Источники: сочинения Иринея, Ипполита, Тертуллиана и только на втором плане сочинения не римских древнекатоли-ческих отцов (мерила были определены в Риме). Участие Малой Азии темно и спорно, но вероятно.

Три апостольские нормы (символ веры, Новый Завет, духовный сан) — см. Iren. III, 1 и cл., Tertull. de praescr. 11, 32, 36 — распространились из Рима по различным церквам провинций в разное время, но большей частью все три одновременно. Они были подготовлены краткими керигмати-ческими исповеданиями, авторитетом «Господа», апостольской традиции и читаемых в общине сочинений и, наконец, почитанием апостолов, пророков, учителей, «старцев», христианских героев (аскетов, исповедников) и руководителей отдельных общин.

§ 16. А. Преобразование исповедания крещения в апостольский символ веры

С . Р . Caspari, «Quellen Zur Geschichte des Taufsymbols», 4 т. 1566 и сл. — A. Hernack в большом издании Patr. Apost. 1,2,1878. A. Hahn, «Bibliothek der Symbole u. Glaubensregeln», т. 3, 1897. — 77г. Zahn, «Glaubensregel u. Taufbekenntniss» («Skizzen aus dem Leben der alten Kirche»), 1-е изд., 1898, стр. 238 и сл. — F. Kattenbusch, «Das apostolische Symbol», 2 т., 1894, 1900. — /. Kuntze, «Glaubensregel, Heilige Schrift und Tauibekcnntniss», 1899.

С давних времен в общинах имелось возвещение Христа (см. кн. I, гл. 3, пункт 2) и краткие формулы исповедания (Отец, Сын и Дух), а специально в римской общине установилось около 150 г. неизменяемое исповедание при крещении. Эти исповедания составляли «веру» и считались квинтэссенцией апостольского возвещения, почему их относили к Христу, т. е. к самому Богу «через апостолов».

Но апостольским «символом веры» считалось вообще все, что казалось неотъемлемым, напр., и христианское понимание Ветхого Завета. Кроме этого римского исповедания, едва ли установились еще и другие законченные символы, и правила нравственности (Didache Kyriu) стеяли на одной ступени с возвещением Христа. Но с самого начала, при преподавании, при наставлениях и прежде всего при опровержениях лжеучений, внушали: «оставим эти пустые и суетные заботы и вернемся к славному и почтенному канону нашего предания» (I Clem. 7; ср. Polyc. ер. 2, 7; пасторские послания, послания Иуды, Игнатия, а также и Иустина).

Когда же опасность со стороны гностицизма обострилась, то горький опыт показал, что у «веры по преданию» нет устойчивости ни в содержании, ни в объеме, ни в понимании ее. Необходимо было иметь нерушимое внешнее мерило для опровержения таких учений, как, напр., о различии высшего Бога от Бога-творца, или о докетизме, для избежания затемнений и перетолковываний евангелической истории и для доказательства, что собственное понимание представляет апостольское учение; нужно было установить определенно истолкованное апостольское исповедание. Принужденная такими обстоятельствами римская церковь, образ действий которой нам известен по Иринею и Тертулли-ану, выдвинула замкнутое римское исповедание крещения как апостольское, объявляя при этом, что в каждом данном случае антигностические толкования его составляют само собою разумеющееся его содержание, что разъясненное исповедание составляет «fides catholica», т. е. правило истинной веры, и что от признания его зависит причисление к церкви. (Сколько здесь было согласия или даже содействия во стороны Малой Азии, до сих пор неизвестно и едва ли когда-нибудь выяснится.) Этот метод, переместивший центр христианства, но предохранивший последнее от полного разрушения, основан на двух недоказанных утверждениях и одном подмене. Ничем не доказано, что исповедание такого рода установлено апостолами, а равно, что основанные апостолами общины сохранили их учение в неизмененном виде, а подмен произошел с самим исповеданием, которое заменено его объяснением, — положим, в сущности, верным. И наконец, из согласия целого ряда общин (епископов) в учении еще нельзя сделать вывод о существовании fides catholica как непоколебимого закона учения. Этот метод обосновывает католическое доказательство предания и его фундаментальное значение до сего дня: до сего дня для католицизма характерна эта двусмысленность, допускающая, с одной стороны, утверждение, что данное исповедание ясно и закончено, а с другой — такую эластичность его, что оно годится для отклонения всякого неудобного мнения. Также характерно то, что христианство отожествляется с вероучением, непонятным для большей части мирян. Последние, таким образом, унижаются и подчиняются авторитетам.

Образец этого метода мы находим у Иринея I, 10; Тертуллиан, знакомый с трудами Иринея, дал его методу дальнейшее развитие. Если уже Ириней находил, что главнейшие гностические учения опровергаются исповеданием крещения, между тем как им противоречил только церковный здравый смысл, то Тертуллиан, принимая еще определеннее исповедание за авторитет для веры, выводил из символа и сотворение вселенной из ничего, и посредничество Логоса в сотворении мира, и происхождение его до времени, и определенную теорию о воплощении, и проповедь нового закона и новых обещаний, и, наконец, даже правильное учение о Троице и о двух природах Христа (de praescr. 13; de virg. 1; adv. Prax. 2 и т. д.).

Его «regula» — апостольские закон и учение, ненарушимые для всякого христианина: от согласия с этим законом зависит христианский характер отдельной личности. Христианский нрав и христианская жизнь составляют уже второй пункт, подлежащий особым условиям (этим раздвоилась сущность религий — самый роковой поворот в истории христианства!).

Но лишь в III веке это католическое мерило распространилось по всей церкви. Клименту александрийскому оно еще неизвестно (в «церковном каноне» он видит антигностическое толкование Священного Писания); Ориген, однако, уже близок к нему (см. de princip. praef.), т. е. в начале III века александрийская церковь последовала за римской и стала постепенно «католическою». Еще позже последовали сирийские церкви, что доказано основной книгой апостольских конституций, где об «апостольском символе веры», в смысле западного, ничего неизвестно. Только к концу III века католическая церковь, основанная на общем апостольском законе, стала действительностью и начала резко отличаться от еретических сект; более отдаленные общины приняли «апостольский символ веры», может быть, только после Никейс-кого собора. Но и никейский символ не сразу был везде принят.