Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Сегодня пришлось понервничать. Денис пришел без уведомления в больницу и поднял переполох, что меня нет в палате. Он озадачил весь персонал и уже начал впадать в свойственную ему истерику, крича, что всех уволит и уничтожит, если ему сейчас же не представят меня в целостности и сохранности (властелин мира!). Профессор Ладушин вовремя подоспел и наплел мужу что- то об электростимулирующей процедуре (а есть ли такая?), на которой я нахожусь. Вход туда запрещен, но через час Денис сможет меня увидеть. Муж поверил, но был крайне недоволен, что никто кроме профессора не знал, где я нахожусь. Пришлось после этого инцидента весь персонал больницы проинструктировать – в случае, если Денис снова придет без предварительного звонка, всегда говорить, что я на процедурах и срочно сообщать Дмитрию Константиновичу. После этого по больнице поползли разные слухи-страшилки с догадками, где же меня все- таки прячут и главное – зачем. Это мне рассказала знакомая медсестра.
Рано или поздно такое бы началось, плохо только, что началось рано. Но ничего уже не поделаешь.
Пока Денис ждал «окончания процедуры», меня быстро привели в палату через служебный коридор (я такого раньше не видела, выдумка этой частной клиники для спокойствия пациентов – тех, кому подурнело, везут этим коридором в родильное отделение, а не через коридор, где ходят умиротворенно ожидающие своей очереди беременные и их родственники). На меня нацепили гирлянду проводов, я приняла снотворное и заснула. Но я знаю, что ты, Денис, делал, оставшись со мной наедине. В палате работает камера скрытого видеонаблюдения.
Ты плакал. Я никогда не думала, что ты умеешь плакать. Ты был пьян и тихо плакал, слезы текли по твоим обросшим щетиной скулам, а ты их даже не старался смахнуть. Ты гладил мой резиновый живот, думая, что в нем находится малыш, ты целовал его. Тихо шептал: «Прости, прости, это я виноват» Да, Денис, ты прав. Это ты виноват, и я тоже. Ты приказываешь, я исполняю. Но ты ведь не осознал этого, и никогда не поймешь.
« Это я виноват. Из - за меня ты нервничаешь и не можешь родить». Нет, я вообще не могу родить. Ни от кого. Никогда не могла, но ведь тебе так нужен наследник, и непременно твоей крови, и обязательно от меня. Это бизнес, игра с большими деньгами. «Ну, ничего. Отдохнешь недельку и проснешься. И малыш наш родится». Нет, не недельку. Тебе, Денис, придется ждать больше года и меня и ребенка. И ты будешь ждать, ведь мы нужны тебе, для твоего бизнеса, для твоей карьеры.
Валенштайн привез домой жену и ребенка, а сам уехал снова в лабораторию.
- Мне нужно еще поработать сегодня, - бросил он, разворачиваясь в дверях, когда отдал разувшейся жене сына.
- Я думала, мы вместе искупаем Бориса, - нерешительно начала Светлана.
- Если тебе нужна помощь, позвони Ольге Сергеевне, - отрезал Георгий, но увидев наворачивающиеся слезинки на глазах жены, решил сгладить ситуацию. Он снисходительно улыбнулся,- Ты же знаешь, что я тебя люблю, и его тоже,- погладил Бориса по рыженьким волосикам, - но мне некогда. Хорошо?
- Да, конечно. Я думала только, что с появлением ребенка ты изменишься, будешь чаще дома, - грустно вздохнула Светлана, смахивая слезу.
- Дорогая, - Георгий прикрыл за собой дверь и встал в дверях, засунув руки в карманы плаща, - Мы давно обсуждали эту тему, мы живем с тобой вместе уже более двадцати лет. И мне прискорбно, что этот разговор у нас повторяется чуть ли не каждый месяц. Я человек в первую очередь науки, это самая моя большая страсть. Нет, единственная страсть. Ты, моя избранница, любимая женщина, всегда была мне опорой и поддержкой, ты заботилась о том, чтобы я не отвлекался на всякие мелочи быта и полностью мог посвятить себя работе. Я буду тебе вечно за это благодарен,- (Светлана улыбнулась уголками губ, одновременно смущенно и виновато, Георгий погладил ее по щеке), - Но не требуй от меня того, что мне никогда не было свойственно. Я хотел этого ребенка не меньше тебя, он мой сын, мое продолжение. Но заниматься его воспитанием я не буду. Это уже твоя работа. В конце концов, я тебе и так облегчил задачу, ты не мучилась, вынашивая и рожая наше дитя. Тебе осталось только его выкормить и воспитать.
Георгий посмотрел прямо в глаза Светлане, убеждая ее в своей правоте, быстро поцеловал ее и Бориса и хлопнул дверью.
- Ну что ж, - вздохнула женщина, - будем выполнять облегченную задачу – выкармливать и воспитывать тебя, милый Боря. Ты, кстати, не голоден?
По дороге на работу доктор Валенштайн судорожно перебирал в памяти людей, которые могли бы оценить его работу, и оценить по достоинству. Всплывали все новые и новые лица, но Георгий не мог ни на одном из них остановить свой выбор. Кто-то, как думалось Валенштайну, просто не сможет вникнуть в содержание эксперимента, кому-то будет совершенно неинтересно известие, что потомство теперь можно выращивать как огурцы на грядке. Уже подъезжая к работе, Георгий Анатольевич пробормотал вслух: « Да что ходить вокруг да около, все равно к нему все дорожки ведут, к Вышнегорскому.» С этими словами доктор Валенштайн остановил машину, еще подумал некоторое время над своим решением и, согласно кивнув головой, решительно вышел из автомобиля. « Сейчас же отправлю письмо».
Профессор Вышнегорский Ефрем Александрович был всесторонне одаренным человеком. Он занимал пост представителя Нобелевского комитета в России, сам являлся дважды лауреатом премии в области хирургии и трансплантологии и в генетике. Кроме того он имел литературный талант и основал свою незатейливую премию молодым одаренным писателям. Литературная премия Вышнегорского пользовалась популярностью, с помощью нее получили известность с десяток талантливых беллетристов. Но Вышнегорский, человек, казалось бы, широкой натуры, имел тяжелый характер. Ему было сложно угодить. Те, кто все- таки попадали под благодушие профессора, действительно того стоили, как писатели, так и медики, соискатели Нобеля. Еще одна заковырка состояла в том, что если критикой писателей Ефрем Александрович любил заниматься собственноручно, то плохих научных работ он на дух не переносил. К нему попадали уже отредактированные, прошедшие предварительный экзамен на научность и толковость, работы. Профессор Вышнегорский просматривал сначала рецензию, оценку своих помощников, а потом уже вникал в саму работу. Если же какой- нибудь дерзкий лаборант, посчитавший себя уже именитым доктором наук, пытался прорваться сразу к профессору, то получал от последнего решительный отказ в рецензии без права повторного обращения, даже через комиссию помощников.
Георгий Анатольевич сейчас сильно рисковал. « Или пан или пропал», - прошептал он, запуская отправку письма. К его несказанной радости и в то же время священному страху уже через пятнадцать минут пришел ответ от профессора Вышнегорского. « Голубчик, я думаю, вы осознаете, на какой ответственный и дерзкий шаг пошли, обращаясь непосредственно ко мне. Но я сделаю исключение, подчеркиваю, исключение для вас. Мне очень любопытно своими глазами посмотреть на ваш эксперимент. В понедельник я буду в Красногорске по своим делам, выкрою два часа для посещения вашей лаборатории. Но не радуйтесь раньше времени, возможно, я раскритикую вас в пух и прах. Будьте всегда готовы к любому повороту событий. Это мой девиз. До встречи». Георгий закусил губу, глаза его светились. « Я вас не разочарую, профессор Вышнегорский». Доктор Валенштайн выключил компьютер и с чувством предвкушения победы стал собираться домой. Ему казалось, что на спине у него начинают расправляться крылья, и через некоторое время, совсем скоро он взлетит высоко в небо, прямо к звездам. Сдерживая походку от победного шаманского танца, Валенштайн вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.
Георгий влетел домой на недавно приобретенных крыльях. Светлана была в ванной, с Борисом нянчилась Ольга Сергеевна. Георгий благодушно отпустил медсестру, сократив ее рабочий день на три часа, но горячо заверил, что в гонораре она не потеряет. Ольга Сергеевна помешкала, она не сильно доверяла людям вообще, а в денежном плане тем более, однако, вспомнив о каких-то нерешенных делах, согласилась и убралась восвояси.
Георгий сел на диван рядом с барахтающимся на животике сыном.
- Ну что Боря, как тебе на этом свете? Дико? Подожди, ты еще многого не видел и не знаешь. Жизнь сложная штука, но я постараюсь тебе ее облегчить, ты ведь у меня особенный, - не с нежностью, но с трепетом творца перед своим совершенным созданием произнес Георгий и протянул руку, чтобы погладить дитя, но остановился, - Нет, ласки потом. Давай сначала дельце маленькое провернем. Хорошо?
Ребенок внимательно смотрел на отца, виделись они редко, и Борис старательно изучал черты Георгия при каждой встрече, силясь понять, что же в этом незнакомце его настораживает и одновременно притягивает. Пока младенец наблюдал за отцом, тот достал из своего портфеля маленький белый футляр – переносной контейнер под пробы анализов. Георгий открыл верхний отсек контейнера, достал стерильные перчатки и шприц с пластиковой пробиркой. Аккуратно натянув перчатки на свои длинные тонкие пальцы, Валенштайн взял ручку ребенка, пригляделся и быстрым и точным движением ввел иглу под кожу. Борис дернулся от неожиданности и замер, Георгий улыбнулся малышу и медленно набрал кровь в шприц. Когда он вытащил иглу и тут же заклеил ранку стерильным пластырем, ребенок все- таки испуганно закричал, призывая мать на помощь.
Светлана прибежала через секунду, еще не успев толком закрутить полотенце на волосах, которые тут же распались по плечам. От увиденной картины ей стало дурно, побелевшая с горящими глазами она подбежала к дивану и с остервенением схватила дитя, крепко прижав его к груди.
- Что ты творишь?! – требовательно и почти истерично крикнула женщина мужу, который с абсолютно спокойным видом переливал кровь ребенка из шприца в пробирку и будто никого не замечал.
- Не волнуйся, это просто обычный анализ крови, всем младенцам его делают, - ответил Георгий, не глядя на Светлану.
-Ты что, меня не мог позвать? Ты же напугал Борю! – продолжала взывать к отцовским чувствам женщина.
-Да ладно, - отмахнулся Георгий.
- Нет не ладно! Он маленький, он твой сын! – Светлана сама себе удивлялась. Это был первый раз в жизни, когда она кричала на мужа. Но сейчас женщина чувствовала себя сверхответственной за жизнь сына и поэтому правой.
- Да ты его больше меня теперь любишь, - усмехнулся муж, в его взгляде Светлане показалось что – то дьявольское. Зеленый огонь сверкал недобрыми искрами.
- Но это же мой, наш единственный сын, - уже тише и с удивлением от реакции мужа произнесла женщина. Она не думала, что в муже скрыто столько цинизма.
- Хочешь, еще сделаю? Мальчика или девочку? – Георгий широко издевательски улыбался, Светлане стало страшно.
- Прекрати, - поморщилась она и развернулась унести сына в кроватку.
- Что у нас на ужин? Я голоден, - спросил в спину Георгий.
- Пока ничего, сейчас положу Бориса и что-нибудь приготовлю, - спокойно и немного мстительно ответила женщина.
- Что ты весь день делала? – голос Георгия перестал быть насмешливым и вернулся к прежнему, сдержанно- педантичному требовательному тону. На Светлану эта манера всегда производила должное впечатление. Она виновато опустила голову и повернулась к мужу.
- Я была с сыном, уход за младенцем отнимает много времени.
- Я зря нанял тебе помощницу? Или вы обе сюсюкаетесь с ребенком, а дом прозябает в хаосе? – недавнее приподнятое настроение Георгия сменилось раздражением, - Я выполняю все свои обязанности. Будь так добра тоже делать все, что должна. А ты обязана заботиться не только о сынишке, но и о своем муже.
- Хорошо, - тихо произнесла Светлана и только теперь решилась посмотреть в глаза мужу. В них она с ужасом увидела презрение.
Марина сидела в беседке на даче профессора Ладушина. Внешность женщины была совершенно блеклой: тонкие черты, серые глаза, белесые ресницы, светлые волосы, заплетенные в косу. Но при всей прозрачности лицо Марины светилось изнутри необычной душевной красотой, с надрывом, с опытом вселенской боли, с надеждой на счастье и покой. Женщина, впитывая глазами образ, рассматривала большую яблоню, склонившуюся над беседкой. Крупные, но еще незрелые яблоки тянули свою мать к поклону, и дерево жертвенно прогибалось, лишь бы ни один плод не упал с ветки раньше времени, лишь бы все они дозрели и стали совершенны в своем медовом вкусе и глянцевой кожуре. В кармане Марины мелодично зазвонил телефон, она оторвалась от прекрасного зрелища и ответила на звонок.
- Марина Владимировна, здравствуйте. Это доктор Валенштайн. Приходите сегодня в лабораторию около четырех. Я хочу, чтобы вы присутствовали. Будем проводить оплодотворение вашей яйцеклетки и вживление ее в матку, то есть зарождать новую жизнь.
-Конечно, я приду, спасибо, - сердце Марины часто забилось, она отключила связь, глубоко вздохнула и, улыбнувшись, снова подняла глаза к яблоне.
-Сегодня,- мечтательно прошептала она.
Доктор Валенштайн решил совместить два важных момента – зачатие второго ребенка в искусственной матке и визит профессора Вышнегорского. С утра Георгий Анатольевич был собран, его действия, жесты и даже мысли были четко отточены и продуманы. Все сотрудники лаборатории только при взгляде на своего начальника понимали – сегодня исключительный день, и никто не имеет право ошибиться при выполнении своих обязанностей, иначе - голова с плеч.
В пятнадцать тридцать к лаборатории подъехала машина Вышнегорского.
- Приехал! – закричала взволнованно лаборантка Любочка Жданова, которую с самого утра поставили на пост перед окном, выходящим на центральную дорогу к лаборатории. Валенштайн, только несколько минут назад присевший, встрепенулся и вскочил из глубокого кресла, будто на катапульте. Марина Сенчик, пришедшая в начале четвертого и скромно ютившаяся в холле в другом кресле, выпрямила осанку и тоже приготовилась к встрече. Ей почему- то в этот момент показалось, что она выступает в роли хозяйки, встречающей дорогого гостя. Ведь сегодня она действительно была в центре внимания, вернее – ее часть.
Профессор Вышнегорский размеренной походкой вошел в лабораторию, величественно оглядел встречающих. Валенштайн вышел вперед, протягивая руку для рукопожатия, позади него возле кресла стояла молодая скромной внешности, но дворянской осанки, женщина. С балкона второго этажа, нависающего над холлом, с любопытством разглядывали уважаемого гостя сотрудники лаборатории.
-Где же хлеб – соль? – усмехнулся в окладистую густую бороду Вышнегорский. Валенштайн сконфузился.
- Деловой этикет предполагает фуршет после официальной части, профессор, - учтиво улыбнулась женщина позади Валенштайна. Произнесла она этот укор таким дипломатичным тоном, что обидеться было не на что. Вышнегорский одобрительно кивнул.
- Позвольте вам представить Марину Сенчик, любезно согласившуюся принять участие в эксперименте в качестве непосредственного донора, - Георгий Анатольевич незаметно для Вышнегорского с благодарностью посмотрел на Марину.
-Очень приятно. Значит, это вашему ребенку собирается дать жизнь доктор Валенштайн?
- Да, – уверенно ответила Марина, в ее голосе не было ни тени сомнения в возможностях Георгия Анатольевича.
- Что же, пожелаю вам успешного завершения эксперимента уже сейчас. Ну, показывайте ваше мировое изобретение, - Вышнегорский не любил долгих вступлений.
- Пожалуйста, пройдемте в операционный бокс,- Валенштайн указал рукой в направлении лестницы на второй этаж. Все проследовали наверх.
За проведением операции Вышнегорский и Марина Сенчик смотрели из комнаты наблюдений, в которой был установлен монитор, демонстрирующий всю ювелирную работу генетика в увеличенном масштабе. Также можно было наблюдать за операцией через широкое окно, но это был лишь общий, стандартный для всех операционных, вид.
- Это чудо, не правда ли? – с восхищением спросила Марина у профессора, отрываясь от зрелища на экране, когда операция завершилась. ( До этого они еще ни разу не делились впечатлениями)
- Да, такого чудака я еще не видел, - ехидно усмехнулся Вышнегорский. Марине не понравился тон профессора.
- Может быть, Георгий Анатольевич и чудак, но для меня он спаситель. Я его считаю гениальным ученым, - сдержанно, но убедительно ответила Марина.
- Да, гений… - задумчиво протянул профессор и вышел в коридор, где уже находился доктор Валенштайн.
-Ну как первое впечатление? – спросил Георгий Анатольевич, еще не до конца отойдя от рабочего азарта. Его глаза горели изумрудным блеском вдохновения.
- Признаюсь, вы произвели на меня впечатление. Давно я не удивлялся. Я думаю, нужно обсудить детали с глазу на глаз, - без особого восторга и явно имея претензии произнес Ефрем Александрович.
- Катерина, - позвал Валенштайн ассистентку Новикову, - проводите, пожалуйста, Ефрема Александровича в мой кабинет, - он повернулся к Вышнегорскому, - если вы позволите, я приведу себя в порядок после операции.
- Да, конечно, если мне предложат чашку кофе, - условно согласился профессор. Валенштайн кивнул и пошел в комнату отдыха.
- Георгий Анатольевич, - окликнула его Марина. Повернувшись, доктор был ослеплен счастливым сиянием глаз женщины.
- Что вы хотели, - улыбнулся в ответ Валенштайн, ему было приятно, что хоть у кого-то его дело вызвало искренний восторг.
- Я хотела вас поблагодарить за это чудо! – выдохнула Марина, - я просто счастлива и благодарю Бога за встречу с вами.
-Спасибо за признательность, я надеюсь оправдать ваши ожидания и благополучно вырастить и родить вашего малыша.
- Спасибо, за ранее спасибо, - Марина остановилась, - даже если…
- Давайте оптимистично смотреть в будущее. Верить нужно только в хорошее. Все получится. Запомните, Марина, мы живем в мире вчерашних идей, и если вера наша сильна, то никакие обстоятельства не смогут помешать будущим планам. – Георгий в этот момент, казалось, гипнотизировал и женщину и самого себя, настраивая на волну удачи.
- Хорошо, я буду верить. Буду верить в вас и в моего ребенка, - поклялась Марина,- я могу идти или мне нужно присутствовать при вашем разговоре с тем напыщенным профессором?
- Нет, вы свободны, - Валенштайн улыбнулся точной оценке, которую дала Марина Вышнегорскому, - теперь можете приходить в любое время, когда вам захочется, и общаться с подрастающим ребенком.
Марина еще раз поблагодарила Георгия Анатольевича и, попрощавшись, ушла.
Георгий быстро переоделся, привел себя в порядок, несколько задержавшись у зеркала. Ему хотелось, чтобы его внешний вид при предстоящем разговоре был безукоризненным. Соломенного цвета и такой же структуры волосы всегда досаждали мужчине своей взъерошенностью. Георгий старательно уложил их, мысленно злясь на непокорность прически. Убедившись, что все отлично, доктор Валенштайн подмигнул безупречному отражению и направился в свой кабинет, где его ожидал главный судья.
Профессора Вышнегорского было трудно удивить, но Валенштайну это удалось.
- Да, - протянул Вышнегорский, - до такого еще никто не додумывался. Вы в своем уме?- Ефрем Александрович испытующе прищурился.
Валенштайн напрягся:
-Вы считаете меня сумасшедшим? Позвольте поинтересоваться, почему?
- Я считаю, - откашлялся профессор, готовясь к критическому анализу, - Что здоровый рационально мыслящий разум никогда бы не решился на материальное воплощение подобного эксперимента. Понимаете ли, вы затронули область не только органическую, сотворив живое тело, вы посягнули на создание разумного духовного существа. Я сильно сомневаюсь, что у вас это получилось.
- Вы хотите сказать, что если даже физически дети, рожденные из искусственной матки, будут здоровы, то их психика будет нарушена. Я вас правильно понял?
- Да, я думаю именно так. Природа все продумала до генного уровня. Человек же еще не достиг разумности своей матери, он не в состоянии просчитать все детали. Мы пока только учимся у природы, разгадываем ее тайны. Планета явно хочет, чтобы человек постиг своим умом все законы жизни. Но на данном этапе развития перед людьми больше неизведанного, чем освоенного знания. Сам человеческий организм скрывает множество сложнейших механизмов, которые нам только предстоит открыть. Вы взяли для себя слишком высокую планку, решив сотворить «человека»
, и совершили просто богохульство.
- Согласно современной теории психики, человек изначально биологическое существо, но рождаясь и развиваясь в обществе, он впитывает социальные нормы и становится зрелым социально – биологическим индивидом. Я коснулся только начальной биологической стороны процесса создания человека. Дальнейшее развитие детей, рожденных в лаборатории, предполагает обычное развитие в человеческой среде. Поэтому я считаю, что ваши обвинения неправомерны, - Валенштайн к сожалению для себя понял, что и в этот раз его ждет провал. Но проиграть он решил непременно с достоинством, обосновав до конца свою точку зрения.
-Хорошо,- согласился Вышнегорский, - ну а пренатальную психологию вы знаете? Ребенок начинает свое социальное развитие еще в утробе матери. Через стенки матки до него доносятся звуки из внешней среды. Настроение матери, изменяясь, учит ребенка через гормональную систему всей гамме человеческих эмоций. А что ребенок услышит в лаборатории, что почувствует?
- Тут я хочу вас заверить, лабораторные условия даже выигрывают по сравнению с естественными условиями развития эмбриона. Вот, - Валенштайн пролистал свой отчет и, найдя нужную страницу, протянул Ефрему Александровичу, - эта глава отчета как раз посвящена особенностям пренатального воспитания ребенка в искусственной среде. Вкратце я скажу, что эмоции эмбрион в искусственной матке познает через вводимые дозы гормонов, мы четко отслеживаем допустимые уровни радости и грусти, стараясь научить ребенка еще в утробе смеяться и плакать, звуковой фон внешней среды также разнообразен. Мы включаем записи классической музыки, звуки природы. Так что искусственно рожденные дети по предварительным оценкам должны быть более уравновешены и гармонично развиты эмоционально, чем рожденные в естественных условиях. Никаких стрессов, перегружающих и разрушающих только что появившиеся нейроны головного мозга, в лаборатории нет, вообще все вредные факторы блокируются. Ребенок появляется на свет абсолютно здоровым во всех планах, - Георгий увлекся рассказом своего эксперимента и стал говорить быстро и возбужденно, помогая себе выразиться активными жестами. Волосы его тут же растрепались, превратив сдержанного педанта в страстного трудоголика. Ефрем Александрович все это время с легкой саркастической улыбкой наблюдал за приступом вдохновения доктора Валенштайна.
- А вы не боитесь, что ваши идеальные условия создадут не человека, а сверхчеловека. И этот новый вид поработит своих создателей, то есть естественнорожденных людей?
- Это фантастика, - отмахнулся Георгий, - моей целью не было создать сверхчеловека, но я посчитал, что если уж порождать человека, то дать ему максимально возможное здоровье.
-Ну да, ну да, - согласно закивал Ефрем Александрович, - Но все равно – так дело не пойдет. Мы и так уже находимся в большом отрыве от нашей матери – природы. Но хоть чем- то мы должны быть с ней связаны. Нельзя брать в свои руки механизм воспроизводства человечества. Просто нельзя.
- Искусственное рождение людей решит проблему демографического кризиса. Это возможность для тысяч бездетных семей стать счастливыми. Когда женщина не может родить, она несчастна и делает все вокруг себя трагичным.
- Это ваш собственный опыт? – в глазах Ефрема Александровича засветилось любопытство.
- Да, - честно признался Георгий Анатольевич, - Моя жена сама не может родить. Только два года назад она отчаялась и прекратила изводить себя и меня за одно, пытаясь вылечиться всеми возможными способами, но ничего не помогало. Именно эта ситуация навела меня на мысль о создании искусственной матки.
- Так обычно и бывает, личная проблема дает начало активной научной деятельности. Но давайте все- таки вернемся к природе. Она всегда лучше нас знает, кто, когда и в каком количестве должен появиться на свет.
- Если бы мы отдали себя во власть природы, то вернулись бы в далекое прошлое, когда люди умирали тысячами за раз от чумы и оспы, - Валенштайн начинал раздражаться на согласительно - критикующий тон Вышнегорского, который уже не в первый раз высказывал поглаживание, за которым следовала очередная словесная пощечина.
-А если мы с вами вернемся еще в более далекое прошлое, то увидим, как в древней Спарте хилых младенцев сами отцы сбрасывали со скалы,- усмехнулся в бороду профессор.
- И это говорите вы, профессор? – Валенштайн задохнулся от возмущения, - Вы, лауреат Нобелевской премии по врачеванию?!
- Дорогой мой, древние люди были гораздо ближе к природе, и они хорошо понимали ее законы. - Ефрем Александрович никак не отреагировал на возмущение доктора, его тон даже стал спокойней прежнего. Теперь без всякого сарказма и яда в голосе он наставлял младшего коллегу на путь истинный, - Врачевание появилось как оружие против наших злейших врагов – вирусов и бактерий, способных сократить жизнь уже полноценных сформировавшихся людей. Но смертность новорожденных всегда была велика. И это правильно. Это естественный отбор. Абсолютно нормально, что из десяти младенцев выживет только семь. Это позволит следующему поколению быстрее и органичнее адаптироваться к изменяющимся условиям среды. Мы сегодня уже слишком далеки от тех диких на наш взгляд времен. У нас сейчас правит гуманизм, каждая жизнь представляется ценностью. Над каждой ранкой трясемся. И никто не задает себе простой вопрос - а нужно ли это все делать, хорошо ли это для развития самого вида Гомо? Вы ведь, доктор Валенштайн, тоже относите себя к гуманистам?
-Да, - как-то неуверенно ответил Георгий Анатольевич, - Но ведь жизнь человеческая это и есть величайшая ценность.
- Для кого - вопрос? Для самого человека. А для природы? Так ли ей важно, чтобы именно наш вид правил на земле? Тем более что последнее время наше правление притесняет природу. И можно заметить, что на любой наш прорыв в науке, грандиозное открытие, которое идет в разрез с законами естественного бытия, природа отвечает негодованием. И мы получаем или природные катаклизмы или новые болезни. Природа давно ужасается тому, что она сотворила. А человек, решивший, что он и есть центр мироздания, переступает и уничтожает собственного творца. И ваша работа в этом ключе.
- Так, может, так и должно быть? Ведь всему приходит конец. Может, настал конец природе? Ведь еще пару лет, и человечество…
- Уйдет в небытие с лица Земли, если будет продолжать развиваться по тому же пути отчуждения, - перебил Валенштайна Ефрем Александрович, - Бездна искусственности, которую человечество старательно создает, как раз и станет могилой для него. Вы можете отказаться от своих родителей, отречься от них?
- Теоретически да, но практически – архетипы мышления моих родителей всегда будут со мной. Но какое это имеет отношение к нашему разговору? – Валенштайн почувствовал, что голова его начинает кружиться, мысли становятся липкими и вязкими, он уже не может угнаться за рассуждением Вышнегорского, или просто не хочет.
- Человек не сможет никогда отделаться от сознания, что он все- таки есть природное дитя, разумное животное, какую бы искусственную клетку он себе не создал, зов предков совершит свое дело. Уничтожив природу, мы сами погибнем в ближайшее время.
Вышнегорский глубокомысленно поднял палец к небу, внимательно посмотрел в глаза Валенштайну, стараясь найти в них еще вопросы для обсуждения. Увидев, что сознание коллеги мутно и рассеяно он стал собираться уходить.
- Воля ваша, - уже стоя на пороге, добавил Вышнегорский, - но я бы советовал вам направить вашу научную деятельность в более мирное русло. Займитесь, например, аурой – уже доказано, что она существует. Придумайте, как использовать это энергетическое поле в лечебной практике. Но прошу, не трогайте таинство рождения. Хоть в чем- то мы еще должны быть связаны с нашей матушкой – природой. Пусть женщины вынашивают детей, а не искусственные матки штампуют биороботов. Рано вы себя доктором назвали. В кандидатах еще погуляйте.
- Но дети абсолютно нормальны, - словно сквозь сон или гипноз слабо запротестовал Валенштайн.
-Время покажет, всего доброго, - профессор Вышнегорский еще раз бегло прищурился на растерянного доктора и вышел из кабинета.
Георгий чувствовал себя как раскисшее мороженное. Когда выжимают лимон, хотя бы кожура остается. А когда тает пломбир, из следов - только мокрая лужа. Вот такой лужицей себя и ощущал Георгий. Он допоздна просидел в своем кабинете, так и не поделившись своими раздумьями ни с кем из сотрудников, озабоченно заглядывавших в кабинет. Потому что мысли доктора были разбросаны по всей комнате, они валялись на полу, на столе, какие-то были в мусорной корзине. Валенштайн, не отрываясь, смотрел в крышку стола и собирал те из идей, которые были не совсем еще раздавлены критикой Вышнегорского, в которых еще теплилась хоть какая-то жизнь. В одиннадцатом часу вечера Георгий, наконец, вздохнул с облегчением, обнаружив, что большая часть его мировоззрения осталась в целостности. Он был все еще собой, и это его порадовало. Только теперь он не чувствовал себя завтрашним победителем, змея скептицизма все- таки заползла в его сознание. Валенштайн кусал губы и предательски сомневался обнародовать свои идеи – а вдруг правда из-за этого начнется какой- нибудь природный катаклизм. Еще порассуждав какое-то время, Георгий махнул рукой: « Все, устал, завтра будем решать глобальные вопросы, а сейчас домой спать».
Где еще, как ни дома мы можем получить долгожданную разрядку от дневного напряжения? Где еще, как ни дома все наши спутанные за день мысли вновь становятся на свои законные места, и мы вспоминаем о смысле своей жизни? Георгий зашел домой, стараясь не шуметь. Но Светлана не спала, самоотверженно дожидаясь мужа, хотя глаза ее давно слипались от усталости. Когда в замочной скважине заскрежетал ключ, женщина встрепенулась от стола, над которым медленно проваливалась в сон, и стала спешно прибирать растрепавшиеся волосы.
-Ты не спишь, - не спросил, но хмуро заметил Георгий, проходя в ванную.
-Я тебя дожидалась. Есть будешь?- Светлана уже по виду мужа поняла, что он не в духе и боялась теперь сказать лишнее.
- Конечно, - буркнул из ванной Георгий.
За столом царило молчание. Светлана хотела было поднять настроение мужу, заметив:
- Сегодня праздничный ужин, Борису исполнилось четыре месяца.
-Замечательно, - только и ответил Георгий, продолжая разделывать ножом стейк. Молчание продолжилось. Светлана сидела напротив мужа и, опершись на локти, внимательно следила за супругом, наконец, он не выдержал.
- Я люблю, когда мы вместе ужинаем, - с раздражением произнес Георгий, прожевывая кусок мяса, - Но я не люблю, когда ты смотришь на меня вот так в упор. – Он помолчал, ожидая реакцию жены, но она не отвела пронзительного вопрошающего взгляда. Мужчина, почувствовавший себя в этот момент маленьким мальчиком, сдался и начал плакаться: - Сегодня меня снова разбомбили, прошлись по моей работе бульдозером.
- Профессор Вышнегорский? – участливо уточнила Светлана.
- Да, он самый, - горько подтвердил Георгий и отпил из бокала красного вина, - он порекомендовал мне заняться аурой, которой, может, и вовсе нет. Заняться воздухом, мифом, галлюцинацией, но только не продолжать свою работу. Лезу, видите ли, я не в свое дело, пытаюсь заменить саму природу. А если эта природа несовершенна?! Что так все и оставить?
- Ну…, - Светлана в нерешительности помедлила, но все-таки высказалась, - Может, на самом деле, Жора, нужно остановиться? Сынок ведь уже есть…
- Не называй меня Жорой! Сколько раз тебе говорил! – Георгий перешел почти на крик, - Нет, не остановлюсь, я сделал величайшее открытие в истории человечества и будет просто подлостью с моей стороны эгоистично остановиться на рождении собственного сына. Я могу помочь миллионам!
- Да, да, только тише, ребенка разбудишь, - стала успокаивать мужа Светлана, на глазах ее предательски заблестели слезы, - прости меня. Я опять хочу поставить семью выше твоей научной деятельности.
- И зря, ты знаешь, что из этого ничего не получится. Я человек науки, меня не переделать, - уже спокойным и уверенным тоном подытожил Георгий и, выпустив пар, продолжил ужин. Теперь он точно вернулся в свое сознание, вновь ощутил свое высокое предназначение – стать Миссией новой эры человечества, возвеличивающим реального современного человека до уровня древних всемогущих богов.
Светлана молча, не показывая слез обиды, ушла в комнату. На ее душе, напротив, было мрачно и скверно. Она рассчитывала днем на семейный праздничный ужин, а получила удар хлыстом по самому сердцу. Какой-то густой черный осадок теперь был у нее внутри от этого разговора с самым близким и одновременно таким далеким, чужим и даже враждебным человеком. И несмотря на то, что она наконец стала матерью, Светлана не чувствовала себя счастливой, она была раздавлена и обескуражена сознанием своей неполноценности и опустошенности.
Дата: 2019-07-31, просмотров: 195.