В рамках философских и социологических наук, как уже было отмечено, долгое время не уделялось особого внимания социальному и философскому значению архитектуры. Однако в общих теоретических построениях ученые не могли пройти мимо проблем взаимосвязи между жизнью общества и архитектурным пространством, которое формирует сознание человека и с другой стороны само является продуктом этого сознания.  

При анализе развития городов и демократии в своей известной работе «Город» М. Вебер не делает никаких предположений о влиянии архитектуры на социальные процессы, упомянув только в качестве необходимых атрибутов раннего города наличие крепости и рыночной площади. Дальнейших предположений о влиянии архитектуры на социум Вебер не делает. Дальнейших предположений о влиянии архитектуры на социум Вебер не делает[2].

Одним из первых западных мыслителей, уделившим особое внимание значению архитектурного пространства для жизни людей стал Г. Зиммель, который подробно рассматривал качества пространства как формы, «воздействие, которое оказывают на пространственные определения группы ее собственно социологические формообразования и энергии», в том числе размещение сообщества в своем собственном «доме», значение пустых и нейтральных пространств.

В работах Зиммеля находим и анализ конкретной архитектурной практики, Так, сравнивая архитектуру Флоренции и Венеции, он приходит к выводу, что если архитектура первой является точным выражением внутреннего смысла, то во втором случае архитектура призвана скрывать истинную жизнь, протекающую за фасадом. В работах Зиммеля находим и анализ конкретной архитектурной практики, Так, сравнивая архитектуру Флоренции и Венеции, он приходит к выводу, что если архитектура первой является точным выражением внутреннего смысла, то во втором случае архитектура призвана скрывать истинную жизнь, протекающую за фасадом.[3]

Кроме того, необходимо отметить внимание к теме Эмиля Дюркгейма, который в 1895 году подразделял социальные факты на: морфологические, составляющие «материальный субстрат» общества (физическая и моральная плотность населения, под которой Дюркгейм подразумевал частоту контактов или интенсивность общения между индивидами; наличие путей сообщения; характер поселений и т.п.), и духовные, нематериальные факты («коллективные представления», составляющие в совокупности коллективное или общее сознание). Т.е. «материальный субстрат» общества, по мнению Дюркгейма, представлял собой географическое отображение социальных реалий. Характер путей сообщения и форма жилищ не могут, по мнению Дюркгейма, быть сведены «к образам действий, чувств и мыслей». Он отнес это к материальной плотности, т.е. к такому свойству среды, которое способно оказать влияние на развитие социальных явлений. Дюркгейм относит типы архитектуры к устойчивым морфологическим социальным фактам[4].

Важно упомянуть также, что Герберт Спенсер в 1868 году отмечал непосредственное влияние среды обитания на архитектурные типы и системы, принятые в конкретных обществах. Так, он писал, что «постройки в греческом и римском стилях, по высокой степени своей симметрии, кажутся как бы заимствовавшими свой тип из животной жизни.

Карл Манхейм, анализируя вопросы социальной дистанции и демократизации культуры, исследует влияние «демократизации» церковной архитектуры позднего средневековья на аналогичную трансформацию социальной структуры общества, приходя к выводу о наличии прямой связи между этими явлениями. Мерой демократизации церковной архитектуры у Манхейма выступает сокращение «дистанции» между верующими, священником и «важнейшими символами и объектами веры»[5].

Норберт Элиас в рамках фигурационной социологии в своем главном труде «О процессе цивилизации…», объединив данные социологии, антропологии и психологии, анализировал процессы становления цивилизации на фоне архитектуры замков французской аристократии. Замки выполняют важную социальную роль, выступая центрами создания городов и развития процессов формирования государства в средние века. Элиас объяснял особенности развития архитектуры конкуренцией между городами и государствами. Так, выступая в салоне Марианны Вебер в Гейдерберге с докладом о связи готической архитектуры с социально-экономическими процессами в средние века, он утверждал, например, что устремленные ввысь шпили готических соборов возникали не из-за усиления религиозности горожан, а в силу возрастания конкуренции между городами.

Вальтер Беньямин в своей знаменитой работе «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости»[6] говоря об архитектуре, рассуждает об ее универсальности и вечности относительно других искусств. Беньямин отмечает, что архитектура, наряду с эпосом и, в настоящее время, с кино, с древнейших времен была искусством коллективного восприятия в отличие, например, от живописи. В своем «Сочинении о пассажах» Беньямин анализирует парижские пассажи как первые прообразы универсальных магазинов, созданные в период с 1822 по 1837 год, долгое время остававшиеся одной из достопримечательностей Парижа и отражавшие «город, даже весь мир в миниатюре». Пассажи, по оценке Беньямина, – это идеал капиталистического общества мечты, отраженного в утопии Фурье. В пассажах Фурье увидел архитектурный канон фаланстера. Фаланстер у Фурье – это город пассажей. И как внутренним импульсом утопии Фурье было появление машин, так технологической причиной появления реальных пассажей стало использование в строительстве первого искусственного материала – металлических конструкций. Кроме того Беньямин отмечает, что общественные предпосылки для интенсивного применения стекла в качестве строительного материала возникали лишь столетие спустя, а бетон открыл новые возможности пластического моделирования в архитектуре. Архитектура пассажей у Беньямина является носителем общественной мифологии, в коллективном сознании ей соответствуют образы, в которых новое пронизано старым, но одновременно стремится в будущее.