В данных рассуждениях все поставлено с ног на голову. Во-первых, представители элиты, как и современники российского монарха, даже не задумывались об этом, поскольку не знали, что через столетие может появиться какая-то геополитика. Такого рода высказывания напоминают, например, ходульные обвинения советских историков в непонимании революционными демократами и деятелями XIX столетия решающей и передовой роли рабочего класса и тому подобную фразеологию, тогда мол еще не доросли и были наивны. Во-вторых, ничего не говорится о разработанных геополитических программах партнеров России, ведь в этом случае, исходя из авторской логики, можно предположить, что в отличие от отсталой и полуграмотной российской элиты, передовая европейская мысль в то время уже доросла до понимания геополитических догм, поэтому только и делала, что учитывала геополитические интересы России. А по сути, до 1853 г. европейское сообщество существовало и развивалось (да, со многими оговорками) на основе идей, предложенных в 1815 г. императором, являвшимся тогда лидером российской элиты и выражавшим ее мнение. В-третьих, у Александра I отсутствовало даже в мыслях обустраивать европейское экономическое пространство, его план имел сугубо политическую направленность. Его концепция объединенной Европы, намного опередившая свое время, не выдержала испытания, так как политическая конструкция не оказалась подкреплена как раз экономическим фундаментом. В то время не существовало экономической необходимости в объединении, консолидация происходила из-за общего страха перед революциями и человеком их олицетворявшим – Наполеоном.

В очень необычном ключе И. В. Зеленева рассмотрела и проблему Тильзита. По ее мнению, франко-русское сближение…

…остро поставило вопрос об организации всего геополитического пространства на принципах биполярности, а от России требовало по крайней мере двух «революционных» поступков: отмены (или ограничения) крепостного права и введения конституции.[204]

Можно подумать, что все было так очевидно и просто – взять и принять конституцию (документ, ограничивающий верховную власть). Даже непонятно, почему же весь XIX век Россия обходилась без нее, а там где конституции появлялись (в Финляндии и в Царстве Польском) их почему-то сворачивали? А с крепостным правом – очень вразумительно – взять да отменить (или ограничить) ради биполярности геопространства. Почему же в этом случае такую простую возможность не осознавали власти предержащие?

А вместо этого всю первую половину столетия существовали какие-то секретные проекты и комитеты по отмене главного российского зла. Ведь в историографии уже доказано, что уже в начале XIX столетия для высших русских сановников появились очевидные признаки того, что институт самодержавия в прежнем виде не сможет существовать без глубоких преобразований.[205] Проектов обновления безобразного фасада крепостнического государства хватало в избытке, не хватало политической решимости воплотить их в жизнь.

Необходимо очертить тогда сложившуюся ситуацию с франко-русским сближением, рассмотреть возможности введения конституции и отмены унизительного для человеческого достоинства крепостничества, все расставить по местам в пространстве и во времени, найти куда более практичные подходы к этим вопросам и увидеть их с точки зрения историка, а не специалиста по геополитике. Тезисы же, высказанные И. В. Зевелевой, не подкреплены историческими фактами, а больше говорят лишь о желаемом. Это явное забегание вперед наперекор исторической практике. С таким же успехом можно столь же безосновательно рассуждать о желательности введения в России Магдебургского права еще при Иване Грозном или же отмены крепостничества при Петре I. Домысливание истории – игра обреченная на проигрыш. Было бы понятно, если бы автором обсуждался имеющий право на существование вопрос о том, что победа над Наполеоном в 1812 г. отсрочила (или приблизила) отмену крепостного права. Но сам факт успешного результата военного противостояния с наполеоновской империей свидетельствовал о том, что феодальные порядки в России далеко не исчерпали свои возможности, следовательно, реализовать, даже в начальной стадии, такие простые «поступки» (по терминологии И. В. Зеленевой) господствующее сословие никому не позволило бы. К примеру, либеральный курс Александра I в начале XIX в. в целом был обречен на неудачу прежде всего потому, что у него не оказалось опоры среди государственных деятелей и ближайшего окружения, не говоря уже о социальных или общественных слоях. Правительственный конституциализм и многочисленные проекты по крестьянскому вопросу натыкались на все еще неодолимое препятствие – по-прежнему еще мощный и крепкий крепостнический социальный фундамент. Государственной машине Российской империи понадобился отрезок времени длиной в полвека для подготовительного периода преодоления «апатии рабства» (в первую очередь в умах) и начала процесса отмены крепостного права в 1861 г. Наверное, не случайно один из лучших знатоков русской общественно-политической жизни А. В. Предтеченский заметил в свое время,..

…что деятельность тех правительственных органов, которые занимались подготовкой реформ, <была> отмечена сильнейшими сомнениями и колебаниями.[206]

Да и как простым росчерком пера можно было изменить веками складывавшиеся сословные и поземельные отношения? Ни один трезвомыслящий государственный деятель не взялся бы за это (десять раз бы подумал), так как ему было бы трудно представить все последствия. В начале XIX в. осуществить подобное было бы возможно только с помощью революции или народного бунта. Но даже в недалеком прошлом ни один историк-марксист при всем явном желании не смог бы найти в тогдашней России ни социальных сил, заинтересованных в революции, ни малейших признаков революционной ситуации.

А по поводу биполярности – какая биполярность в тот период существовала в Европе? Где автор смогла ее отыскать? Необходимо заметить, что никакой политик того времени был не в силах обнаружить два полюса, поскольку тогда период существовал только один центр и он находился в Париже. Этот центр безраздельно контролировал всю европейскую ситуацию и как единственное солнце озарял весь континент. Лондон и Петербург для европейцев превратились в периферийные звезды, где-то далеко и слабо мерцающие только по ночам. В начале XIX столетия при Наполеоне европейское устройство стало фактически однополярным, а при дальнейшем развитии событий в этом направлении России реально грозило лишение статуса даже ночной звезды. А однополярность (стратегическая или геополитическая) – вещь неестественная и чреватая непредсказуемыми последствиями. В силу этого обстоятельства Наполеон в итоге потерпел поражение и потерял власть.

Подводя итоги рассмотрения мнений специалистов, нельзя не заметить, что геополитика, как область знания, так же, как и геополитическая терминология, стали широко использоваться в исторической литературе. Можно согласиться с мнением П. П. Черкасова о том, что…

…геополитический подход в исследовании внешней политики может быть интересен и плодотворен, если предложенные схемы и модели опираются на надежный фактологический, историографический и источниковый фундамент.[207]

Но в то же время, некоторые геополитические озарения последних лет относительно периода эпохи 1812 года (не берусь судить обо всем историческом процессе) стали, в некоторой степени, бедой историографии, поскольку геополитическая аргументация зачастую применяется для обоснования ложных постулатов и построений, которые вступают в противоречия с историческими фактами и процессами. Под словесной завесой наукообразной фразеологии нередко рассматриваются контрфактические ситуации, и оправдываются любые исторические конструкции, претендующие на оригинальность, что отнюдь не проясняет, а лишь запутывает суть происходивших событий. Цель исторической науки – воссоздавать прошлое по ее собственным образцам, а не по современным модным клише. Нельзя оценивать прошедшее, руководствуясь исключительно реалиями сегодняшнего дня, судить с современной колокольни. Важно понять мотивацию поступков современников и очевидцев событий прошлого, учитывать не только географический, но и целый комплекс экономических, идеологических и социальных факторов, а не применять механически модные теории и обвинять историков в их непонимании. Скорее можно корить исследователей в незнании исторических реалий и неумении добраться до сути, поскольку со временем происходят трансформации не только в языке, менталитете, но даже в этических и моральных ценностях в обществе, не говоря уж о бытовых нюансах жизнедеятельности людей. Чем больше историки узнают о прошлом, тем больше убеждаются, как они еще мало знают, слишком многое со временем ускользает от их внимания. Поэтому нельзя возводить в абсолют геополитический анализ и только при помощи одной глобальной теории осмысливать ход истории, ибо сразу же возрастает вероятность появления и «глобальных» ошибок, и поверхностного понимания исторических процессов. Не возьму на себя смелость рекомендовать что-либо «подправить» в геополитических схемах, но на сегодняшний день возникла необходимость осторожного и разумного обращения с терминологией и геополитическими постулатами при рассмотрении истории давно минувших дней.

Глава II

ХАРАКТЕРИСТИКА АНТИНАПОЛЕОНОВСКИХ КОАЛИЦИЙ

(Полемика с Н.А. Троицким)

Наполеоновский прогресс? – Адаптация наполеоновского режима к феодальной Европе. – Оборона «старого режима». – Тезисы Чандлера. – Наполеон – интегратор Европы? – Причины побед «старого режима». – Борьба с революциями после 1815 г.

Наполеоновские войны в литературе довольно часто и вполне справедливо охарактеризованы как эпоха коалиций. Оценочные моменты тех или иных исторических событий и процессов в науке всегда важны. Что из себя представляли коалиции, каковы были причины их создания, как и в каких условиях они формировались, какие цели и задачи преследовали, с кем, против кого и за что боролись, какие процессы на них влияли, какие противоречия существовали между ними, какие силы их поддерживали, а какие противодействовали, кого коалиции привлекали в качестве союзников и чего в результате достигли? Это тот круг вопросов, который в той или иной степени старались затронуть историки, оценивая события наполеоновских войн.

Полагаем, что в современной отечественной историографии вопрос о характере антинаполеоновских коалиций чаще всего в своих трудах затрагивал Н. А. Троицкий. Он же написал специальную статью, посвященную этой теме.[208] Эта отдельная работа заслуживает особого рассмотрения, так как представленный в ней материал дает богатую пищу для размышлений по данной проблематике.

Значительное место в этой статье отведено историографическому описанию и критике точек зрения историков разных школ и стран. Автор рассмотрел «пеструю гамму оценок» и лишь в заключении в концентрированном виде представил собственное видение этого неоднозначного, по нашему мнению, явления. В целом, Н. А. Троицкий руководствовался при написании вынесенной в эпиграф статьи цитатой К. Маркса: «Всем войнам за независимость, которые велись против Франции, свойственно сочетание духа возрождения с духом реакционности». Думаю, что любой серьезный исследователь не будет иметь ничего против высказанного тезиса, так как почти во всех странах европейского континента (даже при всей разнице в социально-политическом и экономическом развитии народов и государств) сплав именно этих двух мощных идеологических сил играл основную роль в противодействии французской империи и в конечном итоге способствовал падению Наполеона. Правда, Троицкий в конце статьи сделал поправку к высказыванию классика («мало соглашаться с Марксом»):

Надо признать, что войны феодальных коалиций 1813–1815, как и 1805–1807 гг. против Наполеона были гораздо более реакционными, чем освободительными.[209]

На наш взгляд, исследователю достаточно сложно определить в подобном идеологическом сочетании (слияния духа национального возрождения с реакционными тенденциями) перевес в ту или иную сторону. Сделать такую оценку можно только «на глазок», поскольку у историков пока еще отсутствуют инструменты для точного измерения духовных сфер, но в таком случае на первый план выступят личные пристрастия автора.

Венский конгресс