распознали здесь связь. Все-таки католики были «сильно зависимы от поддержки римской империи и крупных землевладельцев, которые представляли им финансовые привилегии и материальную защиту». («Предметный лексикон Античности и христианства»). И эксплуатируемые нередко убивали самих себя, чтобы таким образом сразу попасть в рай. Они прыгали, принужденные, как говорили донатисты, преследованием, со скал, возможно, с утесов у Айн Млила, или в бушующий поток, - для Августина лишь «часть их привычного поведения».
Долг мученичества, типичный для донатистской церкви, сформулировал около 225 г Тертуллиан. А Киприан, св. епископ, восхищенный лично Тертуллианом и поддержанный всем африканским епископатом, доказывал, вопреки римскому епископу Стефану, что ни один священник не должен служить у алтаря в состоянии греха, стал, так сказать, главным свидетелем схизматиков. И мученическая смерть Киприана 14 сентября 258 г особо засвидетельствовала его - Августином ожесточенно оспариваемое - учение, его, равно как и Тертуллианово понятие церкви и таинства и, можно предполагать, усилила донатистскую эйфорию мученичества. Во всяком случае, сформировала центр их богослужения культа мучеников Раскопки в Центральном Алжире, когда-то цитадели донатизма, обнаружили множество часовен, посвященных почитанию мучеников и явно принадлежавших схизматикам. Многие содержали излюбленное библейское изречение или девиз схимников «Dao laudes».
Понятно, что склонность циркумцеллионов к мученичеству, говоря словами католического епископа Оптата из Милева, была ни чем иным как «cupiditas falsi martyrii»1 .
1 «страстное желание к ложному мученичеству» (лат)
2 «безумная чернь» (лат)
3 «движение (точно так же безумное) циркумцеллионов» (лат)
Циркумцеллионы казались их противникам ниспровергателями. Они добывали то, что им было насущно необходимо для жизни, причем во главе их часто стояли клирики, подобно пресловутому епископу Донату из Багаи. Итак, они вымогали, воровали, мародерствовали, убивали. Они варили свою пищу на досках от разрушенных алтарей, рабов делали господами, господ рабами. Они привязывали их к мельничным колесам и распространяли такой ужас, что верующие сами уничтожали свои долговые квитанции и были рады уйти живыми. Правда, об этом левом крыле донатистов, в свою очередь, видимо, распадавшемся на различные «крылья» (Romanelli), нас информируют (исходя из немногих юридических источников) почти исключительно его противники католические писатели и клирики, например, Оптат из Милева, который описывает их в конце IV-го столетия в «миролюбивом тоне» (Крафт), но, тем не менее, свидетельствует об их «умопомешательстве», обзывает их «безумными», сравнивает их епископов с «разбойниками» (latrones) и издевается, что они могли к тому же еще считаться «святыми и невинными» (sancti et innocentas). Возглавляемая такими тварями дружина объявлялась духовно неполноценной, «insana multitudo»2 и способной к любым преступлениям. Однако не в последнюю очередь и Августин, постоянно заново подстегивавший «furor», атаки на «turbae (agmina multitudes) circumcellionum»3 , рассматривая их точно так же - как не более чем разбойников, психопатов, болванов, тоже утверждал, что «клирики всегда были их предводителями». Его мнения, меж тем, определяли «ненависть» и «превышения чувства меры» (Бюттнер), в то время как борьба циркумцеллионов, при всех отталкивающих и даже криминальных чертах, «была объективно справедливой» (Дизнер).
Донатисты не оставались невинными в своем соперничестве Дело доходило до жестокого сопротивления, целой серии самоубийств, но и до кровавых актов мести. В союзе с циркумцеллионами они мародерствовали и устраивали резню, ночные налеты, поджигали дома, церкви католиков, бросали их «священные» книги в огонь и разбивали или расплавляли их чаши, чтобы обогатить если не себя, то свою церковь. Если донатистские вожди (подобно, например, епископу из Синити Максимиану) переходили в другое вероисповедание, - угрожали их приверженцам. По крайней мере, Августин рассказывает, что герольд донатистов обратился к жителям Синити, где продолжал служить Максимиан «Кто останется с церковной общиной Максимиана, у того подожгут дом». Далее возмущенный отец церкви сообщает лишь о «самых свежих деяниях» «Священник Марк из Касфалии, никем не принуждаемый, стал католиком. Поэтому прихожане преследовали его, даже чуть не убили Реститут из Викторианы перешел в католическую церковь без принуждения с какой-либо стороны. Поэтому он был вытащен из дома, избит, его затолкали в воду, обрядили в издевательские одежды Марциан из Урги по доброй воле избрал католическое единство, поэтому ваши клирики, так как сам он бежал, забили до смерти, забросали камнями его заместителя диакона, за что их дома были по заслугам сожжены».
Око за око, зуб за зуб.
Нумидийские верховные пастыри Урбан из Формы и Феликс из Идикры считались особенно свирепыми. Один донатистский епископ похвалялся, что собственноручно превратил в пепел четыре церкви. Над священнослужителями издевались, прелатов противной стороны также ослепляли и увечили Св. Поссидия из Калама избили до потери сознания. «Некоторым, - говорит Августин, - они выкололи глаза, одному епископу отрезали руки и язык» Многие, - утверждает он, были даже убиты, хотя донатисты остерегались убивать епископов, - хотя бы просто из страха наказания. Епископу Максимиану из Багаи, грабителю одной из донатистских церквей, в последний момент смерть мученика оказалась недоступной. Правда его отколотили, угостили ножом, а алтарь, под которым он искал защиты, разломали, еще ипобив его ножкой алтаря. Однако в конце концов его, уже принятого за мертвого, окровавленного, швырнули с башни, а так как в чуде было отказано, - в навозную кучу, - вот чем завершилось мученичество.
Донатисты, напротив, как часто подчеркивается, в том числе Августином, вовсе не могли стать подвижниками, «так как они не жили жизнью христиан». Но собственные мученики, - разве они святому были не совсем желанны? Разве они не служили фанатиэации масс? Умножению славы католицизма? Разве только поэтому «герои» противника казались ему столь неприятными? Почти заклиная, он пишет имперскому гонителю донатистов, комиссару Mapцеллиану. «Если Вы не хотите прислушаться к просьбе друга, то прислушайтесь, по крайней мере, к совету епископа. Вы лишаете страдания слуг Бога у католической церкви, должного служить слабому для духовного поучения, не для блеска, приговаривая врагов и мучителей к равному наказанию».
Истинную подоплеку донатистской проблемы, которая привела не только к религиозной войне около 340, 347, с 361 по 363 гг., но и к крупным восстаниям 372 и 397-398 гг. Августин широко не осознавал и не хотел осознавать. Он полагал, что можно объяснить богословской дискуссией то, что было меньше конфессиональной, чем социальной проблемой, резким общественным противоречием внутри североафриканского христианства, пропастью между богатым верхним слоем и неимущими, - ни в коем случае только «циркумцеллионскими бандами», но и ненавидящими господствующих свободными массами и рабами. Если главенствующая церковная каста состояла главным образом из католических греков и римлян, то донатисты (хотя и распространенные по всей Северной Африке) рекрутировались прежде всего из карфагенских, более того - берберо-пунических сельских жителей. Однако земельные владения Нумидии и Маретании Ситифенсис, важнейшей области оливкового производства на Средиземном море, принадлежали главным образом государству, а также частным крупным землевладельцам. Крестьяне, угнетенные имперскими чиновниками, пребывали в долговой кабале, что вело к росту сезонных рабочих, бродящих кругом, активнейших пропагандистов донатизма. А большая социальная дистанция между обоими христианскими группами, враждебность берберов и пунийцев к римлянам намного более способствовали расколу церкви, чем незначительные религиозные расхождения.
Августин не мог или не хотел этого видеть. Он со всей решительностью представлял интересы имущего и господствующего класса. И для него донатисты всегда были неправы, они только оскорбляли и лгали. Он утверждает, что они жаждали лжи, их ложью «заполнена вся Африка», «что партия Доната всегда опирается на ложь». И хотя лишь распространенность донатизма заставляла святого поначалу проявлять сдержанность, практиковать «военные действия с поцелуями», как характеризует католическую тактику донатистский епископ Петилиан из Цирты, по каковой причине Августина можно хвалить и сегодня если он мог «при случае даже отклониться от принципа неприменения силы, то в другие моменты он дает нам доказательства того, как сознательно ориентируется в поведении по отношению к еретикам на послание Евангелия». (Томас, который, разумеется, приводит лишь одно-единственное доказательство).
Ну, наказания против «еретиков» никогда не применялись без различия. Если «еретики» были многочисленны, широко распространены, то к ним охотно относились доброжелательно, дабы не провоцировать их к открытому сопротивлению Ergo это была лишь вынужденная терпимость, пощада, так сказать, против воли, уступчивость, как говорит Августин о донатистах, по отношению к «чистому сорняку» «Итак, мы терпим их примерно так в этом мире, который Господь называет своим полем и на котором католическая церковь распространена у всех народов, как терпят сорняк среди пшеницы до времени жатвы, очистки на току».
Но если «ересь» имеет лишь немногих защитников, то против нее выступают жестко. Так, епископ Аборы в проконсулярии, где католики образовали большинство, признал «Тот, кто у нас проявит себя как донатист, будет побит камнями». Даже с одной и той же сектой, смотря по обстоятельствам, обращались по-разному, для чего не нужно было слишком много ума, а еще меньше стыда.
Столь же многозначительно проходила дифференциация при возвращении «еретических» или схизматических священников. Если они покаялись, публично отреклись, то, само собой, отменяли отлучение их от церкви, но не отстранение от должности. Если же, конечно, речь шла о большой группе, - то священнослужителей прощали, оставляли им место или, по меньшей мере, чин, чтобы благорасположением к пастырю (вновь) обрести и паству.
Схизматиков Африки при недостатке священников, которых синоды непрерывно подвергали обвинениям, без их клира вовсе было невозможно опекать. Поэтому когда папа Анастасий предупредил в 401 г о «силках и коварстве» донатистов, то африканский синод, правда, поблагодарил осенью «брата и соепископа Анастасия из Рима» за данные «с отеческой и братской любящей заботой» советы. Однако сказал, что с учетом всех обстоятельств лучше действовать «мягко и миролюбиво» (leniter et расifiсе) и - как то было раньше - предоставлять отдельным епископам право принимать или не принимать обращенных донатистских клириков в их чине.
Августин тоже первоначально ни в коем случае не был за принуждение. Он торжественно оспаривает всякое намерение вновь, как во «времена Макария», возвращаться к употреблению силы, можно предполагать, что это следствие изучения новозаветных и староцерковных посланий. Таким образом, он выступает в настоящий момент за убеждение, христианскую миссию, обращение иноверующих, исключая любое из средств светского принуждения, в 393 г, когда он был еще «соепископ», он резко отверг в одном из посланий донатистам всякое давление в религиозной сфере, он отказывался читать церковное писание, «пока присутствуют военные, чтобы никто из Вас не думал, что я хотел бы дела ради поднять больше шума, чем совместимо с мирными намерениями. Напротив, чтение должно состояться только после отхода солдат, дабы все мои слушатели знали это не было моим намерением, чтобы люди где-то кем-то были понуждены против своей воли войти в церковную общину. С нашей стороны будет покончено с ужасом светской силы, пусть же будет покончено с ужасом странствующих толп на Вашей стороне. Мы хотим бороться чисто по-деловому».
Нет, «с властями» Августин не хотел, как он восклицал в одной из проповедей, «иметь ничего общего». Он, очень часто имевший контакты с африканскими губернаторами и высокой военщиной, с Марселлином, Бонифацием, Апрингием, Дарием, возможно, даже испытывал и естественную антипатию к политике. Лишь злые, часто проповедовал он в свое время, выступают против злых силой. Он, напротив, всегда приглашал своих противников к персональному разговору, деловой дискуссии. Конечно, когда он хорошо изучил низость «еретиков» и увидел, как можно их благодаря некоторому нажиму (о чем правительство, начиная с 405 г, заботилось по нарастающей) принудить к лучшему, - он стал придерживаться иных взглядов. Теперь, когда он узнал о бесперспективности своего дара убеждения, по крайней мере у епископов другой стороны, он опасно заострил свое перо и свой язык тоже. Теперь он считал рациональным обращать «еретиков» - к их собственному благу - даже против их воли «многим желанно, когда их принуждают».
Конечно, претерпи принуждение католик, это было бы «несправедливо», а такой католик стал бы «мучеником». Но если это касается инаковерующего, - «по отношению к нему не свершается несправедливости» Донатисты ведь поднялись «силой против согласия Христа» и, таким образом, они страдают «не за него», но лишь ради своих «злодеяний». «Как же велико ваше ослепление, что вы вопреки вашей дурной жизни, вопреки тому, что свершаете разбойничьи поступки и будете по праву наказаны, однако же притязаете на славу мученичества».
Толерантный епископ, не хотевший иметь ничего общего с властями, весьма скоро целиком спрятался за них, подстрекал их, видел своих противников «наказанными по праву». Ведь даже закон императора Константина против них, - «очень строгий закон», добавляет Августин, - существовал «по праву». Нет, «не всякое преследование было несправедливым». А так как донатисты не были побеждены ни его религиозными поучениями, ни его тактикой - сталкивать различные их партии друг с другом и даже их клир с мирянами, - то теперь он часто настойчиво вспоминал о знаменитом Послании римлянам о Богом установленной власти. Не без оснований, подчеркивал автор трактата «О терпении», власть носила меч, и кто ей противостоит, - противостоит Богу Правда, на другой стороне Петилиан, епископ Цирты, один из главных противников Августина, обзывавший католиков «развратными душами», «грязнее даже любого дерьма», говорил, что Христос никого не преследовал. Ибо «любовь» не преследует, не возбуждает государство против инакодумающих, не грабит и не убивает Августин, конечно, умел различать любовь in puncto «Любите заблуждающихся людей, но боритесь со смертельной ненавистью их заблуждения». Или «Но не раздумывая мы должны ненавидеть в злых злобу и избирать себе существо для любви». Или «Молитесь за своих противников, чьи воззрения вы отвергаете и, побивая, опровергаете».
«Если императоры приказывают нечто благое, то приказывает через них не кто иной как Христос», - убежден теперь св. епископ. И если «император придерживается истинной веры, то издают предписания в пользу истины и против лжеучений, и всяк, кто проявляет к ним неуважение, сам навлекает на себя проклятие. Он навлекает кару у людей». Это пишет тот самый человек, который лишь немного абзацев до того уверяет «Мы, между тем, не возлагаем надежды на какую-либо человеческую силу”.И в том же самом послании вновь угрожает донатистам. «Итак, если вы самоуправной дерзости ради столь насильственно принуждаете людей или обратиться к заблуждению или закоснеть в нем, тогда насколько же больше мы должны сопротивляться посредством всей законной власти, которая согласно возвещению Христа подчинена Господу, дабы достойные сожаления души освободились от вашего деспотизма, исцелились от незапамятного ослепления и привыкли к свету очевиднейшей истины».
Вера донатистов, однако, столь сходная с его, даже в сущности идентичная, - не что иное как заблуждение и насилие. Католики, напротив, действуют из чистого сострадания, из любви. И если донатистов постигает кара, то не от их врагов, а от самого Бога «Мы любим вас, - объявляет великий Любящий, - и желаем вам того, чего себе желаем. Если вы питаете к нам огромную ненависть из - за того, что мы не можем спокойно смотреть, как вы заблуждаетесь и гибнете, то это говорит Бог. Сам Бог обращается к вам через нас, когда мы просим, угрожаем, наставляем, когда мы причиняем вам убытки и страдания, когда касаются вас законы мирской верховной власти. Поймите, что с вами произошло. Бог не хочет, чтобы вы погибли в кощунственном расколе, оторванные от вашей матери, католической церкви».
Да, поймите - И мы тоже не забываем, - так утверждает «Справочник церковной истины», точнее, католик Баус, -«что здесь слышен голос человека, которого так гонит и подстегивает религиозная ответственность вернуть в ecclesia впавших в заблуждение братьев, что по отношению к ней все остальные соображения отступают на задний план». Как типично, однако. Нужно снять обвинения с Августина, его мысли, его поступки сделать понятными. Все же таким образом уж на протяжении двух тысячелетий извиняли, восхваляли, объясняли исторические преступления. Так, так, - во имя религии, во имя Бога - во все времена оправдывали их, всегда из-за религиозной «ответственности» все гуманные соображения отставляли «ни задний план», гнали через все христианские Средние века, все Новое время, еще в Первую мировую войну, во Вторую, когда, вероятно, Ганс Лилье, позднее земельный епископ и заместитель председателя Совета Евангелической церкви Германии написал в послании с выразительным заголовком «Война как духовная повинность». «Не только на поясных бляхах, но и в сердце и совести должно быть запечатлено «С Богом». Эту жертву можно узаконить только именем Бога».
Конечно, только во имя Бога постоянно разрешались и свершались определенные преступления, как раз величайшие, что будут доказывать следующие тома этой криминальной истории.
Длинным рядом лукавых сентенций и не без соответствующих извлечений из Ветхого, Нового Завета великий Любящий требует теперь принудительных мер против всех слишком «Целительных» (corrigendi atqua sanandi). Принуждение, учит ныне Августин, должно быть иногда неизбежным, ибо, даже если лучшие воспитываются любовью, то большинство, однако, понуждается страхом. Дело в том, что раны друга лучше поцелуев врага. Лучше было бы любить в строгости, чем быть обманутым в кротости. Да, кто суровей наказывает, тот показывает большую любовь. Ведь принуждали и родители детей, учителя учеников к послушанию и прилежанию «Кто жалеет палку - ненавидит своего сына», - цитирует он Библию. «Плохой слуга словом не улучшается». И разве Сара не преследовала Агарь? А что сделал Илия с Валаамовыми священниками? Еще несколько лет назад Августин оправдывал жестокость Ветхого Завета перед манихейцами, согласно которым эта книга идет от князя тьмы. Но сам пользовался Новым Заветом. В таком случае не открылся ли некий сатана и в Павле? «Ты думаешь, - объясняет Августин «Благую Весть» епископу Винсенцию, - что никто не должен быть понужденным к справедливости, когда ты читаешь, как обращается хозяин дома к своим слугам «Кого найдете, заставьте его прийти1 ». Что он эффектнее переводит «принудьте их» (cogite intrare). Сопротивление свидетельствовало лишь о безрассудстве Разве в бреду не защищаются от своих врачей и больные лихорадкой? «Терпение» (toleratio) Августин называет теперь «бесплодным и ничтожным» (infructosa et vana) и восхищается обращению многих «святым принуждением» (terrore perculsi). Это было не что иное как программа Фирмина Матерна, «программа всеобщего военного просвещения» (Хоейзель), - мог ли ее читать Августин или нет.
Проблема честности заботила его еще едва ли. Если раньше он побаивался вынужденного перевода с «ficti Christiani», то теперь он предоставил эту заботу Богу. Император был, согласно Августину, уполномочен издавать законы по вопросам церкви, если это происходило в ее интересах. Принуждение ради добра казалось ему просто хорошим. Он пытался лишь облагодетельствовать своих противников, хотел того, чего они хотели в принципе сами «Под внешним давлением, - так проповедует богатый трюками «профессиональный оратор», - осуществляется внутренняя воля», причем он сообразил ссылаться на.
«Деяния святых апостолов» (9, 4), Евангелие от Иоанна (6, 44) и, наконец, с 416-417 гг., на Евангелие от Луки (14, 23), на Евангелие Любви. Ибо он при выступлении против своих врагов действовал тоже «при случае, пожалуй, немного нервозно» (Томас), однако то, что выглядело как преследование, было в действительности лишь любовью, речь шла для него «всегда лишь о любви и еще раз о любви» (Марру).
Бесчисленные его изречения свидетельствуют об этом. «Любовь - драгоценное слово, еще более драгоценное поведение ни о чем лучшем мы даже не можем молвить». «Дай укорениться любви в твоем сердце, из этого может произойти только добро». «Эта драгоценная жемчужина, любовь, без нее тебе ничто не пригодится, сколько бы ты ни имел» «Любовь - сила, и цветок, и плод, любовь - великолепие и красота, напиток и пища, любовь - «естественно, и «возвращение домой» донатистов «Церковь прижимает их к сердцу и окружает их материнской нежностью, чтобы их исцелить» - принудительной работой, поркой, конфискацией имущества, лишением права наследования. Однако опять же только «преимущество мира, единства и любви» хотел бы Августин «навязать» донатистам, «поэтому я вами представлен как враг Вы заявляете, что хотели бы убить меня, хотя я говорю вам лишь правду и, насколько это от меня зависит, не хочу позволить, чтобы вы погибли Бог отомстил бы нам в вас и убил бы в вас заблуждение».
Бог отомстил бы нам в вас! Ни в малейшей мере епископ не считал себя подстрекателем. Не отказывался ведь он порой, если это казалось кстати, от доносов, конечно, он тоже требовал наказать строптивых по всей строгости закона, не давая им «ни милости, ни пощады» Более того, он поощрял даже пытки. Да, известнейший святой старой церкви, может быть, церкви вообще, «любезный человек» (Хендрикс), отец «безграничной доброты» (Грабманн) «и великодушия» (Кеттинг), который по отношению к донатистам «всегда хотел бы воздействовать милосердием» (Эспенбергер), не высказывает в их адрес «ни одного оскорбительного слова» (Баус), пытается «виновных» защитить «даже от суровых наказаний римского права» (Хюммелер), короче, муж, постоянно делающий себя глашатаем «mansuetudo catholica», церковной кротости, - он разрешает уже пытки. Так скверно это не было никогда. «Вспомни все возможные пытки, - утешает Августин - Сравни их с адом и станет легче все, что ты придумаешь. Пытки и пытаемые здесь преходящи, там - вечны Любого наказания мы должны бояться, как мы боимся Бога. То, от чего здесь страдает человек, - лечение (emendatio)», если он станет лучше».
Так как католики могли мучить, как хотели, - это ничего не значило по сравнению с адом, с теми ужасами, которые Бог Любви свершает на протяжении вечности. Это было «легко», «преходяще», пока еще даже не первоощу-щение ада, - «лечением» было - Теолог никогда не испытывает затруднений. Поэтому он и не знает никакого стыда.
Когда приверженцы Августина имели преимущество, католические землевладельцы отнюдь не утруждали себя посылать к циркумцеллионам епископов для «поучения». Напротив, они расправлялись с ними без церемоний, на месте, «как со всеми уличными разбойниками» (Августин). Он даже сам понукал генерала Бонифация, не только «visibeles barbaros»1 , но и, так сказать, личного врага, обрушиться на донатистов и циркумцеллионов «всеми средствами» (Диснер). И в то время как святой «со стремлением к истине Павла и со страстным желанием любви Иоанна» (Лезаар) призывал к вмешательству государства, он почти на том же дыхании разъяснял но если их должны казнить, то католики не хотели бы помогать, они скорее дадут убить себя своим врагам, нежели выдать их на казнь.
В христианской империи того времени было все кроме либеральности, персональной свободы. Напротив, рабство свирепствовало, сыновья были прикованы к сословию своих отцов, тайные полицейские вездесущи - «и ежедневно можно было слышать крики подвергаемых пыткам перед казнью и видеть бездоказательно казненных на виселицах» (Чедвик).
Действительно, Августин в принципе отвергал смертную казнь, но отнюдь не на гуманных - лишь на теологических и тактических основаниях она исключала возможность покаяния и помогала противникам в мученичестве, в большей способности к конкуренции Епископ знал также не только то, что католические землевладельцы обращались с циркумцеллионами «как со всеми уличными разбойниками», но и то, что палачи императора автоматически ликвидировали донатистов, увечивших католических священников или разрушавших церкви. И Августин практически удовлетворился смертными приговорами.
1 «явный варвар» (лат)
Однако не только этим Государство, согласно Августину, обязано служить церкви, обязано защищать веру, бороться с еретиками. Да, утверждает он, церковь применяла, пользуясь государственной властью, не чужую, а свою собственную, данную ей Христом силу. И если уж до этого на донатизм (который, должно повторить, догматически с католицизмом почти полностью гармонировал) пролились «потоки крови», то это кровопролитие пошло дальше в его время мощных восстаний и смут «чем жестче поступает государство, тем громче Августин выкрикивает слова одобрения» (Аланд). Ведь в длинной эпистоле Бонифацию он санкционировал даже гражданскую войну против донатистов, хотя генерал, пришедший в Африку с Дуная через Марсель, провел свою жизнь среди иностранцев и иноверцев, и схизматики, парадоксальным образом, должны были сражаться с готскими войсками, с арианами, то есть «еретиками».
Здесь прославленнейший учитель церкви показывает себя во всем величии, как плагиатор и лицемер, как епископ, который не только оказывал страшное влияние в течение своей жизни, но - более того - стал зачинателем политического августинизма; как прообраз всех покрытых кровью инквизиторов столь многих столетий, их жестокости, коварства, ханжества, как застрельщик страха, средневековых взаимоотношений церкви и государства. Ибо пример Августина позволял запихивать «мирской рукой» в пыточные камеры, в ночь подземелья, в пламя костров миллионы людей, даже детей и стариков, смертельно больных и калек - и ханжески просить у государства пощадить их жизни. Ответственность за всех в будущем гонимых «еретиков», подвергнутых пыткам «еретиков», сожженных «еретиков» палачи и негодяи, князья и монахи, епископы и папы могли перелагать на Августина и перелагали на него; подобно реформаторам.
Святой сам в свое время издевался над донатистами при преследовании они должны, однако, согласно Евангелию, «бежать в другой» город (Евангелие от Матфея, 10, 23). Да, он точно дал понять, что христианский император имел право наказывать «безбожие», что перед лицом множества приобретенного имущества, замков, общин и городов не имеют значения несколько покойников Никакой успех не бывает без определенной доли потерь Его циничная калькуляция с потерянными, спасенными, убитыми напоминает Гансу-Иоахиму Диснеру «о современной империалистической стратегии», да и об «Учении о милости» Августина. А донатист Тиконий, мирской теолог, один из значительнейших писателей своей церкви, которая его отлучила около 380 г (но он не стал, как ожидали некоторые, католиком), аутсайдер, чей «ранг как мыслителя и христианина», чью «мужественную самостоятельность одинокого верующего» (Ратцингер) католики теперь восхваляют, католики, преследующие даже сегодня, - так вот Тиконий увидел в свое время в охоте на донатистов «мерзость запустения» (Евангелие от Матфея, 24, 15).
Когда anno 420 государственные сыщики искали епископа из Тимгада, Гарденция, тот бежал в роскошную базилику, окопался там и угрожал отречься вместе с общиной Руководящий чиновник Дульцитий, благочестивый христианин, тем не менее травивший людей той же веры, заколебался и запросил Августина. Святой, изобретатель учения о предназначении sui generis1 , конечно, ответил «Но так как Бог по сокровенному, но справедливому закону подверг некоторых из них вечному наказанию, то, без сомнения, лучше, чтобы - пусть даже если некоторые погибнут в собственном огне - несравнимо большее большинство было удержано от того губительного раскола и распыления и было собрано, чтобы все вместе горели в вечном огне, заслуженном богохульным расколом».
Для этого годится следующее Католический епископ из Гиппона Диаррита (Бизерта) годами держал в тюрьме своего донатистского соперника, даже пытался его казнить. В воспоминание о своей победе он потом построил обширную базилику, носившую его имя, - и Августин выступил при освящении ее с проповедью.
Если в Африке уже с некоторых пор синоды обсуждали восстановление донатистов в правах - в 386 г в Карфагене, в 393 г. в Гиппоне, в 397 г в Карфагене, в 401 г соответственно собор в июне и сентябре в Карфагене, - то теперь такие соборы проходили год за годом, за единственным исключением в 406 г., - на протяжении десятилетия, в 408 г даже дважды.
1 своего рода, особого рода, своеобразный (лат).
Состоявшееся в августе 403 г религиозное совещание на синоде в Карфагене грубо отстранило епископа Примиана. На следующий год карфагенский собор потребовал от государства применения указов о «еретиках» против донатистов - «обжалование к мирской деснице» (иезуит Зибен). Само собой разумеется, все зто произшло при ассистировании Августина, который, когда только мог, бывал на соборах. И вслед за этим нажимом последовали многие жесткие законы Сначала император Гонорий, лично обработанный двумя подвергшимися дурному обращению католическими верховными пастырями, сообщившими о «злодеяниях», издал в 405 г грубо наглядный «Эдикт единства», который приравнял донатистов к «еретикам», их церковь фактически распустил, все их встречи запретил, их божьи дома передал католикам, епископов, вроде Примиама из Карфагена или Петилиана из Цирты, отправил в ссылку, короче, украл у донатистов их руководителей и финансовые средства - для Августина акт Провидения, сам Бог, ликовал он, говорит в этих событиях. Это опять был Августин -«пожалуй, первый теоретик инквизиции», написавший «единственное в истории ранней церкви совершенное оправдание права государства подавлять некатоликов» (Браун) Святой видел теперь в применении силы лишь «процесс расслабления», «исправления трудностями» (per molestias eruditio), «контролируемую катастрофу», он извлек сравнение с отцом семейства, «который наказывает сына, которого любит», и каждый субботний вечер «ради предосторожности» бьет семью.
Вслед за «Эдиктом единства» от 405 г последовали новые государственные указы 407, 408, 409, 412, 414 гг. Было предписано насильственное возвращение донатистов, их церковь все более загонялась в подполье, начались ежегодные погромы. И когда в промежутке этих лет - с конца 409-го по август 410 г - правительство по государственным соображениям (Аларих двигался по Италии по всем направлениям) предоставило донатистам свободу культа, четыре африканских прелата поспешили ко двору в Равенне и пробили возобновление прежних законов преследования, включая наказание смертью. Донатистская церковь была запрещена и ее насильственно присоединили к католической - «Господь раздробил зубы льва» (Августин). Целые города, до сих пор донатистские, теперь стали из-за страха перед наказанием и силой католическими, как и собственный епископский город Августина, где когда-то пекари не позволяли католикам печь себе хлеб. Наконец-то он сам изгнал донатистов. Однако когда они (временно терпимые государством из-за вторжения Алариха) возвратились, то великий святой показался им «волком, которого нужно убить» Лишь случайно он избежал засады, которую ему устроили циркумцеллионы.
Летом 411 г по указанию правительства в термах Гаргилия, в Карфагене, еще раз собрались на «Collatio», публичную дискуссию из трех, в каждом случае дословно застенографированных заседаний, для чего приехали 286 католических и 284 (из, примерно, 400) донатистских епископов Императорский комиссар Флавий Марцеллин, друг Августина и преданный католик (которого католический император Гонорий, тем не менее, два года спустя, 13 сентября 413 г - праздник св. Киприана - велел обезглавить типичное судебное убийство), естественно, объявил донатистов побежденными «omnium documentorum manifestatione»1 . Католики настолько уверенно знали это наперед, что обязались при отрицательном для себя исходе уступить до натистам свои епископские кресла.
Обращение побежденных к императору (среди прочего, - из-за подкупа Марцеллина) осталось без последствий Обвиненный еще и приказал распустить объединения циркумцеллионов и запретил все собрания донатистов, обвиняемых все более беспощадно. Страх нарастал, самоубийства учащались, прежде всего среди циркумцеллионов. Массы рабов и колонов, от которых кроме их рабочей силы нечего взять, ради сохранения «католического мира» должны быть загнаны принудительным трудом и кнутами своих господ в лоно Единоспасающей. Сами императорские «исполнители» заботились об этом Богатых настигали высокие денежные штрафы, до 50 фунтов золотом (для выдающихся), но доходило даже до конфискации всего имущества. Экспроприировали, лишали наследства и угрожали донатистскому клиру, враждебному унии, высылкой с африканской земли. Св. Августин, который хотя и учил, что «не всем все, но все заслуживают любовь и никто - несправедливости», сам тотчас изгнал своего «контрепископа» Макробия из Гиббона (куда тот возвратился около 409 г. после четырехлетней ссылки) и потребовал, применяя «саritas Christiana»2 , дальнейшего сурового преследования. Меж тем, он упоминает эти события лишь мимоходом, тем более что все более запутывался в своем споре с Пелагием. В 414 г у донатистов отняли все гражданские права, а их богослужение наказывали смертной казнью. «Где любовь, - там мир» (Августин). Или, как торжествует позднее епископ Кводвультдей из Карфагена. «Змеи раздавлены, еще лучше проглочены».
Ожесточение донатистов использовал comes Africae Гераклиан и выступил в качестве контримператора. Летом 413 г он высадился, прибыв из Африки с большим флотом, в устье Тибра и двинулся на Равенну. Однако был совершенно разбит и обезглавлен в Карфагене по императорскому приказу.
1 «по всем явным свидетельствам» (лат).
2 «глубокое христианское уважение» (лат).
После 418 г донатистская тема исчезает из дебатов североафриканских епископских синодов на десятилетия. В.
420 г появляется последнее антидонатическое послание «Contra Gaudentium». В 429 г - со вторжением вандалов - прекращают существование и антидонатистские императорские указы, призывавшие к дальнейшему уничтожению. Однако схизма, сильно ослабленная, продолжается до VI-го столетия. Жалкий же остаток, избежавший длительного преследования, столетие спустя был - вместе с католиками - раздавлен исламом Африканское христианство было ослаблено, обанкротилось, а Северная Африка, религиозно в конце концов совершенно отличная от Европы, из ее сферы влияния спланировала в ближневосточную Бесследно исчезла недавно важнейшая христианская церковь, - единственная, впрочем, в среднеземноморском пространстве. Ничего от нее не осталось «Но причина заключается не в исламе, а в преследовании донатистов, благодаря чему католическую церковь так ненавидели, что донатисты приветствовали ислам как освобождение и, пожалуй, широким фронтом в него переходили» (Каверо).
Теперь Августин боролся не только с донатистами. Подкрепленный с благодарностью использованной, называвшей 156 «ересей» «Liber de haeresibus» св. епископа Филастера из Бресции, он каталогизирует в собственном опусе «De haeresibus» все-таки 88 от колдуна Симона до Пелагия и Целестия. Под № 68 он при этом изо всех сил проклинает группу, которая по религиозным причинам предается хождению босиком. Но все секты, говорит он, рождены самкой высокомерия и, - добавляет католик ван дер Меер, -«своеобразной глупостью».
НИЗВЕРЖЕНИЕ ПЕЛАГИЯ
Больше, чем уничтожение донатистов, Августина внутренне волновала долгая вражда с Пелагием, который убедительно опроверг его мрачный комплекс первородного греха вместе с маниями предназначения и милости, - собор Оранжа в 529 г их (частично буквально) догматизировал.
По данным большинства источников Пелагий был мирянином-христианином. Примерно, с 384 г или позднее он, высоко уважаемый за строгость нравов - не только декларованную, но и подтвержденную жизнью - учился в Риме, где приобрел значительное влияние на аристократию и клир. В 410 г он ищет спасения от готов Алариха в Африке, однако отправился дальше, в то время как его спутник и друг Целестий, красноречивый адвокат знатного происхождения, «enfant ternble» движения, остался в Карфагене. Там он вызывал своими выступлениями за Пелагия все большее отчуждение и в 411 г был отлучен синодом, которому он, говорят, отказался вразумительно отвечать, - после чего отправился в Эфес и получил посвящение в священники. Достойно упоминания, что Пелагий, когда он высадился летом 410 г в Гиппоне, находился в свите Меланин Младшей, ее мужа Пиниана и ее матери Альбины, -«может быть, самой состоятельной семьи Римской империи» (Вермелингер). Учитель церкви Августин тоже лишь недавно активизировал свои контакты с нею. Более того, он и другие африканские епископы - Аврелий и Алипий - убедили мультимиллионеров не разбрасывать свои богатства бедным, а лучше предоставить их католической церкви. И безмерно богатый Пиниан под давлением Верующего Августина вынужден был пообещать посвятить себя впредь только церкви Гиппона, а Августина в двух посланиях своей общине очистить от подозрения, что мотивом его нажима было богатство Пиниана. В 417 г завербованный отправляется в Иерусалим, близ которого правил другой учитель церкви, Иероним, наконец, Пиниан умирает, его жена становится настоятельницей монастыря у Йольберга, а церковь наследницей их чудовищного богатства, Мелания же святой церкви (праздник 31 декабря), - «как много наследств украдено монахами, - писал Гельвеций - Но они крали их для церкви, а церковь делала их святыми».
От Пелагия, талантливого литератора, дошло много маленьких трактатов, чья подлинность оспаривается. Однако три, по крайней мере, кажутся аутентичными Важнейшую работу «De natura» мы знаем из полемического послания Августина « De natura et gratia ». Теологически главный труд Пелагия «De libero arbitrio» тоже передан фрагментарно прежде всего его противниками, вообще его учение в ходе конфронтации часто искажается.
Пелагий, впечатляющий как личность, был убежденным христианином, непременно хотел остаться в церкви и все такое, кроме публичного спора. На его стороне было множество епископов, он не отбрасывал крестной молитвы, не отрицал благодати, напротив, выступает за ее необходимость для доброго дела, конечно, и за необходимость свободного акта воли, liberum arbitrium. Но для него не существует первородный грех Падение Адама было его делом, но не передающимся по наследству (в крайнем случае, дурной пример), невозможно, чтобы ребенок был уже грешным, но нравственно здоровым. И как Адам мог бы избежать греха, то это может, полагает Пелагий, каждый человек, если он только захочет. С полной свободой он может принимать решения, может, исходя из собственных сил, вести себя нравственно, себя самого контролировать, себя самого делать лучшим, - вот его неотъемлемая bonum naturae «Если уж я вынужден говорить об установлении правил для нравственного поведения и для ведения святой жизни, то я выявляю прежде всего силу и особенности человеческой натуры и показываю, на что он способен, чтобы я не расточал свое время, призывая кого-нибудь на путь, на котором не способен удержаться». Согласно Пелагию, каждый человек владеет даром различать добро и зло. Каждый христианин должен, в подражание Христову примеру, заслужить своей земной жизнью - вечную. Но Пелагий, критиковавший христианство посредственностей, его этический минимализм и сам отстаивавший моральное пуританство, знал, что многие тем нерадивее, чем более мнят о своей силе воли, что они по поводу своих слабостей предпочитают жаловаться на человеческую природу, но не на свою волю. Как раз опыт моральной косности христиан определял позицию Пелагия, причем слышится также всяческая интенсивная, религиозно подчеркнутая общественная критика, а христиане призываются «чувствовать страдания других, как если бы то были ваши и быть до слез тронутыми горем других людей».
1 греховная масса (лат)
Но как раз это не было делом стреляного воробья Августина, который любил с удовольствием рассматривать вещи из большого далека, который меньше всего видел (как Пелагий) человека обособленным индивидом, а - поглощенным чудовищной наследственной виной, «грехопадением», человечество - как massa peccati1 , поверившую змею, «скользкому зверю, искусному в окольных путях», павшую из-за Евы, «меньшей части человеческой пары», - все же, подобно другим учителям церкви, этот тоже унижает женщину. При этом Бог не только установил для прародителей свой запрет, хотя предвидел, «что они его переступят», но еще «больше по причине», - как чудовищным образом ведомо Августину (откуда? - этот вопрос ему можно задавать часто), «чтобы они не имели никакого оправдания, если бы он начал их наказывать». Соответствуй это даже строгой справедливости, - все человечество было бы предопределено для ада. Однако в великом милосердии для спасения избрано по меньшей мере меньшинство, масса же «совершенно по праву» отброшена «Бог, покрытый славой, возвышается в справедливости своей мести». Даже на стороне католиков признают, что Августин «мало постарался», чтобы подчеркнуть «действительно всеобщее благоволение Бога и по отношению к падшему человечеству» (Хендрикс).
Согласно doctor ecclesiae, мы испорчены от Адама, первородный грех переносится процессом размножения, практика крещения детей для отпущения грехов предполагает греховность уже грудных младенцев, благо человека зависит только от Божьей милости, воля без всякого этического значения «ошибочна», а ошибочное должно осудить «по правилам», естественно, - Бога (а это всегда означает - церкви). Однако таким образом человек превращается в марионетку, которая болтается на нитках Всевышнего, в обездушенную машину, которую направляет Бог, - как и куда он пожелает, в рай или в ад. Почему? «А потому, что он так захотел». Но почему он так захотел? «Человек, кто ты такой, чтобы призывать к ответу Бога?». Это, как и у Павла, последний вывод мудрости Августина, при этом он, с одной стороны, приобретает титул «доктор Милости», с другой, - вновь оказывается в близости к известным манихейским идеям.
I «причиной милости» (лат).
Как и у донатизма, Августин вначале не находил недостатков у Пелагия, человека, который спорил с арианами и еще больше с манихейцами, был влиятельным, с высокими покровителями, как и Августин. Так что последний поначалу назвал удивительное послание-предостережение Пелагия «хорошо написанным и строгим по существу», а его самого называл «наш брат», «праведным», даже говорил, конечно, преувеличивая, о дружеских отношениях. Еще в 412 г, начиная свою критику, он обращается к Пелагию с глубоким уважением, еще в 413 г сам ему вежливо писал Очевидно, он пытался не подступать близко к другу очень богатого Пиниана, тем более что он, Августин, или же его община вызвали подозрение в дурных замыслах по поводу владений Пиниана. Однако же когда Деметрия, юная дочь Проби, одной из состоятельных семей Рима, постриглась в 414 г. в монахини и по этому поводу, среди других церковных авторов, подробные трактаты вместе с советами послали Иероним и Пелагий, Августин вновь вмешался. Он предостерег по поводу Пелагия и теперь выдал на гора - все более захваченный «causa gratiae»1 своим учением о предопределении, которое Иисус не провозглашал, сам Августин в молодости не защищал, - против пелагиан за более чем полтора десятилетия, до 427 г, целую дюжину полемических сочинений.
Но еще до него (и Иеронима) личный ученик Африканца Оросий начал прямую атаку на Пелагия в своей «Liber apologeticus» (до невероятности, согласно Луфсу, пристрастной книге). Он первый называет Пелагия, которого и лично оскорбил, полным именем «еретик», в то время как тот говорит об Оросии, как о «юном человеке, которого мои враги натравили на меня». И после того как Целестий тоже поспешил из Африки на Восток, в Эфес (Малая Азия), Августин, послав Оросия, хлопотал о проклятии своим противникам и у иерусалимского епископа Иоанна. Тот, однако, обвинил в «ереси» Оросия и оставил Пелагия как правоверного в своей общине. Но св. Иероним, враждовавший с верховным пастырем Иерусалима (стр. 189 и след.), сочинил обстоятельный полемический труд «Dialogi contra Pela g ianos », в котором оклеветал своего противника как грешника, высокомерного фарисея, «жирную собаку» и.тд. -как обычно, диалоги, расхваленные Августином как труд удивительной силы и красоты, достойной такой религии (В 416 г пелагиане сожгли монастырь Иеронима, его жизни грозила смертельная опасность). Точно так же перешли в атаку на Пелагия и Целестия одиозные, сосланные на Восток епископы Эрос из Арля и Лазарь из Аикса Правда, в декабре 415 г синод Диосполя (старой Лидды) в Палестине оправдал их от обвинений в заблуждении - «Лишь немногие, - писал Августин, - сведущи в законах Бога». Однако теперь - в следующем, 416 г - африканцы обвинили обоих друзей в ереси за отрицание крещения детей и молитвы - «истерично» (Чедвик) на двух соборах - в Карфагене и Милеве, равно как они оба были заклеймлены и папой Иннокентием I (402-417 гг.) в трех посланиях -«со всеми признаками «охоты на ведьм» (Браун) как «зачинщики совершенно гнусного и всеми нами целиком проклинаемого заблуждения» - решительный поворотный пункт в великом поповском споре. Одно послание Августин, ревностно агитировавший в другом месте, сочинил сам и приложил к нему для «святейшества», «кротости сердца» (suavitas mitissima cordis), «изобильному источнику» (largo fonti) еще и книгу Пелагия «о природе» вкупе со своим полемическим сочинением «De natura et gratia Dei» 1 , подчеркнув главные места для удобного чтения понтифика.
1 «О природе и милости Бога» (лат)
Папа Иннокентий I (с большой вероятностью, сын своего предшественника Анастасия I, в свою очередь бывшего отпрыском священника) перелистал «De natura», нашел тоже достаточно богохульного, однако воздержался от формального проклятия книги в целом. Ибо хотел он теперь быть расположенным к Пелагию или нет, однако побаивался сомкнутой фаланги африканцев, которые только что совместно с государством уничтожили донатистов. Великолепно, с холодным высокомерием, если даже не просто добропорядочно, римлянин выпутался из затруднительного положения в январе 417 г. в трех специальных посланиях. С одной стороны, он не окончательно отступился от Пелагия и Целестия, но - оставил за ними при отречении (обычное лекарство, обычный яд) возможность восстановления в церкви, во всех трех посланиях он принимает позу лечащего врача. С другой стороны, он не мешал африканцам, напротив, подтвердил их решения и осудил «ересь», так что Августин - папой, впрочем, полностью проигнорированный - в проповеди от 23 сентября 417 г вскричал «С делом покончено1 » «Causa finita est, utinam aliquando finianur error!». Однако если даже и было покончено с заблуждением, - позднее изречение переделано в летучее «Roma locuta, causa finita»2 .
Но Августин ликовал слишком рано. Насколько сильно сидела «ересь» (распространившаяся в Южной Италии и Сицилии, Северной Африке, в Далмации, Испании, Галлии, Британии, на острове Родос, в Палестине, Константинополе, в Святом городе тож), обнаружилось уже три месяца спустя, после смерти Иннокентия I - 12 марта.
1 «Дело сделано, о если бы когда-нибудь поставить пределы заблуждениям» (лат)
2 «Рим сказал, дело сделано» (лат)
Ибо преемник Зосим (417-418 гг.) весьма дружелюбно принял Целестия, который - тем временем уже священник - приехал из Эфеса, чтобы самому проинформировать папу. Он подверг его суровому испытанию, услышал, что Целестий верит в необходимость крещения детей и полностью подчиняется приговору апостольского трона, велел просмотреть все акты и «не обнаружил» «ни тени сомнения» в верованиях «еретика». Объявил обвинения епископа Эроса и Лазаря (стр.427) ничтожными, обвинил африканский епископат в поспешности, небрежности и потребовал жесткой ревизии приговора. Вскоре после этого поступило также письмо Пелагия (адресованное еще Иннокентию) вместе с новой книгой, и Зосим нашел Пелагия, за которого к тому же усиленно хлопотал новый иерусалимский епископ Прайл, также стоящим выше подозрений, во всех важных вопросах - ортодоксальным, человеком высокого нравственного настроя и проникнутого уважением к папскому авторитету. Так папа во второй раз обратился к Африке «Если б вы, возлюбленные братья, могли присутствовать, - писал Зосима - Как глубоко был взволнован каждый из нас! Почти никто из присутствовавших не мог удержать слез, что человек столь истинной веры мог быть обвинен» Папа говорил о ложных свидетелях и поучал Августина «Это знак в высшей степени порядочных убеждений, в плохое очень тяжело поверить». Он критиковал «эти вопросы с подвохом и глуповатые дебаты», любопытство, необузданную речивость, злоупотребления «даже Священным писанием». «Даже выдающиеся мужи не свободны от этого». И он цитирует, со своей стороны, Библию «При многословии не миновать греха» (Притчи, 10, 19).
Короче, папа потребовал от африканцев полной реабилитации обоих. Но обвинители, страшно озадаченные, возмущенные, как ни в чем не бывало, продолжали интриги и подкупы. Говорят, что некоторым господам за счет бедных были подброшены деньги. А 80 нумидийских племенных жеребцов в ходе спора о помиловании поменяли конюшню от св. Алипия (праздник - 15 августа), епископа Фагасты, друга и ученика св. Августина, переехали персонально ко двору в Равенне, с ним африканцы уже входили в соглашение в борьбе против донатистов. А гофмаршал comes Валерий, заклятый враг «еретиков», читатель Августина, родственник крупного землевладельца в Гиппоне и более католик, чем папа, оказался услужливым по отношению к щедрым верховным пастырям. Они добились, как незадолго перед этим подавления донатистов, так теперь - пелагиан, отказав в свободной дискуссии и изгнав их епископов.
Папа Зосим был переигран императором Гонорием и рескриптом от 30 апреля 418 г. дано распоряжение Палладию, преторианскому префекту Италии, выслать Пелагия и Целестия из Рима, - самый жесткий указ позднеримской империи, - «ересь» заклеймлена как уголовное преступление (crimen) и религиозное святотатство (sacrilegium), особо подчеркнуто распространение ее в Риме, где дело дошло до волнений и сильных споров в клире, предложены разыск всех пелагиан, конфискация имущества, высылка Равенна locuta - и уже пал папа Зосима (раздавленный, послушный) перед императором и официально проклял Пелагия (капитуляция по всем фронтам) еще в начале лета широко, всем епископам разосланной, но дошедшей лишь в отрывках объемистой энцикликой, так называемой «Epistula Tractoria», до сих пор ценимой и защищаемой британцами со приверженцами. Он отлучил также незадолго до своей смерти Юлиана из Эклана и восемнадцать других епископов, которые отказались подписать его «Tractoria». Вот так были «вооружены мечом руки всех епископов для отсечения голов безбожников», - как ликовал в Марселе монах Проспер Тиро, дикий и неутомимый симпатизант августинских благоплетений, человек, который, так же как сам Августин, при случае искажал «первоначальную пелагианскую идею добра до неузнаваемости» (Вермелингер). А со сменой господина поспешно сменил фронт и пресвитер Ксист, будущий папа, до сих пор тоже покровитель «еретиков», и за спиной (пожалуй, все еще подозрительного) Зосима работал вместе с Августином, понуждавшим к инквизиторскому выявлению пелагиан. Уже осенью 418 г следует ужесточенный антипелагианский эдикт Констанция Новый императорский рескрипт от 9 июня 419 г угрожает всем строптивым епископам потерей должности. В 425 г новый указ императора Валентиниана II повелевает выслать всех пелагиан из Галлии. Вскоре после этого папа Целестин I к тому же освобождает и «британские острова от болезни пелагианства» (Проспер). А сам Пелагий, церковно вновь проклятый, разыскиваемый государством с помощью публикаций (в то время как Целестий продолжает агитировать, выныривая то здесь, то там) - бесследно исчезает. Вероятно, он удалился в монастырь, возможно, на своей британской родине, хотя именно он представлял традицию и «doctor gratiae»1 новой веры. Ибо за учение Пелагия говорят почти все декларации церкви с ее начала до его времени, за Августина вряд ли больше кроме (тоже ставшего «еретиком») Тертуллиана, отчасти Киприана и Амвросия.
1 «наставник милости (любви)» (лат).
Весьма правдоподобно, что быстрое подключение государства было связано с определенной социально-политической компонентой теологических разногласий, даже если Пелагий был прикрыт частью высшей аристократии и был дружен с богатейшими семействами империи (что, конечно, католической церкви могло показаться еще более опасным). Во всяком случае миллионеров на Сицилии беспокоил суровый пелагианский идеал бедности, призыв к отказу от любого богатства. Так как именно на Сицилии британский земляк Пелагия растолковал его центральный тезис грубо социалистично. В острой форме он порицал поведение богатых, сохранение их власти жестокостью и пытками, из учения же, согласно которому нравственны лишь поступки, проистекающие из свободного волеизъявления, следовало естественное отвращение к любой эксплуатации.
Лозунги пелагианского спора играли роль в государственной жизни еще более ста лет Codex Theodosianus под понятием gratia, милости, боролся с обходом права чиновным и судебным аппаратом доводами благосклонности, подкупами. И некоторые трактаты пелагиан, особенно «Corpus Pelagianum» Каспари, атаковали те же коррупцию и хозяйственную клику, но одновременно выступали за социальную справедливость, за более справедливое распределение благ этого мира, при этом, пожалуй, подчеркивание пелагианами «свободной воли» казалось тоталитарному режиму уже опасным. В любом случае, социально-политические тенденции в ходе истории без конца переплетались с теологическими, иногда с теми, иногда с другими, как, наверняка, в пелагианском споре, играли решающую роль, так что и сегодня за ним можно распознать общественно критический фон.
В последней фазе конфликта крупным, даже единственным в своем роде противником Августина стал молодой - возможно возраста его сына - епископ Юлиан из Экланума (у Беневента), подлинный, часто загонявший фронтальными атаками воинственного африканца в угол, оратор оппозиции.
Юлиан, вероятно, родился в Апулии, епископской резиденции своего отца Мемора, дружившего с Августином. Будучи священником, он женился на Тицие, дочери епископа Эмилия из Беневента и в 416 г волею папы Иннокентия стал верховным пастырем Экланума. В противоположность большинству прелатов он был необычайно образован, достаточно самостоятелен как мыслитель, блестящ как полемист. Он писал для «высокоинтеллектуальной» публики, Августин, которому с трудом удавалось возражать «молодому человеку», - для духовно среднего слоя, который всегда в большинстве.
Юлиан, высмеивавший Августина как «patronus asinorum», «защитника всех ослов», агитирует, не страшась никаких авторитетов, в письмах, в том числе в двух - к папе Зосиму, также как в своих книгах (в целом достойных уважения, однако дошедших лишь в репликах Августина), - иронично и остроумно, постепенно все сильнее против Африканца и государственных силовых акций для пелагиан - сознание духовной неспособности. Теологически он, правда, признает благодать, но рассматривает ее не как противоположность природе, которая тоже была добрым даром Творца. Он подчеркивает свободу воли, атакует учение Августина о грехе как манихейское, борется с представлениями о наследственной вине, о Боге, который становится преследователем новорожденных, бросает маленьких детей в вечный огонь, о Боге преступления, «что еле-еле можно представить себе среди варваров» (Юлиан). Однако он не только отрицает всякую роковую неизбежность греха, но и возражает также августианским диффамациям брака и алчности Юлиан был достаточно смел, чтобы смягчить категорическую аскезу Пелагия, а также полностью признать сексуальность, назвать ее одним из шести чувств тела, в то время как путающий наследственный грех и вожделение Августин высмеивает, как старый чопорный поп, Юлиана, «специалиста» «Ты, конечно, хотел бы, чтобы супруги прыгали в постель как только они захотели, как только их защекочет похоть». И, наконец, Юлиан оказал не только сильное теологическое сопротивление, но и заклеймил подкуп африканцами чиновников, их подстрекательство с помощью денег даже народа, их интриги с женщинами и военными. Просто из страха быть проклятым Августин избегал всякого разговора меж партиями, всяких переговоров и расследования, он спрятался за массами и разжигал преследования.
Вышедший из апулейского верхнего слоя Юлиан социально был ангажирован иначе, чем мелкобуржуазный отпрыск Августин, решительно примкнувший к богатым Для борьбы с голодом вследствие вторжения готов Юлиан продал свое поместье и своими действиями приобрел в Южной Италии симпатию. «На протяжении двадцати лет он вел, почти целиком предоставленный себе, смертельный спор с людьми, которые подсовывали церкви свои взгляды, которые отказывали ему в свободном обсуждении его собственных воззрений и изгнали его с епископского места, на котором он был деятелен и любим» (Браун).
Юлиан, отлученный Зосимой поздней осенью 418 г с шестнадцатью сплотившимися вокруг него коллегами, а в 419 г, как и большинство из них, изгнанный со своего стула, нашел прибежище на Востоке. Там он жил, в частности, у Нестория, вскоре тоже объявленного еретическим патриарха Константинополя, падение которого увлекло с собой и пелагианских просителей. Как «меченый человек», «Каин наших дней», которому папа Сикст III отказал в 439 г в возвращении на епископство, которого папа Лев I (440-461 гг.) проклинает вторично, Юлиан из Экланума был принужден к непрестанной бродячей жизни и умер, наконец, после 450 г, на Сицилии, после того как стал домашним учителем пелагианской семьи и все-таки половину жизни проведя изгнанником. Друзья написали на его могильном камне «Здесь лежит Юлиан, католический епископ». В Галлии, Британии и Иллирии он тоже имел приверженцев среди высокого клира, которые, однако, были вынуждены или отречься, или потерять свои кресла. Кроме того, отказалась осудить Пелагия и Целестия группа верхнеитальянских прелатов, о дальнейшей судьбе которых мы не осведомлены.
Но Augustinus увидел пелагиан и целестиан отвергнутыми - как надувшихся «ветрогонов» и триумфально «разбитых вдребезги». Недопущение свободной дискуссии он хвалил в такой же степени, как «христианских государей», потому что они «таких людей, каковыми вы являетесь, приговаривали к суровому наказанию». «Их необходимо было наставить, и по моему мнению, для них это было легче, когда урокам правды помогал страх перед строгостью». Старая тема Августина. Римская государственная власть следовала за церковью, церковь уже в его время «смогла придать такой масштаб христианизации мира, что императоры рассматривали задачи церкви и как требования империи», - констатация иезуитов Грильмейера и Бахта, христианизацией, естественно, называется прежде всего католизация.
Смута, тем не менее, не исчезла Августин становился все жестче в своих высказываниях о предопределении, о разделении человечества на избранных и проклятых. Даже на смертном ложе он атакует в незаконченном опусе Юлиана, но и сам со своим учением о милости и грехе не совсем проник в католицизм (Строгое августинианство, которое защищает учитель церкви в поздних посланиях, никогда не было признано).
Дата: 2019-02-02, просмотров: 198.