«Как мне спастися?», - в молитве вопрошал Господа Антоний[112] при своем вступлении в иноческую жизнь. И видит он кого-то, похожего на себя, который сидел и работал, потом встал из-за работы и молился; после опять сел и вил веревку и опять встал на молитву. «Делай так и спасешься», - сказал Антонию явившийся. Антоний делал так и спасался. Это заповедовал он делать и всем своим ученикам. Потому правило о занятии рукоделием вместе с молитвою легло в основание иноческой жизни в Египте.

Для многих рукоделие было необходимо как средство пропитания, дабы не быть никому в тягость; оно вместе с тем доставляло средства принимать странников, помогать бедным и заключенным в темницах. Независимо от этого вменялось в обязанность как дело, необходимое для спасения… Египетские отцы говаривали, что к работающему монаху стучится один демон, а к праздному вторгается бесчисленное множество их.

Впрочем, рукоделие отцы не считали главным делом, но прибавлением к делу – поделием, как выражались русские старцы. Главным делом была молитва… Потому молитвою сменялось рукоделие, молитва сопровождала и самую работу; старец плетет корзину, а уста его шепчут: «Помилуй мя, Боже, по велицей Твоей милости» [1]. 

Из монастырского устава св. Василия Великого (4 век):

«Не должно в праздности есть хлеб тому, кто способен работать, а занявшийся исполнением чего-либо в славу Христову должен принуждать себя к ревности в деле, по мере сил… [2].

Цель благочестия надобно почитать не предлогом к бездействию и не удалением от труда, но побуждением к подвижничеству, к большим трудам, к терпению в скорбях, чтобы и нам можно было сказать: «…в труде и в изнурении, часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте…» (2 Кор. 11:27). Такой образ жизни полезен нам не одним изнурением тела, но любовью к ближнему, чтобы через нас и немощным братьям подал Бог довольство…

И какое зло – праздность, нужно ли говорить о сем, когда Апостол ясно повелевает неделающему даже и не есть (2 Фес. 3:10)? Поэтому сколько необходимо каждому ежедневное вкушение пищи, столько же необходимо и дело по мере сил… [3].

Поскольку же так сие предано нам Господом в Евангелии и чрез Апостола; то явно, что хотя совершенно запрещается заботиться или работать ради себя (см. Мф. 6:25, 32-33; Еф. 4:28), однакоже, по заповеди Господней, надобно со рвением заботиться и работать ради потребы ближнего…» [4].

Из монастырского устава преп. Венедикта (6 век):

«Праздность – враг души. Потому в известные времена братия должны заниматься рукоделием, в известные же опять часы – божественным чтением…

Пусть не скорбят, если по местным обстоятельствам, или по бедности, нужно бывает усилить работу: ибо то и монахи, когда живут трудами рук своих, как постановили отцы наши и Апостолы. Все однакож да будет в меру, по причине малодушных…

В воскресенье пусть все занимаются чтением, исключая тех, которые отряжены на разные послушания. Если кто не хочет или не может читать или рассуждать, заставлять такого работать, чтобы не был в праздности» [113] [5].

На Руси многие монастыри являли пример трудового подвижничества. Русские обители издавна служили распространению грамотности и книжного дела. При монастырях открывались школы для мирян. В 16-м веке монахи и дьяки становились учителями – «мастерами грамоты» - во многих городах и деревнях. Московские обители были центрами духовного просвещения и научных знаний. А первый в Москве вуз – Славяно-греко-латинская академия – был открыт в конце 17-го века в Заиконоспасском монастыре. Академия была центром подготовки кадров для нужд государства и церкви, преподавателей школ и университетов. В этой академии учились поэт Тредиаковский, первый исследователь Камчатки Крашенинников, великий ученый Ломоносов. В монастырях тщательно велись летописи по истории России, в них нередко собирались большие библиотеки.

Монастыри славились и уровнем медицинских знаний. Научные труды по медицине поступали из-за границы и переводились монахами на славянский язык. Монастыри были организаторами первых на Руси больниц.

При монастырях появились первые приюты для бедных, престарелых и инвалидов, ночлежные и сиротские дома.

В 2003 году я посетил православный мужской Симоно-Кананитский монастырь в Абхазии. Он был построен в начале 20 века. Как повествует туристский путеводитель, «тогда при монастыре работали мастерские: живописи, переплетная, сапожная, швейная, часовая, литейная и др. Имелись две большие пасеки, винодельня и несколько заводов: по производству оливкового масла, конский, свечной, кирпичный. Трудолюбие иноков поражает. Были очищены от зарослей и камней на склоне горы огромные участки земли. Лимонные и мандариновые сады занимали 20 га, на 100 га высажено 14000 саженцев оливковых деревьев. 40 га занимали сливы (на спец. коптильне приготавливался так называемый французский чернослив), 14 га занимали посадки ореха и 18 га – лавровишневые деревья. Виноградники располагались на 80 га, а 478 га по склонам гор возделывались под кукурузу, картофель и злаковые. Гордостью монастыря были прекрасные фруктовые сады и ботанический сад с редкими экзотическими растениями. Вдоль дорог высаживались кипарисы (всего более 5 тыс. деревьев). Всюду проведено электрическое освещение и горячая вода (недалеко от обители монахи построили общеобразовательную школу для детей; она существует до сих пор. А в ущелье неподалеку монахи возвели каменную плотину; образовались красивый водопад и озеро, вокруг которого усердными руками монахов выложена набережная – все это и сейчас удивляет своей основательностью: видно, что построено на века – прим. авт.). На всех работах соблюдалась строгая иноческая дисциплина. В 1917 г. число насельников достигло 730 человек (как видите, совсем не бездельников – прим. авт.). Сам же монастырь стал одним из крупнейших православных центров Российской империи. В 1924 г. монастырь… был закрыт» [8].

Конечно, в Православной Церкви были нерадивые монахи и бестолковые монастыри. Но только по ним[114] оценивать православное монашество – некорректно, по меньшей мере.

Приложение № 7

Сектантство в Православии

и Православие в сектантстве[115]

Архиепископ Сан-Францисский Иоанн (Шаховской)

Ошибочно думать, что все православные суть действительно не сектанты и что все сектанты суть действительно не православные. Не всякий православный по имени таков по духу, и не всякий сектант по имени таков по духу, и в настоящее время в особенности можно встретить "православного" – настоящего сектанта по духу своему: фанатичного, нелюбовного, рационально узкого, упирающегося в человеческую точку, не алчущего, не жаждущего правды Божией, но пресыщенного горделивой своей правдой, строго судящего человека с вершины этой своей мнимой правды – внешне догматически правой, но лишенной рождения в Духе. И, наоборот, можно встретить сектанта, явно не понимающего смысл православного служения Богу в Духе и Истине, не признающего то или иное выражение церковной истины, но на самом деле таящего в себе много истинно Божьего, истинно любвеобильного во Христе, истинно братского к людям.

И наличие таких смешений в христианском обществе не позволяет легкомысленно подойти к вопросу вероисповедных отношений. Сектанты грешат в непонимании Православия, но и мы, православные, не следуем своему Православию, не понимая их, сектантов, иногда удивительно пламенно и чисто устремленных к последованию за Господом, к жизни в Нем, Едином.

Человеческий узкий, гордый, больной разум, не преображенный в Духе Божием, одинаково стремится к разделению и ищет повода к нему, кому бы он ни принадлежал этот разум – православному или сектанту.

Мы, православные, веруем, духовно видим, что имеем полноту человечески выраженной истины. Но это совсем не значит, что мы уже следуем этой полноте истины и что эта полнота наполняет нас. Мы иногда имеем ее только на языке, или думаем, что она у нас в глазу должна заменить бревно духовной лености нашей. Но все это далеко не так. Истину мы имеем, и полную, но жить в ней не хотим или не умеем, и просто часто не стремимся жить в ней, ибо она очень стеснительна для нашего ветхого человека. А погордиться, повеличаться своей православностью мы не прочь.

Среди иновероисповедных христиан есть множество живущих в истине Православия – духом своим. Есть сектанты, которые горят духом и любовью к Богу и к ближним гораздо более, чем иные православные, и вот этот дух горения любви к Богу и к человеку есть признак истинного жизненного Православия. Кто его не имеет среди православных, тот не истинно православный, и кто его имеет среди неправославных, тот истинно православный. По-человечески он заблуждается, по-человечески он не понимает того или другого, не видит тот или иной цвет в природе мира (духовный дальтонизм; не видит, например, смысла икон, общений со святыми, ушедшими из этого мира), но по духу, по внутреннему человеку он – верный и истинный, нелицемерной любовью преданный Живому Богу Воплощенному, Господу Иисусу Христу – до смерти. Наличие таких подлинно православных христиан замечается как среди православных по умоисповеданию, так и среди римокатоликов, также среди протестантов всех оттенков, к каковым оттенкам принадлежат и русские сектанты, сектаризировавшиеся, т.е. отделившиеся умом и опытом от догматического исповедания Церкви, отчасти из-за непонимания этого исповедания в Духе, отчасти из-за дурных примеров осуществления этого исповедания в жизни. Всякому православному ясно, что православные по своему умоисповеданию люди часто являются не только не назиданием для общества, но прямым развращением этого общества. Не говорим о примерах политиков, общественных деятелей: они касаются, конечно, и в большой степени, и нас, духовенства, не всегда стоящего на духовной высоте Православия, несмотря на ясное сознание истинности своей Церкви. А монастыри... сколько было глубокого неправославия, мирского, тленного духа подчас под смиренной одеждой монаха. И все "легковесное", гнилое всплывало на поверхность церковной жизни и более бросалось в глаза, чем истинно смиренный, самоотреченный труд множества пастырей и иноков подлинного Православия, жизнью своею шедших за Христом и умиравших во Христе. Революция показала, обнажила слабый слой православного русского священства, но она же подчеркнула мученическое исповедничество православной жизни у большинства священников. Кто-то сказал, что наличие сектантства показывает религиозность народа. Можно сказать и так: наличие сектантства показывает православность народа, его горение духа, его стремление к идеалу, его жажду не внешней религии, но внутренней, жажду своего сердечного завета с Богом. И это по существу есть Православие. В наличии сектантства православный, а тем более священник, всегда более виноват, чем сектанты. Думать так – не является ли думать по-православному, беря на себя вину и ответственность за отделившихся братьев. Иначе не будет Христовой правды – если не взять на себя вину. Человеческую правду сложно осуществить в признании виновными сектантов, но Христова правда иная, "безумная" для мира, мудрая лишь – для Бога.

Ни спорами, ни диспутами, ни препирательствами, ни грубыми обличениями нельзя показать ту положительную силу Духа Божьего, который живет в Православии, который есть само Православие, этот Дух можно выявить лишь в безумном по-человечески отречении от своих разумных прав и предоставлении Суда – Духу.

В православной апологетике надо, прежде всего, делать ясное и твердое ударение на разъяснении смысла вероучения и на показании этого вероучения в жизни.

Надо ясно понять, что Православие есть страшный огонь, как Святые Тайны. Принимающих полноту Православия этот огонь либо преобразит, либо сожжет. Православие создало дух русского народа, но оно же и ввергло русский народ в огонь. Православные опалены православием. Они сделались недостойными причастниками святыни полноты веры. Эта святыня не только живит, но и опаляет.

Сектантство – это неправославное искание путей Православия. По немощи человека оно совершается не вглубь, а вбок, так сказать, не в догмате, а около догмата. Догматическая (чистая) жизнь около догмата представляет собою, конечно, большее Православие, чем недогматическая (блудная) жизнь в догмате. Это надо понять со всею ясностью, со всею определенностью Божьего Слова, прямо указывающего на это хотя бы в притче о двух сыновьях, из которых один сказал, что не исполнит воли отчей, но исполнил ее, а другой сказал, что исполнит, но не исполнил. Исповедание православного Символа веры есть запечатление Евангелия. Символ должен совершаться в жизни, стать реальностью. У одного человека он совершенно не реален в жизни, хотя этот человек произносит его каждый день на молитве; у другого вера является в жизни, любви его ко Господу Иисусу Христу, к Отцу Небесному и Духу Святому, и она отражается на лице его, на словах и всех поступках. Кто же ближе к Царствию Божию? Ответ ясен. Конечно, второй, неправославный по имени, но православный по духу и истине, наученный самим Духом.

Православные по самоисповеданию, по самоутверждению должны понять, что Православие это отнюдь не привилегия и не повод к осуждению других, и не гордость. Православие, наоборот, есть смирение, есть исповедание полноты Истины, как правды, так и любви. Православие должно побеждать только сиянием своим, как Сам Господь, а отнюдь не пушкой – стальной или словесной, все равно. Православие не сияет в православном обществе, в том, которое гордится своим Православием. Оно сияет в том, кто смирен в своем Православии, кто чистоту веры понимает не разумом только маленьким своим, но духом, всей жизнью.

Красота Православия дана для спасения людей, а православные ее стали обращать для осуждения, для погубления людей. Можно сказать, что нет на земле совершенно православных людей, но что частично православны и сами так называемые православные и те, кто не считает себя в православии, но считает во Христовой Церкви и жизнью живет во Христе. Православие - солнечный свет, лежащий на земле. Светит для всех, но не все освещаются им, ибо кто в подвале, кто закрыл свои окна, кто закрыл свои глаза...

Но невольно возникает вопрос: не есть ли эти мысли, хотя бы в самой малой мере, отказ от чистоты православной веры, от той чистоты, ради которой столько было пролито крови и ревности святыми отцами?

О нет, это не только не отказ от чистоты православности, но это есть защита и исповедание именно ее.

Возьмем для примера почитание святых, молитвы к ним. Сектант – неразумно, не по духу – отрицает эту ветвь жизни духа. Мы утверждаем ее духовную реальность во Христе. Может ли спастись человек, не признающий этой реальности? Страшный вопрос. То, что должно служить помощью в спасении, одним из средств его, можно считать предлогом для осуждения кого бы то ни было, кто отказался от этой помощи, выбрал другое средство?

Что святые ищут – прославления себя, или Бога? Конечно, Бога. И всякое истинное прославление святых есть, прежде всего – прославление Бога: "Дивен Бог во святых Своих..." Значит, если мы прославляем "прямо" Бога и прославляем действительно, нелицемерно, – святые и ангелы, конечно, ликуют, радуются, духовно лобзают такого прославляющего. Наоборот, если человек поет величание и акафисты святым, а в жизни своей не имеет любви к их духу – духу Христовой чистоты и правды, и любви, не является ли этот человек более поругателем святых, чем прославителем их? Благодаря ему, может быть, многие перестали прославлять святых, соблазнившись такими результатами его прославлений... О, сколь косно и грубо плотское мудрование человеческое, как распинается чистейший Дух Господень в людях!

Установления Православной Церкви суть школа духа, самая удобная, если проходится в духе. Все в Православной Церкви должно оживлять и одухотворять. Вина человека, если он оземляется. Мы, православные пастыри, – учители во Христе. Учитель Един – Господь Иисус Христос, и никто – вне Его – не может быть учителем. Мы учим лишь, как повиноваться Единому Учителю. Мы не во имя свое, но во имя Христово учителя. Но вот мы видим, что кто-то выучился быть учеником Христовым без нас. Что же? Будем ли мы против него восставать, как хотели апостолы восстать против тех, кто "не ходит с ними" (Лк 9,49), но получили достойную отповедь Учителя, годную и для нас, православных пастырей?

Мы радоваться должны, что человек силою Всемогущего Духа, который "дышит, где хочет", чудесно преобразил свою жизнь и приносит Богу плод. Нам не ясен путь Духа в этом человеке? Но разве мы поставлены судить о путях Духа, если плоды Духа ясны нашим глазам? От плодов велено знавать. Плоды же ясно определены у апостола (1 Кор. 13: 4-8).

Непрощаем грех один только – против Св. Духа, против любви к Нему. Любящий неправду, восхваляющий грех, наслаждающийся злобой, повинен в этом грехе, но никак не умственно признающий или умственно не признающий, т. е. видящий душою или невидящий душою – той или иной истины. Если я духовный дальтоник, не вижу того или иного цвета в природе духовного мира, но остальные цвета вижу так же, как видят все, неужели я отверженный? Я, скорее, должен быть предметом особых попечений, особого сострадания. Сектант, который верует в Пресвятую Троицу, в необходимость духовного рождения, в необходимость сознательного отношения к крещению, в необходимость верующим не стыдиться веры своей среди равнодушных, но исповедовать ее перед всеми, верует каждому слову Священного Писания и из ревности по этой вере считает лишним все иные проявления откровений Духа Святого в Церкви за 1900 лет (откровений, кои не противоречат, но разъясняют скрытое в Евангелии) – этот сектант неужели должен быть злобно гоним нами, православными? В чем же тогда будет наше Православие?

Но не только сектантов, этих братьев наших по вере в Единого Спасителя и Искупителя мира, мы не должны злобно, раздражительно и грубо гнать и осуждать. Мы никого из людей не смеем злобно или раздражительно осуждать. Мы можем заметить ошибку, слабость, если сами чисты, но соболезнующе. Немилосердно мы должны только изгонять грубый дух мира сего из своего сердца. И тогда наше Православие засияет. Ибо средство немыслимо оправдать целью. Нельзя Православие защищать по-язычески или по-иудейски. Чистота Евангельского Духа – Православие Святое – должна защищаться евангельски, бесстрастно, мудро, с великою любовью к той душе, за которую пролита Богочеловеческая кровь.

Кидать камни очень легко. И ветхий наш человек только ищет дозволенных предлогов для камня. Предлог ревности по вере – самый удобный. Защищается великая святыня – чистота веры и духа! Именно здесь, у защиты святыни должен человек облечься в святыню, подпоясать свои чресла постом и милостынею духа. В этом и будет Православие его жизни.

Надо открыто признать тот несомненный факт, что среди всех исповеданий веры в истинное Боговоплощение, на земле совершившееся в Господе Иисусе Христе, Альфе и Омеге спасения, среди всех призывающих Его Святое Имя – есть духовно рожденные люди. И среди православных, и среди римо-католиков, и среди протестантов разных направлений и оттенков. Обратный факт таков, что среди и первых, и вторых, и третьих есть люди, не родившиеся духом во Христе, не возненавидевшие зла, не возлюбившие Бога всем сердцем, всем помышлением.

Все те, коих Православная Церковь принимает без крещения, все те суть христиане – братья православных во Христе, и отношение к ним должно быть особенно братское, любовное. Говорим, особое, ибо братское отношение должно быть у человека ко всем людям. Как может православный обратить кого-либо к вере, если не будет у него для этого человека любви? Как узнает этот человек ту веру любви, если не увидит любви у тех, кто ее проповедует?

Гордость мерзка пред Богом, и мы, православные, вразумляемся сейчас не только за грехи своей плоти, но и за грехи своего духа. "Ты говоришь: я богат... (читай: православен! - а.и.), - а ты жалок и нищ, и слеп, и наг" (Откр. 3:17), - говорит Господь гордящемуся нелюбовному православному человеку.

Придет ли то благословенное время, когда засияет подлинное Православие в тех, кто носит Его имя?! Засияет кротость, милостивость, чистота, любовь нелицемерная о Христе к каждому человеку, к каждой твари. В наши дни сияет вера православная в мученичестве русских людей. Но и в некоторых сектантах – мучениках и исповедниках, как и в католиках, изгоняемых и мучимых за веру Христову, – прославилось Православие, истинное, нелицемерное, гораздо более чистое и святое, чем в тысячах теплохладных, боязливых, имеющих только имя, "будто живых" (Откр. 3:1), но на самом деле мертвых последователей нашего чистого догматического учения.

Наше Православие здесь лишь отблеск, лишь отзвук Православия небесного, его вечной истины, вечных совершенств. Догматически оно чисто отражается в учении Православной Церкви, но оно есть дух и жизнь, и имеет плодом своим – только жизнь. Православие есть добрый плод, и о дереве надо судить только по плодам, по результатам его цветения. Пусть цвет некрасив, пусть листья колючи и сухи, пусть дерево низкоросло и неказисто, пусть даже поломано... Но если плод сладкий, чистый и питательный – то дерево православно в плодоносности своей. И, наоборот, пусть пышны цветы и листья, пусть огромно и чудно дерево, но если плод несъедобно горек, ядовит или ничтожен, то ничто не явит истину Православия этого на вид выделяющегося дерева. И жалко будет оно, если само станет выделять себя и превозноситься над другими деревьями.

  Но в чем практически состоит дух сектантства, против которого надо вооружаться молитвою и трезвением? Дух этот есть дух душевной (не духовной) ревности. Это – рационализация веры, блюдение чистоты веры и потеря глубины. Это ущерб любви. Некоторые православные по-сектантски защищают свое православие, орудуя текстами Писания или канонами, как палками, браня сектантов, или своих же православных (примеры древних и новых расколов), защищая веру свою без надежды на Бога, без любви к человеку. И наоборот, в некоторых сектантах проявляется православный дух в отношении того или иного вопроса. Например, в отношении непонимания общения с небесною Церковью (святыми) все сектанты будут "не признавать" этого общения, и, не желая приобщаться к его опыту духа, горделиво отвергать это общение, но один сектант будет обличать православных за их "идолопоклонство", другой - "отдаст суд Богу", и лишь кротко помолится о просвещении братьев православных светом истины. И тот, и другой будут вне опыта православного общения с небесной Церковью, но один будет неправославно настроен (первый), другой – православно, и, несмотря на свое неправославное исповедание веры, может быть, окажется пред Богом более православным, чем иной православный, общающийся со святыми чисто внешне – обрядно, но не поступающий в жизни по заповедям евангельским, не стремящийся сердцем к духу святых.

Все повинны. "Нет праведного ни одного" (Рим 3, 10) – это надо понять. И не осуждать друг друга, но помогать друг другу, учиться правде друг у друга. Сколько перегородок тогда падет!

Если бы Господь ограничил себя теми законами спасения, которые понятны нашему человеческому уму, нам бы всем пришлось погибнуть. К безмерному счастью человеческому – это не так. Законы спасения Божьего шире наших пониманий, вернее сказать – глубже. Ибо Спаситель – Господь, а мы – люди, тварь ничтожная и окаянная пред Богом. И "вся наша праведность - как запачканная одежда" (Ис. 64:6)... Вся православность наша действительно "как запачканная одежда"... И сознание этого только выявляет, только подчеркивает безмерную истину, глубину и величие Православия.

Приложение № 8

ЮБИЛЕЙНЫЙ АРХИЕРЕЙСКИЙ СОБОР
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ