Поэтому мы еще раз вернулись к нашим наблюдениям кормящегося грудью ребенка и рассмотрели последующую эволюцию паттернов его поведения. Как уже отмечалось, паттерн укоренения постепенно становится адаптированным к цели за счет устранения ненужных возвратно-поступательных движений головы. Усиление после третьего месяца жизни координации тактильного восприятия и мышечного действия, равно как и зрительного восприятия, способствует все более быстрому и уверенному захвату соска ртом, пока, наконец, он не обеспечивается одним движением головой. На этой стадии укоренение практически исчезло.

Одновременно с этим процессом и независимо от него у ребенка развивается новое поведение, которым он указывает, что насытился и желает прекратить еду. Он энергично вращает головой из стороны в сторону, прочь от преследующего его соска. Это полностью отличается от его пассивного поведения в первые полгода жизни, когда насытившийся ребенок, вяло расслабив губы, оставляет сосок и засыпает на груди. Дальнейшее введение соска не вызывает никакого ответа. Но несколько месяцев спустя, когда начинает функционировать мышечная координация и устанавливаются первые элементы центральной управляющей организации, насытившийся ребенок будет обозначать свой отказ от пищи активным уклонением от соска.

Такое избегающее поведение в своих моторных аспектах весьма напоминает движения при укоренении. Но хотя паттерн движения не изменился, его цель стала противоположной. Укоренение имело функцию нахождения соска; избегающее поведение обозначает отказ от соска. То же самое движение, когда оно вновь возникает на втором году жизни в качестве жеста «нет», наделено значением избегающего поведения (то есть отказа).

Я полагаю, мы можем постулировать, что жест избегания насытившихся трех-шестимесячных детей обеспечивает недостающее звено между движениями укоренения и конечным использованием этого же моторного паттерна в жесте «нет». Таким образом, выяс-

67

няется, что генетическая последовательность, которая приводит к покачиванию головой, означающему «нет», состоит из трех стадий: 1) укоренения, филогенетически сформированного моторного паттерна сканирования, возникающего на уровне недифференцированное™; 2) избегающего поведения при насыщении, сознательного отказа, появляющегося в начальной фазе установления элементарных реципрокных объектных отношений; 3) покачивания головой, означающего «нет», семантического жеста на уровне объектных отношений, на котором благодаря приобретению символа отрицания начинается семантическая коммуникация с помощью вербальных символов.

Каждая из первых двух фаз содействует появлению третьей. Если укоренение обеспечивает моторную матрицу, то избегающее поведение при насыщении обеспечивает аффективную и интеллектуальную категории отказа, которыми в конечном счете наделяется это движение.

Отказ посредством избегающего вращения головой появляется на стадии, на которой только что возникла наиболее ранняя организация Эго. Эта форма произвольного поведения отказа в ситуации кормления сохраняется в процессе поступательного развертывания Эго в последующие месяцы. Она переносится на стадию кормления с ложки, оставляя бесчисленные сознательные следы памяти об эффективности такого движения. Этот процесс приращения обеспечивает вероятную преемственность обозначения отказа покачиванием головой. Другим аспектом первых двух фаз является то, что если при укоренении латеральное вращение головой инициирует кормление новорожденного, то тремя месяцами позже это движение подвергается функциональному изменению и в качестве поведения избегания и отказа используется для прекращения кормления.

Со времени обсуждения Фрейдом (1910) лингвистического исследования Абеля мы считаем само собой разумеющимся, что первичные слова обладают двумя значениями, одно из которых является точной противоположностью второго. Можно ожидать, что то же самое будет относиться к первичным жестам, которые в случае «нет» фактически являются предтечами слов. В случае первичных слов антитетический смысл присутствует одновременно. В укоренении и в последующих формах его развития антитетический смысл изначально не присутствует.

При рождении укоренение выполняет функцию приближения к удовлетворению потребности. Как таковое оно выражает поиск, желание, принятие. У ребенка в возрасте трех-шести месяцев поведение избегания соска выражает противоположное, а именно отказ. Как мы вскоре увидим, качество отказа, присущее такому движению, становится постоянным. Это же движение будет и дальше выражать отказ при кормлении с ложки и, наконец, после пятнадцати месяцев жизни станет использоваться в качестве жеста «нет».

68

Первичные слова

В таком случае можно порассуждать о том, существуют ли другие первичные слова, у которых антитетические значения сначала были разделены, затем объединились в самом антитетическом слове, а затем в процессе использования снова разделились. У нас нет никакого материала, чтобы подкрепить это предположение.

Можно было бы возразить, что слово, которое развивается из жеста «нет», является обобщением, словом, имеющим однозначный смысл, а не антитетический. На это мы должны ответить, что, как можно увидеть из примера, приведенного в главе VII (стр. 55), на втором году жизни существует период, в котором ребенок будет громко говорить «нет», покачивая головой, когда ему что-либо предлагают, и в то же время тянуться к предлагаемому предмету. Остается исследовать, не является ли такой феномен следствием расщепления между двумя частями Эго ребенка. Одна часть, та, что находится в оппозиции к взрослому, использует «нет» в идентификации с агрессором. Другая часть, занятая его собственными желаниями, тянется к желанному предмету.

Разумеется, этот феномен проще было бы объяснять как пример инфантильной амбивалентности. Однако нам кажется, что проблема инфантильной амбивалентности требует дальнейшего объяснения. Амбивалентность особенно ярко проявляется на протяжении всего первого года жизни. Следовательно, проблемы, которые она вызывает, в конечном счете связаны с феноменом недифферениированнос-ти. Детальное обсуждение всех ее аспектов увело бы нас слишком далеко в сторону; поэтому мы ограничимся утверждением, что, по нашему мнению, дифференциация «да» и «нет» является одним из ее аспектов. Вышеописанное расхождение между миром ребенка и его действием означает, на наш взгляд, что в данный момент Эго ребенка еще не стало полностью интегрированным¹.

Смысл укоренения для матери

Для установления начальной стадии коммуникации между матерью и ребенком даже такое грубое различие, как различие между «да» и «нет», не имеет значения. Все. что мать воспринимает в укоренении, — это специфическое моторное поведение ребенка, которое она может интерпретировать и которое, поэтому, действует как сигнал. Это моторное поведение не меняется в зависимости от того, стремится ребенок к соску или от него отказывается. Для матери это моторное поведение, этот сигнал, является индикатором потребности ребенка. Она решает на основании ситуационной последовательности, чего хочет ребенок — получить сосок или от него избавиться. Нет ос-

¹ Быховски (1956) описал регрессию к таким неинтегрированным стадиям Эго в патологических состояниях.

69

нований считать, что неоднозначность сигнала, который мать воспринимает у ребенка, ослабит его эффективность в создании системы коммуникации между ними.

Мы предполагаем, что появление друг за другом укореняющего поведения, затем отказа от соска и, наконец, семантического жеста «нет» в ходе развития представляет собой генетическую последовательность. Это предположение дает нам правдоподобное объяснение эволюционных изменений врожденного моторного паттерна укореняющего поведения, пока его моторный элемент не становится включенным в семантический жест. Другое наше предположение, а именно, что глобальное (но отнюдь не универсальное) использование семантического жеста «нет» основывается не только на идентификационных процессах начинающего ходить ребенка, но и на генетической предрасположенности к самому жесту, ныне подтверждено документально и может быть оставлено в силе.

Размышления о предыстории

Мы можем поэтому позволить себе — не в ущерб вышеприведенному аргументу и независимо от него — поразмышлять о роли определенных особенностей кормления ребенка в предыстории человека и их возможном влиянии на развитие коммуникации.

Является хорошо известным этнологическим фактом, что в так называемых «примитивных» обществах (пожалуй, их лучше называть дограмотными обществами) кормление ребенка грудью не ограничивается первым годом жизни, а продолжается в течение всего второго, а иногда третьего и четвертого годов жизни (Ploss-Bartels, 1927), когда оно становится несистематическим и постепенно прекращается. Поэтому в этих обществах поведение, связанное с кормлением грудью, в возрасте, в котором Эго ребенка уже достаточно организовано, по-прежнему является неотъемлемой частью отношений между матерью и ребенком и играет непосредственную роль в возникновении семантического жеста. Таким образом, различные паттерны поведения, связанного с кормлением грудью, становятся доступными для целей коммуникации благодаря процессу функционального изменения¹. Следовательно, отказ от соска, как тип поведения, непрерывной линией продолжается от досигнального уровня до уровня формирования символа.

¹ Моторный паттерн вращения головой при укоренении представляет собой способ поиска, выполняющий функцию приближения, которое в наших концептуальных рамках обладает качеством утверждения. Вращение головой подвергается функциональному изменению, когда после трех месяцев развития оно используется как поведение отказа от соска. Функция утвердительного приближения меняется на функцию отказа (негативный уход). Это качество отрицания делает вращение головой пригодным для того, чтобы стать моторным прототипом семантического жеста «нет».

70

Реципрокная идентификация

Мы можем добавить к этому рассуждению еще один хорошо известный факт, а именно, что родители во всем мире имеют тенденцию имитировать жесты и слова своих детей — в шутку или в целях коммуникации с ними. Вряд ли найдется семья, в которой отдельные слова из лексикона ребенка не были бы включены в «малый язык», в частный диалект семьи. Не всегда осознается, что не только дети имитируют родителей, но и родители имитируют детей.

Мы говорили об этой тенденции ранее при обсуждении идентификации (глава VII) и показали, что шутливая взаимная имитация жеста и слова полезна как для взрослого, так и для ребенка. Мы добавим здесь, что почти все без исключения детские выражения и жесты, включенные в «малый язык», имеют значение юмористического намека, шутки. Они являются свидетельством понимания между использующими их людьми, секретом, из которого исключен остальной мир. В своем качестве шутки эти выражения действуют как средства, избавляющие от бессознательного напряжения у взрослого, побуждая к свободной от комплекса вины регрессии к бессознательным инфантильным содержаниям. Шутливая взаимная имитация с ее сознательными и бессознательными вознаграждениями представляется поэтому вероятным средством человечества для передачи инфантильного жеста миру.

Нас спросят, не будет ли слишком большой натяжкой — рассматривать возможность того, что поведение ребенка, когда он отказывается от соска, имитировалось или до сих пор в шутку имитируется матерями во всем мире. В этом акте они, вероятно, перенимают одно из гипотетических значений жеста «нет». Это — значение, которое происходит от избегающего поведения, связанного с отказом от соска; оно относится ко многому и означает «нет» в смысле нежелания того, что есть там. В терминах Фрейда: «Это должно быть... вне меня».

Другим значением жеста «нет» является то, что что-то не находится там, что-то не обнаруживается. В терминах Фрейда, это является суждением о существовании чего-то. Это значение проистекает из функции моторного паттерна укореняющего поведения, а именно из сканирования окружающей обстановки и обнаружения соска.

«Нет» как абстракция

Произвольное использование идеационного содержания отрицания в семантическом жесте «нет», без сомнения, является наиболее ярким интеллектуальным и семантическим достижением в раннем детстве. Оно играет существенную роль в отношениях ребенка с его окружением. И что еще важнее, оно является очевидным сигналом развития у ребенка функции суждения. Пожалуй, оно является первым завоеванием жестового или вербального символа абстрактного понятия. Слова для обозначения конкретных предметов и людей отчасти при-

71

обретаются, отчасти еще значительно раньше создаются детьми. Они появляются уже к концу первого года жизни в форме «всеобщих слов», таких, как ма-ма. Первое всеобщее слово используется ребенком для сообщения о своих потребностях либидинозному объекту, то есть матери, которая является также тем, кто их исполняет. Оно обозначает все подряд: голод, скуку, дискомфорт и т.д. и желание освободиться от них. точно так же, как оно обозначает печенье, игрушку, мать и стремление их получить. Другие такие всеобщие слова приобретаются ребенком в последующие недели, и достигается определенная степень специализации отдельных слов. Очевидно, что по своему характеру эти первые обозначающие потребности вербальные символы являются пока, если использовать классификацию Карла Бюлера, обращением, а не описанием. Новый уровень интеграции достигается после восемнадцати месяцев жизни. Вербальные символы, которые приобретаются теперь, используются не только с целью обращения, но также с целью описания, и разрабатывается специфический индивидуальный синтаксис. Мы не будем вдаваться в детали этого процесса и ограничимся утверждением, что теперь вербальные символы могут выполнять функцию абстракции. В терминах Куби (1953), ребенок приобрел символическую функцию. Я полагаю, что жест семантического негативного покачивания головой является наглядным показателем того, что ребенком достигнута абстракция отказа или отрицания. Это первая такая абстракция, а ее символический жест репрезентирует абстрактное понятие установки «я этого не хочу». Как таковая она является первым шагом на пути к гораздо более обширной символической функции в вербальном поле, которая появляется во второй половине второго года жизни. Важность для ребенка достижения этой единственной особой абстракции, покачивания головой в значении «нет», проявляется в том, что она становится, так сказать, триумфальным лозунгом целого периода в развитии ребенка, о котором психоаналитики по-разному говорили как о периоде негативизма. И Фрейд (1908), и Анна Фрейд (1951) также говорили об этом периоде как о периоде анального упрямства.

Понятия «нет» не существует в бессознательном. Отрицание является творением Эго и служит его функции суждения. Поэтому его окончательное появление основывается на установлении наиболее ранних функций Эго, а именно на сознательном различении и на зачатках вторичного процесса. От этих истоков процесс эволюции, происходящий на протяжении всего первого года жизни, приводит к формированию того, что мы можем назвать идеационным понятием отрицания. Это достигается на втором году жизни, между пятнадцатым и восемнадцатым месяцами. В это время реактивируется моторный паттерн (укоренения), а жест «нет» в виде покачивания головой становится очевидным выражением отрицания.

С учетом этого соображения целесообразно еще раз рассмотреть два аспекта в зарождении, развитии и появлении семантического же-

72

ста «нет». Первым аспектом является идеационное содержание, вторым — моторный паттерн.

Первый из них, идеационное понятие отрицания, имеет свою предтечу в ситуации кормления грудью в трехмесячном возрасте. В частности, на третьем месяце жизни ребенок становится способным произвольно отказываться от соска. Он становится способным обозначать решение вращением головой. Примечательно, что это достижение совпадает с появлением реакции улыбки. Мы полагаем, что на пути к окончательной консолидации отрицания на втором году жизни одной из станций является тревога восьми месяцев. Мы обсудим наши доводы в пользу этого утверждения в главе XII. Сейчас же мы отметим то изменение, которое произошло при переходе от предшественников отрицания на третьем месяце к консолидации его различных идеационных содержаний на втором году жизни. Дихотомия на третьем месяце заключается в утверждении: «Я бы вместил это в себя, и я бы держал это вне себя». После консолидации понятия отрицания эта дихотомия транспонируется в абстрактное суждение, которое подтверждает или отрицает, что вещь имеет данное свойство. В сущности, это являлось также решением, принимавшимся, когда хотелось чего-либо принять или что-либо не допустить, поскольку это решение переходит затем в суждение «это хорошо, а это плохо».

Второй аспект, моторный паттерн жеста «нет», восходит к рождению. Его прототипом является укоренение, поведение, сформированное в филогенезе. Укоренение не включает в себя какого-либо решения и не имеет идеационного содержания.

И идеационное содержание жеста, и его моторный паттерн проистекают из ранних стадий ситуации кормления грудью. Но если непрерывность концептуального содержания очевидна, то у моторного паттерна на третьем месяце происходит изменение функции. Хотя укоренение с самого начала не включало в себя решения, этот же моторный паттерн приобретает на третьем месяце функцию отказа от соска. Продолжающееся использование этого филогенетически переданного моторного паттерна в жесте «нет» предстает архаическим остатком из анаклити-ческой ситуации — если процитировать Фрейда, «так сказать, сертификатом происхождения, подобным "сделано в Германии"» (1925).