Господа!

У Falret можно найти исчерпывающее описание психического состояния эпилептиков в промежутках между приступами, и я не намерен задерживаться на этом — скажу только, что те особенности характера и непостоянство настроения, которые так свойственны этим больным, редко встречаются при других психических заболеваниях. Не буду останавливаться и на особом характере эпилептического слабоумия, которым кончается большая часть случаев — это увело бы нас слишком далеко в сторону, но полезно все же заметить, что несмотря на выраженное падение интеллекта, которое и составляет, собственно, сущность всякой деменции, у больных очень долго сохраняется хорошая память, что может ввести в заблуждение наблюдателя, если он сосредоточится только на этой функции, выпадающей из общей картины умственного снижения.

Morbus sacer часто сочетается с олигофренией: известно, что олигофрены-эпилептики — явление в высшей степени частое. Эпилепсия очень часто идет нога в ногу с более или менее выраженной дебильностью, но никогда не приводит, как это полагали некоторые, к прогрессивному параличу. Происходит ли это от того, что большинство больных эпилепсией живет в психиатрических приютах, в удовлетворительных гигиенических условиях и не подвержены интеллектуальному переутомлению и эксцессам иного рода, которые, как известно, являются важным предрасполагающим фактором в развитии прогрессивного паралича, не могу утверждать этого с определенностью, но очевидно, что прогрессивный паралич как следствие эпилепсии — явление исключительное. Эпилептические припадки в дебюте интерстициального хронического энцефалита** давали повод для иного мнения, поскольку неправильно расценивались как приступы истинной эпилепсии. Между тем, прогрессивный паралич, рассуждая логически, должен быть частым следствием эпилептической болезни: учитывая, что приступы этой болезни сопровождаются отечным состоянием мозга, можно было a priori предположить, что такой отек, по мере его повторения, мог бы со временем привести к хроническому энцефалиту. Анализ фактов опровергает эту гипотезу. Он показывает, кроме того, что вопреки всем ожиданиям, вертижи ведут к деменции значительно скорее, чем большие судорожные припадки: у больных с вертижами признаки интеллектуального снижения начинают обнаруживаться уже к годам 15-ти.

До сих пор мы рассматривали только собственно эпилептический бред: острые психические расстройства, связанные с приступами этой болезни. В промежутках между пароксизмами больные могут пользоваться всей полнотой умственных способностей, и не взывая к памяти Цезаря, Петрарки, Магомета и Наполеона, мы легко сыщем в собственном окружении многочисленные примеры эпилептиков, чьи умственные способности вне приступов совершенно сохранны. Некоторые больные, однако, помимо пароксизмально возникающего помешательства и наступающей в исходе заболевания деменции, могут обнаруживать в межприступном периоде психические расстройства, не отличимые от тех, что наблюдаются у рядовых душевнобольных — например, хронический бред, но они не имеют в таких случаях причинной связи с эпилептической болезнью. Эти комбинированные состояния, это сосуществование у одного и того же больного невроза и хронического психоза, везании, может иметь разные причины, но обычно у таких больных один из предков болел эпилепсией, а другой хроническим психозом. В этих случаях больной страдает двумя болезнями, осложняющими одна другую, но никогда не соединяющимися в одно целое и сохраняющими отличительные черты каждое (Magnan. De la coexistance du plusiuers delires de nature differentes chez le meme aliene. arch, de Neurol. n 1, p.49.)

К вам поступают, например, больные с симптомами меланхолии, бреда преследования, хронического бреда с идеями величия или религиозным бредом — их расценивают как больных, страдающих этими психическими заболеваниями. Но по прошествии некоторого времени у них в отделении развивается большой развернутый или абортивный судорожный припадок. С помощью бромидов удается уредить или полностью подавить возникновение приступов, но при этом меланхолический бред не претерпевает каких-либо изменений.

Если расспросить о наследственности больного, то выясняется, что отец больного был пьяницей или даже болел падучей: это в отношении эпилепсии, мать же покончила с собой: это в связи с его депрессией. Больные такого рода являются одновременно носителями двух задатков, каждый из которых производит собственное заболевание: эпилепсию со свойственными ей симптомами и иное состояние, везанию, с ее хроническим течением.

Невозможно отнести эти протекающие на фоне ясного сознания расстройства к проявлениям эпилептического помешательства или спутать оба состояния: приступы эпилептической мании, иногда случающиеся у тех же больных после припадков, всегда сопровождаются последующей амнезией на происшедшее, в то время как истинно везанический бред глубоко запечатлевается в памяти в малейших его подробностях. Кроме того, эпилептическое помешательство, длительность которого никогда не превышает нескольких дней — максимум, 18-ти, как это было у больного Р… — является преходящим, а бред больных, о которых идет речь, становится хроническим и застывает навечно. Оба эти состояния, невроз и везания, идут параллельно друг другу и, если и воздействуют одно на другое, то в самой незначительной степени.

То же верно в отношении острого алкоголизма, который, присоединяясь к эпилепсии, сохраняет все свои опознавательные признаки в межприступном периоде этой болезни, но с наступлением эпилептического пароксизма последний навязывает свой характер расстройств, которые на время заслоняют и замещают собой алкогольную симптоматику. Алкоголизирующийся эпилептик действительно обнаруживает один за другим все обычные симптомы алкогольного помешательства и ничто не указывает на то, что перед нами не обычный делирант, а страдающий еще и эпилепсией, но появляются припадки и, если за ними следует эпилептический бред, алкогольный психоз прерывается, уступает место новому: с быстрым развитием, короткой длительностью, иным содержанием, но прежде всего — с отличающим его глубоким помрачением сознания; больной впоследствии подробно расскажет вам о всех обманах восприятия, имевших место в алкогольном бреде, но не в состоянии сообщить что-либо о приступе эпилептического помешательства.

Бывший военный 40 лет, эпилептик и алкоголик, после приступа, случившегося с ним на улице, объявляет себя важным лицом, утверждает, что он Генрих IV, видит, как прохожие падают перед ним ниц, требует и приказывает, чтобы ему подали карету, и арестовывается, продолжая отдавать подобные распоряжения. При поступлении в больницу он испытывает галлюцинации уже мучительного свойства: в течение нескольких дней видит кошек, крыс, слышит угрозы в свой адрес, его будто бы преследуют грабители и т. д.. В последующем он помнит все, что ему виделось и слышалось в больнице, но находится в совершенном неведении относительно того, что с ним случилось после припадка на улице, во время его задержания, и очень удивляется, когда ему рассказывают о его идеях величия.

Бред преследования, как я уже говорил, также может сосуществовать с эпилепсией. Я приведу сейчас пример такого рода, посмотрев вместе с вами больного, который был уже описан г-ном Gamier (Gaz. hebd. 1880) во время предыдущего поступления этого пациента в нашу больницу.

Это рабочий-кровельщик 51 года, Шарль N…. В 1880г он был арестован в церкви Сен-Pox, где разделся, крича: «Сейчас я вам покажу свою ж… и отправлюсь на небо!» При поступлении в больницу он выглядел уже как обычный больной с бредом преследования, говорил, что его хотят запрятать в больницу, что его сын намерен отнять у него его сбережения и восстановил против него все семейство.

По сведениям, полученным днем позже от дочери больного, его обвинения в адрес сына не вполне беспочвенны: N…. действительно, имел основания на него жаловаться. В этой части рассказа имеется болезненное преувеличение, но рядом с утверждениями такого рода у больного присутствуют и несомненные бредовые высказывания.

Уже в течение нескольких лет Шарлю кажется, что к нему обращаются на улице. Однажды, например, проходя по бульвару Севастополя, он услышал следующее: «У тебя отберут деньги… Ты скупец… Ты не получишь того, что накопил… Когда вернешься домой, там ничего уже не будет…» Он оборачивался в поисках того, кто говорил с ним, но никого не видел. N… вполне определенно утверждает, что никогда не злоупотреблял алкоголем. У него не обнаруживается тремора — ни языка, ни рук.

— Но почему же вы все-таки разделись догола в церкви Сен-Рох?

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Как? Вы не помните, как пошли в эту церковь, как сбросили с себя одежду и сказали, что собираетесь подняться на небо?

— Нет, месье, я не помню, что бы делал что-либо подобное.

Получив столь категорический ответ, мы решили придать нашим вопросам иное направление. Мы узнали к этому времени, что у больного случались прежде ночное недержание мочи, прикусывание языка, вертижи. Относительно последних: за пять недель до случившегося в церкви Шарль, работая, он упал с лесов и не мог объяснить, как это вышло.

— Может, вам стало нехорошо и закружилась голова?

— Я вам ничего не могу сказать по этому поводу: вообще ничего не помню. Мне сказали, что я. упал с лесов. У меня была рана на голове, но это пустяки, она уже зажила.

На затылке у него, действительно, рубец после этой травмы. Подобные инциденты случались с ним и прежде, в иных обстоятельствах — чаще всего на улице, где по его признанию, у него иногда появляется ощущение, что голова становится не вполне ясной, тупой, что он того гляди упадет, и несколько часов после этого чувствует себя не в своей тарелке. Когда он полностью приходит в себя, ему кажется, что он просыпается после тяжелого сна со сновидениями.

Нет сомнения, что N… страдает эпилепсией.

Спрошенный о заболеваниях в семье, он сообщил, что у матери были судорожные припадки, и после того, как ему несколько раз повторили вопрос, не было ли чего-либо примечательного у других близких родственников, вспомнил: « Да, еще тетка по отцу повесилась — из-за того, что ее муж, капитан в отставке, вышел из дому не надев гетры.»

Таковы факты: хотя они и не изобилуют подробностями, но содержат в себе основные моменты, необходимые для демонстрации клинической закономерности, чрезвычайно важной для всей психопатологии.

Было бы полезно изложить в двух словах, как устанавливается в данном конкретном случае факт существования у больного двух видов помешательства. Прежде всего то, что N… рассказывает положительного о своем заболевании, свидетельствует, что сообщаемый им бред относится к тем формам безумия, которые определяются как частичный бред (delire partiel). Больной страдает галлюцинациями слуха, характерными для бреда преследования: о нем говорят окружающие, его сын хочет ему зла, у него украли деньги.

Это психическое расстройство началось давно: оно было причиной его предшествующих поступлений в больницу. Но при продолжении расспроса один из его ответов настораживает, придает новый аспект случаю. Спрошенный об экстравагантностях, предпринятых им в церкви Сен-Рох, N… удивляется тому, что ему приписывают столь нелепые действия, он ничего о них не помнит. Именно эта безапелляционность, категоричность суждений останавливает на себе внимание, вызывает предположение о наличии у больного эпилепсии, приступы которой часто сопровождаются бредом, развивающимся после припадков или, реже, их предваряющим: мы знаем, что психозы эти имеют свойство протекать с помраченным сознанием и полностью амнезироваться и что память о совершенных в это время поступках не живет дольше самого помешательства.

Мы находим у N… именно такое отсутствие памяти на события психоза: ничто не дает нам основания предполагать, что удивление, которым он встречает рассказ о происшедшем в церкви, наигранное, симулированное.

«N… — душевнобольной, заключает свое описание Gamier, и по-видимому ему предстоит провести большую часть жизни в приютах для душевнобольных. Под влиянием хорошо подобранного лечения у него может произойти улучшение в состоянии, но есть все основания предполагать, что галлюцинации у него никогда не пройдут окончательно и с ними — и бред преследования». Прогноз этот имеет под собой веские основания: во-первых, давность существующих болезненных расстройств, во-вторых — наличие семейного отягощения.

Действительно, больной был вскоре возвращен в больницу: после того, как под влиянием идей преследования пытался убить свою давнюю подругу, обвинив ее в попытке его отравления.

Это интересное во многих отношениях наблюдение само по себе более чем достаточно для доказательства того, что у одного больного могут сосуществовать две не зависящие одна от другой психические болезни.

Определенная часть больных показывает нам почти экспериментальным образом, что наличие везании не исключает возможности иного, сопутствующего, психического заболевания. Я имею в виду, в частности, душевнобольных, подверженных злоупотреблению алкоголем. Что, к примеру, происходит с меланхоликом, если он начинает пьянствовать? Алкоголь вовсе не противодействует депрессивным тенденциям — напротив, дает им дополнительный толчок, действуя подобно удару кнута, подстегивающего развитие психоза. Но алкоголь не теряет при этом и собственных прерогатив и, находясь на особенно благоприятной почве, вскоре начинает проявлять себя характерным для него образом: больной, который в дневное время был только меланхоликом, не страдающим галлюцинациями, по ночам начинает испытывать страхи, слышит в свой адрес угрозы, видит животных и гримасничающие рожи. Вы узнаете известные симптомы алкогольного делирия. На следующее утро он снова подавлен, как накануне: чтобы следующей ночью вновь стать жертвой страхов и галлюцинаций.

Если вместо меланхолика взять в качестве примера больного прогрессивным параличом — болезнью, которая, как вы знаете, имеет свое анатомическое выражение, то такой больной в дневное время под воздействием алкоголя возбуждается, его идеи величия, если таковые имеются, усиливаются, но ночью он будет страдать теми же страхами, что и обычный пьяница с психозом, с той лишь оговоркой, что психотические переживания будут у него богаче или скуднее: в зависимости от степени сохранности интеллекта. Но и здесь специфические признаки алкогольного помешательства распознаются легко и надежно.

Если мы обратимся теперь к пьющему эпилептику, то алкогольные ночные страхи у него будут иметь те же характерные отличительные свойства и утром он расскажет вам о видениях, которые одолевали его ночью, но если среди таких страхов возникнет приступ с последующим эпилептическим бредом, то он не сохранит о нем воспоминаний и окажется не способен сообщить что-либо о галлюцинациях этого периода. Затем способность запоминать постепенно вернется к нему и больной снова незаметным образом войдет в состояние алкогольного психоза, о котором он подробно расскажет вам и через несколько дней после его окончания.

Что удивительного в том, что хронические бредовые идеи могут сосуществовать с судорожным неврозом, если мы каждый день видим состояния помешательства, которые умеем вызывать сами, но они при этом сохраняют собственную, не зависящую от нас динамику развития? Было бы, напротив, странным, если бы судорожная болезнь создавала иммунитет к другим формам душевных заболеваний.

Смешанные случаи далеко не так редки, как предполагают некоторые — надо лишь искать их и они тут же найдутся.

Жанна Т…, по мужу Р…. Дочь пьяницы. С возраста 8 лет страдает вертижами, имеет сына 15-ти лет, также эпилептика, первые припадки которого начались три года назад: мать с тех пор насчитала их 20. У нее была также здоровая дочь 6-ти лет, погибшая при обстоятельствах, о которых я вам расскажу позже.

До 1876г приступы у нашей больной были достаточно редкими, затем стали учащаться.

Впервые в нашу больницу Жанна поступила в сентябре 1879г: она находилась тогда в состоянии маниакального возбуждения, которое длилось 4 дня — она ничего о нем не помнила. В конце октября она выписалась, обещая продолжать дома прием бромида натрия. В марте 1880г она попала к нам в таком же состоянии, длившемся трое суток.

В июле она снова вышла из больницы, хотя за время ее пребывания здесь у нее было несколько судорожных приступов и вертижей.

Ночью с 16 на 17 сентября у нее была серия припадков. На следующий день она была резко возбуждена, обнаруживала расстройства общего чувства, высказывала ипохондрический бред, говорила, что у нее в горле застряла пилюля. Затем неожиданно оставила свой дом и направилась на бульвар Сен-Жака, где представ перед солдатами, выполняющими воинские экзерсисы, начала плясать, петь, предаваться разного рода вольностям.

Задержанная и доставленная в медицинскую часть полиции, она успокоилась, сознание ее в- течение трех дней полностью прояснилось, ее отпустили домой, но она снова не могла вспомнить ничего из случившегося.

Начиная с этого времени, она находится в подавленном состоянии: печальна, утратила веру в себя, страшится будущего, часто думает о самоубийстве — временами ее тревога усиливается и сопровождается тогда полной бессонницей.

Она пребывала уже несколько месяцев в подобном состоянии, когда у сына случился припадок: он закричал «мама!", упал на землю, у него начались судороги. Этот приступ произвел на нее несравненно большее. впечатление, чем обычно. Она начинает думать о дочери, которая в один из дней может заболеть той же болезнью и, чтобы предотвратить ее будущие несчастья, принимает решение убить ее и умереть вместе с нею.

На следующее утро, в отсутствие мужа, она пишет длинное письмо, в котором излагает свои намерения, запирается с дочерью в спальне, зажигает среди комнаты уголь в обогревательной печи и ложится. Печка гаснет, она поднимается, разжигает ее снова и, поскольку дочь плачет, ласкает и ободряет ее, уговаривает не жаловаться, снова ложится с нею рядом. Когда позже вломились в дверь, ребенок был уже мертв, а мать находилась в угрожающем для жизни состоянии.

Едва придя в себя, больная в мельчайших подробностях рассказывает все перипетии происшедшей драмы.

Поступив на следующий день в больницу Св. Анны, она выглядит как рядовая больная с меланхолией: тревожна, беспокойна, подавлена, галлюцинирует, жалуется, что не погибла вместе с дочкой.

Несколько дней спустя, после серии из трех или четырех вертижей она неожиданно покидает угол залы, где обычно проводит время, бежит в сад, произносит ряд бессвязных фраз, разбивает стекло, остается около полутора суток возбуждена, затем возвращается к исходной депрессии, не помня о том, что с ней произошло накануне.

Постепенно меланхолические идеи у нее рассеялись — в это время умирает от ангины сын. Больная в отчаянии от этой смерти, которой прежде желала: это несомненный признак улучшения ее состояния. Сегодня она хочет жить, чтобы ухаживать за мужем, которому причинила столько горя.

Есть ли необходимость настаивать на коренном различии между короткими приступами маниакального возбуждения, начавшимися внезапно и так же окончившимися, во время которых Жанна плясала перед военными или неожиданно побежала в сад больницы и которые затем забыла, и меланхолией, начавшейся исподволь, имевшей столь трагические последствия, которые она целиком восстанавливает в памяти — несмотря на то, что под влиянием отравления угарным газом у нее должно было иметь место торможение интеллектуальных функций? Очевидно, что клинически оба состояния несопоставимы — хотя, с точки зрения судебного медика, то и другое в равной степени исключает вменяемость больной. В ее депрессивном приступе нет и тех черт, которые описываются как обычно присущие межприступному состоянию эпилептиков, его нельзя вывести из эпилептического невроза.

Больные эпилепсией, действительно, часто выглядят однообразно и характерно: они угрюмы, вязки, с ними трудно иметь дело, но они таковы всегда (если обладают этими качествами), в то время как у нашей больной меланхолические расстройства развивались как при обычном депрессивном приступе: как по течению, так и по длительности и характеру разрешения психоза.

При эпилептическом помешательстве, как я уже говорил, больные в общем и целом воспринимают окружающее лишь постольку, поскольку оно каким-то образом связывается с их бредом. Но иногда эпилептики, хотя и находятся, без сомнения, в состоянии помраченного сознания, ведут себя в нем так, что могут ввести в заблуждение стороннего наблюдателя: благодаря определенной рефлексии, которая участвует в их поступках. Это особенно важно для судебного эксперта, который в таких случаях должен правильно оценить имеющиеся в его распоряжении факты: доказать невменяемость таких больных в суде бывает иной раз достаточно трудно.

Больной, которого я вам сейчас покажу, интересен во многих отношениях: во-первых, тем, что во время случившегося с ним эпилептического помешательства совершил кражи, показавшиеся окружающим исполненными с участием разума; во-вторых, потому, что в межприступном периоде перенес приступ меланхолического бреда с суицидальными идеями; и потому, наконец, что у него имеются также алкогольные психотические расстройства.

Отец Франсуа R… был эпилептиком и меланхоликом одновременно, он отравился настойкой опия; два брата матери были эпилептиками с психотическими расстройствами; сестра матери также страдала эпилепсией.

У самого Франсуа с 10-ти лет начались судорожные припадки и вертижи, в 11 лет в состоянии измененного сознания он бросился в колодец. Ему случалось вдруг срываться с места и убегать из дома куда глаза глядят и, что менее обычно и показывает также, до какой степени эпилептикам свойственно повторять одни и те же поступки в болезненных состояниях, Франсуа после припадков неоднократно отправлялся гулять по крышам.

Однажды, во время одного из таких путешествий, он проникает через форточку в чужую спальню и пытается вытащить в маленькое окошко довольно большой шкафчик, затем идет в смежную комнату, видит там мужчину, чистящего ботинки, вырывает их у него, разувается сам, швыряет свою обувь в голову этому человеку, выходит через дверь, спускается вниз, держа в руках ботинки, которыми только что овладел, разгуливает босой по улице — пока не встречает полицейского, который заставляет его обуться.

В следующий раз, также после приступа, крадет у мясника огромный кусок мяса, забирается на крышу, размахивает на ней руками.

Он не может вспомнить ни об одном из этих поступков и сообщает о них лишь то, что ему рассказывали в комиссариате полиции, куда его приводили как задержанного.

Он злоупотребляет алкоголем и после эксцессов у него возникали в прошлом идеи преследования, галлюцинации неприятного свойства, страхи, ему казалось, что за ним гонятся бандиты, он даже пытался покончить с собой, чтоб уйти таким образом от преследователей, но по миновании приступов он всякий раз прекрасно помнил все, что делал в этих, развившихся вследствие алкогольной интоксикации, состояниях.

После одного из последних эпилептических припадков он снова оказывается босые и без кошелька в одном из районов Парижа, в котором никогда прежде не был.

Самый необычный случай, с ним происшедший, следующий. Этот больной — режиссер нескольких небольших театров, объединенных под одним началом. Каждый вечер после представления он объезжал их, ему передавали выручку, он отвозил ее в бюро директора, чьим полнейшим доверием до сих пор пользовался. Этот директор, друг семьи R…, передавал Франсуа ключи от сейфа, в котором тот оставлял кассовые сборы. В один из вечеров, уже положив в сейф 1100 франков, больной отдает консьержке ключи от помещения и спускается вниз — тут с ним случается судорожный припадок. Он встает после него и, выглядя при этом совершенно разумным и рассудительным (со слов очевидцев), снова берет ключи, поднимается в бюро и вскоре затем возвращается, унося с собой пачку бесплатных пропусков в театр и банковские билеты на общую сумму, как потом выяснилось, 8000 франков. Он убегает, оставляет все двери открытыми и приходит в себя лишь через 48 часов после случившегося. Он является к матери — первый ее вопрос: что он сделал с деньгами. Это ставит его в тупик, она настаивает и обыскивает его, находит у него в одном из карманов четыре мятых билета по тысяче франков. Изумленный Франсуа не может дать каких-либо разъяснений на этот счет — равно как и рассказать о том, где был все это время: его арестовывают. В тюрьме он провел шесть месяцев и был в конце концов оправдан за отсутствием состава преступления; семья возместила за это время большую часть утерянной суммы: сегодня остается заплатить лишь 80 франков.

Франсуа узнал подробности этой истории лишь недавно, после смерти матери. Теперь он близок к самоубийству: из-за угрызений совести по поводу причиненных семье бед и горя и еще больше — от стыда, что побывал в заключении.

Уже после случившегося этот несчастный, застигнутый вертижем в кондитерской на улице Муффетар, стремительно выбежал из лавки, ворвался к часовщику, взял наугад какие-то часы и дал адрес, чтоб ему отнесли их на дом.

Мать оплатила покупку, посчитав ее удачной, но сын, возвратись домой, был крайне удивлен, увидав у себя эти часы, и поспешил вернуть их торговцу.

В настоящее время он обнаруживает у себя черты меланхолического помешательства с галлюцинациями и суицидальными идеями — припадки же его стали теперь много реже.

Теперь позвольте мне продемонстрировать вам случай сосуществования эпилепсии с хроническим бредовым состоянием. Кузнец, о котором я уже говорил вам ранее, являет собой пример такого сочетания разной психиатрической патологии.

Вы помните начало этой истории. Гюстав Н… сообщил нам о сензитивной ауре, состоявшей во вкусе крови во рту; в приступе помешательства он пытался задушить неизвестную ему женщину и подвергся побоям со стороны присутствовавшего при сем мужа. Н… обнаруживает, помимо того, все признаки хронического систематизированного бреда: он в течение семи лет предпринимает исследование звезд, солнца, луны и т. д.. Чтобы продолжать астрономические изыскания, он выбрал себе жилье под крышей: чтобы быть ближе, как он говорит, к небесному своду. Его речь аллегорична и сентенциозна, большую роль в ней играют разного рода притчи. Он очень суеверен и верит в свое чудесное предназначение. «Правосудие, говорит он, судит право, наибольший тот, кто всех меньше, самый высокий — кто всех ниже, самый несчастный всех счастливее.» Для него уже в течение семи поколений собирают несметные богатства: это будет вознаграждение ему за предпринятое им исследование. В настоящее время он занят поисками центра, который позволит ему «извлечь из квадрата столько же точек, сколько их в шаре». Все эти грандиозные проекты рождаются в нем спонтанно, без всякого усилия с его стороны, они скоро принесут ему кресло во Французской академии и т. д..

Этот больной обнаруживает еще одну занятную особенность, которую я сейчас только назову, не углубляясь в подробности: у Н… имеются галлюцинации слуха, содержание которых различно в зависимости от того, слышатся ли они слева или справа. Правое ухо его «зарезервировано» исключительно для ругательств, через него его обзывают свинячьей башкой, свинской мордой, бездельником», с этой стороны с ним говорит Дьявол, здесь находится его злой гений. Через левое ухо, напротив, он слышит только похвалы в свой адрес и ободряющие реплики. «Все, что ты делаешь, правильно, говорят ему слева, наберись терпения, не расстраивайся». Иногда его смешат с этой стороны. «Бог сам укрепляет меня, чтоб я придерживался блага… Мой добрый гений слева…» Добрый и злой гении образуют своего рода манихеистическую пару, которая им управляет. Скажу мимоходом, что подобное латеральное разделение галлюцинаций я наблюдал и у других душевнобольных.

Все согласятся в том, что бред этого больного имеет все признаки хронического. Он, кроме того, совершенно не зависит от течения эпилепсии: под влиянием бромида натрия припадки и вертижи у него полностью прошли, но бредовые идеи с момента поступления его в больницу остаются неизменны.

Иногда, наконец, у некоторых предрасположенных к этому лиц сами приступы эпилепсии могут стать отправной точкой бредообразования. Именно таким образом следующий больной объясняет наличие у него болезни сверхъестественным воздействием на него со стороны его противников.

Арман G.. 25-ти лет, холостильщик лошадей, страдает эпилепсией с раннего детства. Он всегда верил в колдовские истории и относился к ним без малейшей критики. Вместе с тем, будучи по своей натуре недоверчивым и подозрительным, он давно уже начал задумываться над причиной своих припадков и пришел к выводу, что они у него неспроста, что болезнь наводится на него одним из его бывших хозяев: больного будто бы «испортили» — специально для того, чтоб он не мог найти себе работу. Как только он переходит к новому нанимателю, у него вызывают приступ и его тут же рассчитывают. Он уже не в первый раз в жизни сталкивается с насылаемой на людей порчей. Он прочел в одной книге, как это делается, и знает еще одного человека, имеющего ту же профессию, что и он: его также сделали эпилептиком и он тоже не может заниматься своим делом.

Как видите, эпилепсия может комбинироваться с другими психическими расстройствами. Мне не нужно говорить вам, что такие сочетанные случаи относятся к наиболее тяжелым формам помешательства; их не всегда легко диагностировать, но это необходимо — особенно когда больные совершают преступления или правонарушения: с точки зрения судебного медика тоже далеко не безразлично, совершено ли инкриминируемое больному деяние в эпилептическом или ином виде помешательства, которое может иметь место у одного и того же больного.

Дата: 2018-12-28, просмотров: 195. ⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒ Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. © 2018 - 2024