Рубеж 20-х — 30-х гг. ознаменовался окончательным установлением единовластия Сталина. После изгнания Рыкова из Политбюро в высшем органе партийного руководства остались только верные сторонники генсека.

Высшие партийные органы после XVI съезда ВКП(б)

* На декабрьском Пленуме ЦК вместо Рыкова в состав Политбюро был введен Г.К. Орджоникидзе, в 1932 г. членом Политбюро стал А.А. Андреев.

Исследователи (и российские, и западные) неоднократно пытались выделить в составе сталинского Политбюро группу «умеренных», влиянием которой объяснялись временный отказ от чрезмерного форсирования индустриализации и периоды ослабления репрессий. Чаще всего среди умеренных называли Кирова, Куйбышева, Орджоникидзе[170], иногда прибавляя к ним Калинина. Однако специальные исследования, посвященные деятельности Политбюро в 30-х гг., не подтвердили ни особой умеренности названных политиков, ни размежевания сталинского окружения на противоборствующие группы. Все конфликты между членами Политбюро, занимавшими помимо партийных, важные государственные посты, носили не политический, а сугубо ведомственный характер. Любые важные политические решения, умеренного или, напротив, сверхрадикального толка, исходили от Сталина, или, в крайнем случае, получали его одобрение.

Постепенно деятельность Политбюро становилась все менее регулярной. Если в 1931 г. Политбюро собиралось не реже шести раз в месяц, то в 1934 г. прошло всего 16 заседаний. Важнейшие решения все чаще принимались не на официальных заседаниях, на которых присутствовали кандидаты в члены Политбюро, многие члены и кандидаты в члены ЦК, а на неформальных встречах Сталина с узким кругом ближайших сподвижников. Главную роль играли Молотов, сменивший Рыкова на посту главы Совнаркома, и Каганович, фактически ставший заместителем Сталина по партии. Политбюро превратилось из коллективного руководящего органа партии во внешнее прикрытие единовластия вождя. Так нашла свое естественное завершение пирамида власти, выстроенная после прихода большевиков к власти: диктатура пролетариата — диктатура партии — диктатура партийного аппарата — единоличная диктатура.

Ñ начала 30-х гг. стал постепенно складываться культ Сталина, выразившийся в неумеренном восхвалении его мудрости и политической прозорливости, обязательных ссылках на труды и высказывания Сталина в научных и популярных публикациях, к какой бы области знания они ни относились, в возвеличивании роли Сталина в истории партии и особенно — в революции.

В 1931 г. было принято специальное постановление ЦК «О журнале “Под знаменем марксизма”» в котором ведущий советский философ тех лет — академик А.М. Деборин — был обвинен в «меньшевиствующем идеализме». Причиной разгрома «школы Деборина» стало нежелание ее лидера признать Сталина высшим авторитетом в области философии. Зато новые столпы советской философии — недавние выпускники института красной профессуры — хорошо знали, что от них требуется. Журнал «Большевик» в том же году писал: «Материалистическую диалектику нужно разрабатывать… на основе трудов Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина». Вскоре выражение «классические труды Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина» стало постоянным, как и «партия Ленина—Сталина».

Еще более пристальное внимание проявлял Сталин к истории большевистской партии. В 1931 г. был отстранен от работы и отправлен в ссылку директор института Маркса и Энгельса Д.Б. Рязанов, отказывавшийся признавать претензии Сталина на роль партийного теоретика[171].

Первый секретарь ЦК КП Грузии Л.П. Берия организовал издание брошюры «К вопросу об истории большевистских организаций Закавказья», где Сталин изображался вождем большевистского подполья в Грузии и на Кавказе[172]. Труды грузинских историков партии, отводивших Сталину — в соответствии с действительностью — довольно скромное место, были признаны фальсификаторскими. Так начала утверждаться теория «двух вождей», согласно которой у большевистской партии с самого начала было два лидера: Ленин в Петербурге и Сталин в Закавказье.

В 1936 г. вышла написанная французским писателем-коммунистом А. Барбюсом книга «Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир». Она заканчивалась словами, которые стали в СССР лозунгом: «Сталин — это Ленин сегодня!»

Пîñòîÿííûå восхваления Сталина на страницах газет и по радио, приписывание его личным заслугам любых достигнутых страной успехов, одновременно с поношением контрреволюционеров и оппозиционеров, постепенно делали свое дело: в глазах миллионов людей, особенно молодежи, Сталин становился непогрешимым гением, почти полубогом. Слова «культ личности» означают не только принуждение сверху к воспеванию Сталина, но и настоящее обожание его согражданами. Люди верили, что все трудности и ошибки связаны с тем, что Сталин чего-то не знает, что его неверно информировали. Такое почти религиозное отношение к Сталину во многом объяснялось присущими России чертами традиционного общества: отсутствием прочных демократических институтов, неизжитыми монархическими представлениями, побуждавшими людей обожествлять вождя. Традиционным сознанием обладали в те годы не только сельские жители, но и большинство горожан. Однако было бы наивно сводить причины такого сложного явления, как культ личности, только к влиянию традиции. Сама большевистская идеология, опиравшаяся на однопартийную политическую систему, была вождистской. Вера в светлое коммунистическое будущее, носившая практически религиозный характер, неизбежно порождала веру в вождя-пророка, ведущего в этот грядущий рай свой народ.

Сталин любил продемонстрировать, что сам он не имеет никакого отношения к возвеличиванию собственной персоны. Когда немецкий писатель Л. Фейхтвангер, посетивший СССР в 1937 г., в беседе с вождем посетовал на неуместное обилие его портретов и скульптурных изображений, которые ему пришлось видеть даже на выставке Рембрандта, Сталин сослался на то, что рабочим и крестьянам некогда было развить хороший вкус. Фейхтвангер даже назвал его самым скромным из известных ему государственных деятелей. На самом же деле именно Сталин был вдохновителем создания своего культа. Властолюбивый и мстительный, уверенный в собственной непогрешимости и, вместе с тем, не могущий не ощущать ограниченности своего образования по сравнению со многими другими старыми большевиками, он жаждал постоянных подтверждений собственного величия. Тîò, кто сомневался в этом величии, или хотя бы не проявлял усердия в славословиях, становился для Сталина смертельным врагом и был обречен. Оборотной стороной утверждающегося культа стали массовые репрессии.